Этноценностная парадигма художественной структуры марийского рассказа

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 821.511.151 Филологические науки

Марийский государственный университет

kudsebs@rambler.ru

Этноценностная парадигма художественной структуры марийского рассказа

Кудрявцева Раисия Алексеевна, д. филол. н., профессор

Аннотация

этнонациональный аксиосфера художественный рассказ

Данная статья посвящена изучению механизма актуализации и функционирования этнонациональной аксиосферы в художественной структуре марийского рассказа на материале малой прозы Якова Элексейна 1920-х годов. В ней впервые представляется алгоритм описания этноценностного вектора содержания марийского рассказа, выявляются признаки его проявления в проблематике, топосе, характере и номинации персонажа, в композиции сюжета и интертексте.

Ключевые слова и фразы: марийская литература; рассказ; аксиология; поэтика; этноценностная парадигма.

Annotation

The article is devoted to the study of the mechanism of actualization and functioning of ethno-value axiosphere in the literary structure of the Mari short story by the material of Yakov Eleksein's short fiction of the 1920s. The algorithm of the description of the ethno-value vector of the Mari short story content is presented for the first time, the indications of its manifestation in the problematic, topos, temper and nomination of a character, in the plot composition and intertext are revealed.

Key words and phrases: Mari literature; short story; axiology; poetics; ethno-value paradigm.

Марийские этнические ценности и структурируемый ими этнический идеал, определяющие специфику мировосприятия и поведенческой модели субъекта литературы как представителя народа, - важнейшая составляющая марийского рассказа на протяжении всего его развития. В данном аспекте марийская литература до настоящего времени остается неизученной. Цель нашей статьи - на примере индивидуальнохудожественного опыта Якова Элексейна 1920-х годов описать механизм актуализации, проникновения и функционирования этнонациональной аксиосферы в художественной структуре марийского рассказа.

Изучение этноаксиосферы художественного текста, тесно связанное с проблемой выражения в нем национальной идентичности, может проходить в двух направлениях. Литературоведом М. К. Поповой они обозначены следующим образом: с одной стороны, «можно обратить особое внимание на саму проблему и рассматривать литературу как один из источников материала для ее изучения. А с другой - можно попытаться рассмотреть воздействие проблемы на литературу как вид искусства, проанализировать влияние национальной идентичности и национальной ментальности на художественный мир литературных произведений» [2, с. 45].

Второй аспект представляется нам особенно важным, так как литература в нем не теряет своей художественной специфики, не становится простой иллюстрацией философской теории ценностей; она сохраняет свою уникальность как предмет литературоведческой науки с характерной для нее методологией и технологией анализа. Важность «возвращения» к литературе именно как художественной реальности и к литературному тексту как художественной структурности при изучении проблемы выражения в национальной литературе этнических ценностей убедительно заявлена К. К. Султановым: «Чрезвычайно важно сегодня расширение поля исследования, выход в междисциплинарную сферу, в область внеэстетического, за пределы литературы, изучение внелитературных факторов развития с тем, чтобы вернуться в литературу, используя все очевидные преимущества взгляда со стороны. Это всегда дает новый импульс для бесконечного приближения, понимания специфической для каждой литературы системы ценностей, для отделения субстанции от орнамента, часто и делает перечтение актом переосмысления, возвращающим произведение литературе» [3, с. 20].

В истории развития марийского рассказа можно выделить два фактора актуализации его этноценностного содержания: 1) специфика времени и социокультурной ситуации в ней; 2) творческие пристрастия писателя, природа его таланта. Безусловно, к периодам наибольшего интереса писателей к национальному менталитету и ценностным традициям народа относится начало ХХ века, ознаменованное в Марийском крае духом революционных преобразований и национально-освободительного движения, и 1920-е годы, наполненные «эйфорией» этнического возрождения и расцвета на основе собственных ценностных авторитетов. В силу способности оперативно реагировать на «вызовы» времени и «мобильности» самой жанровой структуры в центре художественной рецепции народных ценностей закономерно оказался рассказ.

Ярким выражением марийского мировидения в 1920-е годы были рассказы Якова Элексейна. Этнические ценности, определяя авторский идеал и являясь концептуально значимым смыслом его произведений, получали художественное выражение, проникая во все уровни текста. Зачастую именно этноаксиологический вектор нравственно-этической тематики и проблематики (род, дом, народные традиции и человек как носитель определенных качеств), сопряженный с соответствующим ему пафосом, субъектной организацией, символической образностью, системой номинации персонажей, жанровой и стилевой стратегией, становится средством создания художественного целого.

Указанный вектор содержания в рассказах Элексейна, по сравнению с произведениями других авторов, наиболее явственен в силу того, что, во-первых, в них почти нет крупных социально-общественных проблем (если есть, то социальный план - это, как правило, экспозиция основного действия, средство или фактор создания/переключения на нравственно-этическую линию повествования и бытовую ситуацию). Примером может послужить рассказ «Берестяной короб», начинающийся с дезертирства Чопая из Красной армии в самый разгар Гражданской войны в 1919 году и приближения к родному дому. Природно-бытовое положение персонажа - наилучшая возможность раскрытия характера в его этноценностной перспективе. Во-вторых, Элексейн - писатель с ярко выраженной этнопоэтикой; все его произведения, в том числе рассказы, изобилуют «этнографизмами» и «фольклоризмами» (У. Б. Далгат). Фольклорно-этнографический пласт его рассказов, представляя собой «самые консервативные составляющие» [1, с. 59] культуры, открывает широкие возможности для изучения ценностного мировоззрения народа мари, выраженного в художественной концепции произведения. Основу авторского понимания жизни и людей составляют в рассказах Элексейна такие нравственные ценности, составляющие основу духовно-нравственной культуры марийского народа, как трудолюбие, воля и выдержка, родовая память и честь, семья, мораль, общественное «реноме» и др.

Этноаксиологический анализ произведений Элексейна, на наш взгляд, возможен на следующих уровнях текста: 1) проблематика, 2) природа топоса, 3) семантика характера персонажа, 4) номинация персонажей, 5) композиция сюжета, 6) интертекст.

Составляющие национального «метанарратива» в проблематике рассказов Элексейна: семья, род и жизнь в ладу с сельским миром (не только с природным, но и людским). Дружная, открытая и честная жизнь в семье и миру провозглашается как родовая, патриархальная (этническая) ценность в рассказе «Берестяной короб». Игнорирование ее Чопаем и драматическое переживание этого факта его родителями (глубоко личное и внешне нервно-грубоватое - отцом; эмоционально выраженное, с примесью жалости - матерью) есть нарушение привычного спокойствия семьи и окружающего ее мира, дружного общинного взаимодействия. Мысль о разрушении высоко ценимого народом общественного и душевного лада усиливается контрастной по смыслу картиной природного дружного мира - описанием жизни птичьего леса: «Каких только нет птиц! На одном дереве соловей поет, на другом поет кукушка, на третьем постукивает свою песнь теньковка. Синица, желна, сипуха, дятел, малиновка - всех птиц и назвать-то трудно. Изредка все одновременно своим пением начнут оглашать лес, словно пчелы зашумели в улье. Затихнут на время, потом снова все вместе начнут петь, словно договорившись о начале» [4, с. 6].

В каждом из своих рассказов автор много внимания уделяет описанию природы, избы, деревенского подворья с его бытовыми атрибутами. Традиционный топос Элексейна - это дом, деревня и ближняя к ней территория; жизнь всех персонажей строится как повседневное бытовое, природное, обычное, естественное общение с близким и ближним миром. Жизненная ценность этого мира, онтологическая привязанность к нему предстают как важнейшая этническая составляющая марийского сознания и концептуальная канва идейного мира произведений.

Нравственные ценности народа - основа характера персонажей - и старых, и молодых. При этом этнические эталоны нравственности либо выражаются прямо, и персонажи обозначаются позитивной модусностью (как правило, это все персонажи в возрасте - и главные, и второстепенные, и эпизодические; остальные - в зависимости от ценностной оппозиции, заявленной в произведении), либо они подаются от противного (персонаж как выражение антиценности). И в первом, и во втором случаях писатель естественно «выстраивает» стереотипы осознаваемого и неосознаваемого этнического поведения. Так, честь рода и семьи в рассказе «Берестяной короб» заставляет отца и мать безжалостно отвернуться от сына-дезертира. Также поступает невеста Чопая: она открыто и прямо отказывается от любимого. Причина - в общественной ценности морали (стыд перед людьми, сородичами и односельчанами). Важна честь в глазах общества: «Не хочу стоять рядом с таким человеком!» [Там же, с. 5] - говорит Росковий жениху-дезертиру.

Труд как главная ценность жизни марийца в рассказах Элексейна более всего поэтизируется в его коллективном варианте. Общий и дружный, упорядоченный самим природным циклом, он предстает как потребность, радость и залог достатка. Именно об этом - начало рассказа «Слова деда»: «Прошел с?рем. Народ включился в работу-отдушину, к которой готовился и ждал весь год. Вначале надо скосить, собрать сено, потом убрать рожь, другие злаки. Так марийцы до осени радостно трудятся» [Там же, с. 33]. Дальнейшее повествование в произведении - это добрая беседа деда с внуками в момент разгара общего взрослого труда. Она держится на лавировании от игры (детского труда) к призванию к труду, имитирующему или облегчающему труд взрослых («приведи теленка», «занесем в дом щепки и затопим печь»), и наоборот. Автор показывает просто, естественно организованное воспитание детей, мудрое обучение их жизни: «И дед Элексей, собрав вокруг себя трех своих внуков, вышел за дом, сел на скамейку в тени раскидистой березы: дети, разместившись вокруг своего любимого деда, начали играть» [Там же]; «?Смотрите, дети мои, ваша мать возвращается готовить еду, пойдемте домой. А ты, Инюк, приведи теленка, а мы занесем в дом щепки и затопим печь?, - сказав, дед Элексей, ведя за собой маленького внука, заходит в дом» [Там же, с. 35]. Так, «взрослая» радость труда дополняется радостью другого труда - детей и стариков (их соучастия в общем деле), высвечивая гармонично выстроенную производственную и семейно-бытовую жизнь марийцев. Эту радостную гармонию дополняет и собственно природный план, данный по аналогии с людским миром: «Греться на солнце около дома повылезали собаки. Их щенята бегают вприпрыжку, кусая своих матерей за хвост, ухо, пытаются вовлечь их в игру; лишь изредка, приподняв голову, собака-мать сделает вид, что тоже кусает своих щенят, и снова замирает» [Там же, с. 33].

Таким образом, этноаксиологическую концепцию рассказа «Слова деда» определяют общий труд и ценности семейного воспитания, общая радость бытия. В непринужденной беседе-игре дед Элексей учит своих внуков элементарным и важным ценностям жизни, главные из них - природа и ее богатства; на основе опыта прошлых лет и современности он утверждает ценность гармоничной жизни человека в природе и умелого обращения с ее богатствами.

Авторская оценка персонажей в рассказах Элексейна в большой мере также основана на нравственноэтических ценностях народа. Это проявляется и в номинации персонажей. Почти во всех произведениях писателя мужские персонажи даны с личными именами, в большинстве случаев - в сочетании со словом «кугыза», указывающим на почтенный их возраст и умудренность жизненным опытом; в то время как их жены все «безымянные», они названы исключительно по имени мужей - чья-то «вате» или «кува» (Критон вате, Япык вате, Пайдыбай кува и др.) - или даже по имени сына («Миклайын аваже»). Такая номинация, по современным понятиям нарушающая равноправие мужчины и женщины, имеет глубокую подоплеку в марийской народной философии; она связана с провозглашением мужчины как ценности в значении «основатель и защитник рода», «эпицентр семьи».

Именной женский антропоним используется, как правило, только применительно к детям, незамужним женщинам (Росковий в рассказе «Берестяной короб», Олюк и Анук в рассказе «Хитрая лиса попадет в лыковый силок») или женщинам, выключенным по нравственным параметрам из авторской положительной модальности, определяемой народным эталоном поведения (Тайра в рассказе «Одна Тайра на семь Шайра»). Выбор самого имени «Тайра» (вариант «Тарля») запрограммирован народным сознанием (это обозначение неумного, развязного и неуважаемого в народе человека).

Каждый персонаж окружен множеством слов, обозначающих родственные связи, словно специально повторяемых, нанизываемых автором друг на друга. Так, к примеру, построена несобственно-прямая речь Чопая в рассказе «Берестяной короб»: «Он опять начал думать. В голову лезет всякий мусор. Вот, например, жизнь в семье. Его в семье называли Їупрямым ребенком?. Отец его много учил, и ругал, не один раз и по спине надавал. Между отцом и матерью из-за него и ссоры происходили. Мать его всегда защищала» [Там же, с. 5]. Нагромождение лексики, обозначающей родство, мы видим в рассматриваемом рассказе также и в описании событий, и в прямой речи персонажей: «Вечером мать принесла ему буханку хлеба и творожник.

- Сынок, ты, наверно, совсем донял своего отца…» [Там же]. Родители Чопая в тексте вообще не названы по имени, что, по всей видимости, связано с обобщающей этноаксиологической концептуальной идеей рассказа, заключающейся в утверждении такой ценности, как семья (в данном ценностном контексте актуализируются общие характеристики структуры и целостности семьи).

Значимостью семьи и семейных отношений в рассказах Элексейна обосновано и то, что образ незамужней девушки, например в размышлениях молодого парня (рассказ «Берестяной короб»), создается многократным повторением слово «жена»; образ молодых людей обязательно предстает в проекции перспективы возможной женитьбы или замужества. Приведем в качестве примера внутренний монолог Чопая: «Росковий меня любит. Она станет моей женой. До сих пор храню в сердце слова Росковий: ЇСходи в армию, бейте и прогоните врага, потом хорошо поговорим. Кто знает, может, и женой твоей буду?, - сказала она. - А я…» [Там же]. Осознание реальной опасности того, что обрушится запланированное счастье в семье и с любящей женой, усугубляет и без того драматические переживания Чопая, связанные с его дезертирством из армии. Автор доказывает, что выключение из этнического кода «семья как ценность» столь же, а может, даже более драматично, чем состояние дезертирства. И герой прятался не только от армии, но и от собственного стыда перед миром.

Элексейн, согласно народному представлению, утверждает моральную чистоту, честность и порядочность в отношениях между людьми, между мужчиной и женщиной. Эти ценности «открываются» в произведении через изучение композиции сюжета рассказов. Именно этноаксиологической идеей объясняется введение тех или иных ситуаций, сюжетных линий. Так, в рассказе «Одна Тайра на семь Шайра» такой художественной функцией обозначена внешне полушутливая ситуация написания письма солдатом, прикинувшимся инвалидом якобы в результате боевого ранения, а на самом деле сознательно устроившим экзамен своим женщинам (в рассказе - «любовный треугольник») на искренность чувства, честность и порядочность. Встречать «раненого» героя с фронта выходит не «шелковая» и легкомысленная Тайра, а его жена, по-настоящему любящая, способная сопереживать и поддерживать семью («Садись на телегу, нас ждут два наших сына» [Там же, с. 47] - такими словами заканчивается рассказ).

В другом рассказе «П?тр, живущий на краю оврага» трудолюбие (почти экзистенциальное состояние), здоровый прагматизм, упрямство и воля как главные нравственные ценности марийского народа (все вместе они составляют некое «упорство жизни», позволяющее выжить ему в любой бытовой, социальной, исторической ситуации) выражены в выстроенной в биографическом ключе сюжетной линии. Оптимистический итог драматической жизни Петра подспудно связывается автором с его верностью народной системе ценностей, что, собственно, и стало фактором его «награждения» личным счастьем и материальным достатком.

Этноценностную семантику Элексейн часто выражает с помощью фольклорного интертекста (пословиц, поговорок, запретов-ой?р?, молитв). Например, именно пословица «Хитрая лиса попадет в лыковый силок», вынесенная в название рассказа, становится сюжетно-композиционной мотивировкой концепции рассказа, в основе которой утверждение такой важной народной ценности, как знание. Житейская хитрость и обман, выставленные жадным и туповатым Критоном в качестве замены знаниям, объявляются автором антиценностью. Криптон и его жена оказываются жертвами своего воинствующего невежества: за проданную корову, скрываемую от налогов, покупатели расплатились с ними, не умеющими читать, вместо денег этикетками от головных платков; а за сокрытие доходов (коровы) и неуплату налога пришла им повестка в суд, и нечем расплачиваться по предстоящему штрафу. «Теперь все пропало! И дома нашего не будет. Не можем жить, как Советы велят… Запутались в лыковом силке…» [Там же, с. 32] - заключает в конце рассказа Критон, вынужденный признать ложность своих жизненных ценностей.

Итак, на примере произведений Я. Элексейна мы доказали, что народная аксиология, проникая в те или иные содержательные и содержательно-формальные компоненты текста, становится средством их объединения в единое художественное целое; она составляет в марийском рассказе самое ядро авторской концепции. Этнонравственную составляющую художественного содержания рассказов вряд ли может затмить господствовавший в «советской» литературе 1920-х годов «марксистский метанарратив исторического прогресса, закономерно ведущий от социального неравенства через освободительные и революционные движения к высшей цели построения коммунистического общества» [5, с. 11]. Указанный «метанарратив», безусловно, присутствует в рассказах (это прослеживается и в прозе Я. Элексейна), но не в виде господствующей идеи, а лишь как фоновые социально-исторические реалии, коды времени, запечатленные штрихами в авторском повествовании, в сознании и речи персонажей.

Список литературы

1. Глухова Н. Н., Кудрявцева Р. А. Исследование марийской этноидентичности по материалам фольклора и литературы // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 3 (29). Ч. II. С. 58-61.

2. Попова М. К. Проблема национальной идентичности и литература // Вестник Воронежского государственного университета. Серия 1. Гуманитарные науки. 2001. № 2. С. 45-48.

3. Султанов К. К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы. М.: ИМЛИ РАН; Наследие,

2001. 196 с.

4. Элексейн Я. А. Црмцк: повесть, ойлымаш, легенда / сост. А. Е. Китиков. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1990. 128 с.

5. Эпштейн М. Н. Слово и молчание: метафизика русской литературы: учеб. пособие. М.: Высш. шк., 2006. 559 с.

Размещено на Allbest.ru