Метафоры внутреннего мира человека в романе "Бесы"

Размещено на http://www.allbest.ru/

МЕТАФОРЫ ВНУТРЕННЕГО МИРА ЧЕЛОВЕКА В РОМАНЕ «БЕСЫ»

Головнёва Юлия Владимировна

Новикова Альбина Алексеевна

Ф. М. Достоевский писал: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой» [6, с. 65]. С точки зрения лингвистики представляет интерес анализ языковых средств, выбранных Достоевским для изображения этих глубин, в том числе его метафорики.

По мнению Ю. Трифонова, метафоры Достоевского не отличаются оригинальностью, «метафоры его не интересуют» [11, с. 5]. Но и языковые метафоры писателя, если анализировать их в совокупности, дают новые ключи к прочтению его произведений. Системное исследование метафорики произведения помогает взглянуть на него с новой точки зрения, выявить такие его особенности, которые «находятся на грани осознаваемого и бессознательного, но фиксируемого языком» [2, с. 478]. Кроме того, даже стертые метафоры под влиянием контекста могут актуализироваться, оживать [13].

Цель данной статьи - выявление и семантический анализ основных метафорических моделей, репрезентирующих внутренний мир персонажей романа Ф. М. Достоевского «Бесы».

Лингвисты уже обращались к исследованию метафор в романе «Бесы» [1, с. 16; 9, с. 46-90]. Мы подходим к анализу метафор с позиций дескрипторной теории метафоры, разработанной А. Н. Барановым: каждой конкретной метафоре приписываются сигнификативные дескрипторы, в другой терминологии соответствующие области-источнику, т.е. обозначающие, чему уподобляется нечто, и денотативные дескрипторы, соответствующие области-цели, т.е. обозначающие, что именно уподобляется. Тематически связанные поля сигнификативных дескрипторов являются метафорическими моделями (М-моделями) [2, с. 36-38]. После выявления метафорических контекстов производится подсчет частотности соответствующих М-моделей и выявление профилируемых ими смыслов.

Уточним, что термин «метафора» употребляется здесь в широком смысле. К ней мы относим и такие тропы, как сравнение, образная гипербола, метафорический эпитет и т.п. Метонимия рассматривается как отдельная от метафоры ментальная операция, т.к. «метафора в точном смысле предполагает перенос свойств из одной понятийной области в другую» [Там же, с. 490], в то время как «в случае метонимии имеется лишь одна понятийная область, с элементами которой происходят те или иные преобразования» [Там же]. Но существуют случаи слияния метафоры и метонимии в одном обороте речи, для которых Л. Гуссенс ввел термин «метафтонимия» [12]. Метафтонимия встречается и у Достоевского, в том числе в описаниях внутреннего мира персонажей; случаи метафтонимии мы включили в число метафорических контекстов, т.к. они содержат в себе и метафору.

Выявленные в романе основные М-модели представлены в таблице.

Основные метафорические модели внутреннего мира персонажей в романе «Бесы»

Примечания к таблице.

1.Вместе с метафорами мыслей и чувств учитываются и метафоры, характеризующие их способ выражения. Последние можно рассматривать как метафтонимию, например глаза засверкали (метафора сверкания + метонимия «глаза как выразитель чувства, как зеркало души»).

2.При подсчете метафор с сигнификативными дескрипторами «бес», «бесы», «бесноваться» не учитывались прямозначные употребления этих слов в эпиграфах и в отрывке из Евангелия внутри романа. Но даже если, учитывая аллегорический характер цитат из Пушкина и из Евангелия, на этом основании включить встречающиеся там 11 словоупотреблений из семантического поля «бесы» в число сигнификативных дескрипторов, их общее количество - 47 - все равно будет меньше, чем частотность других основных метафорических моделей.

Наиболее частотная из метафорических моделей внутреннего мира персонажей - «ЧУВСТВО / МЫСЛЬ - ЭТО СВЕТ». Свет мыслей и чувств может проявляться двояко. Чувства и мысли, выражаемые спокойно и размеренно, светятся. О Хромоножке говорится:...что-то мечтательное и искреннее светилось в ее тихом, почти радостном взгляде [8, с. 112]. Что-то победоносное и гордое засветилось в лице Варвары Петровны [Там же, с. 136] - это тоже ровное, величавое чувство. Дважды так говорится о Ставрогине:...новая мысль светилась теперь в его взгляде [Там же, с. 145]…; …в глазах его засветилась необыкновенная нежность [Там же, с. 146] (здесь и далее в цитатах из «Бесов» метафоры внутреннего мира персонажей выделены нами. - Ю. Г., А. Н.).

Бурные чувства (и позитивные, и негативные) - сверкают: Ласковое выражение его (Петра Верховенского. - Ю. Г., А. Н.) лица вдруг исчезло; что-то злобное засверкало в глазах [Там же, с. 293]; Из-под беспрерывной к вам ненависти, искренней и самой полной, каждое мгновение сверкает любовь и… безумие… самая искренняя и безмерная любовь и - безумие! Напротив, из-за любви, которую она ко мне чувствует, тоже искренно, каждое мгновение сверкает ненависть, - самая великая [Там же, с. 296]!

Если глагольные метафоры передают только появление (сверкать, засветиться) или присутствие (светиться) неких чувств и мыслей, то некоторые именные метафоры несут в себе дополнительные коннотации иронии и даже сарказма. Так, свет в метафорическом смысле, традиционно ассоциируемый с добром, Петр Верховенский и Лебядкин - каждый по-своему - ищут в Ставрогине. Вяч. Иванов предложил видеть в Ставрогине Сатану-Люцифера, светоносца, в отличие от Сатаны-Аримана - Петра Верховенского [5]. Отметим также светлые надежды Виргинского и ироническое авторское словоупотребление - «Светлая личность» - в заголовке стихов о революционере-разрушителе; о созидательной части его программы в стихах нет ни слова, скорее всего, ее просто не было, как у Нечаева, прототипа Петра Верховенского, в «Катехизисе революционера» [11, с. 8-9], а разрушительная часть саркастически утрирована.

Но порой и именная метафора света передает сохранившееся в персонаже доброе начало. Например, Ставрогин признается Лизавете Николаевне: Я не мог устоять против света, озарившего мое сердце, когда ты вчера вошла ко мне, сама, одна, первая. Я вдруг поверил [8, с. 401]…

Следующая по частотности М-модель - «ЧУВСТВО - ЭТО ЖАР». В ней на первом месте по употребительности - языковой метафорический эпитет горячий: горячая клубная жалоба [Там же, с. 43], горячие слова [Там же, с. 200], горячий взгляд [Там же, с. 442], горячая торопливость [Там же, с. 510] и др. Метафорический эпитет здесь сочетается с метонимией: `слова, сказанные с горячим чувством, - это горячие слова', `взгляд, полный горячего чувства, - горячий' и т.п.

С М-моделью жара связана одна из немногих индивидуально-авторских метафор Достоевского. Внутренняя борьба Ставрогина после того, как Шатов ударил его по лицу, и его победа над чувством гнева уподобляются преодолению сильной физической боли от сжимания в руке раскаленного докрасна железа [Там же, с. 166].

Метафора жара так же амбивалентна, как и метафора света: горячим может быть как хорошее, так и плохое. Возможно, в ней кроется некий намек на то, что именно горячность, спешка, действия сгоряча мешали таким людям, как Виргинский или Степан Трофимович, задуматься над отсутствием созидательной программы у тех, кого они считали светлыми личностями.

На третьем по частотности месте - М-модель «ЧУВСТВО - ЭТО ОГОНЬ / ГОРЕНИЕ». С одной стороны, денотативные дескрипторы этой метафоры связаны с «демонической» стороной жизни - «ненависть», «гнев», «страсть», «стыд»... - Я сгорела, сгорела со стыда за нашу публику, - говорит жена губернатора после публичного провала известного пожилого писателя Кармазинова. Петр Верховенский реагирует на эту языковую метафору неожиданно: Ну-с, я бы не сгорел, а его самого изжарил [Там же, с. 381]. Он проговаривается: поджог в городе, не без тайного участия Верховенского и его организации, был устроен в тот же день, немного позже.

С другой стороны, сигнификативный дескриптор «огонь» может передавать и положительные коннотации: Сам Виргинский был редкой чистоты сердца, и редко я встречал более честный душевный огонь [Там же, с. 28]; Мое бессмертие уже потому необходимо, что бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце [Там же, с. 505]. Иногда он передает смешанные коннотации: Самое благородное и безупречное негодование загорелось в душе ее [Там же, с. 58]…; о праведном гневе Шатова, вызванном Ставрогиным, говорится: Шатов пламенно, с вызовом смотрел на него, точно сжечь хотел его своим взглядом [Там же, с. 201].

Неудивительно, что метафора огня передает противоречивые смыслы: представления человека об огне противоречивы сами по себе, огонь традиционно ассоциируется как с добром, источником жизни, так и со злом, разрушением и смертью [3].

В романе «Бесы» М-модели огня и света имеют общее следствие: как огню, так и свету свойственно угасание. По классификации А. Н. Баранова [2, с. 98-99], это следствие, характеризующее функционирование модели (противоположное метафорическое следствие, появление света и огня, у этих моделей различно: лучом света надежды озаряется лицо Лизаветы Николаевны, он озаряет сердце Ставрогина [8, с. 401-402], в то время как огонь разжигают: разжигают мечту [Там же, с. 152], поджигают толпу [Там же, с. 397], наконец, это слово метафорически употребляется без дополнения: - Кому узнавать-то? - поджигал он. - Тут я да вы [Там же, с. 471]…). О Ставрогине, старающемся перебороть в себе сложное и сильное чувство, говорится: взор его как бы погасал [Там же, с. 166]; здесь развитие идеи сверкавшего взора, который теперь гаснет. Другой пример метафоры угасания - видимо, угасания светящейся идеи, - слова Кириллова: Время не предмет, а идея. Погаснет в уме [Там же, с. 188]. Но гаснуть может и огонь, ср. уже цитированный пример: погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце [Там же, с. 505].

М-модель «РАЗРУШИТЕЛЬНАЯ ИДЕЯ - ЭТО БЕС / ДЕМОН», к которой отсылает название романа, уступает первым трем по частотности, но ее высокая значимость определяется ее употреблением в заглавии и присутствием бесов как аллегории в эпиграфах. В этой модели преобладают этимологические метафоры - утратившие свою мотивацию в синхроническом плане, мотивированные лишь этимологически [4, с. 238]. Действительно, вне контекста слова «беситься», «быть в бешенстве» не напоминали образованному современнику Достоевского о бесах. Но в романе эта стертая метафора оживает, т.к. воспринимается в одном ряду с остальной «бесовщиной», например:...а Лиза стала при всяком удобном случае к Николаю Всеволодовичу придираться. Заметила она, что тот с Дашей иногда говорит, ну и стала беситься, тут уж и мне, матушка, житья не стало [8, с. 55].

Несколько раз разрушительные психические процессы уподоблены бесам более развернуто: Но, видно, тогда-то и овладевал Варварой Петровной бес самой заносчивой гордости, когда она чуть-чуть лишь могла заподозрить, что ее почему-либо считают униженною [Там же, с. 129-130];...он давно уже был бы спасен от грустного и «внезапного демона иронии», который всю жизнь терзал его [Там же, с. 151]. Бесом, бесенком и демоном именуется также человек, искушающий Ставрогина мыслью об убийстве его слабоумной жены, - Федька Каторжный [Там же, с. 230].

Широко распространено мнение (в частности, отраженное в положениях на защиту в диссертации Н. Ф. Истоминой [9]), будто в романе «Бесы» нигилисты и бесы - понятия чуть ли не тождественные. Действительно, разрушительными идеями (причем разнообразными, не сводящимися к идее переустройства общества на шигалевский манер) одержимы, прежде всего, Ставрогин и революционеры из «пятерки» Петра Верховенского, отчасти - Степан Трофимович. Но и чрезмерное административное рвение губернатора фон Лембке, и идея блистательного разоблачения группы заговорщиков, поработившая ум его жены, оказались не менее разрушительными для губернского города, в котором происходили события. Более того, губернатор в своем административном раже доходит до дикого гнева и затем до явных признаков сумасшествия [8, с. 337], а именно это в народном языке того времени и называлось «в него бес вселился». Беда губернского города в том, что бесами в нем одержимы как оппозиция, так и власть.

Ни один из нигилистов бесом не именуется; вместо этого Достоевский употребляет библейские перифрастические наименования дьявола - зверь и змий. Ставрогин уподоблен зверю, который сначала показал свои когти [Там же, с. 37], а затем их выпустил [Там же, с. 38]; капитан Лебядкин называет его премудрым змием [Там же, с. 83]. В предсмертной речи Степана Трофимовича нигилисты уподобляются и менее романтичным, но тоже упомянутым в Библии животным: Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, - это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! <…> Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней. Да и вошли уже, может быть! Это мы, мы и те, и Петруша… и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит [Там же, с. 498-499]. Здесь бесам уподобляется именно содержание мыслей и чувств нигилистов, но не они сами.

Из анализа основных для романа М-моделей психологической сферы следует, что амбивалентность суждений о добре и зле, за которую Шатов выговаривает Ставрогину [Там же, с. 202], присутствует в романе и на уровне метафорики: свет оказывается атрибутом имморалиста Ставрогина, стихи о разрушителе устоев, не содержащие никакой созидательной программы, получают заглавие «Светлая личность», а Виргинский, полный честного душевного огня (не помешавшего ему присутствовать при убийстве Шатова), уповает на светлые надежды о революционном преобразовании общества. И только четвертая по частотности, но не менее существенная по значимости - недаром вынесенная в заглавие! - метафора бесов, большей частью встречающаяся в стертых формах (беситься, бешенство), передает черты безусловного зла, присущие внутреннему миру ряда персонажей.

Неразличение добра и зла - по мнению Достоевского, бич времени, в которое он жил. В «Преступлении и наказании» оно упоминается как одно из действий моровой язвы, приснившейся Раскольникову на каторге: «Не знали, что считать злом, что добром» [7, с. 420]. Порой Достоевский и себя укорял за неразличение добра и зла. По воспоминаниям А. С. Суворина, Достоевский спрашивал его: что бы они предприняли, если бы им удалось заранее узнать о готовящемся политическом убийстве? «Пошли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились бы к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы? - Нет, не пошел бы. - И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление» [10, с. 453-454]. Метафорика романа «Бесы» отражает эту примету времени.

метафора достоевский роман амбивалентность

Список источников

1.Азаренко Н. А. Роман Ф. М. Достоевского «Бесы» как метафора преисподней // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2014. № 6 (36): в 2-х ч. Ч. 1. С. 16-18.

2.Баранов А. Н. Дескрипторная теория метафоры. М.: Языки славянской культуры, 2014. 632 с.

3.Башляр Г. Психоанализ огня. М.: Прогресс, 1993. 174 с.

4.Головнёва Ю. В. Метафора и ее место в системе языка (на материале метафор внутреннего мира человека) // European Social Science Journal. 2013. Т. 1. № 12. С. 236-243.

5.Дорский А. Ю. «Греховный» Достоевский глазами Вяч. Иванова [Электронный ресурс]. URL: http://literary.ru/ literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1480895496&archive=&start_from=&ucat=& (дата обращения: 08.12.2017).

6.Достоевский Ф. М. Записи литературно-критического и публицистического характера из записной тетради 1880-1881 гг. // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. Л.: Наука, 1984. Т. XXVII. С. 47-88.

7.Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. Л.: Наука, 1973. Т. VI. Преступление и наказание. 424 с.

8.Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. Л.: Наука, 1974. Т. X. Бесы. 515 с.

9.Истомина Н. Ф. Концепт «бесы» в одноименном романе Ф. М. Достоевского: дисс.... к. филол. н. Липецк, 2002. 179 с.

10.Суворин А. С. Дневник Алексея Сергеевича Суворина / текст. расшифровка Н. А. Роскиной; подгот. текста Д. Рейфилда, О. Е. Макаровой. Изд-е 2-е, испр. и доп. М. - L.: Независимая газета; The Garnett Press, 2000. 667 с.

11.Трифонов Ю. Нечаев, Верховенский и другие... // Достоевский Ф. М. Бесы. Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1989. С. 5-12.

12.Goossens L. Metaphtonymy: the Interaction of Metaphor and Metonymy in Expressions for Linguistic Action // Metaphor and Metonymy in Comparison and Contrast: Cognitive Linguistics Research. Series 20 / ed. by R. Dirven, R. Poering. Berlin: Mouton de Gruiter, 2002. P. 249-277.

13.Mьller C. Metaphors Dead and Alive, Sleeping and Waking: A Dynamic View. Chicago: University of Chicago Press, 2008. 272 p.

Размещено на Allbest.ru