Особенности мифопоэтического пространства и времени в литературных произведениях о Третьем рейхе в контексте Второй мировой войны

Размещено на http://www.allbest.ru/

ОСОБЕННОСТИ МИФОПОЭТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ В ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ О ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ В КОНТЕКСТЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Художественная литература о войне и, в частности, Второй мировой войне как наиболее масштабном вооруженном конфликте в истории человечества является одновременно и мифогенной, и мифосодержащей. Н. Ищенко, выделяя основные способы мифологизации войны, указывает на возможность создания военной мифологии как «снизу» (солдатский фольклор), так и «сверху» (официальная идеология, журналистские клише, литература, кинематограф и т.п.), отдельно отмечая в качестве условия создания живого мифа потребность в нем общества и чувствительность автора, объединяющего этическую ценность события с эстетической ценностью произведения [1, с. 36-37]. Различными являются и средства вербальной кодировки исторического материала, в числе которых особого внимания заслуживает обращение к традиционной мифосимволике как источнику смыслового наполнения литературного произведения через актуализацию универсальных архетипических комплексов [1] и структуре архаического мифа как актуальной модели текстопорождения и приему композиции.

Данная статья посвящена раскрытию особенностей функционирования мифопоэтического хронотопа в литературных произведениях о Третьем рейхе, связанных тематически с периодом Второй мировой войны. Повышенный общественный интерес к немецкой стороне конфликта подтверждается как наличием обширной аудитории, нацеленной на ознакомление с художественными произведениями о личностях и событиях в рейхе, так и числом научных исследований, посвященных всему многообразию аспектов существования национал-социалистской Германии. Следует отметить, что именно немецкая сторона конфликта подверглась наибольшей мифологизации в общекультурном контексте, чему в немалой степени способствовало непосредственное обращение национал-социалистских деятелей к мифу в целях создания идеологии и последующего закрепления мировоззренческих констант. Материалом для статьи послужили: документальный роман чехословацких журналистов Душана Гамшика и Иржи Пражака «Бомба для Гейдриха» (1963); романы Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны» (1969) и «Альтернатива» (1974); роман Николая Вирты «Кольцо Луизы» (1971); документальный роман Овидия Горчакова «От Арденн до Берлина» (1988); трилогия Елены Съяновой «Плачь, Маргарита» (2002), «Гнездо орла» (2004) и «Каждому свое» (2004). Выбор произведений, принадлежащих к популярной («массовой») литературе, связан с их типологическими особенностями, предполагающими высокую степень мифопоэтичности и более точную, свободную от крайностей субъективного мифотворчества, передачу ключевых констант текущей идеологической парадигмы.

Мифопоэтическое пространство в литературных произведениях о Второй мировой наделено особенностями, продиктованными объектом изображения. Война как явление, обладающее свойствами хаотичного и, следовательно, противоположное упорядоченности, требует осуществления членения пространства, в том числе по оппозиционному признаку: традиционное противопоставление освоенного и неосвоенного пространства, характерное для космогонических мифов, может принимать форму оппозиции «завоеванные - незавоеванные земли», когда освоение новых областей, предполагающее познание, «канонизацию» топографического материала, проходит в рамках квеста (сакрального путешествия), конечной целью которого является победа как движение к определенной точке, выступающей аналогом сакрального центра в архаической мифологии, а промежуточной целью - завоевание, «присвоение» чужих земель, либо освобождение собственных территорий от врага (ср.: национал- социалистские идеологемы «Lebensraum» («Жизненное пространство»), «Drang nach Osten» («Натиск на Восток») и советский лозунг «На Берлин!»).

Зависимость способов членения и осмысления пространства от особенностей советской идеологической системы и ее ценностных установок иллюстрирует документальный роман «Бомба для Гейдриха» [2], повествующий о покушении на жизнь Рейнхарда Гейдриха, начальника Главного управления имперской безопасности и рейхспротектора Богемии и Моравии, которое было предпринято силами чешского сопротивления в 1942 г. Мифологический дуализм в восприятии определенных областей как «своих» и «чужих» (благоприятных и неблагоприятных) находит отражение в советской мифологеме «заграница», предполагающей четкое этическое разделение Востока и Запада: последний наделяется негативными коннотациями, которым способствует и другой немаловажный признак - принадлежность персонажей к определенному классу общества.

К тому же Моравец [начальник военной разведки чехословацкого министерства национальной обороны, находящегося в Лондоне] располагал значительными финансовыми средствами разведывательного фонда, которые он разместил еще до крушения республики в нескольких заграничных банках. Например, только в Париже он имел вклад в полмиллиона швейцарских франков.

Горстка иностранных [западных] корреспондентов, аккредитованных в Берлине, отнюдь не торопилась к телефонам и телетайпам. <...> Не приступали корреспонденты и к описанию сегодняшней траурной церемонии, - ведь куда лучше дождаться официального коммюнике, пару слов добавить, пару вычеркнуть, изменить в одном-другом месте стиль - и готово [2].

Действия персонажей, осуществляющих членение пространства, подаются с помощью вербального инструментария, характерного для советской идеологии, - к примеру, в терминах дискурса колониализма как источника смысловых параллелей с захватническими устремлениями национал-социалистской Германии:

С октября 1939 г. мать польских рек была переименована в Вейхзель, а вся польская земля - в генерал-губернаторство, хотя это и звучит не совсем по-немецки. Немецкое название побежденной Польши почерпнуто из французского словаря, а его содержание - из французской колониальной политики.

В эту ночь долго совещались о том, какое название подобрать для чешской земли, чтобы оно как можно точнее обозначало будущее подчиненное положение этой страны по отношению к третьему рейху. Гитлера тогда заинтересовало предложенное Риббентропом французское название «протекторат». <...> И вот утром 16 марта он [Гитлер] подписал в Градчанах декрет об образовании «протектората Чехии и Моравии», который в большинстве пунктов просто копировал французский колониальный договор [2].

Смыслопорождающий аспект мифопоэтического пространства сохраняется и в тех случаях, когда структура самого пространства используется для описания и оценки явлений, не имеющих прямых топографических соответствий. В романе «Бомба для Гейдриха» при сопоставлении Гейдриха и лидера коммунистического сопротивления используются различные типы этически маркированных оппозиций, связанных с символикой верха-низа: Гейдрих как находящийся на «вершине» социальной иерархии противопоставляется лидеру сопротивления как представителю общественных «низов».

На расстоянии ружейного выстрела от окна протектора Гейдриха в пустынном Ледебургском парке во мраке стоит человек, о котором Гейдрих не знает ничего. <... >

Человек в Граде - шеф стотысячного полицейского аппарата.

Человек, который стоит там, внизу, - один из руководителей стотысячной армии бойцов Сопротивления [2].

Для романа в целом характерно нетрадиционное использование «низа» в качестве символа положительного, народного: описание «более высокого, чем остальные» кресла Гитлера предполагает негативные ассоциации («возвышение» над собеседником), а попытка предателя чешских партизан, Карела Чурды, укрыться от полиции на чердаке дома его матери противопоставляется местонахождению самих партизан, нашедших тайное убежище в подвале храма. Более традиционная для архаических мифосистем оппозиция «свет божий - подземный лабиринт» присутствует в случае гитлеровского бункера: 13 часов 15 минут по имперскому времени - это время обеда фюрера, когда на свет божий выходят высокопоставленные обитатели подземного лабиринта [2].

Другим примером использования традиционных мифологем для организации мифопоэтического пространства выступает мифологема моста в романе Ю. Семенова «Альтернатива» [3]: мост как место встречи Штирлица со связными отражает диалектику перехода, функционируя в качестве связующего звена между «своими» и «немцами» [3, с. 242-245].

Одним из ключевых компонентов мифопоэтического пространства в литературных произведениях и фильмах, посвященных последним годам существования Третьего рейха, является бункер Гитлера, как правило, берлинский. Мифологема бункера - комплексное образование, обладающее высоким потенциалом концентрации и упорядочения сопряженных смыслов. Сакрально-демонический аспект присутствия в бункере вождей немецкой нации, его местоположение под землей, камерность и защищенность от воздействий из внешнего мира, - эти и другие особенности мифологемы предоставляют широкие возможности для актуализации традиционной мифологии. Примером данного процесса может служить использование эсхатологических мотивов в романе Е. Съяновой «Каждому свое» [4]: метафорическое сопоставление бункера с «могилой» сопровождается контекстными импликациями схождения в подземный мир (царство мертвых), тем самым предвещая скорую гибель рейха.

Зато на втором, нижнем «этаже» [бункера] было тихо и надежно, как в могиле. Здесь [Роберт] Лей и проспал мертвым сном остаток дня и всю ночь на 20 апреля... [4, с. 14].

Другой метафорой, применимой к бункеру, является лабиринт [2], функционирующий в качестве контекстуальной схемы мифопоэтического пространства. Подобной схемой может выступать и географическая карта, отражающая свойственное традиционной мифологии тождество части целого с самим целым, а именно: знака-символа и стоящего за ним концепта. Карта Европы, представленная в романе «Альтернатива» [3, с. 9], несет идеологическую нагрузку, так как изображенные на ней Англия и СССР не могут оспорить доминирование гитлеровской части Европы: Англия показана «жалостно и одиноко», СССР - «белым, бездорожным пространством». Немецкое восприятие изолированности, беспомощности Англии и непознанности, нецивилизованности СССР фиксируется изобразительными средствами, привнося компонент мифопоэтики в топографию.

Мифопоэтическое время в литературных произведениях о Второй мировой войне отличается такими чертами, как цикличность и провиденциальность. Антропоцентрическое восприятие истории, представление о смысловой наполненности и конечности исторического процесса находят отражение в актуализации и сакрализации событий прошлого, в том числе национального: в советском мифопоэтическом дискурсе, к примеру, нередко проводятся параллели между Гитлером и Наполеоном на основании масштабности захватнических планов, постулируемого полководческого гения (в случае Гитлера обычно мнимого) и исторических поражений наполеоновских армий, предрекающих военным силам Третьего рейха подобную судьбу. В документальном романе О. Горчакова «От Арденн до Берлина» [5] содержится несколько упоминаний о Наполеоне как объекте для сравнений:...[генерал-лейтенант Кортни] Ходжес был тихоней-скромником, не изображал из себя Наполеона или Вашингтона, не пыжился, не орал, не ругался, а воевал вполне прилично, хотя провалил экзамены на первом курсе военной академии Вест-Пойнта.

Вот она, интуиция гения [Гитлера], заткнувшего за пояс Наполеона! [5].

Традиция сопоставления Гитлера и Наполеона отражена и в современных литературных произведениях о Третьем рейхе, к числу которых принадлежит роман «Каждому свое»:

...Гитлер все продолжал улыбаться:

- Я неделю назад знал, что еще увижу вас. И вот - жму вашу руку! Как бы там ни было, а до пятого мая надеюсь дожить. Это день смерти Наполеона. Знаете, европейцы ведь так его и не поняли. Как не поняли они и меня [4, с. 71].

Сознательная имитация Наполеона Гитлером, вплоть до отсутствия у вождя немецкой нации большого количества наград, приобретает черты сакрального поклонения предкам для обретения необходимого качества (гений полководца) или достижения искомой цели (власть над Европой и миром). В то же время Гитлер ставит себя выше Наполеона [5], что нарушает временное тождество и угрожает военной катастрофой ввиду переоценки своих сил.

Новому критическому осмыслению установки национал-социалистской идеологии на воссоздание «культа предков» способствуют мотивы «реинкарнации», переселения душ, используемые в общем культурном контексте Второй мировой войны. Жанровая парадигма послевоенного времени, для которой характерно наличие произведений с элементами фантастического, позволяет превзойти двойственность метафоры и добиться ее «овеществления»: в качестве примера можно привести сюжет популярной компьютерной игры «Return to Castle Wolfenstein» (2001) [6], согласно которому рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер «организовывает» физическое перевоплощение короля Генриха I. Связь фигуры Гиммлера с оккультизмом, магией и ритуалами, культивируемая «массовой» литературой, кинематографом и телепрограммами, также имеет временной аспект, раскрытый в романе Е. Съяновой «Гнездо орла» путем условного помещения рейхсфюрера в эпоху Средневековья [7, с. 70-72]: историческое прошлое при этом наделяется сакральным характером, соприсутствуя в настоящем времени и взаимодействуя с ним.

...Этой ночью, прохаживаясь по галереям замка Шуленбургов, Гиммлер наслаждался самою атмосферой, царящей под его сводами: запахом сырого камня, дуновениями каких- то ветров, загадочными звуками, точно вырывающимися порою из-под каменных плит... Если бы вышло сейчас ему навстречу привидение, Генрих, пожалуй, озаботился бы лишь тем, как бы его не напугать.

Он запретил охране следовать за собою. Он был один и ощущал себя медиумом, призванным соединить ушедший мир былого величия с рождающимся миром будущего величия СС [7, с. 72].

Мифологическое представление о цикличности времени находит отражение как в фактическом обращении к прошлому, так и в попытках моделирования будущих событий. В романе «Бомба для Гейдриха» постулируется предопределенность покушения на Гейдриха в связи с его собственным декретом, одобрявшим проведение жестоких репрессивных мер и принятым им сразу же по прибытии в Прагу:

Мог ли он [Гейдрих] предчувствовать тогда, что второй раз декрет этот будет применен после покушения на него самого? [2].

«Овеществление» вербального в романе также наблюдается в случае имплицитной игры слов: начало войны с ошибочного указания Гитлером времени «нападения» поляков на немцев проецируется на ее конец - «ошибку», поражение Германии. Сюда же можно отнести и провиденциальный характер последних слов осужденных немцами чехов («Да здравствует лучшая Германия!» [2]), также увязанных с будущим окончанием Второй мировой. Роман Е. Съяновой «Плачь, Маргарита», первый из трилогии, посвященной исторической судьбе Третьего рейха, содержит имплицитные указания на парадигматический характер немецкой истории в целом:

...но вот бедная наша Германия, похоже, из века в век переживает одно и то же [8, с. 104].

Сами немцы, апеллируя к возможности переломить ход войны, используют отсылки к сакрализованным событиям недавнего прошлого, в частности к речи Гитлера, провозглашенной в феврале 1945 г., которая художественно отображена в романе Ю. Семенова «Семнадцать мгновений весны».

Мы сейчас стоим на границах августа 1938 года. <...> Наша ненависть страшна, а воля к победе неизмерима. Так я спрашиваю вас: неужели мы не выиграем мир путем войны? [9, с. 24].

Мотивы детерминизма в отношении событий будущего связаны и с упоминанием «пророческой» надписи на ошейнике Блонди в романе Н. Вирты «Кольцо Луизы» («Оставь меня всегда при себе...»): после смерти Гитлера его тело было сожжено в той же воронке, где находился труп его любимой овчарки [10, с. 252]. Подобное манипулирование временем [2; 7-10], предполагающее актуализацию предшествующих событий и достижений, направлено на построение единой картины исторической действительности.

Таким образом, мифопоэтическое пространство и мифопоэтическое время в произведениях о Третьем рейхе в контексте Второй мировой войны служат цели воссоздания единства и универсальности традиционной мифологии путем ее структурно-семантической реконструкции. К числу наиболее распространенных приемов организации мифосодержащего литературного текста в аспекте хронотопа относятся мотивы космогонии и эсхатологии, обращение к сакрализованному национальному прошлому, использование исторических параллелей в рамках актуализации ритуалистического комплекса вечного повторения. Мифопоэтическое пространство в рассмотренных произведениях строится по принципу бинарных оппозиций, тем самым отражая антагонистический характер войны как таковой. Мифопоэтическое время обладает свойствами цикличности и провиденциальности, сообщая парадигматичность историческим событиям. Структура мифопоэтического пространства и времени также может транспонироваться на явления, непосредственно не связанные с хронотопом.

третий рейх литературный мифопоэтический

ЛИТЕРАТУРА

1. Ищенко Н. А. Перо сильнее, чем клинок. Мифология Крымской войны 1853-1856 годов в литературе Великобритании второй половины XIX века / Н. А. Ищенко. - Симферополь: Симферопольская городская типография, 2007. - 324 с.

2. Гамшик Д. Бомба для Гейдриха / Д. Гамшик, И. Пражак. - [Электронный ресурс]. - М.: Политиздат, 1965. - Режим доступа: http://www.e-reading.link/book.php?book= 1007095.

3. Семенов Ю. С. Альтернатива // Соч.: в 8 т. / Ю.С. Семенов. - М.: МШК МАДПР; ДЭМ, 1991. - Т. 2: Политические хроники [1941]. - С. 5-484.

4. Съянова Е. Каждому свое / Е. Съянова. - М.: ОЛМА-ПРЕСС ; Звездный мир, 2004. - 472 с.

5. Горчаков О. А. От Арденн до Берлина / О. А. Горчаков. - [Электронный ресурс]. - М.: Советский писатель, 1988. - Режим доступа:

http://militera.lib.ru/prose/russian/gorchakov_oa3/index.html.

6. Return to Castle Wolfenstein (Video Game, 2001). - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.imdb.com/title/tt0289421.

7. Съянова Е. Гнездо орла / Е. Съянова. - М.: ОЛМА-ПРЕСС ; Звездный мир, 2004. - 474 с.

8. Съянова Е. Плачь, Маргарита / Е. Съянова. - М.: ОЛМА-ПРЕСС ; Звездный мир, 2004. - 576 с.

9. Семенов Ю. С. Семнадцать мгновений весны / Ю.С. Семенов. - М.: АСТ ; Олимп, 2008. - 284 с.

10. Вирта Н. Е. Кольцо Луизы: Повести // Кольцо Луизы; Катастрофа: Повести / Н. Е. Вирта. - М.: Вече, 2008. - 480 с.

Размещено на Allbest.ru