"Любовь – это…": особенности современного любовного дискурса персонажей Дж. Барнса

Размещено на http://www.allbest.ru//

"Любовь - это…": особенности современного любовного дискурса персонажей Дж. Барнса

О.А. Велюго,

аспирантка

Потребность в любви - фундаментальна, но не очевидна…

В. Мартынов

В современной культуре любовь предстает единственным неоспоримым источником смысла человеческой жизни [см. 19, 5; 3]. Только в любви, в близости с Другим, видится возможность гармоничного развития личности - на это указывают современные психологи [2, 155]. В начале XXI века внешний мир, сотрясаемый всевозможными кризисами, представляется особенно хрупким и ненадежным. Чувствуя свою уязвимость и беззащитность, человек, как это ни парадоксально, ищет спасения от нестабильности в тонкой, неосязаемой реальности чувств - в теплых межличностных отношениях, в любви. Приходит понимание, что "расщепленное Я может обрести свое единство лишь в контексте субъект-субъектных отношений - посредством Другого" [5, 134]. Отсюда непреходящий интерес к феномену любви, хотя вряд ли можно найти объект столь же амбивалентный, ускользающий, необъяснимый.

Упорядочить данную размытую, относительную действительность чувств человек пытается с помощью дискурса, будь то научный, религиозный, эстетический или просто обывательский дискурс влюбленного. По мнению А. Севастеенко, именно "дискурс … придает любовному переживанию упорядоченность: любовь приобретает свою культурно-историческую форму только тогда, когда о ней рассказывают" [10, 10]. Можно сказать, что в эпоху постмодерна наблюдается увлечение не столько любовью как таковой, сколько дискурсом любви. С чем это связано? Во-первых, с поворотом философии постмодернизма к проблемам речевой реальности [6, 232] и последовавшим активным развитием теории дискурс-анализа, а во-вторых, с дискурсивной природой любви: сама любовь рассматривается как "дискурсообразующ[ий] фактор" [4, 4]. Дискурсивное выражение, действительно, является ее неотъемлемой частью: "[л]юбовь существует с того момента, как она объявлена", [18, 18] - влюбленный испытывает глубокую потребность выразить свою любовь словами и услышать ответное признание [см. 1. Я люблю тебя].

Таким образом, в эпоху постмодерна любовный дискурс приобретает особую актуальность, что во многом связано с духовным кризисом человечества. По словам белорусского ученого В. Мартынова, "[с]овременная цивилизация как никакая другая нуждается в целенаправленном развитии культуры любви, чтобы противостоять массовому распространению агрессии и равнодушия в мире" [3, 89]. В этом отношении любовный дискурс есть не что иное, как способ осмысления духовной жизни и поиска выхода из кризисного состояния культуры; его изучение представляется важной задачей современных гуманитарных дисциплин.

Одной из исключительных дискурсивных практик, в которых слово предоставляется влюбленному, является художественная литература. Начало литературоведческим исследованиям литературного любовного дискурса было положено за рубежом. Эта проблема была поставлена Р. Бартом в эстетической работе "Фрагменты речи влюбленного" (1977) [1], где любовный дискурс рассматривается с точки зрения его универсальности, вневременности. Ю. Кристева продолжила теоретическое обоснование понятия в рамках психоаналитического подхода. С тех пор интерес к данной теоретической проблеме стабилен и предопределен: дискурсивное выражение любви является объектом многочисленных междисциплинарных исследований.

С некоторым отставанием любовный дискурс стал предметом изучения и на постсоветском пространстве. К настоящему времени создана значительная теоретическая база, представленная новейшими исследованиями многих ученых: данное направление активно разрабатывается в русле лингвистики (Е. Матвеева, М. Ползунова, Т. Ренц, М. Эпштейн), социологии, психологии и гендерных исследований (И. Кон, О. Лаврова, Е. Турутина), а также культурологии и философии (А. Грякалов, А. Руденко, А. Севастеенко, Е. Шапинская). Многие из работ вышеперечисленных авторов выполнены на материале художественной литературы, однако сугубо литературоведческие исследования до сих пор не приобрели систематического характера и представлены отдельными статьями (см. работы таких авторов, как М. Рогачевская, В. Тюпа, К. Чекалов), не объединенными последовательным подходом, который имеет место в западноевропейской науке. Для сравнения отметим достаточно крупные теоретические работы британских литературоведов К. Белси, М. Уорд и Дж. Эллам. Так, К. Белси исследует, опираясь на теории З. Фрейда, Ж. Лакана и Ж. Дерриды, как в любовном дискурсе проявляется желание [17]. М. Уорд исследует английскую литературную традицию, уделяя особое внимание любовному дискурсу в лирике и прозе на разных этапах развития любовных взаимоотношений. Дж. Эллам изучает феномен любви, в том числе дискурсивное ее выражение, в творчестве современной британской писательницы Дж. Уинтерсон.

Продолжить данные исследования имеет смысл на материале современной литературы. В недавнее время, как отмечает Р. Зидер, любовь и представления о любви изменились - и в сфере дискурса, и в современных практиках [19, 5]. Эти изменения во многом определяются спецификой постмодерна как важной составляющей современной эстетики и совершенно нового контекста создания художественных произведений. Возникает вопрос, как в современном любовном дискурсе отразилась постмодернистская переоценка любви; как изменения в дискурсе любви соотносятся с реальными практиками современности; каковы взаимоотношения между современным дискурсом любви и экстралингвистической действительностью, которую он воссоздает (последней проблеме и посвящена данная статья). Это проблемное поле подлежит дальнейшему исследованию.

Мы рассмотрим особенности любовного дискурса персонажей (в современной художественной прозе дискурс персонажей наиболее распространен и ярко выражен, в отличие от дискурса автора, который почти всегда носит характер скрытого диалога с читателем [см. 8, 189]). Любовный дискурс персонажей мы здесь понимаем расширительно: как эксплицитный (открыто выражающийся в художественной прозе в монологах и диалогах; а также дискурс сознания, который передается с помощью несобственно прямой речи или внутреннего монолога), так и имплицитный (невербальный язык тела; а также невысказываемое, подразумеваемое). Нас особенно интересует рефлексия персонажей, которая традиционно являет собой необходимый элемент любовного дискурса. Персонажи размышляют о своих чувствах и о любви как таковой, пытаясь представить ее в виде некой универсальной формулы и, в конечном итоге, найти ответы на волнующие их вопросы. На материале избранных произведений современного английского писателя Джулиана Барнса ("Метролэнд" (Metroland, 1984), "Глядя на солнце" (Staring at the Sun, 1986), "Соучастие" (Complicity, 2009), "Ощущение конца" (The Sense of an Ending, 2011)) мы проследим тесную связь любви и дискурса. Мы также остановимся на некоторых формах выражения любовного дискурса персонажей, рассмотрим, как разрабатывается любовный дискурс на различных этапах развития отношений: как персонажи узнают о зарождении любви, как они ее понимают и высказывают, ошибаются в ней. Решив поставленные задачи, мы постараемся подойти к выводу о соотношении современного любовного дискурса и реальности, которая за ним стоит.

В романе "Глядя на солнце" автор поднимает вопрос онтологических границ между любовью и нелюбовью - актуальность этой проблемы возрастает вместе с осознанием относительности и "амбивалентности" любви [9, 105, 119], не избежавшей участи постмодернистского переосмысления ценностей. Отказавшись от абсолютов, как человек узнает о том, что испытываемые им чувства к Другому - это любовь? Джин, главная героиня романа, юная неопытная девушка, мучается нерешительностью: `Very quickly Jean supposed that she loved him. She must, mustn't she? She thought about him all the time; she lay awake and dreamed all kinds of fancies; she liked to look at his face, which struck her as full and interesting and wise, not at all fleshy as she'd first imagined, and those patches of red flared in his cheeks showed character; she was slightly afraid of displeasing him; and she judged him to be the sort of man who would look after her. If that wasn't love, what was?' [14, 36]. Была ли это любовь? И да, и нет _ однозначного ответа на этот вопрос не существует, поскольку неизвестно, что такое любовь. В постмодернистском контексте в силу плюралистического подхода сам автор отказывается выразить свое мнение; в пространстве современного художественного текста голос автора - это своеобразная лакуна, заполнить которую на свое усмотрение предоставляется читателю.

Осмысление проблемной действительности, поиск ответов осуществляются с помощью дискурса. В качестве реакции на теорию Ф. де Соссюра в эпоху постмодерна складывается стойкое убеждение: значение не закреплено за объектами реальности, а существует сугубо в языке, или, в общем смысле, во всех системах сигнификации; истина, таким образом, становится относительной [17, 73], исчезает, растворяясь во множестве различных правд. Иными словами, реальность сама по себе - это лишенная смысла данность, лишь в процессе интерпретации она приобретает различные смыслы, весьма субъективные. Человек конструирует дискурс, но ему необходим Другой, в процессе диалога с которым и осуществляется бесконечный поиск смысла. Именно диалогичность придает дискурсу целостность, тем самым воссоздается гармоничная картина мира, а люди находят взаимопонимание и близость.

Так, Джин задает свои детские вопросы будущему мужу, но не получает ответа, который бы удовлетворил ее любопытство. Майкл, со своей стороны, не понимает важности этих вопросов для нее, считая их лишь шуточными загадками. А в действительности, Джин наивно ожидала, что вопросы, волновавшие ее в детстве, разрешатся, когда она станет взрослой. Разговаривая с Томми Проссером, бывшим военным летчиком, Джин тоже испытывает некоторое разочарование, однако нельзя не отметить, что их интересует одно и то же: они задают одинаковые вопросы. Невинный диалог, который, на первый взгляд, не имеет ничего общего с любовным дискурсом, тем не менее, являет собой своеобразную метонимию последнего. Выясняя сначала с Томми, а затем с Майклом, почему Чарльз Линдберг не доел все свои бутерброды, когда совершал знаменитый трансатлантический перелет, Джин снова окунается в детство, вспоминает первые сексуальные впечатления, связанные с дядей Лесли. (Для интерпретации подсознательных мотивов этого диалога целесообразно использовать психоаналитический подход).

Несмотря на невозможность диалога с Майклом, Джин приходит к выводу: `It must be right to love Michael. Or, if it wasn't right, she must love him. Or, even if she didn't love him, she must marry him. No, no, of course she loved him, and of course it was right. Michael was the answer, whatever might have been the question' [14, 38]. Майкл, со своей стороны, поет шуточные песенки о свадьбе и всякий раз на прощание признается девушке в любви, с помощью юмористического обывательского любовного дискурса убеждая Джин в своих чувствах. Впоследствии семейная жизнь Джин и Майкла сложилась неудачно. Любовное признание само по себе не сближает героев и контрастирует с реальностью, лишь подчеркивая непонимание между ними. Испытывая крайнее раздражение, Майкл в очередном припадке ярости кричит жене о том, что любит ее. И если одну и ту же реальность можно интерпретировать по-разному, то совершенно справедливо и обратное: за одной и той же интерпретацией может скрываться любая реальность. "Я люблю тебя" - это языковой штамп, клише, т.е. пустая форма, которая может произвольно заполняться любым содержанием. По словам Ж. Бодрийяра, "[c]казав: я вас люблю, вы тем самым объявляете о своей любви к языку. Стало быть, речь уже идет о своего рода разрыве и неверности" [16, 192].

Итак, совершенно очевидно, что любовный дискурс образует особую языковую реальность. Какова же связь между двумя реальностями, лингвистической и экстралингвистической, - словами любви и истинными чувствами? В романе "Метроленд" Барнс поднимает вопрос не просто сложности выражения чувств, но также и соотношения двух реальностей - вербальной и невербальной. Так, главный герой Кристофер после разрыва со своей первой девушкой размышляет: `The easy answer is, you know when you're in love, because there's no way you can doubt it… That's the trouble, though: try to describe the phenomenon and you get either a tautology or a metaphor. Does anyone feel any more that they are walking on air? Or do they merely feel as they think they would feel if they were walking on air? Or do they merely think they ought to feel as if they are walking on air? Hesitancy doesn't indicate lack of feeling, just uncertainty about terminology… Doesn't the terminology affect the emotion in any case? …Naming can lead to making' [13, 125]. Оказывается, что языковая реальность, при всех своих метафоричных или метонимических отношениях с внеязыковой реальностью, не только образно описывает экстралингвистическую действительность, но и может проецироваться на нее. Это означает некий замкнутый круг: человек интерпретирует реальность и тем самым изменяет ее, что сравнимо с "эффектом наблюдателя" в квантовой физике; в этом сказывается власть дискурса.

С первым романом Барнса "Метроленд" отчетливо перекликается последний роман "Предчувствие конца", за который писатель получил Букеровскую премию. В обоих романах герои вспоминают школьные годы, пору взросления, пытаются оценить свое прошлое на основании приобретенного жизненного опыта. В "Предчувствии конца", небольшом произведении, которое согласно отечественной классификации жанров больше соответствует повести, автор снова поднимает свои излюбленные темы: интерпретации прошлого, достоверности истории, субъективности версий, человеческой памяти, - которые раскрываются на фоне сложных межличностных взаимоотношений.

Вспоминая о своей первой юношеской любви, главный герой Тони, пожилой разведенный человек, передает диалог, который в его понимании положил конец его отношениям с Вероникой. Это один из диалогов, столь характерных для творчества Барнса, в которых многое подразумевается, но коммуникация как таковая не происходит, потому что герои неспособны понять друг друга (ср. дилогия "Как все было" (Talking it over, 1991) и "Любовь и т.д." (Love, etc., 2000), рассказ "История Матса Израельсона" (The Story of Mats Israelson, 2000)). Вероника спрашивает Тони, как будут развиваться их дальнейшие отношения и подходят ли они друг другу, на что Тони не смог дать ей четкого ответа: `You keep asking me questions as if you know the answer to them. Or as if you know the answer you want. So why don't you tell me what it is and I'll tell you whether it's mine as well?' [15, 37-38]. Увлекшись собственными чувствами - ревностью, обидами, желанием физической близости, - Тони так и не смог понять, что был любим. Несмотря на осознанное стремление к рефлексии и желание разгадать загадки прошлого, это осталось недоступно его пониманию до самого конца. Персонажам не хватает способности к эмпатии, желания поставить себя на место Другого. Подобные диалоги свидетельствуют о глубине внутренних конфликтов, весьма распространенных в современной художественной прозе.

Один из персонажей "Предчувствия конца", интеллектуал Адриан, задается вопросом о математическом выражении человеческих отношений: `5 - 5 So a) To what extent might human relationships be expressed in a mathematical or logical formula? And b) If so, what signs might be placed between the integers? Plus and minus, self-evidently; sometimes multiplication, and yes, division. But these signs are limited' [15, 94]. С помощью математической формулы, т.е. научного дискурса, он описывает сложные хитросплетения любовных треугольников, в которые оказались вовлечены главные герои. Попытки создания формулы любви весьма популярны и предпринимаются даже в научной литературе (см. Е. Сушко). Однако, к каким бы дискурсивным средствам ни прибегал человек, их набор всегда ограничен. Сама любовь - это вечное неизвестное: нет ни исчерпывающей формулы, ни исчерпывающего определения любви, подобно тому, как неисчерпаем сам человек и его чувства. А если персонажам и представляется, что нужные слова или уравнения для адекватного отображения действительности наконец найдены, это не избавляет их от реальных проблем. Адриан кончает с собой; Тони не смог ни исправить, ни искупить прошлые ошибки.

Любовный дискурс может реализовываться и в других семиотических системах. Это, к примеру, язык тела. В рассказе "Соучастие", который впоследствии вошел в сборник "Пульс" (Pulse, 2011), под соучастием рассказчик подразумевает невысказанное понимание, спонтанно возникающее между людьми: `…an unspoken understanding between two people, a kind of pre-sense, if you like. The first hint that you may be suited, before the nervous trudgery of finding out whether you “share the same interests,” or have the same metabolism, or are sexually compatible, or both want children, or however it is that we argue consciously about our unconscious decisions. Later, looking back, we will fetishize and celebrate the first date, the first kiss, the first holiday together, but what really counts is what happened before this public story: that moment, more of pulse than of thought, which goes, Yes, perhaps her, and Yes, perhaps him' [12]. Это понимание зачастую создается без слов - исключительно языком тела: жестами, взглядом. Так, рассказчик на вечеринке тайком передает сигарету девушке, которая знаком показала, что хочет закурить. Незначительный, казалось бы, эпизод становится для него одним из знаменательных моментов зарождающейся симпатии.

Таким образом, любовный дискурс первоначально принимает символическую форму телесного выражения, нагруженного имплицитным смыслом, - между персонажами возникает молчаливый диалог, в результате которого достигнуто понимание, а значит, коммуникация состоялась. В сравнении с вербальным, телесный дискурс первичен - в некотором роде, он и есть сама экстралингвистическая реальность. Вместе с тем, окончательное формирование дискурса любви происходит именно в процессе рефлексии, осознанного осмысления персонажем значения имевших место эпизодов. Итак, в процессе интерпретации внешняя событийная форма произвольно заполняется определенным содержанием, т.е. субъективным смыслом, экстралингвистическая действительность преобразуется в любовный дискурс.

Итак, "[б]ыть влюбленным - значит, быть героем повествования" [17, ix]: любовь непосредственно связана с дискурсом. Любовный дискурс может создаваться в различных семиотических системах, принимая самые разнообразные формы выражения: эстетическую, обывательскую, научную, невербальную и др., - что и отражается в современной литературе. В художественной прозе дискурс любви часто актуализируется в рамках рефлексии персонажей, которые пытаются оценить свои чувства, свои взаимоотношения с Другим, а также осмыслить феномен любви как таковой и способ ее вербального/невербального выражения, что говорит о метадискурсивности современного любовного дискурса. Рефлексия персонажей, которая чаще всего передается через внутренние монологи, отличается образностью и метафоричностью, в то время как диалоги с Другим изобилуют примерами метонимии. Метонимия может представлять собой замысловатый, трудно уловимый перенос значения, зачастую не проникающий в сферу сознания самих персонажей и подчас ускользающий от читателя. Анализ подобного любовного дискурса возможен с помощью психоаналитического подхода, который предполагает интерпретацию бессознательного.

Вне зависимости от своей формы, любовный дискурс всегда преследует определенную цель, которая состоит в том, чтобы коммуникация состоялась, т.е. в достижении взаимопонимания. Это, в самом общем смысле, цель любого диалога, а дискурс любви, равно как и любой другой дискурс [см. 8], - это, в первую очередь, диалог. В основном, в современной художественной литературе отдается предпочтение внутренним конфликтам, и авторов особенно интересуют такие диалоги, в результате которых персонажи приходят или - как правило - не приходят к пониманию. Разрешить эти конфликты персонажи стараются с помощью рефлексии, в процессе которой и происходит окончательное формирование любовного дискурса. Рефлексия персонажей тоже представляет собой своеобразный диалог, однако диалог не с возлюбленным Другим, но с читателем, который и является единственным адресатом данного любовного дискурса, т.е. занимает место Другого.

В итоге, дискурс любви образует собственную языковую реальность, которая состоит в сложных взаимоотношениях с экстралингвистической действительностью: они влияют друг на друга, взаимопроникают, обуславливают друг друга. По мнению К. Чекалова, многократно усложняющаяся реальность и аксиологический кризис современности приводят к замешательству, которое может выражаться, в том числе, и в неумеренном словоизвержении, в стремлении "заговорить" неуловимую картину бытия. Однако чрезмерное увлечение дискурсом ведет к отрыву от экстралингвистической действительности [см. 11]. В результате, в современной литературе мы наблюдаем следующую картину: человек пытается интерпретировать непостижимую реальность путем ее дискурсивного осмысления, в конечном итоге, лишь оказываясь в другой реальности - в языковой реальности дискурса.

Перспективу для дальнейшего развития данной научной проблемы в области литературоведения можно очертить следующим образом: предстоит рассмотреть данную проблему в творчестве других современных писателей и определить универсальность и этническую вариативность изменений (например, общее и различное в западноевропейском и славянском дискурсах любви).

Литература

Барт Р. Фрагменты речи влюбленного / Р. Барт. - М.: Издательство Ad Marginem, 1999. - 431 c.

Лаврова О. В. Любовь в эпоху постмодерна. Ad hoc коучинг о людях "До востребования" / О. В. Лаврова. - М.: "Дело и Сервис", 2010. - 448 с.

Мартынов В. Ф. Пространство любви / В. Ф. Мартынов // Беларуская думка. - 2009. - №12. - С. 82 - 89.

Матвеева Е. И. Ситуация признания в любви и ее дискурсивная реализация в английском языке: дисс. канд. филол. наук: 10.02.04 / Е. И. Матвеева. - Иркутск, 2010. - 210 с. любовь барнс персонаж

Можейко М. А. Воскрешение субъекта / М. А. Можейко // Постмодернизм: энциклопедия / Сост. и научн. ред. А. А. Грицанов, М. А. Можейко. - Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. - С. 134 - 135.

Можейко М. А. Дискурс / М. А. Можейко, о. Сергий Лепин // Постмодернизм: энциклопедия / Сост. и научн. ред. А. А. Грицанов, М. А. Можейко. - Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. - С. 232 - 236.

Можейко М. А. Любовь / М. А. Можейко // Новейший философский словарь / Гл. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов. - Мн.: Кн. дом, 2003. - С. 578 - 580.

Плеханова Т. Дискурс-анализ текста: Пособие для студентов вузов / Т. Плеханова. - Тетрасистемс, 2011. - 368 с.

Руденко А. М. Философско-антропологическая экспликация феномена любви: от классики до постмодерна: дисс. кандидата философских наук: 09.00.13 / А. М. Руденко. - Ростов-на-Дону, 2007. - 164 с.

Севастеенко А. В. Культурно-исторические формы экзистенциального переживания: тема любви и ее дискурсивные трансформации: автореферат дисс. ... канд. философских наук: 09.00.13. / А. В. Севастеенко. - Екатеринбург, 2002. - 22 с.

Размещено на Allbest.ru