Оскар Уайльд в литературной критике К. Чуковского

Размещено на http://www.allbest.ru/

Омская гуманитарная академия

ОСКАР УАЙЛЬД В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ К. ЧУКОВСКОГО

И.Ю. Ерофеев

Аннотация

оскар уайльд чуковский критика

В статье рассматриваются критика К. Чуковского, посвященная разбору произведений О. Уайльда, роль Чуковского в деле популяризации Уайльда среди русских читателей. На примере переиздававшегося в разных вариантах эссе «Оскар Уайльд» прослеживается эволюция критического взгляда.

Ключевые слова: К. Чуковский, О. Уайльд, литературная критика, история литературы, принципы критики.

Annotation

I.Yu. Erofeyev, post-graduate student

Omsk Academy of the Humanities

OSCAR WILDE IN THE LITERARY CRITICISM OF K. CHUKOVSKY

The article considers the criticism of K. Chukovsky to O. Wilde, the role of Chukovsky in popularization of Wilde among Russian readers. Evolution of Chukovsky'scritical look is traced on the example of his essay "Oscar Wilde" which was republished in various versions.

Keywords: K.Chukovsky, O. Wilde, literary criticism, history of literature, principles of criticism.

Основная часть

В литературных штудиях К.И. Чуковского - одного из самых острых критиков XX в. - Уайльд занимает особое место: он был его спутником на протяжении более чем пятидесяти лет. И хотя Чуковский не был поклонником Уайльда, как Бальмонт, Ликиардопуло, Брюсов (эстетство Уайльда скорее отталкивало молодого Чуковского), можно говорить о влиянии Уайльда на процесс становления Чуковского как критика. «Я нисколько не жалею, что взялся за Уайльда: мне нужно было для моего образования пройти сквозь этого писателя; я многому у него научился, а его стиль, его парадоксы, его блестящая манера, надеюсь, окажут на меня новое влияние», - признается Чуковский в письме 1912 г. [1, с. 236].

Ознакомление Чуковского с творчеством Уайльда начинается в Лондоне в 1903 г. Будучи командирован в Англию в качестве собственного корреспондента газеты «Одесские новости», Чуковский находит время для чтения публикаций, посвященных писателю, просматривает постановки его пьес в лондонских театрах. В присылаемых в редакцию статьях он проницательно угадывает в талантливом приверженце эстетического движения будущего кумира российской публики, которую к ознакомлению с творчеством английского пиателя можно считать готовой: «Блестящий философ, великолепный стилист, по силе и яркости своих произведений - достойный соперник Ницше, имеющий перед ним даже преимущество классической законченности... Его «Упадок лжи» - удивительное предвосхищение горьковского «Дна». Его эстетические вкусы, красочная яркая манера имеет свои отзвуки в творчестве нашего Леонида Андреева. И, наконец, мягкая элегичность тона, общая нежность колорита - все это сближает его с чеховщиной» [2, с. 104]. Рецензируя постановку уайльдовской комедии «Как важно быть серьезным» (в отзыве «Необходимость быть Эрнестом»), Чуковский видит в пьесе в первую очередь протест против косности общества, выраженный не политическим памфлетом, а созданием художественного таланта. Здесь же находим еще одну мысль, которую Чуковский позже будет развивать в других своих статьях об Уайльде: «Жизнь манила его как теорема, а не картина... Уайльду не хватало души, не хватало крика, не хватало страдания» [3, с. 104]. По возвращении в Россию Чуковский развернул лекционную деятельность, в которой среди прочих тем уделял внимание и теме творчества и личности Уайльда. Лекции проходили в Москве, Киеве, Витебске и других городах. Существует гипотеза, что Чуковскому принадлежит первый перевод «Баллады Редингской тюрьмы».^1.

В 1911 г. в «Ниве» публикуется этюд «Оскар Уайльд». Созданный по мотивам лекционных материалов и лондонских корреспонденций текст, в свою очередь, ляжет в основу всех дальнейших публикаций Чуковского об Уайльде. Несколько преобразившись, этот очерк войдет в оба издания собрания сочинений Уайльда под редакцией Чуковского (1912 и 1914 гг.), а также в книгу Чуковского «Лица и маски» (1914). Эта же статья, обрамленная преамбулой «От автора» и послесловием, выйдет отдельным изданием в виде брошюры «Оскар Уайльд» (1922), появится в сборнике «Люди и книги» (1960) и, наконец, войдет в третий том собрания сочинений самого Чуковского (1966). Первый вариант этюда выдержан в характерном для него, профессионального газетчика и фельетониста, стиле. Это один из первых литературных «портретов без прикрас» (жанр, ставший излюбленной литературной формой для Чуковского-критика) - живой, красочный, местами непочтительный, местами проникновенный. В обычном своем стремлении к беспристрастности Чуковский пытается дать трезвую оценку модному в России писателю. Он не ставит под сомнение талант Уайльда, но упрекает его, как ни странно, в том, что сам писатель назвал самым страшным грехом - в поверхностности. Ключевой эпитет в характеристике писателя - «салонный». Критик старательно выявляет свойственную Уайльду склонность к позерству, которая, по мнению Чуковского, говорит о неискренности, несерьезности, об отсутствии глубины письма. Знаменитую афористичность и парадоксальность Уайльда Чуковский трактует как механически вывернутую наизнанку банальность, «которая остается банальностью, но производит впечатление парадокса» [5, с. 389].

Позволим себе не согласиться с критиком. На наш взгляд, даже самые «простые» «механические» парадоксы Уайльда, кажется, рассчитанные на комический эффект, «перевернутые банальности» не только «производят впечатление», но и имеют ценное подспудное свойство выявлять «антиномичность нашего рассудка, условность и относительность наших понятий, ненадежность нашего знания» [8, с. 481]. Далее читаем: «Замечательно, что не только в шутливых комедиях, а в самых серьезных вещах Уайльд проявляет те же приемы мышления. Даже когда он скорбит, он изливает свою скорбь в парадоксах» [5, с. 391]. В «De Profundis», произведении, в котором принято видеть переломный поворотный момент в творческом пути Уайльда, перерождение писателя², Чуковский видит продолжение позы. Искусственность красоты, по его мнению, девальвирует ее до уровня «красивости», чрезмерная литературность исповеди превращает ее в эстрадную декламацию.

Чуковский как бы лишает Уайльда собственного языка, язык уайльдовской прозы помещает в контекст языка реалистического искусства. Представляется важным различать эти культурные коды, как, например, культурные коды разных эпох. Никому не придет в голову обвинять в неискренности человека, который покончил жизнь самоубийством, оставив в предсмертной записке цитату из «Вертера». Невозможно обвинять в неискренности всех женщин, которые в XIX в. падали в обморок. Экзальтация поведения, как и насыщенная литературность языка, не всегда означает отсутствие искренности. По замечанию Ю.М. Лотмана «каждое время (для нас - и каждое направление в искусстве. - И.Е.) имеет свой язык выражения чувств. Язык этот в равной мере может быть использован для выражения и правды, и лжи» [9, 115]. Чуковский же словно берет за основу утверждение «обмороков у честных людей не бывает»: «Это была бы великая книга, мировое откровение для всего человечества, если бы в ней оказалась хоть одна нетеатральная фраза, нашелся хоть один не-эффектный жест! Каждая ее строчка есть чудо искусства, но - искусства ораторского» [5, с. 411].

Предать изящность своего языка, заговорить на другом для Уайльда означало бы согласиться с Чуковским, признать за прежним своим искусством лишь позу, рассчитанную на эффект, - «осквернить ложью уста своей собственной жизни» (De Profundis).

В этюде Чуковского есть другой хлесткий, ставящий представление об Уайльде многих современников с ног на голову тезис, который, думается, нужно если не опровергнуть, то хотя бы дополнить, внести в него необходимые поправки. По мысли Чуковского, очищенное от всего духовного, метафизического, идеального искусство Уайльда в основе своей чуждо и даже враждебно символизму: «Напрасно русские символисты, возникшие в начале двадцатого века, считали его своим» [5, с. 402]. Можно аргументировать родственное отношение русских символистов, особенно московского крыла, к Уайльду, оставив вопрос об идеальном, метафизическом в творчестве Уайльда в стороне. Апологеты «нового искусства» начала века - В. Брюсов, А. Белый, К. Бальмонт и другие, - стремившиеся обосновать свободу художественного творчества, независимость искусства, уделявшие особое внимание эстетике языка, не могли не видеть в эстетическом кредо Уайльда блестящее выражение собственных чаяний, не могли не считать его своим хотя бы в идеологическом плане.

Разоблачительный тон статьи усиливает фирменный прием Чуковского-критика - гиперболизация, сгущение образа, по выражению М. Эпштейна, «обезумливание»³ писателя. Уайльд Чуковского «до странности не-творец, не-создатель», фанатик, оборвавший «все нити между искусством и человеческим сердцем», сделавший искусство своей религией, афоризм - символом веры. «Трогательно наблюдать, как Уайльд, подобно всем одержимым, видит в своей вере панацею решительно всех болезней и зол» [5, с. 406]; «О чем бы вы ни заговорили, он всегда переведет на свое. Он был уверен, что его трактат о социализме - есть трактат о социализме, а на самом деле, вчитайтесь, конечно, это трактат об искусстве. Его тюремная исповедь «De Profundis» тоже свелась на эту единственную тему. Его роман - о чем, как не об искусстве! В нем главное действующее лицо - портрет. Уайльд умудрился написать даже целую повесть, где главные персонажи - сонеты Шекспира!» [5, с. 407]. Несмотря на пошаговое развенчивание культа Оскара Уайльда среди поклонников «нового искусства», предпринятое Чуковским, кажется, можно предположить, почему Уайльд был так дорог ему: в этом литературном портрете писателя угадываются родственные критику черты. При всем несходстве их эстетических идеалов у них есть общее: литература (шире - культура) была такой же «идеей фикс» для Чуковского, как красота и искусство для Уайльда. Чуковский так же верно служил литературе, был так же беспощаден к оппонентам и бескомпромиссен, проповедуя эстетический критерий в критике как единственно возможный. Литература для него прекрасна, потому что бесполезна («только то и нужно, что неосуществимо» [1, с. 314]). «Литература - абсолютна. Нельзя делать ее служанкой тех или других человеческих потреб. Нужно служить ей» [1, с. 120]. Другое сходство: Чуковский, воспитанный на позитивистской философии, был так же, как и Уайльд, изображенный в его этюде, чужд мистики, был «весь - по эту сторону жизни. По ту сторону его ничего не интересует, там для него ничего нет» [1, с. 174].

В начале 1916 г. Чуковский был включен в состав приглашенной в Лондон делегации российских деятелей печати. В Лондоне состоялось знакомство Чуковского с Р. Россом, который подарил ему последнее, что у него осталось от Уайльда, - рукописную страничку «Баллады Редингской тюрьмы». Опубликованная отдельным изданием расширенная редакция этюда Чуковского была посвящена памяти Росса, скончавшегося в 1918 г. Этот вариант статьи более всего интересен небольшой преамбулой, в которой рассказывается о знакомстве с Россом, и послесловием, где исследователем дается собственное объяснение всемирной славы, настигшей автора «Портрета Дориана Грея» после смерти. Чуковский видит в Уайльде беллетризатора идей основоположников эстетической школы, мастера эффектной фабулы, благодаря которой эти идеи стали доступны «широкой международной толпе». Необыкновенную популярность Уайльда в России он связывает с тем, что «русские не знали ни Китса, ни Суинберна, ни прерафаэлитов, ни Рескина, ни У. Пейтера, ни Саймонса, ни других вдохновителей того ренессанса, блестящим эпигоном которого явился Оскар Уайльд»⁴ [5, с. 416]. В способности творить не для узкого круга, а для всего мира Чуковский видит силу писателя, особенный присущий ему дар, обратной стороной которого становится беспочвенность, безнациональность, а значит, слабость его как творца.

Перерабатывая статью для сборника «Люди и книги» в конце 1950-х гг., Чуковский внес некоторые поправки в свое представление об Уайльде как о «салонном ницшеанце», остроты которого - «одно лишь праздное кокетство ума», объясняя их влиянием отзыва М. Горького на его статью. В письме (датируемом публикаторами условно 1918-1920 гг.) Горький отмечал: «Вы, несомненно, правы, когда говорите, что парадоксы Уайльда - «общие места навыворот», но не допускаете ли Вы за этим стремлением вывернуть наизнанку все «общие места» более или менее осознанного желания насолить мистрисс Грэнди, пошатнуть английский пуританизм?» [10, с. 192]. По словам Чуковского, письмо Горького заставило его пристальнее всмотреться в эпоху Уайльда, увидеть в его поведенческой и творческой эксцентрике стремление саботировать «мрачную диктатуру Форсайтов», нетерпимость викторианской морали. Прочитав опубликованные в 1962 г. в Англии письма Уайльда, Чуковский удостоверился в том, «как он доблестно боролся за свободу искусства, за право художника не подчиняться диктатуре ханжей». В последних редакциях статьи становятся более взвешенными, некогда ироничное отношение к английскому писателю сменяется признанием его бесспорных заслуг перед словесностью.

Симптоматичным свидетельством нарастающей популярности Уайльда среди русских читателей стало издание в 1912 г. его «Полного собрания сочинений» в 4 томах под редакцией Чуковского. Это было не первое собрание сочинений, вышедшее в России, но оно, несомненно, стало одним из самых авторитетных в истории русскоязычных публикаций Уайльда, вышло в издательстве А.Ф. Маркса в качестве приложения к журналу «Нива», читательская аудитория которого была много шире, чем круг убежденных приверженцев «нового искусства». Чуковский, будучи одним из наиболее компетентных в то время знатоков современной английской литературы, проделал колоссальную работу. Многие переводы, существовавшие на тот момент, не могли удовлетворить Чуковского как редактора ввиду их неудовлетворительного качества. Большинство переводов были выполнено специально для издания, исключения составили «Саломея» в переводе К. Бальмонта и Е. Андреевой, «Флорентийская трагедия» в переводе М. Ликиардопуло и А. Курсинского, «De Profundis» в переводе Е. Андреевой, «Герцогиня Падуанская» в переводе В. Брюсова, а также пять произведений в переводе М. Ликиардопуло, переизданных под псевдонимом М. Ричардс. Составляя биографию писателя, Чуковский выбрал по стихотворению из каждого цикла поэтического сборника Уайльда, а также произведения, не вошедшие ни в один сборник, созданные в поздний период творчества, и привлек к переводу выбранных текстов известных авторов Серебряного века: В. Брюсова, М. Кузмина, Ф. Сологуба, Н. Гумилева, К. Бальмонта. К бесспорным достоинствам собрания сочинений относится перевод «Герцогини Падуанской», сделанный В. Брюсовым. Самому Чуковскому помимо вступительной статьи принадлежит перевод одной из наиболее известных лекций Уайльда «Ренессанс английского искусства». Претендуя на полный охват опубликованного творческого наследия Уайльда, составители впервые включили в издание письма на русском языке. Тем не менее, стихотворные тексты были представлены далеко не исчерпывающе, за пределами собрания осталась «русская» драма Уайльда «Вера, или Нигилисты».

«Полное собрание сочинений» под редакцией Чуковского (1912) было переиздано в 1914 г. и обозначило пик постоянно растущей популярности Уайльда в России в 1880-1910-х гг. Первая мировая война, февральская революция спровоцировали очередной «сворот оси» в читательском сознании. По выражению А. Ахматовой «приближался не календарный - настоящий Двадцатый Век», интерес к Уайльду резко упал, и, несмотря на отсутствие очевидной «борьбы» с автором «Портрета Дориана Грея» и «Саломеи», в 1920-1950-е гг. о нем почти не писали. Замечательно, что возвращение Уайльда в русскую печать в 1960 г. также связано с именем К. Чуковского, который заново открыл английского писателя, опубликовав двухтомник его избранных произведений.

Библиографический список

1. Лукьянова, И. Корней Чуковский [ЖЗЛ] / И. Лукьянова. М.: Молодая гвардия, 2006. 989 с.

2. Чуковский, К. О буржуазности (Письмо из Лондона) / К. Чуковский // Одес. новости. 1903. 10 нояб. С. 2.

3. Чуковский, К. Оскар Уайльд и его пьеса («Необходимость быть Эрнестом») / К. Чуковский // Одес. новости. 1904. 4 мая. С. 3.

4. Павлова, Т.В. Оскар Уайльд в русской литературе (конец XIX - начало XX в ) / Т.В. Павлова // На рубеже XIX и XX веков. Из истории международных связей русской литературы: сб. науч. трудов / под ред. Ю.Д. Левина. Л., 1991. С. 77-128.

5. Чуковский, К. Оскар Уайльд. Этюд // Чуковский К. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 3: Высокое искусство: Из англо-американских тетрадей / сост. Е. Чуковской и П. Крючкова. 2-е изд., испр. и доп. М.: Агентство ФТМ ; Лтд, 2012. С. 375-416.

6. Эпштейн, М. Методы безумия и безумие метода // Эпштейн М. Знак пробела: О будущем гумани-тарных наук. М.: НЛО, 2004. С. 512-540.

7. Камю, А. Художник в тюрьме // Камю А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Харьков, 1998. С. 481-488.

8. Михайловский, Б. Уайльд // Литературная энциклопедия: В 11 т. Т. 11. М.: Ху-дож. лит., 1939. Стб. 477-481.

9. Лотман, Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века) / Ю.М. Лотман. Спб.: Искусство - СПБ, 1994. 399 с.

10. Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского: сборник. М.: Искусство, 1979. 448 с.: ил.

Примечания

¹ «Автор первого перевода «Баллады», вышедшего отдельным изданием, обозначен на титульном листе как Н. Норн; на обложке же книги значится Н. Корн. Если допустить, что правильным чтением является второе (Н. Корн), а Норн - опечатка, то представляется допустимым предположение, что перед нами одно из первых литературных выступлений К.И. Чуковского: в начале 1900-х гг. Николай Васильевич Корнейчуков еще не придумал своего ныне всем известного литературного имени и вполне мог превратить в псевдоним первую часть своей настоящей фамилии» [4, с. 89].

² Ср. с эссе А. Камю «Художник в тюрьме» [7].

³ «Чтобы понять писателя, Чуковскому надо его обезумить, так сказать, гипотетически свести с ума. Безумие выступает у Чуковского как критический прием, как гипербола истолкования. Точнее, такой прием имеет своим основанием одновременно и гиперболу, и гипотезу - сочетание «гипер» и «гипо», преувеличение и преуменьшение. Некие идеи фикс, идиосинкразии, постоянные навязчивые образы истолковываются преувеличенно как черты безумия, но сама модальность такого высказывания является не утвердительной, а, скорее, предположительной» [6, с. 530].

⁴ Здесь мы считаем нужным не согласиться с Чуковским, коротко обозначив собственную позицию: творчество Уайльда, в генезисе которого действительно прослеживаются влияния перечисленных мыслителей, является своеобразной квинтэссенцией их идей, но идеи эти слишком разнородны. Нередко взаимоисключающие, они уживаются друг с другом в сложной парадоксальной форме и, по нашему мнению, образуют самоценное «новое слово» в искусстве.

Размещено на Allbest.ru