Научный язык: реальность или желание корпорации? (К вопросу о лексико-стилистическом аспекте текстов современных гуманитарных исследований)

А ведь еще относительно недавно, в 60-х - 70-х ситуация была иной. Тогда своеобразным тестом на грамотность являлось, в частности, употребление глагола «положить», который, как известно, без предлога не употребляется. Тот, кто в приличной компании сказал бы «ложить», вместо «класть» - рисковал существенно подпортить свое реноме.

Вокруг неправомочного употребления пресловутого глагола драматургом Г. Полонским выстроен один из конфликтных узлов культового фильма 1968 г. «Доживем до понедельника» (реж. С. Ростоцкий, к/с им. М. Горького). Герой фильма учитель истории Илья Семенович Мельников (В. Тихонов) становится невольным свидетелем разговора в учительской двух молоденьких учительниц. Одна из них то и дело неправильно употребляет глагол, раз за разом произнося «ложит». Потомственный интеллигент И.С. Мельников не может выдерживать такого отношения к языку, да еще со стороны учительницы(!) и решается на гневную отповедь коллеге.

Словари, особенно ударений, несмотря на массовые тиражи и частое переиздание, раскупались как бестселлеры. Люди стремились к грамотности. Без нее не могло идти и речи об интеллигентности. Наконец, ее отсутствие могло повредить карьере.

Теперь даже дикторы, ведущие и корреспонденты федеральных телевизионных каналов вовсю «скрипят сердцем», «чешут на голове кол», сочувствуют куру, оттого, что он «попал во щи».

(Напомним тем, кто запамятовал, что в первоисточнике - народных крылатых выражениях - человек, «скрепя сердце», таким образом, готовит себя к серьезным испытаниям. Что упрямец будет пребывать в своем упрямстве, «хоть кол ему на голове теши». Ну, а глупый кур, прежде чем оказаться ингредиентом какого-либо кулинарного блюда, все-таки попадает «в ощип»).

В этой узкопрофессиональной среде, всегда отличавшейся высоким уровнем грамотности, в полной мере восторжествовала «народная», она же - «ложная», «вульгарная» этимология. (Как с сарказмом заметил филолог М. Эпштейн, ныне проживающий в г. Атланта (США) и преподающий в тамошнем университете: «Кажется, это единственная дисциплина, где слова “народный” и “ложный” употребляются как синонимы. Опять-таки, язык не дает солгать - даже своему привилегированному носителю, народу. В этом смысле скромная этимология подает прекрасный образец истории, социологии, политологии, этнологии и прочим гораздо более влиятельным дисциплинам, где часто “народное” автоматически отождествляется с “истинным”»).

А недавно в эфире популярной радиостанции далеко не юный ведущий выдал перл: «Заправил полный бак, и ехайсебе в удовольствие…».

Ну, вот и приехали…

Сделанный выше вывод о плачевном состоянии массового русского языка не есть только лишь субъективное наше мнение. С нами солидарны, например, лауреаты премии РАН им. М.М. Ковалевского авторы фундаментального социологического исследования «Москва. Россия. Русский мир». «Нельзя не заметить, что речь людей огрубела. Грамматическими ошибками и опечатками пестрят страницы, увы, многих печатных изданий, причем этим грешат не только средства массовой информации. Очень часто даже в книге (хотя такое издание и книгой-то нельзя назвать) на каждой странице встречаются не то что опечатки, а просто грубейшие грамматические ошибки. А некоторые полиграфисты, издатели позволяют себе выпускать такую продукцию.

Дикторы радио и телевидения зачастую говорят безграмотно или с использования сленга» [10, c. 39-40.].

Но почему в «застойные» и «тоталитарные» советские времена с массовой языковой культурой дело обстояло несравнимо лучше, чем в нынешние безраздельно либеральные? Недостаточно лишь показать социальное явление, которое мы определяем как активное самодеятельное противоборство со стороны городской советской интеллигенции 60-х гг. ХХ века лингвистическому - текстовому и вербальному - несоответствию норме, исходящему от другой части общества. Чтобы оставаться исследователями, мы обязаны указать побудительные мотивы энтузиастов такого рода противодействия.

Хотелось бы обнаружить благородный, по крайней мере, гуманитарный мотив подробного рода социальной активности. Например, противодействие вульгаризации общения как осознанной опасности для общей экологии культурной среды. Но так ли это было на самом деле? Вспомним, чем оказались для нашей страны 60-е, каковым сложился их фундаментальный социальный код.

В отечественном обществознании в наибольшей мере распространено мнение, что 60-е гг. XX в. для СССР явились периодом надежд и благих трансформаций общественно-политической системы. При этом отмечается, что система, несмотря на все усилия реформаторов, сохраняла рудименты сталинского тоталитаризма не только в своих идеологических догмах, но и в кадровом составе всех уровней управления и даже в кадровом резерве. Отсюда главной задачей общества декларировалась борьба с этими «пережитками» во имя окончательного торжества «правильного» (марксистко-ленинского) социализма.

Лишь по прошествии более полувека, в постсоветской России появляются исследования, в которых в качестве основополагающих характеристик интересующего нас периода советского бытования обозначены кризисные явления куда как более сложного порядка. Например, «<…> кризис мировоззренческой матрицы советского проекта в 60-80-е годы XX века и производный от него кризис когнитивной основы советской идеологической практики и советского обществоведения» [12, c. 16.].

Именно 60-е гг. характеризуются рядом обществоведов как временной рубеж последнего всплеска урбанизации в СССР, начало которому положила ускоренная индустриализация 30-х гг. Другими словами, в 60-е - 70-е гг. в уже достаточно устоявшееся городское население влились новые миллионы вчерашних селян. Тот самый контингент, который, по мысли С.Г. Кара-Мурзы, и сформировал «мировоззренческую матрицу советского проекта». И если советская система к тому времени обеспечивала всему населению страны фактически равный доступ к образованию, и новый мигрант при необходимости мог предъявить такие же по юридической значимости, как у потомственного горожанина «корочки» аттестата зрелости, свидетельства выпускника техникума и даже диплом вуза, то в отношении культуры потомственный горожанин и переселенец из крестьянской среды отличались весьма существенно. В том числе (а, может быть - в первую очередь!) уровнем речевой и письменной культуры.

В сложившейся обстановке, чаще всего уступая остро «заточенным» на достижение социального успеха «новым» горожанам-мигрантам в карьере и, следовательно, в обладании социальными благами и преференциями, «старые» горожане пытались взять реванш в индивидуальном и клановом культурном соревновании. В иные, устойчивые в отношении миграции времена, усвоенный горожанином уровень культуры служил ему, прежде всего, комплексом базовых элементов общественного бытования. В ситуации же повышенной миграционной активности по вектору «деревня - город», этот базовый комплекс становился как бы дополнительной метой, эмблемой потомственного горожанина, решившегося на пассивное противостояние «понаехавшим», своеобразным корпоративным паролевым отзывом по принципу «свой - чужой».

«Чужим» новый горожанин - носитель, по С. Кара-Мурзе - «мировоззренческой матрицы советского проекта» - становился местному обывателю, в особенности - интеллигенту. Тем, кто, как правило, уже были заражены антисоветскими, антисоциалистическими настроениями, случалось даже - диссидентской идеологией.

«Своим», т.е. человеком советского, социалистического мировоззрения, мигрант оставался для многочисленных кадровиков и их начальников, которые были способны, по крайней мере, на начальной ступени трудовой деятельности, помочь карьере достойного этой помощи работника. Помочь, понятно, не бескорыстно, а за лояльность и сотрудничество.

Отмеченное нами социальное явление, на фиксацию которого отечественной политологии в купе с социологией потребовались десятилетия, социальная литература уловила и отразила прямо в разгаре процесса. В подтверждение сошлемся на опубликованный в «Новом мире» за 1968 год рассказ Анатолия Ткаченко «Новоселье». Вчерашний селянин Иннокентий Симаков отмечает новоселье в кооперативной городской квартире, где собралась сельская родня и начальник Григорий Григорьевич - перетащивший Симакова в город и устроивший экспедитором в своей стройконторе. На следующее утро, извиняясь перед соседом-интеллигентом за шумную разгульную ночь, Симаков обещает ему, себе и косвенно - всему своему бытующему и будущему роду: «Буду рвать с прошлым. Григорий Григорьевич, мой шеф, часто говорит мне: “Ты, Иннокентий, интеллигент в первом поколении, тебе за всех предков культуры надо набираться”. Я справлюсь, даю слово» [33, с. 73-87.].

Таковы, по-нашему мнению, культурологические и социально-политические аспекты еще одного типа неклассового противостояния в советском обществе. Снова противостояние, еще одно противостояние…

В 2010 году Московским институтом социально-культурных программ проведено социологическое исследование «Русский язык и культура» [28, c. 398-413]. На вопрос: «Чем для Вас является русский язык?» подавляющее большинство опрошенных (83,6%) ответили: «средством общения». Для 44,3% репредициентов русский язык - это язык образования и развития личности. 12,6% назвали русский язык связующим звеном межкультурной коммуникации, 37,8% - языком художественной литературы, 19,4% - средством обеспечения доступа к информации, 27% - основой национального самосознания.

Вопрос: «Какие из качеств русского языка являются для Вас наиболее ценными?» дал следующие ответы. 84,7% москвичей отмечают богатство словарного запаса, 18,6% - благозвучие, точным в определениях считают русский язык 26,2%, одухотворенным - 20,9%, способным к обновлению - 19,2%. Лишь 2,1% затруднились с ответом.

Что ж, вполне зрелые, глубоко продуманные ответы, оставляющие впечатление, что для, по крайней мере, значительной части русского и русскоязычного населения русский язык по-прежнему остается не просто средством коммуникации, но и сакральным явлением, неразрывно связанным с основными понятиями национальной нравственности и морали, естественной скрепой, соединяющей население в народ.

Такое ощущение порождает благую надежду на долгое и плодотворное бытование родного языка. Надежда же, как известно, не только юношей питает, но и умирает последней…

Можно и далее приводить примеры сомнительной лексики и стилистики, которых, увы, немало в языке современной гуманитарной науки. В данной статье автор ограничился наиболее характерными образчиками, в которых, к тому же, отчетливо проявляется уже проясненная выше «лингвистическая поливалентность». Это означает, что не все аспекты проблеме являются следствием недостаточной языковой и стилистической культуры тех или иных индивидов; случается, сам язык не в состоянии предоставить научному сообществу в необходимой мере развитый линвистический инструментарий.

Сложность задачи, тем не менее, не может оправдать упрощенчества в попытках её решения. «Бронебойный» аргумент ученого, что его статья понятна читателю, не может оправдать практики небрежного, приблизительного письма. Истинный ученый так много тратит интеллектуальной, да и просто физиологической энергии, чтобы сделать открытие, к которому шел, случается, многие годы. Ей Богу стоит приложить еще некоторую толику усилий, чтобы конечный результат - научный текст - выглядел пристойно и с точки зрения лексико-стилистического оформления.

Библиография

литературный социальный реальность дивергенция

1. Барт Р. Гул языка // Р. Барт Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.

2. Белинский В.Г. Сто русских литераторов // В.Г. Белинский. Собр. соч. в IX т. Т. IV. М., 1979.

3. Брехт Б. Театр // Б. Брехт. Собр. соч. в т., т. М., 1965.

4. Бурдьё П. Начала. М., 1994.

5. Голубицкий Ю. Социология и литературный процесс. Физиологический очерк (1830-1840 гг.) как предтеча русских социологий. М., 2010.

6. Голубицкий Ю. Литературный генезис русской социологии: роль физиологического очерка в становлении социологического знания. М., 2011.

7. Добролюбов Н.А. Собр. соч. в IX т. Т. II.

8. Знание: собственность и власть. Хрестоматия / Науч. ред. ак. РАН В.А. Садовничий. М., "2010.

9. Иванов В.Д. Виртуализация обзества. СПб., 2000.

10. Иванов В.Н., Левашов Н.К., Сергеев В.К. Русский язык и культура // Москва. Россия. Русский мир. М., 2012.

11. Ильин В.В. К вопросу о критериях научности знания // Вопросы философии. 1986, № 11.

12. Кара - Мурза С.Г. Кризисное обществоведение. М., 2011.

13. Кравченко А.И. Социология мнений и мнение о социологии // СОЦИС, 1992, № 3.

14. Кукушкина Е.И. Русская социология XIX - начала XX века. М., 1993.

15. Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей // Ученые записки Мос. гос. деп. института им. В.И. Ленина № 307. М., 1968.

16. Лосев А.Ф. Знак, симвоол, миф. М., 1982.

17. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафорические размышления о сознании, символике и языке. М., 2011.

18. Мартынов В. Время Алисы. М., 2910.

19. Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М., 1957.

20. Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. в X т. Т. I. СПб., 1909.

21. Осипов Г.В. Измерение социальной реальности (показатели и индикаторы). М., 2011.

22. Плватон. Сочинения. Т. I. М., 1968.

23. Плеханов Г.В. Избр. философ. произведения. Т. V. М., 1958.

24. Полвека борьбы и свершений. Материалы Пленарного заседания Всероссийского социол. конгресса, 21 октября 2008 г. / Под ред. ак. РАН Г.В. Осипова и член-корр. РАН М.К. Горшкова. М., 2010.

25. Попова С.М., Шахрай С.М., Яник А.А. Измерение прогресса. М., 2010.

26. Пустовалов П.С. Стилистическое использование сложных предложений // Лит. учёба. 2009, № 4.

27. Рассел Бертран. Проблемы философии. Новосибирск. 2001.

28. Русский язык и культура (М., 2009. N=682) Линейные распределения (в от числа опрошенных) / Рук. исследования: член-корр РАН Иванов В.Н., д. социол. н. Сергеев В.К. // Иванов В.Н., Левашов Н.К., Сергеев В.К. Русский язык и культура // Москва. Россия. Русский мир. М., 2012.

29. Сапов В.В. В начале "длинного пути" // Сорокин П.А. Преступление и кара, подвиг и награда. М., 2006.

30. Сиповский В. Этапы русской мысли. Пг., 1924.

31. Сиповский В. О сущности литературного влияния // Архив В.В. Сиповского. РО ИРЛИ РАН Ф. 279. № 68. Лист 9.

32. Тельман И. Михаил Суслов и его мокроступы // "Секрет" - velelens. livejournal. com.

33. Ткаченко А. Новоселье // Новый мир. 1968, № 4.

34. Тургенев С.И. Отцы и дети. Минск. 1976.

35. Эпштейн М. Знак пробела // М. Эпштейн. О будущем гуманитарных наук. М., 2004.

36. Эпштейн М. Русский язык в свете творческой филологии // Знамя. 2006, № 1.

37. Эпштейн М. Двукультурие и свобода // Амероссия. М., 2007.

38. Эпштейн С. Ученые приказчики капитала // Новый мир. 1965, № 6.

39. Baudrillard J. In the shadow of the silent majorities or The end of the social and other es-says. New York: Seabury, 1983.

40. Lyotard J.-F. The Postmodern Condition. Manchester, 1984.

Размещено на Allbest.ru