Феномен прециозницы: женский стиль во французской литературе XVII в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕНОМЕН ПРЕЦИОЗНИЦЫ: ЖЕНСКИЙ СТИЛЬ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVII В.

Голубков Андрей Васильевич

18 ноября 1659 г. в парижском театре Пти-Бурбон состоялась премьера одноактной пьесы Мольера «Смешные жеманницы» («Les prйcieuses ridicules», более точный перевод - «Смешные прециозницы»), высмеивающей светскую литературу и стиль остроумной «болтовни», популяризированный в галантных («прециозных») салонах Парижа в 1620-1650 гг. Комедия даёт нам прекрасную возможность оценить стиль светского разговора, который был в моде в указанный период. Светские девицы предпочитают диковинный язык и дискурсивные эксперименты, примерами которого могут быть реплики: «Скорее подай нам наперсника Граций» (имеется в виду зеркало) [2, с. 37]; «Поскорее вкатите сюда удобства собеседования» (имеются в виду стулья) [Там же, с. 39]; «Требуется преумножение кресел» [Там же, с. 46]; «До встречи с вами у нас был великий пост по части развлечений» [Там же, с. 43].

Общеизвестно, что в образах прециозниц Мольер представил Екатерину де Рамбуйе и Мадлену де Скюдери - хозяек двух знаменитых салонов Парижа середины XVII в. Салоны Рамбуйе и Скюдери культивировали идею, что женское наречие более чистое, нежели язык педантов-мужчин, который неизбежно подвергался порче при интеллектуальной работе - прежде всего из-за изучения древних и современных языков. В силу этого присущие дамам незнание языков и «интеллектуальная девственность» (здесь и далее перевод автора - А. Г.) [5, p. 7] оказались не недостатком, но преимуществом: женщины в силу особенностей получаемого ими образования становились носительницами «чистого» французского языка и стиля, к которому литераторы должны стремиться и которому должны подражать.

В конце 1659 г. на волне успеха мольеровской пьесы появились попытки разделить его славу: появляются несколько пьес, которые выводят прециозницу в качестве главного действующего лица. Одним из первых появился «Фарс о прециозницах» м-ль Дежарден, представляющий собой пересказ пьесы Мольера. Спустя несколько месяцев, в начале 1660 г., та же м-ль Дежарден выпустила ещё один пересказ мольеровской пьесы под названием «Рассказ в прозе и стихах о фарсе про Прециозниц».

В это же время появились произведения К. Бодо де Сомеза. Уже 7 января 1660 г. он опубликовал пьесу «Истинные прециозницы» («Les veritables Prйcieuses»), в которой ополчился на «обезьянничанье» Мольера: заметим, его критика была направлена не столько на манеру представления прециозниц в пьесе «Смешные прециозницы», сколько на использование Мольером чужих сюжетов. Особый интерес представляет лингвистическая сторона прециозной темы, гипертрофированно развитая в пьесе. Бодо де Сомез замечает, что именно в его пьесе персонажи говорят именно так, как общаются истинные прециозницы Парижа, при этом реплики главных героинь пьесы Артемизы и Искарии ещё более экстравагантны, чем перифразы Като и Мадлон. Примером являются уже первые две сцены, во время которых Искария ожидает Артемизу и признаётся ей: «Истинно говорю, моя дорогая, я в своём настроении дошла до крайней жесткости супротив Вас [т.е. “я в гневе”]. Вы совершенно лишены точности в Ваших обещаниях: время совершило уже два шага с тех пор, как я Вас ожидаю [т.е. “прошло 2 часа”]» [3, p. 420]. Примечательна сценка разговора служанок девиц - Беатрисы и Изабеллы, персонажей, которые, подобно мольеровским слугам из «Смешных прециозниц», остаются носителями «здравого смысла»: «Беатриса: “Ну, скажи же мне, на каком языке разговаривают наши хозяйки. Бог мой, я не понимаю ничего из их жаргона; и ежели им будет необходимо и далее говорить в таком духе, то надо им будет раскошелиться нам на учителя, который обучил нас алфавиту и этому языку. […] Ну, скажите же мне, разве не странно именовать клизму “бульоном для двух сестричек”. Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы врача именовали “внебрачным сыном Гиппократа”? […] К чему все эти затемнения, и зачем говорить четыре слова там, где мы скажем два? Разве не лучше сказать “Раздуй пламя” вместо “Возбуди этот горючий элемент”; “Дай мне хлеба” вместо “Принеси жизненную опору”» [Ibidem, p. 351]. Беатриса приводит ещё целый ряд словоупотреблений, читатель узнаёт, например, что «ночной горшок лучше называть “девичьим писсуаром”», а брак - «дозволенной любовью» [Ibidem].

В апреле 1660 г. Сомез выпустил «Большой словарь, или Ключ к языку альковов» («Le Grand dictionnaire ou la Clef de la langue des ruelles»), переизданный в октябре того же года. Именно де Сомезу мы обязаны фиксацией большинства прециозных фраз, в том числе и тех, что фигурируют у Мольера. Приведём несколько наиболее ярких слов и выражений.

Мозг - «Возвышенное».

Зад - «Смущенный низ».

Камин - «Седалище Вулкана» // «Империя Вулкана».

Зубы - «Меблировка рта».

Веер - «Зефир».

Вода - «Жидкий элемент».

Кресла - «Троны алькова».

Окно - «Дверь дня».

Стучат в дверь - «Кто-то заставил заговорить Немого».

Врач - «Внебрачный сын Гиппократа».

Плавать - «Посещать Найяд».

Глаза - «Зеркала души».

Уродливая девушка - «Испуганная красавица» [Ibidem, p. 414-500].

Доработанный и исправленный вариант словаря появился в печати в июне 1661 г. под названием «Большой словарь прециозниц - исторический, поэтический, космографический, хронологический и геральдический» («Le Grand dictionnaire des Prйcieuses historique, poйtique, gйographique, cosmographique, chronologique et armoirique»). Устройство этого текста гораздо более сложно. Наряду со словарной частью Сомез помещает ряд тематических блоков, в которых выступает с рассуждениями, касающимися происхождения и особенностей прециозного движения (среди таких общих статей - «Древность», «Обычай», «Девизы»). Особый интерес представляет первая в словаре глава «Древность» (Antiquitй), в которой Сомез рассуждает об основных качествах прециозницы: «Следует осознать, каковы важнейшие черты прециозниц. Что бы о них ни говорили, что бы ни писали, что бы еще могло быть сказано или написано, я могу засвидетельствовать (хотя не так уж и много людей сойдутся в этом мнении со мной) и я уверен, что первейшая часть прециозницы - разумение. И дабы носить это имя, необходимо, чтобы разум был, или же чтобы было умение создать видимость его наличия, или же чтобы прециозница была убеждена, что он у нее есть… Когда же меня спрашивают, все ли дамы с разумением являются прециозницами, я отвечаю, что нет, а лишь только те, кто устремляется переписывать или же корректировать то, что написано другими; те, кто в качестве основного своего занятия избирают чтение романов, а также, конечно, те, кто выдумывает способы говорить странно - т.е. поновому и используя необычные значения слов. Я добавлю также, что необходимо, чтобы они были знакомы с такими господами, коих величают “авторами”» [Ibidem, p. 439].

Не будет преувеличением утверждать, что именно язык оказывается, с точки зрения Сомеза, самым главным социальным маркером прециозницы. Так, в статье «Язык» утверждается: «Их язык нов, и они вынесли обвинительный приговор всем древним выражениям» [Ibidem, p. 479]. В статье «Войны» Сомез рассказывает о самом главном сражении, которое ведут прециозницы: «Они ведут постоянную войну против старого языка, древнего стиля, варварских слов, педантичного разумения и всего, что вышло из моды» [Ibidem, p. 472].

Пристальное внимание к языку и постоянные ссылки на лингвистические упражнения свидетельствуют о том, что для Сомеза прециозность становится почти исключительно языковым «отклонением»: о таком последовательном «снижении» статуса прециозниц свидетельствует уже предисловие ко 2-му изданию первого словаря в октябре 1660 г.: «Я не преследовал иной цели, кроме как позабавить читателя необычностью слов, которые были мною собраны и основательницами которых выступили прециозницы» [Ibidem, p. 426].

Откуда же потребность в таком замысловатом, намеренно усложнённом языке? У большинства женщин не было риторической подготовки, они не изучали риторические трактаты Аристотеля, Цицерона и Квинтилиана и не делали упражнений progymnasmata, то есть женское образование было качественно иным, нежели мужское, направленное на взращивание педантов, которые как раз должны были обладать всей совокупностью знания по правильному риторическому оформлению мысли. Дихотомия «мужской» и «женской» риторики была блестяще вскрыта М. Фюмароли в статье «Волшебство красноречия: Феи Шарля Перро, или О литературе» [4], где было показано, что хотя Ш. Перро и опирался на народные сюжеты, его сказки представляют собой пример идеально собранной риторической конструкции, логика которой в точности соответствует тем принципам, что культивировало школьное красноречие. Фюмароли демонстрирует, как Перро, развивая рассказ, осознанно или неосознанно (в силу привитого автоматизма) использует опыт progymnasmata; сказки Перро - безукоризненно выполненные домашние упражнения. В качестве примера Фюмароли избирает сказки на идентичные сюжеты самого Перро и прециозницы м-ль Л'Эритьер, его племянницы и близкого друга. Фюмароли отдельно останавливается на том факте, что каноны классического цицероновского и квинтилиановского dispositio в принципе неприменимы к нарративу м-ль Л'Эритьер. Не будучи способными выстроить связный дискурс по принципам классической риторики, прециозницы неизбежно обратились к использованию инвентивного потенциала метафоры.

Аристотель в небольшом параграфе «Поэтики» под названием «Разновидности имён» трактует метафору как отмеченное сдвигом смысла «несвойственное имя». В основе метафоры лежит наделение имени значением иного имени (при этом находящее выражение как в самом процессе, так и в результате данного действия). Траектории переноса определены Аристотелем в самой дефиниции метафоры уже в первых строках посвящённого ей маленького раздела, где Стагирит говорит о 4 стратегиях метафоризации: «Переносное слово (мефбцпсЬ) - это несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии» [1, с. 667-668].

Важно отметить, что наиболее продуктивной, личностно окрашенной и технически сложной оказывается четвёртая стратегия - аналогия, которая в «Риторике». Аналогия строится на выискивании отношений между двумя рядами имён, обозначающих произвольные предметы, которые оказываются причудливо сопоставленными: «А “по аналогии” - здесь я имею в виду <тот случай>, когда второе так относится к первому, как четвёртое к третьему, и поэтому <писатель> может сказать вместо второго четвёртое или вместо четвёртого второе» [Там же, с. 668]. Далее Аристотель объясняет определение на частных примерах. В частности, он показывает легитимность употребления выражений «щит Диониса» и «чаша Ареса»: общеизвестно, что чаша имеет отношение как раз к Дионису, а щит к Аресу, но так как чаша относится к Дионису так же, как щит к Аресу, оказывается возможным чашу именовать «щитом Диониса», а меч - «чашей Ареса». Собственно, Аристотель предлагает универсальную программу создания перифраз, которые и оказались излюбленным приёмом прециозниц: такая эстетическая программа позволяла оформить любую, даже бытовую реплику по поэтическим принципам, не разворачивая её в пространный текст. Данная дискурсивная модель была удобна и относительно проста в использовании, что и обеспечило ей популярность в светской салонной среде Парижа 1620-1650-х гг., где почти безраздельно властвовал «слабый пол».

речевой писатель французский прециозница

Список литературы

1.Аристотель. Поэтика // Аристотель. Сочинения: в 4-х т. М.: Мысль, 1983. Т. 4. С. 645-680.

2.Мольер Ж. Б. Смешные жеманницы: комедия в одном действии // Мольер Ж. Б. Комедии. М.: Художественная литература, 1972. С. 27-52.

3.Duchкne R. Les prйcieuses, ou Comment l'esprit vint aux femmes. Paris: Fayard, 2001. 568 p.

4.Fumaroli M. Les enchantements de l'йloquence: «Les Fйes» de Charles Perrault ou De la literature // Le statut de la littйrature:mйlanges offerts а Paul Bйnichou. Genиve: Droz, 1982. P. 153-186.

5.Sonnet M. L'Education des filles au temps des Lumiиres. Paris: Cerf, 1987. 354 p.

Размещено на Allbest.ru