Художественное своеобразие творчества С. Завьялова (на материале поэтического сборника "Советские кантаты")

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Художественное своеобразие творчества С. Завьялова (на материале поэтического сборника «Советские кантаты»)

На общем фоне современной отечественной поэзии весьма отчетливо выделяется творчество С. Завьялова - поэта, имеющего эрзянские корни. Долгие годы (1970-2004) он жил и работал в Петербурге, преподавал древнегреческий, латинский языки, античную литературу в петербургских вузах. В связи с преподавательской деятельностью в 2004 году поэт переехал в Финляндию, а с 2011 года живет и работает в Швейцарии.

Сегодня его стихи активно печатаются в российских и зарубежных изданиях.

Примечательно, что в творчестве С. Завьялова прослеживается интерес к теме сохранения языка и культуры финно-угорских народов (эрзян, мокшан, коми, удмуртов), автор актуализирует угрозу утраты ими национальной идентичности под влиянием экспансии русской культуры [1; 4]. Эрзянский народ, родственные связи с которым явственно ощущает поэт, оказывается среди героев его творчества. Весьма показательными в этом отношении становятся лирические циклы 1990-х годов «По дороге к дому», «Мокшенэрзянь кирьговонь грамматат» («Берестяные грамоты мордвы-эрзи и мордвы-мокши»).

Своеобразным итогом творческой деятельности художника конца 1990-х годов является его поэтическая книга «Мелика» (2003). В этом издании поэт неслучайно соединяет в едином поэтическом пространстве античную и мордовскую тематики. Первая тема - это то, чему автор посвятил большую часть своей жизни (исследователь античной литературы), вторая - это своеобразный «голос крови» поэта.

Стоит заметить, что, если в ранний период творчества поэта более всего волновала судьба культурного наследия финно-угорских народов, то поздний период его творчества наполняется иными темами и мотивами. С. Завьялов обращается к осмыслению трагизма существования человека в условиях тоталитаризма. Наиболее показательно эта тема представлена в его сборнике «Советские кантаты» (2015), куда вошли три поэмы: «Старый большевик-рабочий над гробом Ленина», «Колхозница-мордовка поет песню о Сталине» и «Комсомолец-инвалид Великой Отечественной войны с книгой Николая Островского». Помещенные под одной обложкой, они формируют целостный поэтический сюжет, передающий движение катастрофы в мире людей, еще ее не осознавших. Для создания масштабности пережитого Россией в первой половине ХХ века писатель использует прием поэтического многоголосия. На наш взгляд, С. Завьялов, подобно Ф.М. Достоевскому, заставляет звучать множество уникальных голосов и идей, но при этом голос самого поэта так же, как и в романах-трагедиях писателя-классика, скрыт.

Помимо ориентации на классические традиции, поэт использует все многообразные средства и приемы постмодернистского письма. Он синтезирует разные виды искусств: музыку, поэзию, элементы инсталляции. Для передачи основной идеи произведения С. Завьялов компилирует цитаты из речей советских вождей, газет, фольклорных источников, книг и писем советских писателей. Особая торжественность и помпезность создается за счет «одиозной» музыки известных советских кантат и голосов хора. В связи с этим наиболее интересным нам представляется рассмотрение архитектоники завьяловских поэм, которая наиболее ярко передает авторский взгляд на советскую действительность.

Так, в первой части поэмы «Старый большевик-рабочий над гробом Ленина» звучит несколько голосов. Во-первых, это известная кантата С.С. Прокофьева (оратория 74, часть 8) «К 20-летию Октября» (1937), написанная для симфонического оркестра и двух хоров на тексты К. Маркса, В.И. Ленина и И.В. Сталина. Поэт включает цитаты из знаменитых «Шести сталинских клятв» над гробом В.И. Ленина. Во-вторых, это голос самого Ленина, представленный выдержками из его работ 1917-1920-х годов («Дрейфусиада», «О нашей революции», «Удержат ли большевики государственную власть»), и, наконец, голос старого рабочего, искренне скорбящего над гробом вождя. Полифоническое звучание поэмы, к тому же, графически маркируется. Равно как и шесть клятв И.В. Сталина, первая поэма делится на шесть небольших текстов, своеобразных куплетов. Создавая музыку для хора, автор играет со шрифтами. Каждая часть представлена в виде своеобразной музыкальной партитуры. Речь Сталина, открывающая каждую часть поэмы, воспроизведена посредством заглавных букв, которые задают торжественно-скорбящий тон поэтическому высказыванию, но в то же время она звучит отдаленно и глухо, словно из глубины веков: «УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН / ЗАВЕЩАЛ НАМ ДЕРЖАТЬ ВЫСОКО И ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ / ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ. / КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, / ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ» [5, с. 7].

Отметим, что музыкальная основа текстов С. Завьялова была передана самим поэтом, его оригинальной авторской манерой чтения, на презентации книги в Санкт-Петербурге, что позволило более глубоко осмыслить ее основную поэтическую идею. Обрывочная речь Ленина, визуально представленная жирным шрифтом, венчает каждую часть поэмы. Отдельные фразы вождя революции о роли большевиков и его призывы к уничтожению капитализма поэт подает как отрывистые и взвизгивающие: «…для социализма, говорите вы, / требуется цивилизованность… / очень хорошо / предпосылки цивилизованности - изгнание помещиков и капиталистов…» (здесь и далее выделено автором С. Завьяловым. - С.Г., Е.Ш.) [Там же, с. 10]. Между хоровым звучанием голосов великих вождей весьма скорбно, с душевной болью и искренностью доносится голос-плач рабочего: «…в твоей кончине товарищ Ленин / начало новой жизни / мы не отдадим тебя смерти / мы не отдадим тебя времени веку капитала / ты будешь среди нас лежать не тлея / как грозное утверждение о том что / смерти нет для пролетариата / восставшего чтобы разрушить / весь мир насилия» [Там же, с. 7].

С. Завьялов намеренно не использует знаки препинания в речи-монологе рабочего, отказывается от заглавных букв в начале строчек, что подчеркивает, с одной стороны, монотонность характера плача, а с другой, - простоту и открытость народного сознания. Все представленные голоса не столько вступают в конфликт друг с другом, сколько выражают единство идеологического сознания советской эпохи.

Эта мысль подтверждается и следующими двумя поэмами, вошедшими в сборник. В них «одиозность» также подчеркивается и кантатой С.С. Прокофьева (оратория 85, часть 2), точнее - ее восьмой частью «Здравница» (1939), написанной в честь 60-летия Сталина, и ораторией Д.Д. Шостаковича «Песнь о лесах» (слова Е.А. Долматовского). Народный голос представлен песней-плачем колхозницы-мордовки и воспоминаниями комсомольца-инвалида.

Единство всем трем поэмам придают как содержательные, так и формальные признаки. Вторая поэма также включает в себя три голоса - это, как мы уже отмечали, кантата С.С. Прокофьева «Здравница», голос колхозницы-мордовки, обрывки официозных цитат на мордовском языке из советских газет, содержание которых очевидно и не требует перевода. Песня-плач о Сталине, которую исполняет мордовская колхозница, ориентирована на фольклорную традицию и сохраняет стилистику аутентичного плача на похоронах. Неслучайно в качестве документальных источников к поэме указаны произведения известной эрзянской сказительницы Ф.И. Беззубовой, а текст «Здравницы» - народный, его перевод сделан эрзянским поэтом А.Я. Дорогойченко.

В этой части языковая компиляция, прежде всего фольклорных источников, призвана передать как восторг отдельного человека, так и всего народа перед личностью И.В. Сталина. Поэт акцентирует внимание на том, что трагедия каждого (простого рабочего, потерявшего надежду; мордовки, потерявшей своих детей в голодные 1930-е годы; комсомольца, ставшего инвалидом) заслоняется восторженным преклонением перед мощью страны и безусловной верой в способность государства решить проблемы и унять боль «маленького человека».

Поясняя основную идею своих поэм, С. Завьялов отмечает: «Для меня принципиально введение на сцену не разноголосых меньшинств, а гомогенного большинства, некоего советского хора. Это - рабочий (русский коммунист, начальное образование, в прошлом - Революция и Гражданская война), колхозница (нерусская, беспартийная, малограмотная, в прошлом - Голодомор «Великого перелома») и студент из рабочей семьи (который стал бы ИТР и членом партии ВКП(б) - КПСС, если бы не случившаяся с ним на Великой Отечественной войне катастрофа). Я их представляю не актерами, а корифеями этой трагедии» [6, с. 35].

Действительно, поэт говорит об «экстатическом безумии, объединяющем и делающем неразличимыми жертв и палачей Большого террора» [Там же, с. 38]. Голос разума отказывается понимать парадоксальность мышления «корифеев этой трагедии»: «Я уже старая мордовка / я уже больше никогда не пущусь в пляс / я уже больше никогда не рожу / Я буду до смерти работать в колхозе / я буду до смерти плакать на чужих похоронах / я буду до смерти ходить на кладбище / И буду петь песни о Тебе / потому что Ты сделал меня счастливой / потому что Ты меня утешил / потому что ты истребил злодеев / потому что ты обласкал вдов и сирот / на мордовской земле / на советской земле» [5, с. 19].

Одиночный голос простой мордовки, рассказывающей о трагедии жизни, сливается с хором обезличенной массы советских людей, восторг которых подчеркивается текстом «Здравницы» С.С. Прокофьева и венчается прославлением результатов Великой Октябрьской революции национальными газетами: «Шумбра улезэ / Великой Октябрьской социалистической революциясь. / Шумбра улезэ / Советский народось - коммунизмань строицясь! / Шумбра улезэ / Большевиктнень родной коммунистической партиясь! / Шумбра улезэ / Народнэнь ине вождесь СТАЛИН ялгась! / Ура СТАЛИН ялгантнень слава!» [Там же].

Третья поэма «Комсомолец-инвалид Великой Отечественной войны с книгой Николая Островского» усиливает трагическое звучание «Советских кантат» и является их драматическим финалом. Это своего рода исповедь советского человека, искалеченного войной, потерявшего зрение, здоровье, любовь, но сохранившего веру в торжество идей коммунизма. Полифонизм поэмы создается за счет воспоминаний юношиинвалида не только о своем личном прошлом, но и о прошлом отечества, в памяти которого запечатлелись страшные события начала XX века. Трагедия собственной жизни инвалида-комсомольца заслоняется мыслями о светлом будущем советской родины: «И я увидел товарища Сталина, / громящего вредителей, диверсантов, / шпионов и убийц. <…> И я увидел новые светлые дворцы для трудящихся, / утопавшие в садах. / Увидел трактора, завоевывающие колхозные поля, / что уходят за горизонт. / Увидел стальных соколов, / покоряющих бездонное небо» [Там же, с. 26].

Справедливость точки зрения героя на мир подтверждается в унисон звучащим голосом Н.А. Островского. Жизнь и судьба советского юноши во многом ориентированы на судьбу знаменитого писателя. С. Завьялов компилирует выдержки из писем Н.А. Островского (уже тяжелобольного) к своим друзьям, Петру Новикову и Александре Жигиревой: «Никакому гаду и гадам / ленинских заветов не позволим ломать. / Всем тем, кто за уступки буржуазии, - дать по зубам» [Там же].

Искренние речи представителей молодого советского поколения соединяются торжественной музыкой кантаты Д.Д. Шостаковича и патриотическим звучанием метафорического стиха Е.А. Долматовского, в котором отражается мифологический сюжет о сотворении мира. Разумеется, он переосмыслен в свете художественных задач, решаемых поэтом, поэтому новый лик земли создается благодаря реализации сталинского плана преображения природы. Сталинская идея в поэме воплощается через включение образов пионеров с саженцами и комсомольцев с «зеленым знаменем». Образ леса, молодых деревьев символизирует расцвет коммунизма. Будущий светлый мир представлен Е.А. Долматовским как гармоничное триединство «Ленин - Сталин - Народ»: «ВОСХОДИТ ЗАРЯ КОММУНИЗМА! / ПРАВДА С НАМИ И СЧАСТЬЕ У НАС, / ЕСЛИ Б НАШУ СВЯТУЮ ОТЧИЗНУ / МОГ ЛЕНИН УВИДЕТЬ СЕЙЧАС! / ДЕРЕВЬЯ ВСТАЮТ ВЕЛИЧАВО / ВОЗЛЕ РУССКИХ ТОРЖЕСТВЕННЫХ РЕК, / СТАЛИНУ МУДРОМУ СЛАВУ! / СЛАВА НАРОДУ НАВЕК!» [Там же, с. 31].

«Советские кантаты» С. Завьялова - это своеобразный многоголосый хор, участником и дирижером которого становится и сам поэт. Он организует синтез голосов, их полифонию. Формального присутствия его в тексте не обнаруживается. Однако он выполняет миссию автора-творца, о которой весьма подробно писал М.М. Бахтин: «Автор должен находиться на границе создаваемого им мира как активный творец его» [2, с. 166]. По М.М. Бахтину, сущность автора-творца определяется, прежде всего, его особой позицией «вненаходимости» по отношению как к формально-содержательному единству художественного произведения, так и к той первичной реальности, отталкиваясь от которой, автор создает вымышленный им поэтический мир. В поэмах С. Завьялова авторская «вненаходимость» служит вполне определенной цели: понять советского человека, его отношение к власти и миру. Сам поэт так объясняет собственную задачу: «Я попытался прощупать то, что стоит за ликующими толпами, изображавшимися на официозных полотнах. Поэтому мои герои (кроме старого большевика, который так же экстатически скорбит) экстатически ликуют. <…> Я вижу в этом экстазе проявление героического сознания сродни тому, с которым мы сталкиваемся в гомеровском эпосе» [6, с. 38].

«Советские кантаты», однако, ориентированы не столько на гомеровский эпос, сколько на античную трагедию, где важной составляющей становится трагическое как нравственно-философская и эстетическая категория. Современный поэт также заостряет внимание на значении судьбы, рока, перед которыми должен смириться советский человек. Катарсис как неотъемлемый элемент античной трагедии создается С. Завьяловым за счет возвышенной музыки и текстов советских кантат. Поэтическая версификация, к которой прибегает автор, является важнейшим средством раскрытия авторского отношения к истории России начала XX века.

Таким образом, С. Завьялов, вдохновленный музыкой С.С. Прокофьева и Д.Д. Шостаковича, пытается осмыслить трагическую историю советского народа. Скрепляя все три поэмы образом И.В. Сталина, автор тем самым подчеркивает, что «это травма миллионов», которая привела к деформации человеческого сознания. Используя приемы постмодернистского письма: компиляцию «чужой речи», монтаж документальных источников, синтез разных видов искусств, - С. Завьялов передает глубокую боль и за человека, получившего «исторические травмы», и за их последствия. Поэт у С. Завьялова не сторонний наблюдатель, но гражданин, подобно миллионам советских людей, несущий ответственность за прошлое, настоящее и будущее России.

Список источников

полифонизм поэма тоталитаризм завьялов

1. Арзамазов А.А. Современное удмуртское литературоведение: моделирование исследовательских стратегий поэзии // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2017. №9 (75): в 2-х ч. Ч. 1. С. 20-23.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 424 с.

3. Вишневицкий И.Г. Между поэзией и прозой [Электронный ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2016/3/ mezhdu-poeziej-i-prozoj.html (дата обращения: 21.10.2017).

4. Гудкова С.П. «Мордовский пласт» в поэтическом тексте С. Завьялова: практика интеграции финно-угорского литературного материала в лирических циклах 1990-х годов // Вестник Мордовского университета. 2011. №1. С. 155-159.

5. Завьялов С. Советские кантаты. СПб.: Транслит, 2015. 43 с.

6. Корчагин К. Нет такого дискурса, который был бы адекватен катастрофе: интервью с С. Завьяловым // Завьялов С. Советские кантаты. СПб.: Транслит, 2015. С. 33-42.

7. Осьмухина О.Ю. «Вторичный сюжет человеческой трагикомедии»: авторская стратегия прозы Евг. Попова. Саранск: Изд-во Мордовского гос. ун-та, 2016. 230 с.

8. Шаронова Е.А., Абашева Д.В. и др. Образ народной культуры в литературе. Чебоксары: Чувашский гос. пед. ун-т, 2016. 204 с.

Размещено на Allbest.ru