Одно послание В.А. Жуковского к А.А. Плещееву: к вопросу о русско-французской диглоссии первой трети XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Одно послание В.А. Жуковского к А.А. Плещееву: к вопросу о русско-французской диглоссии первой трети XIX в.

Филологические науки

Вяткина Ирина

В статье рассматривается французский источник стихотворного послания В. А. Жуковского к А. А. Плещееву «Послание к Плещееву. В день светлого Воскресения». Автор раскрывает франкоязычную природу текста Жуковского и делает вывод о субстративной функции французского языка в формально-смысловом и языковом воплощении русского стихотворения поэта в условиях русско-французской диглоссии первой трети XIX в.

Ключевые слова и фразы: русская литература; русско-французская диглоссия начала XIX века; стихотворное послание; «домашняя» поэзия; кружковая литература; литературный быт.

В современном литературоведении не угасает исследовательский интерес к литературному быту, «маргинальным» жанрам и русско-французским литературным взаимосвязям, что подтверждает большое количество вышедших в последние годы работ, посвященных этим аспектам литературного взаимодействия. Особый исследовательский интерес к проблемам межкультурной коммуникации и восприятия русскими писателями зарубежных литератур способствует осознанию роли и значения французского языка и французской культуры в развитии русского литературного языка и словесности начала XIX века.

Домашняя, «кружковая» поэзия, остающаяся обычно за рамками исследования писательского творчества, является важной вехой в понимании его творческого развития и художественного дарования. По словам Т. Фрайман, исследователя домашней литературы В. А. Жуковского, возникновение «игровых», на грани литературы и быта произведений на фоне активной поэтической деятельности совсем в других жанрах, на фоне интенсивного поиска нового поэтического языка, на фоне высокой популярности поэта представляет собой научную проблему [7, с. 99].

Литературный быт Жуковского 1811-1814 гг. неразрывно связан с именем его соседа ? хозяина имения Чернь Болховского уезда, писателя и композитора А. А. Плещеева. В этот период Жуковский и Плещеев тесно общаются, ведут переписку, обмениваются стихотворениями и стихотворными посланиями, устраивают творческие «вечера» и театральные постановки, в которые вовлекают своих домочадцев и соседскую молодежь. Стихотворения, которыми Жуковский обменивается с Плещеевым, являются частью литературнобытовой игры, однако Жуковский ей придает большое значение, судя по количеству его шутливой поэзии, и «несерьезное» литературное творчество связывается у него с вполне серьезным. Двуязычный «диалог» двух писателей - это не просто игра. Во французских текстах Плещеева Жуковский черпает новые возможности и новые выходы для своего вполне серьезного творчества.

Творческий обмен происходит у приятелей на двух языках ? русском и французском. Так, Жуковский пишет 5 ноября 1811 г. П. А. Вяземскому: «Мы с Плещеевым пишем комедии, каких никто никогда не писывал - половина по-русски, половина по-французски и все в стихах. Но этого вздору я не намерен тебе посылать. Дивись только тому, что я играю на театре, пою и танцую в балете в костюме Жука!..» [4, с. 404]. Однако дело не ограничивается только комедиями: в творческий диалог вступают стихотворения, послания и прозаические шутки. При этом особый интерес представляет именно обмен посланиями, позволяющий детально проследить и выявить французскую основу русского текста Жуковского.

Начало XIX века является периодом расцвета жанра дружеского послания, в котором культивируются идеи братства и дружбы и осваиваются новые художественные формы. В 1812-1815 гг. Жуковский пишет большое количество дружеских стихотворных посланий, среди которых большое место занимают шутливые послания к Плещееву. В них автор не стеснен традицией и строгими правилами, что позволяет ему в полной мере проявить свой юмористический талант. По словам Р. В. Иезуитовой, «…здесь Жуковский поэтически осваивает предметный, вещевой мир как одну из жизненно важных для литературы сфер» [5, с. 216]. Послания к Плещееву насыщены каламбурными обыгрываниями, просторечно-грубоватой и эмоциональноокрашенной лексикой, приемами галиматьи, что впоследствии будет широко использовано и даже возьмется за основу в арзамасском братстве, в котором Жуковский и Плещеев примут активное участие.

В архивах ИРЛИ РАН (Пушкинский дом) хранится послание Плещеева к Жуковскому на французском языке, датируемое 12 апреля 1812 года, которое долгое время считалось утерянным [2]. Ответом на него служит послание Жуковского под названием «Послание к Плещееву. В день Светлого Воскресения» [4, с. 178-184], написанное 21 апреля того же года.

В письме к Вяземскому Жуковский говорит об обстоятельствах возникновения этого стихотворения: «Посылаю тебе вместо красного яичка начало нашей переписки с Плещеевым. Мы побожились друг с другом не переписываться иначе, как в стихах. Это послание не первое; я уже много намарал к нему вздору, - но это, кажется, вышло не вздорное. Критиковать его тебе позволяется, и я за его слог не стою, ибо оно написано в два утра с половиною и писано как письмо на почту» [3, с. 874-875]. Упоминание о послании Плещеева содержится в письме В. Л. Пушкина к Д. Н. Блудову от 23 мая 1812 г.: «Любезный вам поэт до сих пор в деревне, он переписывается с Плещеевым, и они написали друг другу два послания в стихах, один - по-русски, другой - по-французски. Хотя и очевидно, что Жуковский писал свое послание впопыхах, его талант проглядывает везде. Французское послание Плещеева полно ошибками против языка и хромающими рифмами, но и в нем можно найти несколько хороших стихов и заметить, что оно писано человеком умным» [6, с. 462]. Об этом же послании Жуковского упоминает и К. Н. Батюшков в июне 1812 г.: «Пришли нам свое послание к Плещееву, которое, говорят, прелестно» [1, с. 196].

Послание Плещеева, начинающее двуязычную стихотворную переписку, закладывает композиционную, образно-смысловую и стилевую структуру ответного послания Жуковского. В обоих текстах моральноэтические рассуждения перемежаются с бытописанием, быт и бытие соседствуют, взаимопроникая и стирая грань между «серьезным» и «шуточным», снижая первое и возвышая последнее. В художественном плане Жуковский обобщает и поэтизирует образно-тематические доминанты плещеевского послания, придерживаясь при этом стиля дружеской «болтовни». В плане же языковом поэт берет за основу стилистические и выразительные средства французского текста-источника, и французский язык становится своего рода субстратом его ответного русского текста.

В своем ответном послании к Плещееву Жуковский придерживается композиционной структуры исходного текста, повторяет основные образные доминанты, обыгрывает фразеологию и стилистику французского послания Плещеева, то подражая своему другу-поэту, то дискутируя с ним, применяя смысловую или языковую антитезу.

Подражание, или имитация выражается в «переделках», а иногда и в практически дословном переводе отдельных слов или даже целых фрагментов плещеевского текста.

Так, Жуковский «перепевает» начало плещеевского текста, представляющее собой посвящение адресату, превращая этот фрагмент двух посланий в своеобразный обмен любезностями. Плещеев пишет, что может стать известным лишь благодаря имени Жуковского, последний же сначала в шутливой форме соглашается, а затем возвращает любезность адресату послания: стихотворный французский жуковский плещеев

Ты прав, любезный мой поэт!

Твое послание на русском Геликоне,

При русском мерзлом Аполлоне,

Лишь именем моим бессмертие найдет!

<…>

«Жуковский. Не весьма в чести при Аполлоне;

Но боле славен тем, что изредка писал

К нему другой поэт, Плещеев» [4, с. 178].

См. аналогичный фрагмент послания Плещеева:

Si par cette mйchante йpitre Если это дурное послание

L'auteur n'est pas conduit а l'immortabilitй Не приведет автора к бессмертию,

Il n'йchappera point а la cйlйbritй Он не минует славы

Par le nom qui se trouve au titre [2]. Благодаря имени, которое стоимт в заглавии

(Здесь и далее перевод наш - И. В.).

Таким образом, в русских строках Жуковского явно прослеживаются основные языковые доминанты фрагмента плещеевского текста, переведенные на русский язык: йpitre - послание, кtre conduit а l'immortabilitй - найти бессмертие, ne pas йchapper а la cйlйbritй - быть славным. Сближает оба текста и охватная рифмовка, которой Жуковский начинает свое послание, тем самым с первых же строк соотнеся свой русский текст с французским источником.

Жуковский, как уже было сказано выше, не просто вторит своему другу, перекладывая на русский язык его текст, а зачастую дискутирует, предлагая иное видение предложенного Плещеевым сюжета. Однако и здесь поэт прибегает к заимствованиям из французского послания, переводя отдельные слова и сохраняя метафорическую базу плещеевского текста. Это касается, в частности, описания зимы.

У Плещеева зима предстает в образе седого старика («le vieillard а cheveux blancs / старик с седыми волосами»), а стужи и ветра являются его детьми («vilains enfans / Sont les frimas et les autans / скверные дети / это изморози и ветра»). Жуковский вторит своему адресату, прибегая к схожему по структуре сравнению:

«утренник, сын мраза недозрелой».

Однако Жуковский не использует образ старика, а смещает смысловую доминату в сторону скорого окончания зимы, описывая ее в погребальной одежде: «Шесть месяцев в одежде погребальной / Зима у нас привыкнула гостить!» [4, с. 181]. Но даже и с такой смысловой заменой этот пассаж явно вторит французскому тексту: «Et qu'en restant chez nous pendant plus de sept mois / Оставаясь у нас более семи месяцев» [2]. Другие примеры практически тождественных фраз и выражений: «Accusez la neige et la pluie / Вините снег и дождь» - «И я с тобой готов его [климат] винить!»; «Nous honore de ses prйsents / нас чтит своими дарами» - «Чересчур в дарах она богата!» [2; 4, с. 181].

Жуковский поэтизирует на русском языке идеи Плещеева, выраженные по-французски, оставляя ключевое слово французского текста, расширяя его смысл и переводя его значение из бытовой в бытийную сферу. Это наглядно прослеживается на примере двух слов, ставших ключевыми в описании общего соседа поэтов ? ростовщика Павлова. Плещеев обвиняет соседа в жадности и корыстолюбии: «Il va prкter а quarante pour cent! / Он ссудит под сорок процентов!», «Mon cher trйsor, doublera…triplera… / Мое драгоценное сокровище удвоится… утроится…» [2]. Жуковский воспроизводит слова «процент» и «сокровище» в более философском, экзистенциальном контексте, выводя их из сферы бытописания в духовно-нравственную сферу:

Оставь его не живши умирать -

И с общих бед проценты вычислять!

<…>

Сокровищ сих бесчувственный не знает [4, с. 179-180]!

Подобные смысловые метаморфозы, генератором которых является отдельное слово из послания Плещеева, у Жуковского нередки. Описывая ужасы предстоящей войны, Плещеев говорит, в частности, о пахаре, оставляющем поле и дом: «Laboureur qui quitte sa chaumiиre / Пахарь, покидающий хижину» [2]. В послании Жуковского также присутствует образ пахаря, но контекст начала войны заменен на контекст ее окончания, который символически связан с приходом весны:

Река, смирясь, блестит между брегами,

Идут в поля оратаи с сохами [Там же, с. 182].

При этом сравнение победы с весной также заимствовано из французского послания Плещеева.

De rapides torrens emportent les glaзons; Быстрые потоки уносят льдины;

Chaque morceau brisй par l'onde turbulente, Каждый кусок, разбитый бурной волной,

Me semble un Ennemi vaincu par le Printemps [2]. Мне кажется Врагом, побежденным Весной.

Жуковский довольно точно воспроизводит понравившийся ему фрагмент:

Так, милый друг, скажу я в заключенье:

Пророчество для нас твое сравненье!

Растает враг, как хрупкий вешний лед [4, с. 182-183]!

Помимо прямых языковых соответствий в послании Жуковского можно найти немало примеров переделок исходного текста Плещеева. И в этом случае, как и в предыдущих, французский текст служит источником, прообразом русского текста поэта. Так, плещеевская «муза бонбоньерка» (muse bonbonniиre) переделывается Жуковским в «конфектный Аполлон». В послании Плещеева фигурирует персонаж комедии Мольера «Мизантроп» Филинт:

Si l'on pouvait comme un autre Philinte, Если бы было можно, как Филинт,

A tout moment se replier sur soi [2]! В любой момент замкнуться в себе!

Жуковский вводит в свой текст другого мольеровского персонажа - Гарпагона («Скупой»):

Что, подражать поклявшись Гарпагону,

Он обратил и душу в кошелек [4, с. 179].

К переделкам французского источника можно отнести и обыгрывания Жуковским устойчивых фразеологизмов и поговорок. При этом французский текст Плещеева не содержит прямых соответствий, а выступает в роли функциональной, идейной базы создания каламбуров.

Так, Плещеев вводит в свое послание сокращенный вариант французской поговорки «C'est le chien de Jean de Nivelle qui s'enfuit quand on l'appelle» (Когда он нужен, его нет): «Un anglais qui sort de table, ? un enfant qui s'en va en classe, ? le chien de Jean de Nivelle, ? un йpoux а la mode qui revient а la maison, ? la main de Pavloff qui va dans la poche pour donner l'aumфne…». / «Англичанин, выходящий из-за стола, ? ребенок, идущий в класс, ? собака Жан де Нивель, ? модный супруг, возвращающийся домой, ? рука Павлова, опускающаяся в карман за милостыней…» [2].

В ответном тексте Жуковского находим обыгрывание библейского изречения «око за око, зуб за зуб»: «Но ухо за ухо, зуб за зуб, говорят, // Ссылаясь на писанье // А я тебе скажу: посланье за посланье!..» [4, с. 179].

Диалогизм двух посланий четко выражен и на структурно-композиционном уровне. Послание Плещеева разбито на две части. Первая имеет подзаголовок «4 апреля, в очень плохую погоду», а вторая ? «Продолжение… 10 апреля. В очень хорошую погоду». Жуковский вторит своему адресату, помещая подзаголовок «В день Светлого Воскресения», что сразу соотносит его с Пасхальным воскресеньем, которое в 1812 году приходилось на 21 апреля и может быть воспринято в ассоциативной связи с подзаголовком текста Плещеева.

Плещеев начинает прозой с небольшими стихотворными вставками, четко отделяя прозаическую часть от собственно самого послания в стихах соответствующим заголовком: «Epitre а Joukoffsky / Послание Жуковскому». Текст Жуковского не содержит прозаичных вставок, однако его начало, являющееся, по сути, вступлением к основному тексту, написано вольным ямбом, интонация которого хорошо подходит для повествовательного рассуждения:

А почему ж? Читай. И прозу и стихи

Я буду за грехи

Марать, марать, марать и много намараю,

Шесть томов, например (а им, изволишь знать,

Готовы и титул и даже оглавленье);

Потом устану я марать,

Потом отправлюся в тот мир на поселенье,

С фельдъегерем-попом,

Одетый плотным сундуком [Там же, с. 178].

В обоих посланиях быт и бытие, этико-философские максимы и повествование о повседневных событиях чередуются: тем самым они уравниваются в языковом, стилевом и эстетическом статусах. К тому времени литературно-языковая традиция уже выработала богатый арсенал средств, характерных для «высокого» книжного языка письменной литературной нормы. Более острой проблемой русской литературы были языковые опции моделирования предметно-бытового мира и имитации устной разговорной речи, что актуализировало разного рода билингвальные салонные языковые игры, в русле поэтики которых и развивалась переписка двух поэтов на двух языках, ставшая лабораторией поэтического стиля «гармонической точности», предшествовавшего идеологеме «поэзии действительности».

Русский и французский языки, служащие в данной паре посланий для описания одних и тех же событий и явлений, очевидно дополняют друг друга. Так, французский язык, более богатый устойчивыми коммуникативными блоками, служит моделью аналогичных русских конструкций. Русский, напротив, предоставляет французскому арсенал новых поэтических ритмов и размеров. Жуковский использует разные стихотворные метры в своих посланиях к Плещееву, поэтому ответные стихи Плещеева ближе к вольному ямбу, чем к александрийскому стиху традиционной французской поэзии.

Список литературы

1. Арзамас: сборник: в 2-х кн. М.: Художественная литература, 1994. Кн. 1. 608 с.

2. Архив Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН. 27.887 / СС б. 42 (Онегинское собрание).

3. Выдержки из старых бумаг Остафьевского архива // Русский архив. 1866. № 5. С. 859-903.

4. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: в 20-ти т. М.: Языки русской культуры, 1999. Т. 1. 760 с.

5. Иезуитова Р. В. Жуковский и его время. Л.: Наука, 1989. 287 с.

6. Письмо Василия Львовича Пушкина к Д. Н. Блудову. 1812 // Русский архив. 1899. № 7. С. 459-463.

7. Фрайман Т. Творческая стратегия и поэтика Жуковского (1800 - первая половина 1820-х годов). Тарту: Tartu University Press, 2002. 161 с.

Размещено на Allbest.ru