"Священный хронотоп" в паломнической прозе (Яффа глазами русских богомольцев XIX в.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 82-4;82-43

"Священный хронотоп" в паломнической прозе (Яффа глазами русских богомольцев XIX в.)

Александрова-Осокина Ольга Николаевна, д. филол. н.

Тихоокеанский государственный университет, г. Хабаровск

Статья обращена к осмыслению проблем поэтики паломнического текста. Материалом исследования стали сочинения писателей XIX - начала ХХ в. (Д. В. Дашков, И. Вешняков, К Бронников, архимандрит Леонид (Кавелин), И. А. Бунин). Сопоставление творчества разноплановых писателей позволило показать наличие духовной преемственности в русской литературе и устойчивой стилевой и ценностно-смысловой традиции художественного воссоздания священного пространства. Анализ паломнического текста в свете хронотопического строения позволил выявить эстетическую природу восприятия, при котором факты и предметы истории предстают «как неизгладимые из бытия события» (А. А. Ухтомский). В статье осмысливается понятие «священный хронотоп», который видится как соединение бытового и бытийного, историко-социального и Божественного.

Ключевые слова и фразы: духовная проза; паломническое путешествие; поэтика; «священный хронотоп»; «священное пространство»; пейзаж; вещный мир. духовный стилевой художественный литература

The article deals with the problems of the pilgrimage text's poetics. The works of the writers of the XIX - the beginning of the XX century (D. V. Dashkov, I. Veshnyakov, K. Bronnikov, archimandrite Leonid (Kavelin), I. A. Bunin) served as materialfor the research. Comparing creative work of different writers allowed the author to show spiritual continuity in the Russian literature and the stable stylistic and value-meaning tradition of artistic reconstruction of sacred space. The analysis of the pilgrimage text in the light of its chronotopic structure allowed identifying esthetic nature of perception, under which facts and objects ofhistory come out as “events indelible from existence” (A. A. Ukhtomsky). The paper interprets the conception “sacred chronotope” thatis considered as integration of everyday and existential, historical-social and Divine.

Key words and phrases:spiritual prose; pilgrimage; poetics; “sacred chronotope”; “sacred space”; landscape; material world.

Хронотоп в литературе отражает саму целостность человеческого бытия, не существующего вне пространственно-временных связей («мы живем в хронотопе» - Ухтомский [11,с. 70]). В ставшем сегодня уже хрестоматийным исследовании М. М. Бахтина [2, с. 391] характеристикой пространственно-временных отношений влитературе является их взаимосвязь («время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории» [Там же, с. 235]) иэмоционально-ценностная окраска [Там же, с. 391]. Бахтин писал о взаимообусловленности жанра и типа хронотопа и выделял хронотоп «авантюрного романа», «идиллический», «дороги» и т.д. Кэтому ряду следует добавить «священный хронотоп» паломнической литературы.

Паломничество является важнейшей формой религиозной жизни человека, связано с религиозным опытом, складывающимся на протяжении всей истории: человек «в процессе осознания себя духовным существом вначале стихийно, потом осмысленно формирует конкретную среду своего общения с высшим миром» [7, с. 11]. В русской литературе паломническая проза берет свое начало от древнерусских хождений иразвивается на протяжении всего историко-литературного процесса. Изучение паломнической прозы обогащает картину развития религиозно-духовной составляющей русской классической литературы. В настоящей статьепрослежены некоторые сходные черты в создании образа священногопространства в произведениях авторов XIX - начала ХХ века (Д. В. Дашков, И. Вешняков, К. И. Бронников, архимандрит Леонид (Кавелин), И.А. Бунин [3; 4; 6; 9]). Эти авторы принадлежали к разным культурным эпохам и строили свое творчество под влиянием различных социокультурных и эстетических традиций: Д. В. Дашков - писатель-романтик, И.Вешняков и К. И. Бронников связаны с провинциальной дворянской (Вешняков) и крестьянской (Бронников)культурой первых десятилетий XIX в.; архимандрит Леонид (Кавелин) - писатель-священник и, наконец, И.А. Бунин, наиболее отстоящий во времени от названных писателей - связан с культурой Серебряного века.Вместе с тем сопоставление их произведений, описывающих путешествие в Палестину, выявляет удивительную близость религиозно-эстетического мироощущения и позволяет сделать вывод о наличии культурного идуховно-религиозного ядра, формирующего облик национальной культуры. Одной из граней художественного мировосприятия писателей является воплощение пространственно-временного образа Святой Земли.

Священность земли - важнейшая категория в религиозном и эстетическом мировосприятии паломника: черты реального географического пространства обретают свою смысловую полноту и ценность только всвете событий Библейской истории, пространство оказывается «священным свитком» (П. А. Вяземский. «Палестина»), хранящим память о событиях далекого времени. В изучении паломнических путешествий внимание обращается, прежде всего, на «крупные» пространственно-временные величины - Иерусалим, Иордан,Вифлеем, однако в произведениях писателей-паломников все вехи «священного» маршрута представляют исключительную важность. Таким, в частности, оказывался город Яффа: для паломников, прибывающих морем, он воспринимался как «ворота» в Землю Обетованную, как рубеж, отделяющий мир «бытовой» отмира священного. Повторяемость мотивов, сюжетных и поэтических элементов у разных авторов позволяет увидеть устойчивый комплекс ценностных, религиозно-эстетических и религиозно-этических представлений, связанных с образом Яффы.

Прежде всего, нужно выделить мотив «встречи». Это один из самых важных мотивов в литературе, егоуниверсальность и частотность обусловлена исключительной значимостью «встречи» в жизни человека [2, с. 248, 249].В паломнической прозе этот мотив связан с мотивами «долгого ожидания», «нетерпения», «радости», «узнавания», «молитвы», «слез». Весь этот комплекс значений имеет своим истоком религиозное чувство священного трепета верующего человека, прибывающего на Святую Землю, которая видится как абсолютная духовная ценность: «сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3:5).

У Д. В. Дашкова встреча со Святой Землей в виду берегов Яффы описывается в романтической стилистике: «с умилением и жадным любопытством смотрели мы на сию землю <…> колыбель Христианской веры»[4, с. 18]. Современник Дашкова Иван Вешняков в своем сочинении следует традиции древнерусского хождения и авантюрного путешествия XVIII - начала XIX в., однако чувства паломника при встрече со Святой Землей получают у него такое же яркое, эмоционально-экспрессивное выражение: «Наконец <…>и по претерпении бурь и трудностей, достигли к великому удовольствию, предназначенного своего пристанища, и прибыли в ночи к городу Иоппии или Яффе» [9, с. 48]. Эмоционально созвучным оказывается описание прибытия русских паломников в Яффу и у архимандрита Леонида (Кавелина): автор пишет, что люди находятся «в томительном ожидании», хотят увидеть «вожделенный берег» [6]. «Земля, важная в истории рода человеческого», «предназначенное пристанище», «вожделенный берег» - в описаниях ощутимо восприятие Яффы как духовного пространства, связанного не с географическими только характеристиками, но с религиозноценностными - речь идет не просто о прибытии в определенную точку на карте путешествия, но о свершившемся событии давно ожидаемого праздника; это особенно ощутимо у архимандрита Леонида (Кавелина), написавшего о прибытии к берегам Яффы как о чуде, когда мечты паломников становятся явью,а «видения превращаются в действительность» [Там же]. «Ожидание чуда» становится лейтмотивом у всех авторов.

Важным сюжетоообразующим элементом в паломнической литературе является «прочтение» географических и топонимических объектов в свете событий Священной истории. Паломническая проза, соединяявсебе элементы путешествия, путеводителя, историко-религиозного повествования, комментирует все пункты маршрута фактами из Священного писания, таким образом, складывается особый тип историкогеографического очеркового повествования, где священная топография становится содержательной, ценностной и эстетической характеристикой священного хронотопа. Яффа открывает паломникам священное пространство, в котором, говоря словами Д. В. Дашкова «каждый холм<…> говорит о делах Пророков изнаменитых витязей» [4, с. 18].

Введение религиозно-исторического комментария дается, как правило, с помощью уточняющих, вводных замечаний. Например, у Вешнякова: «В южной части за стенами Христианского исповедания Арабское кладбище, знак бывшей некогда Церкви на месте, где Святый Апостол Петр воскресил Тавифу» [9, c. 49].

У архимандрита Леонида (Кавелина) религиозно-исторический комментарий составляет самостоятельные сюжетные части со своим хронотопическим построением. Так, например, во вводном эпизоде, который можно было бы назвать как «Священная история Яффы», автор последовательно раскрывает основные исторические факты, связанные с мифологической, историко-религиозной и современной историей города. Структура фразы при этом повторяет принцип, характерный для средневековой литературы: дополнительная информация «нанизывается» (грамматически - в виде придаточных частей, вводных конструкций, уточнений, приложений); тем самым создается эффект большой информативности и эмоционально-оценочной концентрации.

Хронотопическое построение фрагмента охватывает значительный пространственно-временной объем. Время включает в себя античность, ветхозаветные и новозаветные времена; через образ самого автораповествователя, который рассказывает об этих исторических фактах, прошлое связывается с настоящим в неразрывное единство. Указание на время (эпоху) у Кавелина дается через привлечение каких-либо эмблематических, объективно присущих данному периоду (или имеющих важность для автора) характеристик. Одним словом, «время» показывается через «событие»: античность определяется через название мифологических богов «греки назвали это место Иоппе, производя это название от Иоппы, дочери Эола, мифологического <…> бога ветров»; о ветхозаветной истории Яффы автор вспоминает,привлекая имена Ноя («предание утверждает, что здесь Ной построил свой ковчег и отсюда поплыл <…>, когда воды потопа покрыли землю»), ветхозаветного царя Соломона («во времена Соломона она была единственным портом Израиля»), новозаветные события определяются деяниями апостолов («по пришествии Христовом многие ученики Его проживали в Яффе по близости ее к Иерусалиму» [См.: 6]); здесь апостол Петр воскресил праведную Тавифу (Деян. 9, 36-42); здесь было ему видение (Деян. 9, 11-16). Таким образом, время оказывается соединенным с пространством и с событием, оно, как и пространство, обретает значимость только в связи с событием, его определившим. Сама древность Яффы подтверждается через свидетельство Библейского слова: «Иисус Навин вспоминает о ней как о старинном городе» [См.: Там же].

Пространство организовано не столько географическими координатами, сколько определяется событийным иличностным элементом, формируется кругом номинаций и связанных с ним пространственных ассоциаций (греки, мифологические боги; Ной и пророк Иона («маршруты» их странствий), ливанские кедры, строительство иерусалимского храма, сады самой Яффы и т.д.). Пространственные реалии ветхозаветных и евангельских событий утрачивают свои «бытовые» характеристики и приобретают бытийные: так, например, рассказ о видении апостола Петра, произошедшем в Яффе (Деян. 9, 11-16), имеет конкретные указания места (действие происходит в доме Симона, на террасе), которые в связи с открывшимся апостолу видением становятся знаком Вечности.

Знаком вневременности и Вечности становится молитва (молятся пророк Иона, апостол Петр, сам автор).

Значимым становится в анализируемой части мотив «красоты»: фрагмент начинается с объяснения этимологии слова «Яффа» - красота и, охватив большой пространственно-временной объем, завершается словами о милосердии и любви Господа Иисуса Христа, таким образом, красота, реализовавшаяся в конкретной части земного пространства, выступает как воплощение Божественного замысла, значима не сама по себе, акак воплощение красоты и любви во Иисусе Христе. Хронотопическое построение фрагмента, следовательно, служит созданию картины Вечного и целостного мира, созданного и объединенного Божественной любовью. Эту идею усиливает заключительная часть фрагмента (клаузула): «Господь наш Иисус Христос<…> никого не устранил от спасения, не ограничил его одним каким-либо временем, местом и народом, но благоволил призвать к нему всех, <…> желая, чтобы все верующие в Него составили одно семейство» [Там же].

Пафос и композиция фрагмента позволяют увидеть внем элементы проповеди: описание Яффы становится для автора поводом напомнить своим читателям о Божественном устройстве мира, о значимости жизни в христианской любви и т.д. Рассказ выходит за рамки простого «путевого впечатления», а сближается спроповедью, напоминающей о вечном смысле человеческого бытия. Здесь уместно вспомнить характеристику хронотопической структуры подобных жанров, данную Д. С. Лихачевым: «жанры, имеющие отношение к нравоучению и философствованию, <…> изображают не временное, а вневременное <…> конкретный случай <…> имеет обобщенно-”вечный” смысл» [8, с. 276]. Автор описывает не мимолетное субъективное впечатление, но связывает образ Яффы с общезначимыми для всего христианского мира событиями, и, таким образом, его сочинение «перерастает» жанр «путевых заметок», тяготеет к историко-религиозному трактату или проповеди и оказывается важным для широкого круга читателей, выявляет свое непреходящее информационное (историко-религиозное) и воспитательное значение.

Художественный образ Яффы, созданный авторами-паломниками, включает в себя и «райский хронотоп», с присущими ему мотивами «преодоления препятствий», «трудного пути», «неземной красоты», «света», «прекрасной природы» [См.: 5; 10; 12]. «Райская» поэтика формируется на основе Библейской символики: «Рай - Сад», «Рай - Город» [1]. В анализируемых паломнических путешествиях реальные географические характеристики Яффы (морские виды, бурное море у берегов города, обилие садов вокруг и т.д.) становятся основой для формирования символической картины «райского» места.

У Дашкова значим образ сада: «окрестности, по дороге к Иерусалиму, прекрасны: от самых ворот идут большие сады и виноградники» [4, с. 18]. Яффские сады описывает и Кир Бронников: «За городом, по дороге к Иерусалиму, мы видели многие c разными плодами и виноградом сады, которые, вместо городьбы, обсажены колючею египетскою смоковницей, на поверхности листков ее есть алые ягоды, видом и величиною c перцовый стручок» [9, с. 125]. В описаниях И. Вешнякова в контексте «райской» семантикиможет быть переосмыслен образ бурного моря: «По совершении в 67 дней плаваний наших, <…> по претерпении бурь итрудностей, достигли к великому удовольствию, предназначенного своегопристанища, и прибыли в ночи кгороду Иоппии или Яффе» [Там же, с. 48]. Картины бурного моря предваряют описание Яффы и у архимандрита Леонида (Кавелина): «порт Яффский, хотя и древнейший, но вместе с тем опаснейший в свете» [6].

У архимандрита Леонида (Кавелина) в описаниях «реальных» примет Яффы можно увидеть отражение «райской» пространственной образности: «прекрасный город-сад», «гора», «изобилие» и т.д.: «Нынешняя Яффа <…>лежит на красивом холме <…> Сады служат в этой картине за террасы; <…город…> довольно велик, <…> опоясан старыми стенами <…> живые плетни из колючих индейских фиг <…> ограждают этот восточный Эдем, <…>густой лес различных деревьев, из которых одни благоухают цветами, другие обременены зрелыми или дозревающими плодами: апельсины, лимоны, гранаты, бананы, миндаль; <…> множество благовонных кустарников, <…>виноградная леторосль, <…> обвивается около померанцевых, миндальных и лавровых деревьев. <…сады служат…> неопровержимым свидетельством древнего плодоносия Обетованной Земли» [Там же].

Образ райской красоты создает И. А. Бунин, в его описаниях важна цветопись, импрессионисткие детали: «воздух так чист, а восточные контуры кубических домиков <…Яффы…> четки и просты. Уступамигромоздится этот каменный, цвета банана, городок на обрывистом прибрежье. <…> С севера к Яффе подступает золотисто-синяя от воздуха и солнца Саронская долина. <…> На востоке - знойно-голубой мираж Иудеи. <…> В садах вокруг Яффы - пальмы, магнолии, олеандры, чащи померанцев, усеянных огненной россыпью плодов» [3, с. 219, 220].

В создании пространственного облика города важны и детали бытовой культуры, этнографические картины. «Чужая» для русских путешественников культура восточного города переосмысляется в эстетическом восприятии, ей находится ценностное место в пространственном образе Святой Земли.

Дашков видит Яффу в деталях нетипичной для европейца архитектуры: «Город построен уступами, <…> из тесаного камня с глубоким рвом и стеною, <…> улицы тесны, а домы некрасивы и как бы подавлены плоскими кровлями» [4, с. 18]. Для писателя-романтика контраст между внешней «некрасивостью» и внутренним духовным содержанием является значимым элементом эстетической системы.

В массе бытовых деталей описывают Яффу Иван Вешняков и Кир Бронников; в их наблюдениях отражается практический народный взгляд на незнакомую культуру, особенное внимание уделяется подробностям, значимым для паломников (оплата маршрутов, пища, необычные традиции местных жителей и т.д.). Картины Яффы, созданные в книге Вешнякова, позволяют наглядно представить колорит восточного города:«Город Яфа (так у Вешнякова - О. А.) укреплен, кроме морской стороны, стенами и бастионами, на коих довольно есть разных калибров медных и чугунных пушек. <…> В рынках хлеб посредственной доброты ипродают умеренно;<…> В окружности Яфы по доброте земли хорошее хлебопашество и скотоводство; <…> строения каменные со сводами, покрытыми черепицею. <…> В бытность нашу в Яфе довольное число было европейских разных наций и турецких судов купеческих <…> Из Сирии к Палестине беспрестанные приходят караваны верблюдов с навьюченною бумагою» [9, c. 51].

Большое количество этнографических подробностей приводит ахимандрит Леонид (Кавелин). У него соотнесены факты бытовой жизни и Библейские описания; современность оказывается повторением, наглядным воплощением свидетельств Священной истории. Природному изобилию современной Палестины автор находит аналогии в Библии: библейское время-пространство и современное выступают у него как неразрывная связь времен и событий: «Библия <…> упоминает о чечевице, которая как во времена Исава, так и теперь считается лакомым блюдом. <…> Исаия говорит о гвоздике и тмине;Господь наш Иисус Христос - обанисе и мяте; в Евангелии читаем о горчичном зерне <…>- все это находится и поныне. <…> В пустыне обыкновенное растение - можжевельник кольчатый; он горит с таким сильным треском, что псалмопевец сравнивает с ним язык клеветника (Пс 119, 4) <…>»[6].

Обилие параллелей, сближающих библейское и современное, не позволяет усомниться в специальной эстетической установке: автор рисует мир, в котором прошлое и настоящее слиты воедино, где вместо изменчивости времени и пространства выступает неизменная вечность. Также в религиозно-символическом ключе переосмыслены бытовые и этнографические характеристики Яффского пространства у Бунина, который в колоритных картинах восточного мира видит воплощение вневременного Библейского начала. Для автора неизменность патриархального восточного мира важна как знак вечности, незыблемости культурнорелигиозного христианского начала европейской культуры. Вещный мир теряет в описаниях Бунина свою приземленность, бытовуюсторону и становится знаком духовного мира времени Господа Иисуса Христа. Для автора бытовые предметы восточного мира («базар <…> с грудами фруктов и зелени, с кофейнями илавчонками», «караван верблюдов» [3, с. 220]) кажутся хранителями Священной истории. В самой неизменности патриархального мира Востока автор видит проявление Вечности: «Вот она, подлинная Палестина древних варваров, земных дней Христа!» [Там же].

В анализируемых произведениях образ пространства и времени соединяет прошлое и настоящее, земля и события соединяются в одно целое; паломник через созерцание земли и Слово Священного Писания и Предания оказывается связан с религиозно-духовным миром христианской культуры; в паломническом путешествии воплощается религиозное понимание мира - как Божьего творения; земля, человек, история раскрываются в неразрывном единстве личностного, природного, социального и исторического, и вся эта целостность организуется Божественным началом, мир видится целостным и просветленным.

Выявление содержательных, структурных и ценностно-смысловых особенностей хронотопа является одним из плодотворных путей изучения паломнической прозы XIX в. В восприятии человека хронотоп представляет время, событие и пространство связанными в одно целое, пронизанное ценностным отношением; факты предстают, говоря словами А. А. Ухтомского, не как «отвлеченные точки, но живые и неизгладимые из бытия события» [11, с. 342]. Паломническое путешествие в жанровой системе своего времени соотносимо с «путевым очерком», не занимающим ведущего местав жанровой иерархии. Однако в содержательном, смысловом и эстетическом отношении паломническая проза предстает как очень емкое явление, богатство которого обусловлено самой темой повествования - рассказом о красоте Святой Земли. Изучение хронотопа позволяет проследить природу и способы воплощения художественного образа в паломническом тексте.

Список литературы

1. Аверинцев С. С.Рай // Мифы народов мира: Энциклопедия: в 2-х т. / гл. ред. С. А. Токарев. М.: Сов. энциклопедия, 1982. Т. 2. С. 363-366.

2. Бахтин М. М.Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. С. 234-407.

3. Бунин И. А.Иудея // Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников / сост., предисл., справки об авт. ипримеч. Б. Романова. М.: Лепта, 1994. С. 29-226.

4. Дашков Д. В.Русские поклонники в Иерусалиме. Отрывок из путешествия по Греции и Палестине в 1820 году // Святые места вблизи и издали. Путевые заметки русских писателей I половины XIX века / составление К. Ургузова. М.: «Восточная литература» РАН, 1995. С. 17-39.

5. Калужникова Е. А.Паломничество как ритуал // Известия Уральского государственного университета. 2006. №47. С. 13-27.

6. Леонид (Кавелин Лев Александрович; архимандрит Троице-Сергиевой лавры).Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока паломника [Электронный ресурс]. М.: Индрик, 2008. 383 с. // Электронная библиотека PROFILIB. URL: http://profilib.com/chtenie/19568/leonid-kavelin-staryy-ierusalim-i-ego-okrestnosti-iz-zapisok-inokapalomnika.php(дата обращения: 01.01.2016).

7. Лидов А. М.Создание сакральных пространств как вид творчества и предмет исторического исследования // Иеротопия. Создание сакральных простанств в Византии и Древней Руси / ред.-сост. А. М. Лидов. М.: Индрик, 2006. С. 9-32.

8. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М.: Наука, 1977. 360 с.

9. Путевые записки в святый град Иерусалим и в окрестности онаго Калужской губернии дворян Вешняковых и медынского купца Новикова в 1804 и 1805 годах. Путешествие к Святым местам, находившимся в Европе, Азии и Африке, совершенное в 1820 и 1821 годах села Павлова жителем Киром Бронниковым/ сост. О. Н. Александрова-Осокина. Хабаровск: Хабаровская краевая типография, 2013. 224 с.

10. Рождественская М. В.Рай «мнимый» и Рай «реальный»: древнерусская литературная традиция // Образ рая: от мифа к утопии / отв. редактор выпуска М. М. Шахнович. СПб.: С.-Петерб. филос. о-во, 2003. С. 31-46.

11. Ухтомский А. А.Доминанта. Статьи разных лет. 1887-1939. СПб.: Питер, 2002. 448 с.

12. Чумакова Т. В. «Странник я на земле»: человек в поисках рая (по материалам древнерусской книжности) // Образ рая: от мифа к утопии / отв. редактор выпуска М. М. Шахнович. СПб.: С.-Петерб. филос. о-во, 2003. С. 55-60.

Размещено на Allbest.ru