Черный квадрат белого листа в рассказах Татьяны Толстой

Размещено на http://www.allbest.ru/

Черный квадрат белого листа в рассказах Татьяны Толстой

Шахова Л. А.

Кафедра русской филологии

Тамбовский государственный технический университет

Аннотация

Данная статья посвящена современной литературе в ее ярком проявлении, именуемом «женской прозой». Рассматриваются проблемы интертекстуальности и феномен прецедентности на примере одного из лучших рассказов Татьяны Толстой, выявляются особенности поэтики и трансформации прецедентных феноменов.

Ключевые слова и фразы: современная литература; «женская проза»; интертекстуальность; прецедентность; поэтика; трансформация прецедентных феноменов. литература проза интертекстуальность поэтика

Abstract

The article is devoted to modern literature in its bright manifestation called “female prose”. The pr oblems of intertextuality and the phenomenon of precedence are examined on the example of one of Tatyana Tolstaya's best stories, the features of poetics and the transformations of precedence phenomena are revealed.

Key words and phrases: modern literature; “female prose” ; intertextuality; precedence; poetics; transformation of precedence phenomena.

Интеллектуально и аксиологически значимые явления литературы, используемые на протяжении многих веков русскими писателями; являются культурными знаками, с помощью которых осуществляется неразрывность литературного процесса и культурная преемственность. В современном литературоведении эти явления определяются как прецедентные феномены.

Понятие «прецедент» в сфере языка и культуры понимается как феномен первичного образца, представляемого для оценки или сопоставления, чтобы какоелибо явление могло быть вторично создано благодаря опоре на этот образец. Выделяют такие этнические прецедентные феномены, как прецедентный текст, прецедентное высказывание, прецедентная коммуникативнопрагматическая ситуация и прецедентное имя. Контекст художественного дискурса дает возможность декодировать прецедентные феномены, понять их глубинный художественный подтекст [Попова, 2008].

Выразителями идейнопоэтического содержания литературы конца ХХначала XXI столетий стали в том числе и писателиженщины: Людмила Петрушевская, Виктория Токарева, Татьяна Толстая, Людмила Улицкая, Марина Вишневецкая, Дина Рубина, Галина Щербакова и др. «Женская проза» отражает характерные черты современной литературы, подводит итоги эстетическим исканиям всего столетия, своими художественными экспериментами и стилевыми открытиями намечает перспективу литературы будущего. Сегодня русская «женская проза» выделилась как устойчивый значимый феномен отечественной литературы, который вызывает несомненный интерес в силу его высоких творческих достоинств» [Там же, с. 4].

Ярким представителем «женской прозы» рубежа веков является Татьяна Никитична Толстая, в творчестве которой отражается страстный, мучительный поиск идеала. В произведениях Т. Толстой активно используются прецедентные феномены. В рассказе «Черный квадрат» (прецедентное имя) речь идёт о картине К. Малевича, впервые показанной на выставке в 1915 году. Новое формалистическое направление в живописи периода империалистической войны 19141918 гг., отрицавшее необходимость рисунка, изображения предметов и сводившее живопись к изображению различно окрашенных плоскостей, получило название супрематизм (от лат. supremus высший). Малевич называл супрематизм «новым живописным реализмом». По замыслу художника новый метод был призван увенчать собою все предыдущие течения авангарда. Рассуждение Т. Толстой о воздействии «Чёрного квадрата» на самого художника и на всё современное искусство в целом, строится на антитезе: верх низ, свет тьма, искусство ремесло, вдохновение расчёт, райские ворота преисподняя, жизнь смерть, человек его тень, Бог его антипод. Этот художественный приём помогает подчеркнуть противопоставление «чёрного квадрата» иконе. Не случайно высказывание А. Бенуа о картине Малевича Т. Толстая цитирует четыре раза: четыре раза по числу углов и сторон квадрата, четыре раза по числу концов креста. Человек, осеняя себя крестным знамением, четырежды прикасается к себе: ко лбу чтобы возвысился его ум, к груди чтобы сердце чистое созиждилось в нём, к плечам чтобы творения рук его были благостны.

Опираясь на авторитет замечательного художника и гуманиста А. Бенуа, который использует в своём высказывании о «квадрате» библейское определение вечной тьмы (прецедентный текст), Т. Толстая осеняет своё произведение крестом четырёхкратного обращения к библейскому интертексту, как бы закрывает своим крестом, своим талантом эту дыру, эту дверь из тьмы. Т. Толстая проявляет смелость, называя, вслед за А. Бенуа, чёрную пустоту квадрата «мерзостью запустения» (прецедентное высказывание) и открывая таким образом её истинную суть, а также имя того, кого явил миру «Чёрный квадрат». Гордыня, отсутствие смирения и доверия авторитету священного писания, идея собственного избранничества вот путь, уводящий художника в никуда. Так, Л. Толстой, занятый духовными поисками, к концу жизни не нашёл ничего. Можно привести в пример увлечение части молодёжи стилем «готика», который предлагает своим последователям только один цвет одежды, а также и всех других атрибутов жизни чёрный. Сравните: «Очисти мя, и паче снега убелюся» (50 псалом).

Проследим, как трансформируется феномен «душа» в рассказе «Чистый лист». Фабула рассказа типична для «эпохи девяностых»: Игнатьев, измученный житейскими неурядицами, переживаниями и тоской по несбыточному, решается на операцию по удалению страдающей души, желая стать сильным мира сего. Результат предсказуем: он превращается в одного из тех обезличенных, обездушенных, о ком писал Евгений Замятин в фантастическом романе «Мы». Теряя способность к состраданию, герой утрачивает главную составляющую человеческого счастья способность делать счастливыми других, ближних своих и дальних. Еще раньше Сергей Есенин заметил: «Мне страшно ведь душа проходит, / Как молодость и как любовь» [Есенин, 1996, с. 184].

Татьяна Толстая ставит самые главные для человечества вопросы: что происходит с душой? в каких глубинах, в каких безднах она прячется? куда уходит или как трансформируется, во что превращается эта вечная тоска по правде, добру, красоте? Автор осознает, что на эти вопросы однозначных ответов нет. Представив своего героя, легко расставшегося со своей душой, в новом качестве «с чистым листом в руках», писательница так же легко расстаётся с ним, не давая ответа, как можно преодолеть такую ужасающую «чистку душ», становящихся равнодушными. Герой стал «чистым листом». На нем можно было бы написать: «И всей душой, которую не жаль / Всю потопить в таинственном и милом, / Овладевает светлая печаль, /Как лунный свет овладевает миром» [Рубцов, 2000, с. 78]. Но душой Игнатьева овладевала тоска. Тоска, сомнения, жалость, сострадание это и есть способ существования души в человеке, ведь она, по определению С. Есенина, «нездешних мест жилица». Игнатьев смалодушничал, не выдержал её присутствия в себе. Решившись на операцию, сам подписал себе смертный приговор лишился бессмертной души, потерял все (а ду малто, что все приобрел!). Пусть слабый, но живой, сомневающийся, полный трепетной отцовской любви и нежности («толчком прыгнул и в дверь кинулся к зарешеченной кроватке»), мятущийся, но жалеющий жену и преклоняющийся перед ней («жена она святая»), Игнатьев был интересен автору. Лишившийся сострадания, он перестает занимать писательницу: какой он, человек бездушный, знают все. На своем «чистом листе» главный герой напишет жалобу первое, что он собрался сделать после операции (наплевал в душу). И никогда больше не придет к нему, не сядет на краешек постели его Тоска, не возьмет за руку (не поговорит по душам). Не ощутит Игнатьев, как из «глубины души», из бездны, «откудато из землянок выходит Живое» ?Толстая, 1997, с. 154?. Отныне удел героя одиночество и пустота. Все покидают его и автор, и читатель, поскольку теперь он мертвец, «пустое, полое тело» ?Там же, с. 170?. Татьяна Толстая использует архетип «душа» как прецедентный феномен русской ментальности. В русском языке устоялись словосочетания: «погубить свою душу», «спасти свою душу», то есть человек, будучи существом земным и бренным, властен спасти или погубить свою бессмертную неземную душу. Толстая с сожалением констатирует всеобщую «болезнь» избавления человека от души, что так не присуще русским, развенчивает миф о «загадочной русской душе». В рассказе пять мужчин (один из них мальчик) и пять женщин. Все несчастны, особенно женщины. Первая жена Игнатьева. Вторая Анастасия, его возлюбленная. Третья разведённая жена его друга. Четвёртая «вышла в слезах из кабинета большого начальника», первым избавившегося от души. Пятая слушает в телефонную трубку уговоры «смуглого человека», у которого «вся жилплощадь в коврах». Автор приводит к мысли: женщина олицетворяет душу, а героимужчины ее теряют. Болезнь мальчика символизирует бесперспективность возрождения подетски чистой души. «Женщина», «жена» это душа. Толстая ни разу не называет этого слова накладывает табу.

Начало рассказа символично: «Жена спит». Спит душа Игнатьева. Она больная и слабая. Думается, это о ней говорит автор, описывая жену и ребёнка: «измученная», «слабенький росточек», «огарочек». Удалив душу, Игнатьев сразу же принимает решение избавиться от своих близких, которые и есть видимое воплощение его невидимой души. Представив своего героя, легко расставшегося со своей душой, в новом качестве «с чистым листом в руках», писательница так же легко расстаётся с ним. Пусть слабый, но живой, сомневающийся, полный трепетной отцовской любви и нежности («толчком прыгнул и в дверь кинулся к зарешеченной кроватке»), мятущийся, но жалеющий жену и преклоняющийся перед ней («жена она святая»), Игнатьев был интересен автору. Лишившийся сострадания, он перестает занимать писательницу: она не желает созерцать этот чистый белый лист, являющийся, по сути, чёрной пустотой квадрата.

Анализ прецедентных феноменов в рассказах Татьяны Толстой подчеркивает своеобразие русского национального дискурса, так как отмеченные прецеденты характерны лишь для представителей русского лингвокультурного сообщества.

Список литературы

1. Есенин С. А. Прощание с Мариенгофом // Полное собрание сочинений: в 7 тт. М., 1996. Т. 4.

2. Попова И. М. Поэтические школы Тамбова // Прецедентные феномены тамбовских писателей в современной русской литературе: сб. науч. ст. Тамбов: Издво Тамб. гос. техн. унта, 2008. 160 с.

3. Рубцов Н. Ночь на родине // Собр. соч.: в 3х т. М., 2000. Т. 1.

4. Русская женская проза рубежа веков: учеб. пособие / И. М. Попова. Тамбов: Издво Тамб. гос. техн. унта, 2008.

5. Толстая Т. Н. Чистый лист // Любишьне любишь: рассказы. М., 1997.

Размещено на Allbest.ru