Образ "злой жены" в переводном рыцарском романе XVII века на примере образа королевы Милитрисы в "Повести о Бове королевиче"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Образ «злой жены» в переводном рыцарском романе XVII века на примере образа королевы Милитрисы в «Повести о Бове королевиче»

Согласно исследованиям «Повести о Бове королевиче» [10] А.Н. Пыпина [12], А.Н. Веселовского [1] и других видных ученых, достижения которых с полнотой проанализированы, обобщены и дополнены В.Д. Кузьминой [4], история появления «Повести о Бове Королевиче» на территории Руси такова. Французская chanson de geste («песнь о деяниях») распространяется в Западной Европе в XIII веке. Печатные итальянские издания поэмы о Бове в XVI веке попадают в Белоруссию через Балканы и затем в Московскую Русь [Там же, с. 83-84]. Популярность повести на Руси XVII века, то есть с немалым отставанием от ее распространения в Европе, может говорить о том, что именно в XVII веке в древней Руси возникает особенный интерес к подобного рода не «душеполезному чтению». Как писал Д.С. Лихачев, «в XVII в. западная литература проникла к нам далеко не в новых образцах, а в образцах устаревших для Запада жанров. Эти устаревшие жанры были стадиально близки русской литературе» [6, с. 74].

Текст «Повести о Бове», на который мы будем опираться в данной статье [10], В.Д. Кузьмина относит к III типу списков, отличающемуся наибольшим количеством черт русской переработки [4, с. 111]. Однако не следует забывать, что данный список «Повести о Бове королевиче», притом, что он «носит яркие следы воздействия русского фольклора» [Там же, с. 84], военной повести и содержит ряд «подробностей, обличающих участие чисто русского народного творчества» [Там же, с. 102], все же является произведением иностранной литературы иностранного жанра рыцарского романа со всеми его особенностями.

Влияние переводного рыцарского романа на оригинальную древнерусскую словесность рассматривалось в работах А.Н. Веселовского [1], А.Н. Пыпина [12], В.Д. Кузьминой [5], Е.К. Ромодановской [13], А.С. Орлова [7], в коллективном труде «Истоки русской беллетристики» [3]. Однако особенности изображения женского образа в переводной повести, их отличие от ведущих черт женских персонажей оригинальной древнерусской повести XVII века не обращали на себя внимания исследователей. Вместе с тем, анализ различий знаковых качеств в разработке женского образа добавит важный материал к вопросу об оригинальности мировоззрения и метода древнерусских книжников, о степени восприимчивости их к новым идеям иностранной литературы. Цель данной статьи - увидеть особенности и отличительные черты в разработке одного из женских типов переводного рыцарского романа XVII века - типа «злой жены».

Переводной рыцарский роман знакомит древнерусского читателя с женскими образами, которые, в сравнении с персонажами древнерусской литературы, отличаются необузданным своеволием. Даже положительным героиням «Повести о Бове королевиче» и «Повести о Петре Златых Ключей» безразличны наставление родителей, благословение церкви, верность своему слову. Милитриса противоречит отцу: «Не давай меня за короля Видона, дай меня за короля Дадона» [10, c. 275-276]. Дружневна пренебрегает таинством брака, сходясь с возлюбленным без благословения Бога: «И пошелъ с Дружневною в шатер, и Бова з Дружневною совокупились» [Там же, c. 293]. Она также лжет своему нелюбимому жениху о смерти собственных родителей, чтобы отложить бракосочетание [Там же, с. 291]. Королевна Магилена решается на самовольное бегство с возлюбленным (хотя и планирует сохранить девичью честь до дня свадьбы), не ставя в известность короля и королеву, любезных своих родителей [11, с. 346-347].

Любые просьбы женских персонажей мужчины стараются исполнить, сопроводив действия словами: «Буди на твоей воли» [10, с. 288]. Отцы просто безотказны перед своими дочерями, которые у них «в любви» [Там же, с. 280, 288]: «И все то чинилъ для дщери своей»; «И всегда отца к тому приводила, чтобъ часто шурмованья были» [11, с. 328]. В «Повести о Петре Златых Ключей» мотив покорности мужчин женской воле трансформируется в идею служения даме сердца, то есть становится отличительной особенностью жанра куртуазного романа. Петр так обращается к возлюбленной: «Молю, чтоб моглъ быти при милости вашей посл?днимъ служебникомъ» [Там же, с. 330].

Итак, своеволие женских персонажей - одна из характерных черт женского образа переводной литературы, тогда как в оригинальной древнерусской словесности своеволие присуще исключительно типу «злой жены», поскольку положительные женские персонажи действуют согласно воле Божьей. Образ «злой жены» в переводном рыцарском романе имеет оригинальные особенности, отличающие разработку этого типа в зарубежной литературе от древнерусской словесности [2].

Обратимся к образу «злой жены» королевы Милитрисы «Повести о Бове королевиче», столь распространенной на Руси XVII века. Очевидно отсутствие мотива оправдания поведения «злой жены» вмешательством дьявола, если этот мотив не привносится при переводе древнерусским книжником. Королева Милитриса убивает мужа и покушается на жизнь сына своей волей. Иностранный автор не рассуждает о влиянии высших сил, добра и зла, которые направляют действия персонажа в понимании древнерусского книжника: «Злые дела в жизни совершаются по наущению дьявола… Добрые дела - по воле Бога» [15, с. 344].

Существенно, что «злая жена» переводной повести обыкновенно имеет имя наряду с другими персонажами. Исход ее судьбы автор не оставляет без внимания, как это часто делает древнерусский книжник. То есть, в отличие от типа «злой жены» в древнерусской словесности, в переводной литературе отрицательный женский персонаж вполне можно назвать характером, хотя и имеющим некоторые типические черты [14, с. 248, 253-258].

В «Повести о Бове королевиче» известны жизнь и мучительная смерть «злой жены», королевы Милитрисы, последняя из которых была предопределена «эпической справедливостью». Интересны детали погребения: «И вел?л Бова гроб зд?лать, положил мать свою живу во гроб и одевал гроб камками и бархаты… И по ней сорокоусты роздал» [10, с. 300]. Яркий оксюморон: элементы внешнего почитания (бархаты и сорокоусты) при страшной сути (погребение заживо) - возмездие героине, которая погубила мужа лицемерием, заманив радостной ложной вестью. «Понесла язъ второе чрево, не в?мъ сынъ, не вемъ дщерь, - говорит она супругу, посылая его на смерть. - Накорми меня дикаго вепря свежимъ мясомъ, от твоея руки убиеннаго» [Там же, с. 276]. Примечательно, что словосочетание «дикого вепря» стоит в позиции приложения и может восприниматься как парафраза к образу царицы: «меня, дикаго вепря», - что вполне соответствует характеру жестокой королевы.

Итак, коварство - неотъемлемая типологическая черта образа «злой жены» в мировой литературе. Милитриса бесцеремонно и нахально угрожает слуге мужа, предупреждая его о беспощадности женского коварства: «И будет ты, слуга Личарда, государыни своей ослушаесься…, и язъ тебя оболгу государю своему королю Видону небылыми словесы, и онъ тебя скоро велитъ злою смертию казнить» [Там же].

Похотливость как основная мотивация действий «злой жены» присуща образу королевы Милитрисы, которая «любезно в уста целова и поведе его (нового возлюбленного) в королевские полаты» [Там же, с. 277] сразу после убийства супруга.

«Злая жена» традиционно молода и прекрасна. «Прекрасная» - постоянный эпитет королевы Милитрисы [Там же, с. 275, 276, 277, 278, 300], но прекрасна она только внешне. В повести происходит разделение понятия на внутреннюю и внешнюю организацию человека. Комично смотрятся именование королевы «прекрасной» и описание ее жестокости в пределах одной фразы, этот оксюморон наблюдаем в характеристике королевы одним из персонажей: «Мати твоя злодей, прекрасная королевна Милитриса. С королемъ Дадоном извела она, злад?й, государя моего, а батюшка твоего, добраго и славнаго короля Видона» [Там же, с. 277].

Важно, что героиня предает не только супруга, «славнаго и добраго короля» [Там же, с. 275], но и сына, которого «прижила» за три года семейной жизни. Существенно, что даже мужчина, царь Дадон, соблазняемый письмом царицы, видит всю противоестественность ее поступка: «Что государыни ваша меня смущает? А уже она с королем Видоном и д?тище прижила» [Там же, с. 276]. Итак, образ Милитрисы представляет не просто образ «злой жены», но и образ «злой матери», который чрезвычайно редок в древнерусской литературе. «И прекрасная королева Милитриса почела говорить: «Могу язъ и сама Бов? (своему сыну) смерть предати. Посажу ево в темницу и не дам ему ни пити, ни ясти, та ж ему смерть будет»» [Там же, с. 278].

Интересно рассмотреть интерпретацию образа Милитрисы в исследовании В.Д. Кузьминой: «В центральных женских образах этой повести (Белорусского Познанского списка) ясно сказывается жизнеутверждающее прославление владычицы любви, звучащее в XII-XIII вв. как в рыцарском романе, так и в лирике трубадуров… Во имя своей поруганной любви подстраивает убийство старого мужа красавица Бландоя… Откровенно и целомудренно описаны эротические сцены, без ложной стыдливости, но и без всякого любования ими» [4, с. 114].

Стоит заметить, что данная интерпретация действий женского персонажа обусловлена именно иностранными корнями повести. Для древнерусской словесности подобная трактовка чужда и неорганична. В художественном мире переработанной «Повести о Бове королевиче» королева Милитриса - крайне отрицательный персонаж. Ее поведение: убийство мужа, безжалостные покушения на сына, угрозы слугам - не оправдывается романтической «поруганной любовью», почему Бова и восстанавливает «эпическую справедливость», отплатив матери смертью за смерть. В противном случае убийство матери должно было быть зверством, которое совершает положительный персонаж, к тому же - главный герой повести.

Для древнерусской словесности считать эротические сцены данной повести «целомудренными» также не приходится. Напротив, можно говорить о бесцеремонной пренебрежительности, с которой автор пишет о близости героев, вероятно потому, что она не освящена таинством брака, венчанием: «И пошелъ с Дружневною в шатер, и Бова з Дружневною совокупились» [10, с. 293]. Нова и подчеркнутость физиологических деталей: «И бова вышелъ из шатра холодитца» [Там же]. Примечательно, что в эрмитажном списке XVIII века слово «совокупился» заменено на «обвенчался» [4, с. 131]. В оригинальной древнерусской словесности XVII века мы не встретим такого грубо-животного описания близости. Даже Савва Грудцын, прелюбодействующий с чужой женой, описывается книжником более скромно, с использованием клишированной конструкции в переносном значении: «несытно творяше блудъ» [9, с. 41]. Самое открытое повествование о физической любви мы находим в «Повести о Фроле Скобееве» (здесь мы не рассматриваем вольности демократической сатиры): «Не взирая ни на какой себе страх и ростлил ея девство» [Там же, с. 57]. Однако снова перед нами не грубо прямое описание происходящего, а обобщающий факт.

Итак, образ королевы Милитрисы в «Повести о Бове королевиче» соответствует типу «злой жены». Однако такие типологические черты этого типа как объяснение женских пороков действиями дьявола и несамостоятельность характера героини, ее типичность, отсутствие индивидуальных черт, присущие древнерусской словесности, не находят отклика в переводном рыцарском романе. Кроме того, образ Милитрисы представлен с большим масштабом жестокости, поскольку царица также является «злой матерью». В древнерусской словесности единственный образ «злой матери» - царица-язычница Сююмбике в «Казанской истории» [8]. Таковы отличительные особенности образа «злой жены» в переводном рыцарском романе XVII века.

Список литературы

древнерусский словесность переводный рыцарский

1. Веселовский А.Н. Из истории романа и повести. Выпуск второй. Славяно-романский отдел. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1888. 623 с.

2. Дроздова М.А. Образ «злой жены» в произведениях древнерусской словесности XVII века // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина. Филология. СПб., 2015. Т. 1. №4. С. 9-15.

3. Истоки русской беллетристики (возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе) / отв. ред. Я.С. Лурье. Л.: Наука, 1970. 593 с.

4. Кузьмина В.Д. Повесть о Бове-королевиче в русской рукописной традиции XVII-XIX веков // Старинная русская повесть. М. - Л.: Издательство Академии наук СССР, 1941. С. 83-134.

5. Кузьмина В.Д. Рыцарский роман на Руси. Бова, Петр Златых ключей. М.: Наука, 1964. 344 с.

6. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. 357 с.

7. Орлов А.С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII-XVII веков. Л.: Издательство Академии наук СССР, 1934. 169 с.

8. Памятники литературы Древней Руси, середина XVI века. М.: Художественная литература, 1986. 638 с.

9. Памятники литературы древней Руси, XVII век. М.: Художественная литература, 1988. Кн. 1. 704 с.

10. Повесть о Бове королевиче // Памятники литературы древней Руси, XVII век. М.: Художественная литература, 1988. Кн. 1. С. 275-300. 11. Повесть о Петре Златых Ключей // Памятники литературы древней Руси, XVII век. М.: Художественная литература, 1988. Кн. 1. С. 323-373.

12. Пыпин А.Н. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских // Ученые записки 2-го отд. Имп. Ак. Наук. 1858. Ч. IV. 360 с.

13. Ромодановская Е.К. Русская литература на пороге Нового времени: пути формирования русской беллетристики переходного периода. Новосибирск: Наука, 1994. 232 с.

14. Тамарченко Н.Д., Тюпа В.И., Бройтман С.Н. Теория литературы. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика: в 2-х т. М.: Академия, 2014. Т. 1. 510 с.

15. Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. М.: Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2011. 511 с.

Размещено на Allbest.ru