Мотив преодоления страсти в цикле Марины Цветаевой "Комедьянт"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

МОТИВ ПРЕОДОЛЕНИЯ СТРАСТИ В ЦИКЛЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ «КОМЕДЬЯНТ» (ЧАСТЬ II)

Мокшина Светлана Рифкатовна

Стерлитамакский филиал Башкирского государственного университета

В статье проанализирован поэтический цикл Марины Цветаевой «Комедьянт». Автор акцентирует внимание на том факте, что лирическая героиня преодолевает в себе греховную страсть, вновь становясь Поэтом-Психеей, Душой, обращенной к Совести. Новизна данного исследования заключается в том, что цикл «Комедьянт» рассматривается и анализируется как единый текст, а не как цепь разрозненных стихотворений, объединенных общей темой.

Ключевые слова и фразы: поэтический цикл; тело; душа; мотив преодоления страсти; эволюция лирической героини.

MOTIF OF OVERCOMING PASSION IN CYCLE “COMEDIAN” BY MARINA TSVETAEVA (PART II)

Mokshina Svetlana Rifkatovna

The article analyzes the poetic cycle of Marina Tsvetaeva «Comedian». The author pays special attention to the fact that the lyrical heroine overcomes sinful passion and becomes again the Poet-Psyche, Soul, facing the Conscience. The novelty of this study is that the cycle «Comedian» is considered and analyzed as a single text, and not as a series of separate poems, united by a common theme.

Key words and phrases: poetic cycle; body; soul; motif of overcoming passions; evolution of lyrical heroine.

Оппозиции бренное-вечное, телесное-душевное, Ева-Психея являются основополагающими для всего творчества Марны Цветаевой, в том числе и для стихотворения «Бренные губы и бренные руки». Образы рук и губ - символы греховной любви лирической героини, соблазна, который она не в силах преодолеть, давая волю телу, плоти над душой, но может воспеть.

Разочарованная «кутежом» и безответным чувством (если читать «Комедьянт» как единый текст, а не как единичные разрозненные стихотворения), лирическая героиня ищет утешения в обращении к вечности, рокот которой для нее ранее звучал «глуше». Постепенно власть бренного и земного над лирической героиней ослабевает, и женщина-поэт снова обращает свой лик к творчеству и Духу. Осознание своего поэтического дара как особого призвания и предназначения - уже сложившаяся в русской литературе поэтическая традиция, восходящая к «Пророку» Пушкина, а через него к Державину. Отсюда и образ божественного гласа, принадлежащего Высшим силам (Творцу, Музе, Серафиму, Ангелу), и взывающего к поэту о его Душе.

Упоминание вечной Души отсылает читателя к блоковскому философскому и поэтическому идеалу Вечной Женственности, воплощающему силы Небесного мира. Характерно, что призыв Высших Сил звучит именно «в предутренний час» - для Марины Цветаевой это «час» души (один из стихотворных циклов Цветаевой, написанный в 1923 году, неслучайно назван «Час души» [4, с. 210-212]).

Обращение к теме Души влечет за собой появление лексики, создающей ощущение торжественности и возвышенности (глас, бренные), т.е. иного качества, нежели в предыдущих стихотворениях цикла.

Совершенно иными настроениями наполнено стихотворение «Не поцеловали - приложились…», проникнутое авторской иронией: встреча двух равнодушных друг к другу людей стала подобна свиданию призрака с покойницей:

- Так прошло - что у людей зовется - На миру - любовное свиданье.

Холодность возлюбленного поэт объясняет его эфемерностью:

Может быть - Вы на земле не жили,

Может быть - висел лишь плащ на стуле [3, с. 459].

Реализуется сюжет, обратный сказке о спящей царевне: возлюбленный как будто умертвляет своим поцелуем лирическую героиню, ее сердце прекращает биться: «Руку на сердце кладу - не бьется». Цветаева обыгрывает фразеологическое выражение «положа руку на сердце», что работает на создание комического эффекта. Лирическая героиня настолько равнодушна к бывшему избраннику, что ей требуется проверить, бьется ли ее сердце, положа на него руку. В этой иронии есть глубокий подтекст: автору необходимо хотя бы метафорически умертвить тело лирической героини, чтобы воскресла душа.

«Друзья мои! Родное триединство!..» - единственный текст «Комедьянта», в котором Цветаева обращается к своим театральным друзьям, а не к одному персонажу. Все герои стихотворения связаны между собой не только дружбой и театром, но и темой памяти / забвения: все они забывчивы в разной степени, по возрастанию: первый - запомнил имя, второй - не помнит даже «этого», третий - забывший даже свое имя (от бытия). Каждому из актеров посвящена отдельная строфа. Вторая - обращение к «пылкому» Антокольскому, она единственная из всех повествовательна. Третья и четвертая - обращения к Завадскому и Алексееву - восклицательные. Первая и пятая строфы обрамляют (окружают) посвящения каждому по отдельности и являют собой обращения ко всему «триединству» друзей в Москве, которая нарисована особыми красками: она и советская, и якобинская, и Маратова. В пятой строфе появляется образ самой Цветаевой:

И, упражняясь в старческом искусстве

Скрывать себя, как черный бриллиант,

Я слушаю вас с нежностью и грустью,

Как древняя Сивилла - и Жорж Занд [Там же, 460].

Мотив состарившейся «оболочки» с драгоценной «сердцевиной» («черный бриллиант») прямо назван автором в процитированном нами отрывке, но он еще больше усиливается образами древней Сивиллы и Жорж Занд. В письме к А. В. Бахраху Цветаева, цитируя овидиевскую Сивиллу, писала: «Мои жилы иссякнут, мои кости высохнут, но ГОЛОС, ГОЛОС - оставит мне судьба! (Сивилла, согласно мифу, испросила Феба вечной жизни, забыла испросить себе вечной молодости! Не-случайная забывчивость!)» [5, с. 561].

Тема поэта и поэзии, обладателя «ГОЛОСА» не исчерпывается сопоставлениями с указанными историческими и мифологическими персонажами, она поддерживается отчетливыми реминисценциями на стихотворение Пушкина «19 октября 1825»: неявное цитирование Цветаевой пушкинской строчки «Друзья мои, прекрасен наш союз!» («Друзья мои! Родное триединство!..»), прямое обращение к друзьям: Антокольскому, Завадскому, Алексееву (у Пушкина к Корсакову, Матюшкину, Дельвигу, Кюхельбекеру, Пущину), упоминания о музах в выражении «любимец хладных муз»: (у Пушкина «Служенье муз не терпит суеты»), тема памяти (в «19 октября 1825» это память о Лицее, о друзьях).

Пушкинские темы продолжаются в стихотворении «В ушах два свиста: шелка и метели!». Ассоциативным фоном для стихотворения выступают сразу два произведения: пушкинская «Метель» и написанная под ее влиянием в 1918 году пьеса Цветаевой «Метель». Вообще Пушкин имплицитно присутствует во всем цикле. Это объясняется всеми пушкинскими настроениями и ассоциациями, которыми были окрашены встречи Цветаевой с актерами театра [6, с. 176, 180].

Мотивы движения, свиста, струения и круговерти на этот раз подхвачены образами шелка и метели, души и крови. Получившие «все, чего хотели», герои знают, что чувства восторга и любви, так страстно завладевшие ими, недолговечны («Вы - мой восторг - до снеговой постели, / Я - Вашу смертную любовь» [3, с. 460]). Отсюда и противоречие между «дышащей» кровью (символизирующей земную жизнь, страсть) и душой, которая «бьется», жаждет чего-то большего, вечного, нежели мимолетного чувства. Кровь и душа не только выступают в оппозиции друг к другу, но и меняются функциями: «Бьется душа - и дышит кровь». Такой прием позволяет автору подчеркнуть ситуацию «кружения сердца», сильнейшего вихря чувств, в котором все переворачивается с ног на голову.

В первой строфе стихотворения «Шампанское вероломно…» центральное место занимает образ розового шампанского как аллегория любви. Шампанское немыслимо без пены, а для Цветаевой пена - это нечто бренное, легкомысленное, временное. Эту мысль Цветаева неоднократно подчеркивает в своих письмах и стихотворениях («Кто создан из камня, кто создан из глины…» [Там же, с. 534-535], «Психея» [Там же, с. 508-509], письмо к Е. Ланну от 16 июня 1921 г. [5, с. 181]). Лирическая героиня сознательно идет на авантюру, на риск - «А все ж наливай и пей! / Без розовых без цепей / Наспишься в могиле темной!» [3, с. 460].

Вторая строфа посвящена образу возлюбленного. С первого взгляда на строки бросаются в глаза неопределенность и непостоянство лирического героя: «Ты мне не жених, не муж, / Твоя голова в тумане… / А вечно одну и ту ж - / Пусть любит герой в романе!» [Там же]. Знаменателен образ «головы в тумане»: с одной стороны, лирическая героиня пьяна от риска, от восторга, а может быть, и от шампанского, поэтому все вокруг становится туманным. С другой стороны, туман - сквозной образ всего цикла. Есть и третье объяснение: спутник героини - легкомысленный и самовлюбленный актер, неспособный на истинные чувства.

Тему шампанского продолжает стихотворение «Скучают после кутежа…». Но шампанское здесь как символ легкости и беззаботности противостоит вязкой «патоке любовной правды».

Герои стихотворения снова равновелики друг другу, именно поэтому лирическая героиня напоминает своему возлюбленному о том, что и ее чувства не будут вечными:

цветаева лирическая героиня страсть

Не обманись! Ты знаешь сам По злому холодку в гортани,

Что я была твоим устам -

Лишь пеною с холмов Шампани [Там же, с. 460-461]!

Лирическая героиня становится неуловимой, как пена. Кроме того, образ пены может намекать на пеннорожденную Афродиту [1, с. 49].

Тема кружения достигает апогея в стихотворении «Солнце - одно, а шагает по всем городам...». Центральный образ стихотворения - солнце, которое само по себе есть круг. Более того, поэт употребляет выражение «вертеться в кругу», в котором оба слова имеют значения, схожие друг с другом. Эффект усиливается с помощью кольцевой композиции стихотворения, но начинается оно утверждением («Солнце - мое. Я его никому не отдам»), а заканчивается обращением к солнцу («Солнце мое! Я тебя никому не отдам!»).

Лирическая героиня присваивает солнце себе, что позволяет говорить о разрастании ее чувств до космических масштабов: сама лирическая героиня становится равновеликой солнцу, а может быть, даже больше него.

Прославлению недолговечной любви и веселого легкомыслия посвящено стихотворение «Да здравствует черный туз!..». Знаком черного туза - символом беды и удара отмечен «союз тщеславья и вероломства».

Лирическая героиня понимает и принимает отрицательные стороны своей женской натуры («Я лживую кровь свою / Пою - в вероломных жилах», «Да здравствует красный бант / В моих волосах веселых!» [3, с. 461-462]). Для нее не секрет, что союз с комедьянтом недолговечен. Героиня покоряется судьбе, зная, что ее ждут «грядущие» «вероломные милые», и у лирического героя впереди будет много «роковых любовниц». Примечательно, что слово «любовниц» рифмуется в стихотворении со «смоковницами», что рождает ассоциации с библейским текстом. Налицо противопоставление «я-они»: ни одна будущая возлюбленная комедьянта не сможет затмить лирическую героиню с ее поэтическим даром. С другой стороны, лирическая героиня чувствует вину за то, что отдается мимолетному чувству, укрываясь от палящего солнца правды в прохладную тень греха, в то место, которое проклято самим Христом. Иными словами, героиня совершает нечто неугодное Богу.

Эта же мысль подхвачена стихотворением «Сам Черт изъявил мне милость!». Итоговое стихотворение цикла «Комедьянт» являет собой покаяние лирической героини в своем самом большом грехе - она «забыла Лик», т.е. свое божественное предназначение: быть Поэтом и верной женой. Тело и плотское вышло на первый план и вытеснило Душу (в словаре Даля указано, что слово «совесть» может употребляться в значении «душа»). Но Вечное всегда побеждает, и «шальная, чумная ночь» уступает свету Совести и раскаяния.

Стихотворение разделено на два оппозиционных семантических поля: одно из них относится к Совести (совесть есть божественный глас в наших душах), другое - к Черту, а для создания особого эффекта в противоположные поля автор помещает созвучные словосочетания, слова и паронимы:

Видеть в поэте необычного человека, пророка, наделенного особой миссией, - продолжение пушкинской традиции. Цветаева трансформирует ее: лирическая героиня побеждает в себе Еву - телесность и чувственность, вновь становясь собой - Поэтом-Психеей, Душой, обращенной к Совести. Другими словами, на глазах читателя происходит эволюция лирической героини.

Итоговое стихотворение цикла «Комедьянт» «Сам Черт изъявил мне милость» утверждает преодоление лирической героиней «метафорического блуждания» в «пространстве собственного замкнутого сознания» [2, с. 248], понимание важности, первостепенности поэтического дара перед человеческой, плотской природой, и возвращение к духовности.

В поэтическом цикле «Комедьянт» Марина Цветаева создает целый вихрь различных реальных и мифологических времен и эпох: время Ветхого Завета, XVII век Казановы, XIX век Диккенса и Пушкина, Москва 1919 года. Вслед за поэтическим временем в лирическом герое сливаются и переплетаются библейский Змей-искуситель, Казанова, Лозэн, биографические черты Юрия Завадского.

Автор еще больше акцентирует внимание читателя на теме вращения и кружения с помощью следующих приемов:

1) выстраивая кольцевую композицию стихотворений «Я помню ночь на склоне ноября…», «Не успокоюсь, пока не увижу…», «Вы столь забывчивы, сколь незабвенны…», «Мне тебя уже не надо…», «Ваш нежный рот - сплошное целованье…», «Солнце - одно, а шагает по всем городам…»;

2) включая в стихотворения цикла образы, обозначающие круг, овал: «кружащееся сердце», кудри, перстенек (кольцо), солнце, круг;

3) наполняя стихотворения «вертящимся» движением, т.е. мотивами кружения.

Таким образом, соединяя в цикле «Комедьянт» различные эпохи и трансформируя мифы, расширяя пространство и преодолевая время, преображая творческой фантазией автобиографические факты, Марина Цветаева создает особый, удивительный, зримый и звучный мир, отражающий «кружение сердца» поэта, его внутренние переживания и чувства.

Список литературы

1. Войтехович Р. С. Психея в творчестве М. Цветаевой: эволюция образа и сюжета: дисс. … д. филол. н. Тарту, 2005. 165 с.

2. Радь Э. А. История «блудного сына» в русской литературе: модификации архетипического сюжета в движении эпох: монография. М.: ФЛИНТА; Наука, 2014. 276 с.

3. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7-ми т. / сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994. Т. 1. Стихотворения. 640 с.

4. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7-ми т. / сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994. Т. 2. Стихотворения. Переводы. 592 с.

5. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7-ми т. / вступ. ст. А. Саакянц; сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1995. Т. 6. Письма. 800 с.

6. Швейцер В. А. Марина Цветаева. Изд-е 3-е. М.: Молодая гвардия, 2009. 591+1 с. (Жизнь замечательных людей: сер. биогр. Вып. 1180).

Размещено на Allbest.ru