Художественная реализация аксиологической проблематики в марийском рассказе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов о Великой Отечественной войне (жанрово-стилевые тенденции)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Художественная реализация аксиологической проблематики в марийском рассказе второй половины 1940-х - начала 1980-х годов о Великой Отечественной войне (жанрово-стилевые тенденции)

Гусева Надежда

Аннотация

В данной статье в рамках изучения ценностной парадигмы марийской национальной литературы рассматривается художественная реализация аксиологической проблематики в марийском рассказе второй половины 1940-х - начала 1980-х годов о Великой Отечественной войне. Главное внимание в ней уделено жанрово-стилевым решениям авторов (жанровым подвидам "военного" рассказа, а также стилевым доминантам, в частности, психологизму, его формам и приемам, используемым писателями), направленным на актуализацию аксиологического содержания их произведений. Методологию исследования определяют историко-типологический и структурно-семантический анализ произведений, что позволяет увидеть не только ценностные аспекты проблематики «военного» рассказа, но и реализующие их поэтологические аспекты жанра. В статье доказывается, что аксиологическая проблематика наиболее ярко выражена в таких жанровых подвидах марийского «военного» рассказа рассматриваемого периода, как лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы, что данная проблематика в немалой степени способствовала формированию таких стилевых доминант марийской малой прозы, как психологизм, драматизм и философизация повествования.

Ключевые слова: марийская литература, аксиологическая парадигма литературы, проблематика, жанр, жанровый подвид, стиль, стилевая доминанта, рассказ, художественный смысл, поэтика

В марийском рассказе второй половины 1940-х - начала 1980-х годов о Великой Отечественной войнена первый план выдвигаются духовно-нравственные проблемы: человек и драматические обстоятельства войны, проблемы духовной состоятельности человека. Такая концептуально-проблемная стратегия повлекла за собой углубление жанрового содержания рассказа, в первую очередь, в аксиологическом аспекте, по-новому актуализировала принцип правды в изображении военной действительности и человека военного времени, а также, в свою очередь, спровоцировала развитие жанровых форм, поэтики и стиля, максимально отвечающих целям художественного выражения ценностных ориентаций автора.

Одним из проявлений такой тенденции жанрового развития «военного» рассказа можно считать усиленное внимание к внутреннему миру персонажей и возросший интерес к различным формам и приемам психологического повествования. Психологизм, который является «особым художественным качеством» [10, с. 61], а также «непосредственно связан со стилем писателя, выступает как организующий стилевой принцип» [7], становится стилевой доминантой в творчестве большинства марийских писателей (Ю. Артамонова, В. Юксерна, С. Вишневского, П. Корнилова, Г. Гордеева, В. Александрова, Е. Янгильдина, Макс Майна и др.); он максимально проникает в жанровую структуру разновидностей рассказа, в наибольшей степени обсуждавших ценностные проблемы жизни, человека и мира (лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы), - постепенно эти подвиды, дополняя военный материал другими объектами художественного изображения, прочно закрепляются как особо востребованные в художественной картине марийской прозы.

Главным объектом изображения в «военном» рассказе второй половины 1940-х - начала 1980-х годов становится личность с его сложным внутренним миром. Наиболее распространенные приемы психологического повествования в нем - это внутренний монолог персонажа и психологическое авторское повествование (психологически насыщенные описания, детали).

Центральное место в жанрово-стилевом поле марийской «военной» литературы послевоенного периода занимают лирико-драматический и лирико-философский рассказы, в которых активно используется монолог-исповедь персонажа. Внутренняя речь персонажей (или героя-повествователя), особенно в рассказах 1946-1950-х годов, насыщена восклицательными предложениями, риторическими вопросами, многоточиями, которые выражают крайнюю степень их драматического положения и психологического состояния. В них также словесно оформлены актуальные в послевоенную эпоху ключевые ценности народа и отдельного человека - Родина, жизнь солдата, гордость за народ и ненависть к врагу. Таким исповедальным размышлением героя-повествователя о Родине как ценности отличается, к примеру, лирико-драматический рассказ И. Васильева «Моя Родина, я тебя люблю» («Шочмо элем, мый тыйым й?ратем», 1948) [2]: «Шочмо элем, тый мыйын авам улат! Мый тыйын верчынет, шкенан тыныс да ласка илышна верч моло дене пырля кучедалынам… Умбакыжат, Родина, ?шане, <…> устан кучедалаш т??алам. Шочмо элем, к?леш лиеш гын, тыйын верчынет шке илышемат ом чамане. Шочмо элем, мый тыйым й?ратем!» [2, с. 12] («Моя Родина, ты моя мать! Я за тебя, за нашу мирную и спокойную жизнь сражался вместе со всеми… И дальше верь, Родина, <…> буду храбро сражаться. Если надо будет, моя Родина, не пожалею и своей жизни. Моя Родина, я тебя люблю!»); «… йоча-влак чон й?сышт дене шортыт, ?дырамаш ден шо?го-влакын шинчав?дышт йога, нимо титакдыме е?-влак фашистский пленыште й?сланат, нунын сурт-печышт й?ла, осал тушман чылажымат ломыжышко савыра. Кумда мландынам орлык вузалын. Шочмо элемын о?жо айдеме в?р дене чеверген…» [2, с. 10] («… дети сердцем плачут, текут слезы у женщин и стариков, невиновные страдают в фашистском плену, горит их дом, злой враг все превращает в золу. Нашу необозримую землю охватило горе. Грудь моей Родины покраснело от людской крови…»).

Аналогичный монолог-исповедь героя-повествователя (близкого к автору) представлен и в лирико-драматическом рассказе Г. Гордеева «Спасибо, солдат!» («Тау, салтак!») [4], в основе которого - не история самого героя-повествователя, а воспоминание о погибшем отце, воспроизведение его фронтовой жизни. В этом рассказе внутренний монолог актуализирует не только такую ценность, как Родина, но также и такие, как любовь к родной земле, святая ненависть, духовно-нравственная сила солдата, память. Аксиологический смысл получает и слово «Победитель» (в авторской графике - СЕ?ЫШЕ). Используя философско-метафорическую образность, риторические обращения, восклицания, эмоциональные частицы, повторы-уточнения (ачамын, й?ратыме ачамын - моегоотца, моего любимого отца), герой-повествователь обращается к войне как к ожившему злу, провозглашает ценность победы, одержанной простым человеком как над злом, так и над самим собой (своими слабостями и страхами): «О шучко сар… Да каргыме тый лий! Мыняр е?ын ?мыржым лугыч ыштышыч, мочол е?ын капшым тодыштыч, мыняр е?ым тулыкеш коденат, а ачамын, й?ратыме ачамын, пел кидшым к?рлын налынат.

Ах, каргыме фашист. <…> Но уке! Совет салтакым се?аш куштылго огыл. Огеш лий совет салтакым се?аш! Ачам колен манат? Шоя! Тудо ила! Ила авамын, акамын, изамын ш?мыштышт, ила мыйын ш?мыштем, ила пошкудо-влакын, калыкын ш?мыштыж?.

Тау, ачай, тау, совет салтак!» [4, с. 259-260] («О страшная война… Будь ты проклята! Сколько жизней ты прервала, скольких искалечила, скольких осиротила, а у моего отца, моего любимого отца, ты оторвала руку.

Ах, проклятый фашист. <…> Но нет! Нелегко победить советского солдата. Нельзя победить советского солдата! Говоришь, мой отец умер? Неправда! Он живет! Живет в сердцах моей матери, сестры, брата, живет в моем сердце, в сердцах соседей, народа.

Спасибо, отец, советский солдат!»).

Такое субъективное повествование, в котором доминирует внутренний монолог героя-повествователя, становится гимном бессмертному солдату, отцу-победителю, его силе и непобедимости. Аналогичная аксиологически ориентированная проблематика в психологической проекции заявлена и в рассказе М. Евсеевой «Сон» («Омо») [5], но уже в рамках лирико-философского повествования. Основное действие в нем связано с послевоенным временем, война дана в ретроспективе. Главная героиня рассказа Настя всю свою жизнь прожила с надеждой когда-нибудь встретиться с отцом (он прошел всю войну и погиб буквально в последние дни войны, при взятии рейхстага). Встреча отца и дочери, невозможная в реальности («Пеш мием ыле, но мемнан элна воктене эреак шем кишке чужлен коштеш. Кушеч-гынат границынам ш?таш й?ным кычалеш, садлан мыланем шке постем гыч каяш ок лий» [5, с. 56] - «Очень даже пришел бы, но около нашей страны все время с шипением ползает змея. Пытается найти возможность где-нибудь прорвать границу, поэтому мне нельзя оставлять свой пост»), происходит во сне. Этот прием, связанный в марийской литературе второй половины ХХ века, главным образом, с «философско-этическими проблемами, с движением сюжета, идейным содержанием», служащий «для идеологической и психологической характеристики действующих лиц, изложения взглядов самого автора» [12, с. 136], в рассказе М. Евсеевой способствует глубокому проникновению во внутренний мир главного персонажа, который обозначен явной положительной коннотацией автора. А сама ситуация встречи во сне отца и дочери, монолог-исповедь Насти о безмерной любви к отцу и жажде встречи с ним, приобретают философское звучание. Отдельные фрагменты этого монолога напоминают марийские молитвы-причитания: «Ачай, й?дым лектам - тылзым ончем: тушто тыйым ужнем; кечывал кечын в?длан волем - в?д ?мбаке т?ткын ончем: тушто тыйын чуриетым кычалам; чашкерыш пурем - кайык мурым колыштам: тушто «?дырем, толын шуым» манметым колнем; калык коклашке лектам - адак тыйым кычалам. <…> а мый тыйын толметым вученам. Авам семынак эр ?жара тул денат, кас ?жара тул денат, тылзан да чолга ш?дыран мотор й?дымат, яндар каван волгыдо кечынат вучем. <…> Ачай, тол мый декем, тетла ит кай» [5, с. 54-55] («Папа, ночью выйду - на луну смотрю: в ней тебя хочу увидеть; днем за водой спускаюсь - на воду пристально смотрю: там твое лицо разглядываю; в чащу зайду - слушаю пение птиц: там твое «Доченька, я пришел» хочу услышать; в люди выйду - снова тебя ищу. <…> а я ждала твоего возвращения. Как мама, я жду тебя и в утреннюю зарю, и в вечернюю зарю, лунной и звездной тихой ночью и светлым, безоблачным днем. <…> Папа, вернись ко мне, больше не уходи»).

Такая фольклорная стилистика (стиль молитвенного причитания) используется автором не только для выражения душевных терзаний персонажа, но и «в целях выражения своей идейно-эстетической концепции и усиления эмоциональной выразительности» [11, с. 94]; они заостряют внимание на исконных ценностях (человеческой жизни, божественной силе, судьбе, духе, вере и воле самого человека как источниках его силы). Созданию молитвенного стиля способствуют как многократно повторяемые обращения друг к другу дочери и отца («ачай» - «папа», «?дырем», «игем» - «доченька», «дитя мое»), так и синонимичные повторы («тыйым ужнем» - «хочу тебя видеть», «тыйын чуриетым кычалам» - «ищу твое лицо», «толметым вученам» - «ждала, когда ты придешь», «вучем» - «жду», «тол» - «приходи», «ит кай» - «не уходи», «тыйым ужам» - «вижу тебя», «эре эскеренам» - «все время ждала-отслеживала», «ш?м пеленемак ашненам» - «хранила у самого сердца»). Концовка рассказа М. Евсеевой по аксиологической стратегии аналогична концовке проанализированного нами выше рассказа Г. Гордеева: «Салтак нигунам ок коло!» [4, с. 260] («Солдат никогда не умирает!»). Автор словами своего персонажа утверждает бессмертие и память. Таким образом, в рассказах Г. Гордеева и М. Евсеевой основной философской категорией выступает человеческая жизнь как ценность, а военная биография отцов, давшая толчок в том числе и психологическому сюжету, актуализирует через мотивы памяти и бессмертия связь времен и поколений.

Лирико-драматический рассказ В. Александрова «Ови» (1975) насыщен психологическими описаниями, лирическими отступлениями, внутренними монологами, воспоминаниями-размышлениями, поучениями, заветами-наставлениями (по-марийски - сугынь). В нем сильная психологическая линия, которая мощно сопровождает всю событийную произведения, перволичный повествователь (Мику), близкий к автору, и кольцевая композиция, определяемая мотивом несостоявшейся встречи. Событийная подоплека психологического сюжета - история несчастной любви Павыла и Ови, разлученных войной, чистая и безответная любовь к Ови ее односельчанина Мику, верность Ови ушедшему на фронт мужу. Ови в этом плане не подкупить ни проникновенной игрой на гармошке-двухрядке (влюбившийся в нее фронтовик именно ради любимой отремонтировал свой музыкальный инструмент и научился играть одной рукой, ведь вторую он оставил на войне), ни мудрыми и ласковыми словами Мику («Ови, молан шкендым индырет? Илышылан - илыман. А тушеч огыт п?ртыл, огыт» [1, с. 46] - «Ови, зачем мучаешь себя? Живущему надо жить. А оттуда не возвращаются, нет»), ни его искренние переживания за нее, ни его желание запечатлеть любимую женщину в скульптуре («Тыгай й?ратымаш гына илышнам волгалтара, айдеме л?мым пуа» [1, с. 46] - «Только такая любовь освещает нашу жизнь, делает человека человеком»). Итак, на первый план выдвигается автором одна из важнейших универсальных ценностей - верность. Именно она придает Ови духовную силу, которую мы видим в ней в рассказе во все ключевые моменты ее жизни (момент расставания с Павылом, получение «похоронок», встреча с Павылом-дезертиром), дает ей надежную опору в сложных жизненных ситуациях, спасает от мимолетных соблазнов. Динамику ее внутренних переживаний, психологическое напряжение автор передает, главным образом, не прямыми способами, а косвенно, через внешние проявления, например, показывает, как Ови с каким-то сумасшедшим рвением колет дрова, пашет на быке (вместо лошади). Рассказ заканчивается драматическим мотивом несостоявшейся встречи и внутренним противоречием Ови: она понимает, что не встретиться ей с Павылом, но по-прежнему верит и надеется на возвращение мужа. Ови сознательно выбирает для себя в качестве жизненного положения одиночество, которое автором подчеркнуто с помощью образа-символа одинокой березы. Этот образ, напрямую ассоциированный с образом смотрящей на дорогу в ожидании мужа женщины, дополняет мотив несостоявшейся встречи в кольцевом обрамлении рассказа. Как в начале рассказа («Ял мучаште м?ндыр корныш вуйым сакыше шкет куэ воктен тыгаяк шкет ?дырамашым ужам…» [1, с. 41] - «В конце деревни у одинокой березы, свесившей голову в сторону дальней дороги, вижу такую же одиноко стоящую женщину…»), так и в его конце («М?ндырчак, вуйым савен, куэ вашлие. Воктеныже - ?дырамаш» [1, с. 46] - «Уже издали, наклонив голову, встретила береза. Рядом с ней - береза»), он призван подчеркивать гордое одиночество героини, которое выше сиюминутных жизненных радостей, ее смирение с судьбой. Ови верит в силу своей любви: «К? кечеш когарген, й?реш н?рен шуалга, шалана, <…> й?ратымаш гына илышнам волгалтара» [1, с. 46] («Обожженный солнцем, размокший под дождем, камень рыхлеет, разваливается, <…> только любовь освещает нашу жизнь». Рассказ «Ови» - это поэтический гимн любви и верности.

Самым драматическим и психологически насыщенным является эпизод ночной встречи-разговора Ови с Павылом-дезертиром, случайно подслушанным героем-повествователем Мику. Ови, для которой честность выше всего, настаивает на возвращении Павыла на фронт, и даже сама готова заменить его на фронте (лишь бы смыть как можно быстрее грех своего мужа перед родом, потомками, народом, страной). И Павел ушел, а Ови упала на солому и горько заплакала. И утром внешне уже ничего не говорило об их встрече, только ее глаза были красные; а вечером береза, родственная душа, по-прежнему разделила ее чувства: «Кастене а?а мучаш гыч волышыла, тугак ял мучашсе куэ деран шогалын, м?ндыр корныш т?слен ш?лалтыш» [1, с. 47] («Вечером, спускаясь с поля, остановилась, как прежде, у березы, что в конце деревни, вздохнула, пристально взглянув на дальнюю дорогу»). Мику, искренне любивший и жалевший Ови, как и она, переживал и сохранил в тайне ночную встречу с Павылом.

Композиция и стилистика рассказа «Ови», таким образом, основаны на соединении психологического драматизма и аксиофилософского начала (при лирико-психологической стилевой доминанте). В нем значительная роль отведена описаниям, включенным в прямую и внутреннюю речь героя-повествователя Мику и выполняющим ценностно-концептуальную и психологическую функцию. Например, таковым является описание старинной марийской свадьбы (в данном рассказе - свадьбы Ови и Павла), с заветами-наставлениями и другими атрибутами этого традиционного семейного обряда. В нем заострены такие заветы, несущие в себе ценности семейной жизни (в единстве духовного и материального): полное единение мужа и жены («Мужырнат тичмаш тылзе гаяк лийже» [1, с. 42] - «Пусть будет наша пара похожей на полную луну»), радость («Т?няште ош кече н?лталтеш, самырык ешат тудынла волгалтше» [1, с. 42]- «Поднимается белое солнце, пусть так же сверкает молодая семья»), бытовые ценности («Шийвундо гай шийын, туто кинде й?р дене куанен илыза, - каче ден оръе? йол йымак окса йо?ген возын, вуй ?мбакышт шурно пырче велын» [1, с. 43] - «Живите, сверкая, как деньги, радуясь живительному для созревания хлеба дождю, - под ноги жениху и невесте упали деньги, на их голову посыпались зернышки»). военный рассказ аксиологический марийский

Лиризм повествованию придают прежде всего трогательные природные картины, представленные глазами и словами персонажей, например, Павыла: «Музыкчо лиям ыле гын, товатат ты семым возен налам ыле. Вет тиде - п?тынь мемнан илыш: сава й?кан кумда олык, лыжга Лаж в?д, кинде нур дене волгалтше канде кава» [1, с. 45] («Если бы был музыкантом, я обязательно записал бы эту мелодию. Ведь это - вся наша окружающая жизнь: широкий луг со звоном кос, тихая вода реки Лаж, голубое небо, осветленное хлебным полем»). Пример использования пейзажного описания для драматизации сюжетного действия в произведении - описание летней непогоды, которое рождает мотив неожиданного расставания Павыла и Ови (он уходит на войну): «Но кавам ту эрдене ала-к? пуйто п?рдыш. Ужава-шачет водын арамак огыл моткоч кычкырышт аман…» [1, с. 42] («В то утро небо как будто кто-то занавесил. Не зря, видимо, вечером так сильно квакали лягушки»). На пейзаж «проецируются мысли, переживания героев: сопоставление переживаний человека с картинами природы позволяет с большей полнотой и рельефностью выявить внутренние психологические процессы» [8, с. 20]. С непогодой связано усиление сюжетного драматизма, в том числе в его психологической составляющей: «Ялыш к?зышым - йырым-йыр ш?гарлаштыла ш?лык» [1, с. 42] («Поднялся в деревню - вокруг мрачно, как на кладбище»). Такие пейзажные детали, сопровождающие героев в момент их расставания, будут использоваться и в других событийных планах, например, сообщение о пропаже Павыла без вести предваряется фразой «Касвел могырым кават?р шемем оварен» [1, с. 43] («Горизонт с западной стороны почернел и распух»).

Аксиологическая концепция автора в рассказе «Ови» конструируется и из выражений героя-повествователя, персонажей, соотносимых с идеями народной педагогики, многие из них в виде пословиц, поговорок и народных примет представлены в их внутренней речи: добро («Поро е?ын ?мырж? к?чык» [1, с. 42] - «У доброго человека короткая жизнь»), труд и трудолюбие («Айдемын л?мж? паша дене чаплана» [1, с. 42] - «Имя человека славится его трудом»), смелость («Чолга ш?дырлан л?мымат сылным ойырат» [1, с. 42] - «Немеркнущей звезде и имя дают красивое») и др.

Таким образом, анализ лирико-драматического рассказа В. Александрова «Ови» позволяет сделать вывод о том, что все композиционные элементы произведения, «все событийные картины отличаются психологической напряженностью, нацеленностью на раскрытие нравственных основ характеров и утверждение нравственных ценностей. Все описания и характеристики, взволнованно-лирические по своему характеру, способствуют не только более полному раскрытию внутреннего мира героев, но и драматизации сюжета» [9, с. 38].

Значительное место в марийской литературе второй половины 1940-х - начала 1980-х годов занимают документально-биографические рассказы. Они написаны на основе документальных материалов, но авторы не «скатываются» на публицистику, они активно обогащают художественный арсенал литературы, в котором важнейшая роль принадлежит психологизму. Наряду с психологизмом, следует отметить в качестве стилевой доминанты рассказа сюжетность (динамику внешней и внутренней жизни персонажей), приоткрывающую ценностные идеи автора.

В рассказе Степанова М. (Макс Майна) «Мондалтдыме подвиг» («Бессмертный подвиг») [13], повествующем от первого лица о героическом подвиге и гибели партизанки Зои Космодемьянской, сопровождаемом фрагментами из других (поэтических) произведений автора, широко представлен документальный материал: исторические реалии, географические объекты, реальные эпизоды, подлинные имена, фамилии и довоенная биография партизан (Зоя Космодемьянская, Клава Милорадова, Вера Волошина, Лида Булгина, Павел Проворов), подполковника, допрашивавшего Зою после задержания (Людвиг Рюдерер 332-го пехотного полка 197-й фашистской дивизии), письма Зои маме и брату Шуре, рассказ старшего научного сотрудника музея деревни Петрищево - Сергея Александровича Шарова. В достоверном жизненном материале для автора интересна «реальная ситуация - человек на границе жизни и смерти, стремясь идти "внутрь факта", автор использует непривычный для национальной литературы художественный прием» [6, с. 14]. Обратившись к напряженно-острой ситуации, М. Майн исследует психологическое состояние своей героини и актуализирует ее нравственно-этические ценностные ее приоритеты: преданность Родине, духовная сила, долг перед людьми, который выше смерти. Такие же ценности (в разных содержательных вариациях, но везде через воспроизведение поведения и переживаний конкретного человека в сложной жизненной ситуации) провозглашаются и в документально-биографических рассказах В. Юксерна «Волгалтшаш лишан» («Перед рассветом»), «Иленыт кок йолташ» («Жили два товарища») и «Зина-Зинон», Т. Апатеевой «Л?ддым?» («Бесстрашный»), С. Вишневского «Ик олаште» («В одном городе») и «Гвардий рядовой», В. Сапаева «Танкист» и «Орудийын командирже» («Командир орудия»), П. Корнилова «Ларионыч», Е. Янгильдина «Юл воктене» («У Волги»), «Балтиец» и «Шо?го салтак» («Старый солдат»), С. Николаева «Курымаш чап тул» («Вечный огонь») и др. Они, в основном, «строятся на одном героическом факте, скрупулезно исследованном автором, раскрывают мотивы героического поступка солдата, представляют собой прекрасный образец психологической прозы, где человеческие судьбы раскрываются в драматических ситуациях» [14, с. 105]. Многие из них имеют автобиографическую стратегию. Так, в рассказе В. Юксерна «Перед рассветом» [15] таким реальным героическим фактом-эпизодом становится следующее: «В последние дни войны офицеру-журналисту Василию Столярову и его товарищам по приказу советского командования пришлось стать парламентерами на одном их самых сильных укреплений врага» [3, с. 8]. В основе событийной и психологической канвы произведения - безграничная любовь лейтенанта Аркадия Зубанова к Родине и народу, его самопожертвование ради победы. Автор не скрывает своего отношения к нему, местами обращаясь даже к открытой форме выражения своих ценностных ощущений и представлений: «Тыйын т?сет, поро ш?мет, Родинынам шокшын й?ратымет курымешлан чонешна кодеш…» [15, с. 29] («Твой облик, доброе сердце, горячая любовь к нашей Родине навечно останутся в наших сердцах…»).

Итак, актуализированная в жизни и литературе аксиологическая проблематика во второй половине 1940-х - начале 1980-х годов вызвала к жизни новые жанрово-стилевые тенденции в развитии марийского рассказа о Великой Отечественной войне; связанная с осмыслением трагических обстоятельств военной действительности, внутренней природы человека, психологической стороны жизни персонажей, наиболее яркое выражение она получила в таких жанровых подвидах марийского «военного» рассказа, как лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы, и в немалой степени способствовала формированию таких стилевых доминант марийской малой прозы, как психологизм, драматизм и философизация повествования.

Библиография

1. Александров В. Ови // Шыжымат куку мура: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Мар. кн. савыктыш, 1998. С. 41-46.

2. Васильев И. Шочмо элем, мый тыйым й?ратем // Куголык пеледыш: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола, 1956. С. 3-12.

3. Васинкин А. Эн т?нжц - айдеме п?рымаш // Юксерн В.С. Ойпого: ойырен налме произведений-влак / ончылмутым А.А. Васинкин возен. - Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1989. 496 с.

4. Гордеев Г. Тау, салтак! // Омса вес велне: повесть ден ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1990. С. 259-260.

5. Евсеева М. Омо // ?дыр йолташ-влакем: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1970. С. 52-56.

6. Зайцева Т.И., Максимова О.М. Публицистика удмуртского писателя-фронтовика М. Лямина // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2018. № 3(81). Ч. 1. C. 12-15.

7. Исина Н.У. Психологизм как стилевая доминанта прозы Д. Исабекова [Электр. ресурс] // Тюркский мир: история и современность: тезисы межд. тюркологического симпозиума. Астана: Казахстан, 2011. 113 с. URL: http://repository.enu.kz/bitstream/handle/123456789/3733/psihologizm-kak-stilevaya-dominanta.pdf (дата обращения: 21.06.2018).

8. Компанеец В.В. Художественный психологизм в советской литературе (1920-е годы). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. 113 с.

9. Кудрявцева Р.А. Марийский рассказ в контексте отечественной литературы 1950-х - начала 1980-х годов (стилевая и внутрижанровая дифференциация): моногр. очерк / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2010. 100 с.

10. Кудрявцева Р.А. Художественная деталь как прием психологизации повествования в марийском рассказе конца XX века (на примере рассказа Геннадия Алексеева «Жаркий день») // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 5 (143). С. 61-66.

11. Левина Н.Н. Психологизм как стилевая доминанта современной мордовской повести // Вестник Челябинского государственного университета. 2016. № 4 (386). Филологические науки. Вып. 100. С. 93-96.

12. Рябинина М.В. Марийская повесть второй половины ХХ века: поэтика психологизма): монография / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2016. 183 с.

13. Степанов М.С. (Макс Майн). Мондалтдыме подвиг // Т?жем йолташ: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1978. С. 63-73.

14. Шеянова С.В. Мордовский военный роман в культурно-литературном пространстве Поволжья и Приуралья. К вопросу генезиса и национальной самобытности // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2011. Вып. 4-2. С. 102-107.

15. Юксерн В. Волгалтшаш лишан // Волгалтшаш лишан: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1964. С. 5-30.

Размещено на Allbest.ru