Космогония слова в поэме А. Белого "Глоссолалия"

Размещено на http://www.allbest.ru/

КОСМОГОНИЯ СЛОВА В ПОЭМЕ А. БЕЛОГО «ГЛОССОЛАЛИЯ»

Яковлев Михаил Владимирович, д. филол. н., доцент

Государственный гуманитарно-технологический университет, г. Орехово-Зуево

Аннотация

В статье анализируется художественное раскрытие символов Космоса и Слова в поэме А. Белого «Глоссолалия». Новизна концепции исследования определяется апокалиптической трактовкой этимологических, историко-литературных, мифопоэтических и антропософских аллюзий в образности произведения. Доказывается, что представление поэта о Втором Пришествии Иисуса Христа раскрывается в аспекте неорелигиозного учения об изначальном космическом всеединстве и его восстановлении в результате нового откровения Слова. Показано, что в поэме особая роль в уяснении эсхатологических судеб народов отведена русскому словесному космосу.

Ключевые слова и фразы: глоссолалия; символ; слово; антропософия; Апокалипсис; А. Белый.

Идейно-художественное своеобразие «поэмы о звуке» А. Белого «Глоссолалии» (1918) определяется ее названием, указывающим на библейский жанр духовной словесности. Содержанием произведения является мифопоэтическое построение, связанное с лингвистическим раскрытием космического Всеединства. Цель статьи заключается в выявлении космогонических символов, заключенных для русского поэта в самой природе слова. Задачи исследования предполагают уяснение конкретных аспектов мифопоэтики произведения в системе эсхатологических предчувствий грядущего богооткровения и преображения мира, о котором сообщает Апокалипсис Иоанна Богослова (Откр. 21:1).

Вслед за новозаветной глоссолалией на Пятидесятницу (Деян. 2:4) автор поэтической «глоссолалии» ХХ века пытается приблизиться к тайне сотворения мира Богом через метафизику Логоса и Дыхания Божьего, понимаемого как ипостась Духа. Концепция поэмы исходит из представления о том, что сотворенный мир, имеющий своей первоосновой Звук, ноуменально содержит в себе отголоски Божественного Дыхания. Для религиозного сознания человека в нем заключаются Сила и Смысл Жизни. Для автора поэмы слышимый человеческим ухом звук оказывается тем «стершимся» в сознании человечества изначальным смыслом, который по-прежнему живет в корнях слов и созвучиях и возникает под воздействием выдыхаемого воздуха. Метафорически поэт называет рот человека «огромнейшим Космосом» [1, с. 3].

Следуя учению Р. Штейнера, автор русской «Глоссолалии» развивает образную космогонию. Звук поэтически трактуется в тексте как изначальный метафизический символ «берешит», который в еврейской Библии обычно переводится как выражение «в начале»: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1). Это слово-понятие оказывается таким же полисемантичным, как греческое «Логос». Понятие «берешит», «в начале», понимается как обозначение мифологического хронотопа. Оно отвечает на вопросы «когда» и «где» и в то же время воспринимается как некая Первоматерия. Мир создан не просто «в начале», а из этой таинственной субстанции. Космогоническую тайну Слова А. Белый выявляет через «остаточные» этимологические значения, сохранившиеся в природе звука. Для автора «Глоссолалии» звук позволяет расшифровать сокровенный замысел Творца как Художника слова.

Теургическое задание «поэмы о звуке» заключается в созерцательно-медитативном возвращении к истокам мира. Этимология слов из лингвистической дисциплины превращается в «Глоссолалии» в разновидность духовной герменевтики по типу Каббалы. В 16 и 17 частях произведения, опираясь на лекции Р. Штейнера, трактат “Aurora” Я. Беме и ряд лингвистических источников [9, c. 137], А. Белый дает своеобразное вступление к развернутой на 75 частей ритмизированного текста языковой импровизации, духовная цель которой - новое откровение Космоса через Слово и его восприятие Человеком.

Поэт приводит комментарий Беме к немецкому переводу Священного Писания: «Берешит бара Элогим эт хишамаим бэт харец», в котором Беме также дает свою версию прочтения книги Бытия. А. Белый комментирует перевод так: «Надо в точности рассмотреть эти слова, что они значат: ибо слово Am собирается в сердце, и доходит до губ, здесь оно пленяет, и звуча возвращается назад до своего исходного места... Это означает... что звук изошел из сердца Божия и объял все место сего мира; но как оно оказалось злым, то звук снова отступил назад» [1, с. 12].

По поводу этих созвучий автор поэмы рассуждает так: «В приводимом звучании явлено “am-an-an” (am Anfang); интересует, “m”, “n”, полугласные, или сонанты; “am-an” или “man” - звуки мысли… Уразумеем теперь эти звуки. - “Am Anfang” - в них есть сочетание am-an-an, переходящее в (а) mana (n); - “am Anfang” (“в начале”) гласит звуком слов, что “в начале был разум”. Самое начало есть разум: “В начале бе слово”» [Там же].

Лингвистический анализ приводит к неомифилогическому умозаключению: «Так еврейское “берешит” и немецкое “Anfang” дают две картины: пылающий блесками мир; и - Элогимы под ним; это вскрыл Рудольф Штейнер... И некий космический человек “Adam Kadmon” (ad-ad-am-on) (в мысли божественной, в “Mana”, звучит по-немецки; “В начале всего”).

Звук “aman” заключает мысль разума (mana), любви (ame), жениха (Маnn); Начало сошлося с Концом; юдаизм с христианством; картины и звуки иные: жест смысла - один» [Там же, с. 13].

Исследуемые в этом фрагменте языковые соответствия образуют новые семантические и ассоциативные цепочки: “аman” - омонимично слову «аминь» - «воистину». С ним сопоставимо еврейское «эмуна», то есть «вера», которая в русском языке также понимается как «верность». Это же сочетание звуков и смыслов обнаруживается в индуистской моносиллабе «Ом», которая используется в медитациях и обозначает космическую вибрацию Духа, а в отдельных случаях понимается как имя Бога. Об этом значении А. Белый упоминает в другом месте [Там же, с. 34]. Индуистскую звуковую формулу французский исследователь эзотерических традиций Р. Генон в сочинении «Царь мира» связывает с эсхатологическим самоопределением Бога через буквы алфавита «Альфа» и «Омега» [4, c. 768].

В самом деле, греческие буквы, соединяясь в пару, также воспроизводят божественный первозвук «Ом» или «а-ом», то есть “б” и “щ”. Этот первозвук сохраняется и в аббревиатуре молитвы “Ave Maria”. А. Белый подчеркивает это многозначное единство, отмечая, что словосочетание Дом Ома - Дом Божий - созвучно слову дама [1, с. 34]. Французское «дама» или «госпожа» в латинском (и итальянском) языке звучит как «донна». Отсюда «миа» «донна» - «моя госпожа», или Мадонна.

Эти сближения получают в «Глоссолалии» апокалиптический смысл, воспринимаются как эсхатологическое откровение. Видение Царствия Божьего как Небесного Града (Откр. 21:1) сближается с «невестой» и «женой» Агнца (Откр. 21:9), а также с видением Жены, облеченной в солнце (Откр. 12:1). Как видим, в построении А. Белого индийская древность, на которую опиралось антропософское учение, встраивается в эсхатологический вектор христианства. Об этом векторе мироздания, сближающегося со структурой алфавита, Сам Создатель напоминает в первой главе Апокалипсиса Иоанна Богослова: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь» (Откр. 1:8). Божественный Голос также именует себя «Аминь»: «…так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия» (Откр. 3:14). Божественный Космос раскрывается в Голосе Всеединства.

Для А. Белого было примечательно то, что в работах Р. Штейнера «Из летописи мира. Акаши-хроники» (1904-1908), «Очерк тайноведения» (1910) и других сочинениях создателем антропософии космогония понимается как эволюция. По существу, божественное «Да будет» сближается с астрофизической гипотезой Великого Взрыва. Но в отличие от материалистической концепции в эволюции Вселенной у германского неомифолога активно участвуют Духовные Существа, сопоставимые с христианской ангелологией, приписываемой Дионисию Ареопагиту. Их общим, собирательным наименованием в «Глоссолалии» становится слово «Элогимы» [Там же, с. 13], то есть «Господства». В традиционном богословии еврейское «Элогим» или «Элохим» - это одно из библейских имен Бога. Таким образом, Творцом мира становится не только Единый и Единственный Бог, но и другие Духовные Существа.

Близкая эволюционная теория в русской религиозной мысли уже получала софиологическую трактовку и формулировалась Вл. Соловьевым в книге «Россия и Вселенская Церковь» (1889). Создатель русской софиологии оригинально трактует саму книгу Бытия.

В космогонии книги Вл. Соловьева утверждается, что Творец, создав основу Вселенной, наделяет землю самостоятельными производительными силами. Этому посвящена 6 глава «Три главных сущности космогонического процесса» [6, с. 350]. В концепции Соловьева живые организмы на планете создаются не непосредственно Творцом, а землей. Речь идет о земле как особой космической стихии. Вот эти строки: «И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так» (Быт. 1:11). И далее: «И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее…» (Быт. 1:12). Однако подчеркнем, что далее в Библейском тексте все же уточняется доминирующая роль Творца: «И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1:25). Соловьев делает следующий герменевтический вывод: «Таким образом, очевидно, что Бог не создает непосредственно различные проявления физической жизни, но что Он лишь определяет, направляет и устанавливает творческую силу, именуемую землею, деятеля, то есть земной природы, первой материи, души низшего мира» [Там же, с. 351].

Слово «земля» в космогонии Соловьева становится синонимом сотворенной Души мира. Такое синергийное понимание космогонии у философа было связано с неомифологией Софии. По мысли философа, «неопределенная двойственность» Души мира [Там же, с. 352] определяет сложность и драматизм эволюции творения. Этот противоречивый процесс противополагается Ноуменальному Единству Софии, к которому Вселенная вернется в конце времен.

Исходя из индуистских источников и собственной медитативной практики, цитируемый в «Глоссолалии» Р. Штейнер также предлагает свою причудливую интерпретацию Создания мира. В «Очерке тайноведения» мифолог сообщает о разных этапах «воплощения» современной планеты. Итогом эволюции Вселенной, согласно антропософскому учению, становится создание «Космоса Любви» [8, с. 319]. Центральное значение в этом процессе для германского мистика имеет Божественная Личность Христа.

В рамках статьи о космогонии слова в поэме «Глоссолалия» не будем оценивать саму мифологию Штейнера. В России начала ХХ века его учение было известно преимущественно потому, что им были увлечены несколько самобытных поэтов. При этом жена и один из лидеров Антропософского общества Мария Яковлевна Сиверс обычно вежливо говорила Андрею Белому, пораженному сходством антропософии и собственной теории познания (в частности, в работе 1910 года «Эмблематика смысла»), что он все «не так понял» [2, с. 487]. Однако можно утверждать, что вдохновляемый русским апокалиптическим духом, Андрей Белый, один из немногих, понял Штейнера как выразителя нового религиозного сознания, и притом сознания эсхатологического.

В языковых прозрениях «Глоссолалии» древние боги, объявленные демонами, духовно преображаются. Так, созерцание древнего Египта вводит в мифопоэтику произведения слова Аэрия и Азия. Топоним Азия для автора обозначается символикой личностного самоопределения, местоимениями «азъ» и «я».

Поэт выстраивает очередную цепочку созвучий и значений: «В Каббале “Азией” именуется эфир света, невидный обычному оку; посвященные “Азию” видят; может быть, проступает она на заре: может быть, “Назарея” она, эта Азия; она - страна Господа; Азия - свето-воздух и “Азии” нет на земле, где она, там и Рай - Все-Азия; он - Пант-Азия, он - Фантазия; но Фантазия есть: там, за огненным облаком» [1, с. 26].

Многозначный символ, восходящий к стихотворению А. А. Фета «Воздушный город» (1846 года), трактуется А. Белым как видение небесной родины: «Плывет облачный город, зажженный лучами; оттуда спустились мы все - из зареи, зари; “назареями” были и мы - на заре» [Там же].

Образ мифической Аэрии, «воздушной страны», прочитывается для поэта в откровениях прошлых культур: «В древней-древней Аэрии, в Аэре, жили когда-то и мы - звуко-люди; и были там звуками выдыхаемых светов: звуки светов в нас глухо живут; и иногда выражаем мы их звукословием, глоссолалией» [Там же, с. 27]. 45 часть произведения завершается молитвенным призывом Изначальной и Итоговой Родины. При этом автор сближает в одной фразе возглас из Апокалипсиса: «И Дух и невеста говорят: прииди!» (Откр. 22:17) и слова Господа, завершающие Евангелие от Матфея (Мф. 28:20): «Аэрия, милая, - звуками, переливами слов среди убогой, разбитой, разорванной жизни тебя вспоминаю: приди!

“Аз с вами до окончания века”» [Там же].

Слова из Евангелия содержат не просто обещание Христа, но и знание о вневременном, таинственном присутствии Логоса в мире. Христос и Его царствие грядут не после Страшного Суда, а есть уже сейчас, в индивидуальной земной жизни. Эта вера раскрывается в знаковом для русского символизма стихотворении Вл. Соловьева «Иммануэль» (1892) - то есть буквально «С нами Бог» (Мф. 1:23). А. Белый на протяжении всего творчества ощущал свою преемственность с пророческой поэзией и философией Соловьева. А в период погружения в мир германской антропософии подчеркивал свои национальные духовные корни, стремился сохранять мистическую автономность.

Р. Штейнер в своей космогонии обозначил ипостась Логоса многозначным символом Солнца, придавая ему неомифологический смысл. Однако и в церковной гимнографии поэзии образ Солнца также встречается в обозначениях Личности Христа. В «Акафисте ко Пресвятой Богородице» находим следующее астрономическое уподобление: «Радуйся, Звездо, являющая Солнце» (Икос 1). Тот же образ закрепляется в словах тропаря, обращенного к Богоматери: «Рождество Твое Богородице Дево, радость возвести всей вселенней: из Тебе возсия Солнце правды Христос Бог наш…» (Православный молитвослов). Логос понимается как космический Центр мира по аналогии с астрономическим Солнцем Солнечной системы.

Очевидно, что создатель антропософии был недостаточно знаком с русским богослужением [9, с. 158]. Зато православные образы и предчувствия повлияли на творческое становление московского студента Б. Н. Бугаева, в пасхальные дни 1901 года создавшего свою пророческую 2-ю «Симфонию» - новаторское произведение, подписанное апокалиптическим псевдонимом Андрей Белый.

В «Глоссолалии» А. Белый провидит божественный свет в образах и словах земного пейзажа, получающего духовное содержание. Результатом поэтического анамнезиса (познания как духовного воспоминания) в 39 части поэмы становится переживание внутренней «солнечности» земли:

«Воспоминания солнечной жизни: -

- цветок: “z-v-t”; росты тянутся стеблями “t”; “ћ” - горение тканей цветочных, иль венчик; “V” - воздух сияний; “k” - минеральная почва, в которой ц-в-е-т-о-к укрепился; да, “zveti” пролучились из солнца на землю: примчались лучами; земля: звуки “rd” слова “Erde” от “rz”, что есть “рденье”, горенье… еще: “Zaroastr” - звезда утра, где “zor” есть ядро: оно - солнечный взор; “str” - лучи во все стороны (streckendesstrahlendes)» [1, с. 23].

В статье «Красота в природе» (1889) Вл. Соловьев раскрывал сущность феномена красоты через ее метафизическую светоносность. В мистическом понимании красота - это граница между двумя мирами. Она эпифанически являет духовное пространство, пронизывающее материальную природу. Чувство красоты в восприятии человека связано с тем, что отражает и содержит в себе свет: драгоценные камни, цветы, небесные явления.

В нравственной жизни человека этим внутренним светом оказывается Божественный Дух, физически явленный в Фаворском Преображении Иисуса Христа: «И преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет» (Мф. 17:2). А в притче о Конце Света и Царствии Небесном Господь использует сравнение с солнцем для обозначения святости: «Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их» (Мф. 13:43). Таких духовно озаренных личностей поэт называет Граждане Солнца [Там же]. В поэме в качестве подобного просветленного человека назван святой Франциск, который был не только великим подвижником Западной церкви, но и духовным писателем, автором поэтической проповеди «Гимн Солнцу» [Там же]. В русской религиозной жизни для А. Белого особенное значение имело произведение Н. А. Мотовилова «Беседа о цели христианской жизни» с преп. Серафимом Саровским, где описывается факт озарения лица и фигуры подвижника духовным светом.

В «Глоссолалии» А. Белый призывает духовно работать над созданием «новой планеты» [Там же, с. 38]. Это творчество понимается как со-творчество с Логосом. И в то же время поэт молитвенно обращается к «стране детства» Аэрии [Там же, с. 53]. Что это за таинственная небесная земля? В первой поэтической книге, изданной в 1904 году, он определил это видение как «Золото в лазури». В Апокалипсисе явление Царства Божьего связано с подробным описанием Небесного Града (Откр. 22:10) и с немногословным сообщением о видении нового творения: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр. 21:1). Русская апокалиптическая мысль и поэзия выражала эту веру через раскрытие символа Софии. Эта космологическая Сущность получила национальное содержание, соединилась с мессианской верой в Россию как страну осуществления Царствия Божьего.

Подтверждая эсхатологические интуиции, в «Глоссолалии» А. Белый ссылается на других русских поэтов: на С. А. Есенина, Н. А. Клюева, М. Ю. Лермонтова, Вяч. Иванова. Цитирует самого себя. Это придает причудливым созвучиям «Глоссолалии» черты пророчества о древнем праязыке и языке нового человечества как homo pnevmaticus - человека духовного. В языковой импровизации 34-й части выявляется родственность важных для русского символизма смысловых созвучий: «Так же солнечны: - “zor” - зори (взор, круг-озор) “zor” - (это - солнечный демон); “Zohar” - книга блесков; “zor” - “Zoroto” (зорото - золото); zor(р)or-(р)o(u)r дает “jour”; “roz” есть розовый; розы - зори: розд-рост-род-рож; и рожай - урожай; порождение - солнечно; роза - “roda”; “roda” есть “роза” (по-гречески)… заря порождает нам родые (рдяные) розы; “rosa-rosina-rodina” (родина, род)…» [Там же, с. 20].

Из этой языковой медитации поэт делает эзотерический образный вывод, воспринимающийся как пророчество о мире, грядущем с небес: «…мы родимся из роз зари солнца: там - родина» [Там же].

Также раскрывается духовная семантика слова Русь. Поэт доказывает, что названная предками Святой - Русь такова по внутренней природе самого топонима. А. Белый выстраивает эту мифопоэтическую этимологию: «Так же солнечны rus-sur: - suryah - производное от слова “солнце” (санскрит); “rus” - “ruзant”; это светлый (санскрит); “ruзant” - русый; “rus” - Русь; она - светень по звуку; и “rusios” - пламенный: “rouge”» [Там же, с. 20].

По определению поэта, Свет присущ самому слову «Русь». А С. Есенин в топониме «Россия» слышал другое созвучие. Для него в наименовании родины таились и роса, и сила, и нечто синее. В статье «Небесные знамения» значение синего цвета П. Флоренский пояснял следующим образом. София, обращенная к Богу, есть заря, красный или розовый цвета. Обращенная от Бога Она есть синий цвет, лазурь [7, с. 417]. Концептуальным символом софийности и России в первой поэтической книге А. Белого становится золото в лазури.

В «Глоссолалии» концепция обретения духовного Всеединства реализуется через систему необычных неомифологических сближений. Античному символу Золотого руна русская апокалиптика придавала новый смысл. Греческий миф об аргонавтах и поиске Золотого руна в мифопоэтике А. Белого раскрывается в эсхатологическом символе Агнца Божьего (Откр. 21:22; 22:1-3), то есть Ягненка. Этим светоносным Агнцем в Апокалипсисе назван Христос. Таким образом, вдохновлявший А. Белого античный сюжет, преломляясь в символике видений о конце времен, понимался как пророчество о новом мире, преображенном Божественным Логосом.

Важной духовной силой для художника слова закономерно оказывается само словесное творчество. Чаемое Единство космоса и человека осуществляется в звуках, в речи. Через жизнь слова образуется единый антропокосмос. Поэт выстраивает следующий семантический ряд: «Воплощение соединений всех букв - человек существует, как целостность многоразличия звуков; мы созданы словом; и словом своим создаем, нарицая, все вещи; именованье - творение; именование - алхимический опыт соединения звуков» [1, с. 41].

Для А. Белого, поэта-апокалиптика, эти формулы получают принципиальное значение. В сжатом виде здесь излагается теория теургического искусства или подлинного мифологического символизма. Заканчивается «Глоссолалия» пророчеством о Втором Пришествии Господнем как откровении Логоса: «Да будет же братство народов: язык языков разорвет языки; и - свершится второе пришествие Слова» [Там же, с. 53]. литературный мифопоэтический космический слово

По свидетельству апостола Иоанна, это Слово есть Свет, творящий и преображающий человека и мир (Ин. 1:4-5). Таким образом, через раскрытие «смысла звучности» [Там же, с. 10] в образах и символах произведения А. Белый художественно воплощает сокровенное знание о Духовном Всеединстве мира. Лингвистическая космогония поэмы «Глоссолалия» приводит мысль к откровению Логоса-Христа во внутреннем слове личности и в мире, в котором человек живет и творит новую реальность.

Список источников

1. Белый А. Глоссолалия. Томск: Водолей, 1994. 64 с.

2. Белый А. Символизм как миропонимание / сост., вступ. ст. и прим. Л. А. Сугай. М.: Республика, 1994. 528 с.

3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. С параллельными местами. М.: Изд-во Московской Патриархии, 1990. 1376 с.

4. Генон Р. Кризис современного мира. М.: Эксмо, 2008. 784 с.

5. Православный молитвослов и Псалтирь. М.: Издание Свято-Данилового монастыря, 1995. 480 с.

6. Соловьев В. С. Россия и Вселенская Церковь / пер. с фр. Г. А. Рачинского. М.: Товарищество типографии А. И. Мамонтова, 1911. 448 с.

7. Флоренский П. А. Имена: сочинения. М. - Харьков: Эксмо-Пресс; Фолио, 1998. 912 с.

8. Штайнер Р. Очерк тайноведения. Ереван: Ной, 1992. 319 с. 9. Яковлев М. В. Религиозное откровение в поэзии Андрея Белого: монография. Орехово-Зуево: МГОГИ, 2013. 189 с.

Размещено на Allbest.ru