Доминанты любовной лирики Эдны Миллей и Констанци Буйло

В любовной лирике белорусской поэтессы лирическая героиня - это скорее юная девушка, упивающаяся любовью, полная нерастраченной нежности, надежд, оптимизма. Она смотрит на мир широко открытыми глазами и с открытым сердцем. Такое же отношение обнаруживается и в понимании чувства любви: оно всегда искреннее и глубокое. Всё отдать, всем пожертвовать - единственный принцип любви, который приемлет лирическая героиня К. Буйло: “Няхай жа пры грудзях тваіх я вылью слёзы, / Адкрыю хай душу... / Усё няхай скажу... / Дай выказаць усё, мне гэта, можа шчасцем будзе..." (“Мы зноу сустрэлюя”) [2, 41].

Лирическая героиня в произведениях Э. Миллей в отличие от героини К. Буйло предстаёт перед читателем через парадигму различных женских образов: она и мать, и невеста, и жена, и сестра, и королева. В стихотворении “Ведьма” (“Witch-wife”) автор перечисляет “чудесные” качества ведьмы (прекрасный цвет лица, густые волосы, звонкий голос), которые не приносят ей счастья, т.к. сама ведьма является плодом вымысла (фантазии) (“But she was not made for any man”) [9], а не реально существующим человеком.

Образ женщины в поэтических произведениях Э. Милей двойственен: она является и победительницей и проигравшей, она чувствует свою силу и слабость одновременно. Эта противоречивость особенно хорошо заметна при сравнении следующих произведений: “We talk of taxes, and I call you friend”, “Into the golden vessel of great song”, “Not with libations, but with shouts and laughter”, “Only until this cigarette is ended”, “And you as well must die, beloved dust”, “Oh, think not I am faithful to a vow!”, “Once more into my arid days like dew”, “When I too long have looked upon you face”, “As to some lovely temple, tenantless”, “Night is my sister, and how deep in love” [9]. В данных произведениях присутствуют как свойственная женскому образу мышления сентиментальность, мягкость, чрезмерная эмоциональность, так и тщательный анализ поступков и действий, хладнокровность, решительность, смелость. Поэтому лирическая героиня Э. Миллей способна “вкусить запретный плод” любви, погрузиться в чувство любви до полного растворения, при этом сохранить целостность личности. Учитывая факты биографии Э. Миллей, можно заключить, что образ женщины, представленный в её творчестве, автобиографичен: “I, being born a woman and distressed / By all the needs and notions of my kind, / Am urged by your propinquity to find / Your person fair, and feel a certain zest / To bear your body's weight upon my breast: I So subtly is the fume of life designed, I To clarify the pulse and cloud the mind, I And leave me once again undone, possessed” [9].

В поэтических произведениях Э. Миллей описана борьба между разумом и чувствами женщины в момент наступления нового чувства, нахождения в состоянии любви и расставания. Американский автор указывает на универсальность и разнообразие данных состояний человеческой души актуализацией образов-мифологем: Лесбии (созидательная и одновременно разрушительная сила женственности), Лилит (Царица Тьмы и нечистых чар, черная женственность), Елены (прекрасная красавица), Дидоны (приносящая себя в жертву), Психеи (олицетворение души). Введением этих образов Э. Миллей подчёркивает идею литературной преемственности, и её образ женщины становится своеобразным продолжением на новом витке литературного, исторического и общественного развития, осуществляя взаимосвязь между литературными и историческими эпохами и формируя целостную систему женских образов. Таким образом, поэтесса выходит в область широких обобщений, оставаясь в сфере любовных переживаний.

Ожидание радости - лейтмотив любовной лирики К. Буйло, который дополняется семантикой мотива предчувствия чего-то ещё неизведанного: “Свіснуу раз і другі у захапленні любві салавей"; “А дружк-зоры штось пяялі I б шчасці вечнага кахання” [1, 32]. В ней присутствуют как поэтизация страсти, так и душевный порыв навстречу чувству, которое вот-вот зародится, обновляя собой весь мир. Вариации этих мотивов в стихотворениях “Ляці, думка”, “Мне сніуся сон”, “Мы зноу сустрэлюя...” выявляют особенности индивидуально-авторского мышления: “Я шукала цябе, мой млы, ужо дауно, - /Я шукала цябе, выглядала I Вось такога, як сніуся у дзявочых мре снах, / Хоць тады я цябе йшчэ не знала!” (“Я шукала...”) [2, 42]. Пожалуй уникальным случаем поэтизации страсти можно назвать стихотворение “Ваал! Я усё ужо спаліла на алтары...”, в котором автор с помощью христианско-языческой символики акцентирует разрушительную силу чувства любви: “Бо усё, што мела я, спаліла на алтары... / Усю душу маю я па куску нясла. /А ёнусё паліу... бо вельмібыу гарачы...” [2, 30].

В поисках собственных художественных средств, белорусская поэтесса предлагает своеобразную игру представлений: для выражения чувства любви она применяет опосредованный образ. Таким приёмом пользовалась народная поэзия, однако у неё были другие цели: на протяжении долгого времени необходимо было постепенно перейти от мифологической системы взглядов к метафорической. В творчестве К. Буйло соединяются различные уровни метафоризации, в том числе парадоксальное “упрощение” или, наоборот, “нанизывание” метафорического смысла: “Як я цябе люблю - хай скажа гэта мора, / Што у грудзях маіх бушуе, хай гавора / Аб тым сэрца, што тваіх вачэй I Сон прабудзіу яго, аж дрогнула сільней.” (“Як я цябе люблю...”) [2, 38]. Пример другого варианта любовного признания - через кокетливый отказ от признания - также актуализируется в поэтических произведениях К. Буйло: “Не хачу я нічога казаці табе, / Бо баюся, што у словах маіх / Вьіліецца каханне маё да цябе, I

Што усё зразумееш ты з іх.” (“Не хачу я нічога казаці тебе...”) [2, 45].

Американская поэтесса в отличие от белорусской поэтессы не возвышает чувство любви, а, наоборот, приземляет его, делает таким же обычным, как чувство голода или страха. Любовь не является доминирующей, а рассматривается как составная часть всего спектра чувств, эмоций и желаний. Э. Миллей раскрывает данное чувство через ассоциативную связь с вполне обычными реалиями жизни - еда, сон, жажда. Автор представляет несколько определений любви: “Love is not all: it is not meat nor drink I Nor slumber nor a roof against the rain I Nor yet a floating spar to men that sink...”, “Love like a burning city in the breast...” [9]. Любовь “обрастает” в текстах Э. Миллей разнообразными эстетическими значениями: любовь - это и тоска, духота, огонь, свет, огонь, смятение, туман, смерть. Поэтесса сталкивает значения, отражающие двойственность любви: светлой, жизнеутверждающей и сжигающей, разрушительной одновременно. Поэтические произведения Э. Миллей выявляют то, что романтически-эротическая страстная любовь может быть понята как знак смелости, сила, независимости, а не доверчивости, слабости, гендерной принадлежности.

В мировой литературе существуют как устоявшиеся образцы истинной любви, так и набор определённых средств их выражения. В сонете “Love is not blind” Э. Миллей ставит под сомнение устоявшееся “любовь слепа”, анализирует традиционное понимание и восприятие чувства любви и представляет портрет “некрасивой” возлюбленной (“.../ see with single eye I Your ugliness and other women's grace. I / know the imperfection of your face, I The eyes too wide apart, the brow too high I For beauty') [9]. Можно констатировать, что Э. Миллей продолжает идею сонета 130 У. Шекспира “My mistress' eyes are nothing like the sun”, но отличие заключается в том, что У. Шекспир иронизирует над стандартом красоты, представленным в сонетах Петрарки, а Э. Миллей высказывает беспокойство по поводу невозможности сломать стереотип, существующий с давних времён (`...Well / know I What is this beauty men are babbling of; I / wonder only why they prize it so”) [9]. Э. Миллей приходит к выводу, что у поэта есть два пути: либо находиться в рамках определенной традиции либо иметь смелость полностью отказаться от неё, что может сделать только поистине талантливый человек.

Традиционно разлука ослабляет чувства, однако в поэтических произведениях К. Буйло описана любовь, которая усиливается вдали от любимого, и расстояние и время не властны над ней: “... у мяне не хопіць слыI Вырваць з душы маёй і з сэрца майго” (“Не магу”) [2, 32]. В таких ситуациях само чувство сравнивается с бушующим морем (“Як я цябе люблю - хай скажа мора, I Што у грудзях маіх бушуе”). Судьба разводит двух людей, предназначенных друг другу, и это вызывает непонимание и печаль в душе лирической героини К. Буйло. В стихотворении “Адна” сожаление об ушедшей любви дополняется мотивом одиночества: “Адна, ізноу адна, як колос той у полі / Не сцяты у час жніва навостраным сярпом, / Зламаны ветрамі гулячым'\ на волі / Між апусцелых ніу, спалосканых дажджом.” (“Адна”) [2, 44].

Разлука, расставание и неудавшаяся любовь - частотный мотив в любовной лирике Э. Миллей. Среди причин расставания называются люди, время, непонимание, несовпадение устремлений и т.д., при этом “постижение науки расставанья” лирической героиней становится основой для ироничного мировосприятия (“I shall forget you presently, my dear, I So make the most of this, your little day') [9], а не драматического (как в лирических произведениях К. Буйло).

Американская поэтесса неоднократно использует идею цикличности природных процессов для иллюстрации цикличности чувства любви и приходит к выводу, что, не смотря на силу чувства, оно всегда имеет завершение. Например, в сонете “Pity me not” представлено расширенное сравнение природы и любви: тепло заката сравнивается с теплом чувства любви, которые постепенно исчезают, т.к. день сменяется ночью; утрата романтичности чувства в сонете сопоставляется с образами убывающей луны и отлива (“Pity me not the waning of the moon, I Nor that the ebbing tide goes out to sea...”) [9]; лирическая героиня сравнивается со “свежими обломками”, образовавшимися в результате эмоционального шторма, идея которого воплощена при помощи образа порывистого ветра. В октаве поэтесса, противопоставляя разум и сердце (“Pity me that the heart is slow to learn what the swift mind beholds at every turn”) [9], подчёркивает, что не стоит сожалеть по поводу уходящего чувства, и объясняет, что разум быстрее понимает и принимает ситуацию, чем сердце, т.е. принятие решения о завершении любви не является сферой сердца, где она (любовь) царит. В целом уходящее чувство любви, угасающая страсть в поэтических произведениях американского автора представлены как вполне естественные явления и ставятся в один ряд с закатом, осенью, отливом и т. д.

Мотив одиночества, который присутствует в любовной лирике Э. Миллей и К. Буйло, реализуется в самых разных формах: он присутствует в качестве повторяемого и варьируемого отдельного слова или словосочетания, выступает в виде заглавия или же остаётся угадываемым, ушедшим в подтекст:

Thus in the winter stands the lonely tree, Дык к шчасцю нам, відаць, закрэслены пуці,

Nor knows what birds have vanished one by one, І ты стаіш адна... Адна з сваёй думою.

Yet knows its boughs more silent than before: “Шэрая гадзіна” [2, 49]

I cannot say what loves have come and gone, Адна, ізноу адна, як колас той у полі...

I only know that summer sang in me Адна, ізноу адна... Тужліва сэрца ные.

A little while, that in me sings no more. І сумна, сумна мне. Дзе той, каго любіла?

“What Ups my Ups have kissed” І “Адна” К. Буйло [2, 44]