[CC BY 4.0] [НАУЧНЫЙ ДИАЛОГ. 2018. № 7]

Размещено на http://www.allbest.ru/

[CC BY 4.0] [НАУЧНЫЙ ДИАЛОГ. 2018. № 7]

1

«Документальность» сборника «Dans la steppe» в интерпретации С. Перского

1. Вопрос о документальности

В современном литературоведении, по мнению многих исследователей и литературных критиков, таких как А. Адамович [Адамович, 1966], С. Великовский [Великовский, 1966], И. Винниченко [Винниченко, 1966], Л. Гинзбург [Гинзбург, 1966], И. Мерас [Мерас, 1966], П. Палиевский [Палиевский, 1966], Н. Павлова [Павлова, 1966], И. Янская и В. Кардин [Янская и др., 1986], вопрос о таком явлении, как «документальность», остается до конца нерешенным. Так, по мнению А. М. Адамовича, «документальность -- это и жанр, но это и стиль, неоднородный, но чрезвычайно созвучный нашему времени» [Адамович, 1966]. В свою очередь В. С. Муравьев считает, что документальность -- это «художественная проза, исследующая исторические события и явления общественной жизни путем анализа документальных материалов, воспроизводимых целиком, частично или в изложении. Сводя к минимуму творческий вымысел, документальное своеобразно использует художественный синтез, отбирая реальные факты, которые сами по себе обладают значительными социально-типическими свойствами» [Муравьев, 2003]. П. В. Куприяновский предлагает разграничивать понятие документальности как достоверности публикуемого материала и документальности как средства создания художественного образа [Куприяновский, 1972].

Таким образом, документальность в художественной литературе является основой и способом творческой обработки факта, определяющего стиль художественного произведения, используемый автором в целях реализации творческого замысла. Документальность проявляется, во-первых, на уровне системы образов и обработки жизненного материала в сюжете, воссоздающих образ реального лица, невыдуманного события, конкретного места и времени действия; во-вторых, обозначена введением в произведение различного рода документов, выполняющих художественные функции. Документальный материал, модифицированный писателем, показывает путь художественного домысливания, организующего повествование [Максимкина, 2007].

2. Французский сборник «Dans la steppe» и предисловие С. Перского

В решении вопроса об использовании документа особую сложность представляет анализ французского сборника «Dans la steppe» (1902), составленного С. М. Перским. В нем автор, выступая в роли составителя и переводчика, объединяет следующие ранние рассказы М. Горького: «В степи», «Дед Архип и Ленька», «Песнь о Соколе», «Емельян Пиляй», «Хан и его сын», «Зазубрина», «Макар Чудра», «Двадцать шесть и одна», «Старуха Изергиль» [Persky, 1918]. Сборник предваряет предисловие (впервые переведенное нами с целью введения его в научный оборот), содержащее факты из биографии Горького, взятые Перским из журнала «Семья» № 35 за 1899 год, которые определяют выбор переводчиком соответствующих рассказов. Из содержания предисловия становится ясно, что одним из мотивов включения рассказов в сборник является то, что, по мнению Перского, в каждом из них отразились факты биографии писателя времени хождения Пешкова по Руси в конце 90-х годов. Кроме того, переводчик и составитель путем подбора текстов представил своеобразие стиля Горького-художника, обратив внимание французского читателя на важную роль образа степи -- «автобиографического» пространства, где разворачиваются события рассказов.

3. Синтез документального и художественного

Изображение степи является неотъемлемой частью повествования: на фоне степного пейзажа разворачивается действие, герои и рассказчик «соединены» пребыванием в степи, пустынное пространство вызывает персонажей на откровенность. Однако в каждом из рассказов образ степи по-разному вписан в модель повествования. Здесь любопытна реализация специфики описания места и времени на основе синтеза документального (а именно образ жизни М. Горького и бродяг, босяков, с которыми он был знаком) и художественного (авторский стиль). Особенности стиля ранних рассказов Горького, в котором осуществлен синтез документального и художественного, рассмотрим на примере анализа трех рассказов, наиболее показательных в этом отношении: «В степи», «Дед Архип и Ленька», «Емельян Пиляй».

4. Анализ рассказа «В степи»

Так, в основу первого рассказа французского сборника «В степи» (его название стало и названием сборника) положен реальный факт, который сообщил писателю «сосед по больничной койке» [Горький, 1968, т. 3, с. 563]. В связи с этим образ степи становится полифункциональным: во-первых, это характеристика реального пространства-времени, во-вторых, символическое воплощение философского плана содержания, в-третьих, способ представления точки зрения автора-повествователя. Рассмотрим последовательность создания Горьким образа степи, обратив внимание на соотношение точек зрения субъектов речи в повествовании, которое начинается с представления трёх «случайных товарищей»: солдата, студента, рассказчика, а образ степи становится своеобразным мерилом нравственности каждого из них. Экспозиционная часть рассказа организована вокруг неявного противопоставления образа людей и степи за счет употребления местоимения нас, которое использует рассказчик: «Вокруг нас во все стороны богатырским размахом распростерлась степь» [Горький, 1968, т. 3, с. 175]. Нас одновременно объединяет персонажей, но и фиксирует «богатырский размах» пространства, ощущаемый героями, занятыми поисками еды, стремящимися удовлетворить голод любыми, далеко не «богатырскими» способами. В следующих абзацах этот контраст усиливается: общению персонажей контрастно противопоставлено молчание степи: «но степь была пуста, безмолвна» [Горький, 1968, т. 3, с. 177]. «Так, глотая голодную слюну, мы шли пустынной, безмолвной степью…» [Горький, 1968, т. 3, с. 177]. В данном случае повтор призван подчеркнуть идейно-эмоционально значимую деталь, имеющую отношение не к характеристике степи, а к созданию образа безысходного отчаяния голодных людей.

По мере развития сюжета образ степи, молчаливого участника событий, меняется. В дела человека вмешивается закон природы -- вечер и ночь сменяются утром: утро открыло тайну преступления. Примечательно, что и в этом фрагменте степь опять «безмолвна и пустынна», однако молчание степи уже не осознается враждебным по отношению к рассказчику. Вслушиваясь в это молчание, он почти верит в то, что «всякое черное и несправедливое дело казалось невозможным среди великого простора этой свободной равнины, покрытой голубым куполом небес» [Горький, 1968, т. 3, с. 185]. Смысловую значимость в приведенной фразе приобретает выражение казалось. Оно определяет движение лирического сюжета за пределы описанной ситуации, выражая робкую надежду рассказчика на возможность обретения человеком той внутренней гармонии, тайна которой скрыта в радостном молчании утренней степи.

5. Анализ рассказа «Дед Архип и Ленька»

В аспекте «степной» тематики заслуживает несомненного внимания рассказ М. Горького «Дед Архип и Ленька». Здесь повествование ведется от третьего лица, повествователь словно наблюдает за своими героями, давая характеристику их отношения к жизни через образ степи. Описывая душевное состояние деда Архипа, автор прибегает к частому повторению слова тоска. Образ степи передан Горьким посредством неперсонифицированного монолога деда, в котором автор вербализует субъективное восприятие враждебности громадной, безмолвной, сожженной солнцем равнины, отнимавшей у него жизненную силу. Причина этой враждебности раскрывается в обобщенной фразе, завершающей характеристику восприятия: «Ему бы хотелось умереть далеко, не здесь, а на родине…» [Горький, 1968, т. 1, с. 55]. В восприятии деда соединяются два пространства -- «свое» и «чужое», причем образ «своего» пространства не имеет четких контуров, и только в одной фразе разговора деда Архипа с казаком появляется образ России: там «тараканы с голода мрут». В ходе развертывания сюжета образ другого пространства, связанный с образом деда Архипа, создается Горьким за счет включения в «зону» повествователя речевых «зон» персонажей -- Архипа и Леньки в виде форм косвенной речи или несобственно прямой речи, а также в виде рассеянного разноречия (фрагментов фраз, характерных словечек, свойственных персонажу). Это фрагмент рассказа, в котором Ленька характеризует слова деда, подвергая их негативной оценке. На самом деле (фактически) дед говорит о том, «чего нигде и никогда не было… Говорит, что в России на улицах мрет народ, да так и валяется, и убрать некому, потому что все люди обалдели от голода…» [Горький, 1968, т. 1, с. 61]. Из соотнесения этих «зон» выявляется авторское отношение к изображенным автором героям.

Если для восприятия степи дедом характерно противопоставление «своего» и «чужого» пространства, основанного на неприятии настоящего, то для Леньки степь -- это пространство, позволяющее ему заглянуть в будущее. Поэтому, создавая образ степи в восприятии Леньки, Горький ставит акцент на направлении взгляда ребенка -- вперед: «Днем, идя по ней, он любил смотреть вперед, туда, где свод неба опирается на ее широкую грудь» [Горький, 1968, т. 1, с. 70], вводя во внутренний монолог героя образ материнства, рожденный отождествлением плодородия степи с материнской грудью. Его детское воображение рисует «чудные города, населенные невиданными им добрыми людьми» [Горький, 1968, т. 1, с. 70]. Таким образом, Горький, создавая два различных образа степи, представляет нам двух главных персонажей с разным отношением к жизни. Для ребенка степь и жизнь прекрасны, деньги не играют важной роли, в свою очередь, для старика палящее солнце степи губительно, так как нужны силы, чтобы накопить денег, даже путем воровства. Конфликт поколений отражен в восприятии степи автором-повествователем, отличном от восприятия ее героями: «Уже настала ночь, взошла луна, и ее молочно-серебристый свет, обливая ровное степное пространство, сделал его как бы уже, чем оно было днем, уже и еще пустынней, грустнее» [Горький, 1968, т. 1, с. 69--70]. Затем, после громких слов Леньки, упрекнувшего деда в воровстве: «Не будет тебе на том свете прощенья за это!» [Горький, 1968, т. 1, с. 72], -- Горький создает персонифицированный образ степи, живо реагирующей на вспышку гнева Леньки: «Вдруг вся степь всколыхнулась… Грянул удар грома и, рокоча, покатился над степью…» [Горький, 1968, т. 1, с. 72]. После слов деда Архипа: «Не прощу… Семь лет я тебя нянчил!.. Все для тебя… Господи! Наказал ты меня!.. Рукой ребенка убил ты меня!..», степь также моментально реагирует на происходящее: «Удары грома, сотрясая степь и небо… Раздираемое молниями небо дрожало, дрожала и степь…» [Горький, 1968, т. 1, с. 73]. Итак, мотив грозы в степи актуализирует тему духовного кризиса всех субъектов повествования и служит символическим преддверием жизненного переворота, коренных изменений в судьбах героев, смерти деда и Леньки.

6. Анализ рассказа «Емельян Пиляй»

Совершенно иной образ степи создан в рассказе «Емельян Пиляй». Повествование ведется от первого лица, автобиографического героя, товарища и спутника Емельяна Пиляя. Образ степи передан словами рассказчика, характеризующего внутреннее спокойствие Емельяна: «Емельян протянулся на песке головою в степь и ногами к морю, и волны, набегая на берег и мягко шумя, мыли его голые и грязные ноги. Жмурясь от солнца, он то потягивался, как кот, то сдвигался ниже к морю, и тогда волна окатывала его чуть не до плеч. Это ему нравилось» [Горький, 1968, т. 1, с. 34]. Использование выражения мы с ним нужно, чтобы передать физиологическое состояние голода, которое испытывает каждый персонаж. Однако затем рассказчик противопоставляет свое душевное состояние состоянию Емельяна, которому, как уже отмечалось, нравилась степь. В монологических высказываниях рассказчика доминирует преимущественно негативная лексика: «Я взглянул в сторону гавани, где возвышался лес мачт, окутанных клубами тяжелого черно-сизого дыма… Я не усмотрел там ничего, что бы возродило нашу угасшую надежду на заработок…» [Горький, 1968, т. 1, с. 34]. Рассказчик торопит Емельяна идти «на соль», но тот не спешит, зная, что «на соли этой тоже толку не будет» [Горький, 1968, т. 1, с. 35]. Неоднократно рассказчик подчеркивает внешнее спокойствие Пиляя: «Он встал…и юмористически оглядел пустые руки…» [Горький, 1968, т. 1, с. 35]. Затем противопоставление я -- он заменяется на мы, и образ степи предстает в иной тональности, маркированной употреблением определений с положительной коннотацией: «Мы пошли берегом…ноги вязли в мягком песке, перемешанном с раковинами, мелодично шуршавшими от мягких ударов набегавших волн <…> С моря набегал славный свежий ветерок, опахивал нас прохладой и летел в степь» [Горький, 1968, т. 1, с. 35--36]. За внешним спокойствием Емельяна скрывается уныние, которое замечает рассказчик. Стараясь развлечь его, он просит что-нибудь рассказать. Однако раздражение Емельяна сильно нарастало, и наконец он разозлился, выплеснув свое негодование на двух чабанов, Михаила и Никиту. Если в начале рассказа восприятие степи Емельяном было положительным, то теперь он сам негативно характеризует ее, обращаясь к Михаилу: «Аль потерял душу-то, шляясь по степи?» [Горький, 1968, т. 1, с. 39]. Его досада проявляется и в описании поступков персонажа: «Он швырнул в море попавшийся под ногу кусок дерева…» [Горький, 1968, т. 1, с. 38]. Каждая деталь подчеркивает эмоциональное и физическое истощение Емельяна, противопоставляя его рассказчику. Развитие конфликта и смена настроений Емельяна представлены Горьким в созданном образе природы, возвращающей персонажу его привычное состояние спокойствия, вызванное тем, что наконец-то голод был удовлетворен. Этот образ гармонии разделяет с Емельяном и рассказчик: «Вечерело. <…> А в степи, там, далеко-далеко на краю ее, раскинулся громадный пурпуровый веер лучей заката и красил землю и небо так мягко и нежно. Волны бились о берег, море -- тут розоватое, там -- темно-синее -- было дивно красиво и мощно» [Горький, 1968, т. 1, с. 40]. Именно в этом момент Емельян начинает рассказывать историю о своем неудавшемся преступлении. Когда Емельян доходит до передачи разговора с Павлом Петровичем об Обаимове, которого Емельян хотел обокрасть, образ степи в восприятии рассказчика меняется: «В степи было тихо, грустно, и непрерывно лившийся с моря ласковый плеск волн как-то еще более оттенял своим монотонным и мягким звуком эту грусть и тишину» [Горький, 1968, т. 1, с. 42]. Слушатель сопереживает герою, проявляя свои чувства, свое восприятие степи. Рассказчик успокаивается после услышанной истории Емельяна о встрече с девушкой: «Подавленный странностью рассказа, я молчал и смотрел на море, похожее на чью-то громадную грудь, ровно и глубоко дышавшую в крепком сне» [Горький, 1968, т. 1, с. 44]. Когда история была окончена, наступила тишина и умиротворение: «Он замолчал и растянулся на земле, закинув руки под голову и глядя на небо -- бархатное и звездное. И кругом все молчало. Шум прибоя стал еще мягче, тише, он долетал до нас слабым, сонным вздохом» [Горький, 1968, т. 1, с. 45]. Пейзажные зарисовки, играющие важную роль в структуре повествования, способствуют раскрытию психоэмоционального состояния героев, проявляющегося в их восприятии образа степи.

Заключение

Итак, Перский, объединив указанные выше рассказы в сборнике «Dans la steppe», решает две основные задачи. Он знакомит читателя с фактами биографии Горького, одновременно показывая читателю итоги их художественной трансформации. Выстроенные в определенной последовательности рассказы представляют собой повесть о сложных поисках самим автором своего места в жизни, своеобразную метафору которой представляет на суд французского читателя С. М. Перский.

Литература

перский сборник dans la steppe

1. Адамович А. Жизненный материал и художественное обобщение / А. Адамович // Вопросы литературы. -- 1966. -- № 9. -- С. 6--8.

2. Великовский С. О факте упрямом и факте податливом / С. Великовский // Иностранная литература. -- 1966. -- № 8. -- С. 198--201.

3. Винниченко И. Жизненный материал и художественное обобщение / И. Винниченко // Вопросы литературы. -- 1966. -- № 9. -- С. 16--18.

4. Гинзбург Л. Жизненный материал и художественное обобщение / Л. Гинзбург // Вопросы литературы. -- 1966. -- № 9. -- С. 21--27.

5. Горький М. Собрание сочинений в 25-и томах / М. Горький. -- Москва : Наука, 1968. -- Т. 1. -- 590 с. -- Т. 3. -- 600 с.

6. Куприяновский П. В. Проблемы изучения художественно-документальной литературы / П. В. Куприяновский // О художественно-документальной литературе. -- Иваново : Ивановский государственный педагогический институт, 1972. -- С. 3--21.

7. Максимкина Н. Н. Документальность и документализм в художественном изображении С. Г. Фетисовым Великой отечественной войны / Н. Н. Максимкина // Вестник Чувашского университета. -- 2007. -- № 3. -- С. 292--301.

8. Мерас И. Жизненный материал и художественное обобщение / И. Мерас // Вопросы литературы. -- 1966. -- № 9. -- С. 32--34.

9. Муравьев В. С. Документальное / В. С. Муравьев // Литературная энциклопедия терминов и понятий / под. ред. А. Н. Николюкина. -- Москва : НПК Интелвак, 2003. -- Стб. 234--235.

10. Павлова Н. Концепция и художественность документального произведения / Н. Павлова // Иностранная литература. -- 1966. -- № 8. -- С. 187--189.

11. Палиевский П. Документ в современной литературе / П. Палиевский // Иностранная литература. -- 1966. -- № 8. -- С. 178--187.

12. Янская И. Пределы достоверности : очерки документальной литературы / И. Янская, В. Кардин. -- Москва : Советский писатель, 1986. -- 432 с.

Размещено на Allbest.ru