Андрогинная природа любви в художественном мире Марины Цветаевой

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 82-1. (09).+821.161.1

Андрогинная природа любви в художественном мире Марины Цветаевой

Лаврова Е.Л.

кандидат филологических наук,

Горловский государственный педагогический институтиностранных языков

Аннотация

Лаврова Е.Л. Андрогинная природа любви в художественном мире Марины Цветаевой. Статья посвящена особенности психофизики Марины Цветаевой, а также влиянию, которое она эта особенность имела на создание художественного мира поэта. Эта особенность психофизики называется андрогинизм, т.е. сочетание в характере, внутреннем мире, манере поведения и творчестве поэта мужских и женских черт. Это сочетание делает творчество поэта гармоничным и мощным. андрогинизм цветаева поэт

Ключевые слова: андрогинизм, любовь, поэзия, художественный мир.

Анотація

Лаврова Е.Л. Андрогінна природа любові в художньому світі Марини Цвєтаєвої. Стаття присвячена особливості психофізики Марини Цвєтаєвої, а також впливу, який вона ця особливість мала на створення художнього світу поета. Ця особливість психофізики називається андрогінізм, тобто поєднання в характері, внутрішньому світі, манері поведінки і творчості поета чоловічих і жіночих рис. Це поєднання робить творчість поета гармонійним і потужним.

Ключові слова: андрогінізм, любов, поезія, художній світ.

Summary

Lavrova E.L. Androgynous nature of love in the art world of Marina Tsvetaeva. The article is devoted to special features of psychophysics of Marina Tsvetaeva, and the influence this feature had to create a fictional world of the poet. This feature of psychophysics is called androgynism, i.e. combination in character, inner world, demeanor, and the poet of male and female traits. This combination makes the work of the poet harmonious and powerful.

Keywords: androgynism, love, poetry, art world.

В психофизике Цветаевой есть что-то колеблющееся между женским и мужским началом. Духовная природа поэта находится в противоречии с её телесной женской оболочкой. Цветаева в своих стихотворениях попеременно отождествляет себя, то с мальчиком или юношей, то с прелестной девушкой: «В огромном липовом саду, /Невинном и старинном, /Я с мандолиною иду/В наряде очень длинном. <…> /Пробором кудри разделив…/Тугого платья шорох,/Глубоко вырезанный лиф/И юбка в пышных сборах./Упавшие колчан и лук/На зелени - так белы!/И топчет узкий мой каблук/Невидимые стрелы». Через некоторое время исчезают и узкие каблуки, и пышные юбки. Перед нами мальчик: «Как я по Вашим узким пальчикам/Водила сонною щекой,/Как Вы меня дразнили мальчиком,/Как я Вам нравилась такой!». Майя Кудашёва-Роллан вспоминает: «У неё было тяготение к женщинам: в Сару Бернар в Париже была настоящая влюблённость. У Марины было вообще тяготение к женщинам, ещё в детстве. Но это не протест против среды, а личное влечение» [1, 57]. Молодая Цветаева то и дело подчёркивает в своей внешности и поведении свершено противоположные начала. Цветаева воспитывалась на традиционных ценностях XIX века: брак, семья, дети. Но кроме традиционного воспитания был ещё и врождённый инстинкт материнства. Цветаева пишет: «Ребёнок - это нечто врождённое, он присутствует в нас ещё до любви, до возлюбленного. Это его воля к существованию заставляет нас раскрывать объятия. Молодая девушка - я говорю о тех, чья родина - Север, всегда слишком юна для того, чтобы любить, но никогда - для того, чтобы иметь ребёнка. Она мечтает об этом уже в тринадцать лет» [2, 781]. Цветаева уже догадывается, что обычное женское счастье это хорошо, но кроме него есть и другие виды счастья, не менее привлекательные, а, может быть, именно для неё более привлекательные, и к полу, роду, семье они не имеют решительно никакого отношения. Постепенно она начинает понимать, что образ жизни амазонки не согласуется с традиционным взглядом на роль женщины в семье и обществе, что черты характера амазонки даны ей для чего-то большего, чем проявление просто жизненной активности в поступках. Цветаева обнаруживает, что и амазонка может оказаться слабой, если её сердце поражает любовь. Глядя на свои стихотворения, лирическая героиня думает о том, что все они вдохновлены любовью: «Лежат они, написанные наспех,/Тяжёлые от горечи и нег./Между любовью и любовью распят/Мой миг, мой час, мой день мой год, мой век». Пенфесилея в трагедии Г.фон Клейста, возлюбившая Ахиллеса и оставившая поле боя, не в силах удержать копья, ибо любовь лишила её сил. Влюблённая лирическая героиня художественного мира Цветаевой переживает что-то подобное, только её копьё - перо: «И слышу я, что где-то в мире - грозы,/Что амазонок копья блещут вновь./ - А я пера не удержу! - Две розы/Сердечную мне высосали кровь». Отдаваясь с головой любовным переживаниям, лирическая героиня понимает, что есть страсть более могучая, нежели страсть любовная. Это страсть к творчеству. А любви упраздняется зов пола. Любовь переживается лирической героиней только как душевное волнение только как пожар души: «Половая страсть, прежде всего - пожар души» [3, 170]. В 1918 году окончательно определяется призвание и служение: «Руки, которые не нужны Милому, служат - Миру. <…> Милый не вечен, но вечен - Мир./Не понапрасну служим». Амазонка меняет меч на лиру, войну на мир. В очерке Цветаевой «Шарлоттенбург» есть эпизод, когда отец девочек, Марины и Аси, И.В. Цветаев предлагает им выбрать на складе гипсовых слепков по две копии с античных мраморов. Четырнадцатилетняя Марина долго выбирает: «…хочу чего-то очень своего не выбранного, а полюбленного с первого взгляда, предначертанного. Что не менее трудно, чем найти жениха. Ах, если бы здесь была голова Бонапарта!» [2, 1039]. После долгих поисков взор девочки падает на одну из копий: «И - вот она! Вот - отброшенная к плечу голова, скрученные мукой брови, не рот, а крик. Живое лицо среди всех этих бездушных красот! Кто она? - Не знаю. Знаю одно - моя!» [2, 1039]. Любовь девочки с первого взгляда - к раненой Амазонке. Однажды на вопрос анкеты о любимой стране Цветаева назвала Древнюю Грецию. Увлечение культурой Древней Греции - не случайно. Это выбор, сделанный по любви. В греческой культуре есть тайна. Эта тайна, по мнению философа В. Розанова, заключается в сексуальной аномалии. Розанов называет эту аномалию Платоно-Сафической: «Без постижения этой аномалии вовсе нельзя ничего постигнуть в греках» [4, 240]. Заметим, что для Розанова аномалия, то для самих древних греков - норма. Тайна любви Цветаевой к Древней Греции кроется не только в великолепии и богатстве этой художественной культуры, но и в близости натуры поэта Платоно-Сафической аномалии, если пользоваться терминологией Розанова. Юная Цветаева открывает для себя тайну древних греков, и - попутно - познаёт свою природу. Её влечёт к образу Амазонки её двойственная природа. С одной стороны, это дева-воительница, храбрая в битвах и беспощадная к врагу. С другой стороны, это нежная, верная, любящая подруга. Юную лирическую героиню раздирают противоречия: «Я женщин люблю, что в бою не робели,/Умевших и шпагу держать, и копьёё /Но знаю, что только в плену колыбели/Обычное - женское - счастье моё». Смирение это надуманное, притворное. Юная Цветаева уже догадывается, что её натуру овечьей не сделаешь, что обычное, женское счастье хорошо бы иметь, но кроме него есть другое счастье - не обычное, не женское, к полу отношения не имеющее. Лирическая героиня художественного мира Цветаевой восстаёт против собственного смирения: «Aeternum vale! Сброшен крест!/Иду искать под новым бредом/И новых бездн, и новых звезд,/От поражения - к победам!/Aeternum vale! Дух окреп/И новым сном из сна разбужен./Я вся - любовь, и мягкий хлеб/Дарёной дружбы мне не нужен». Это бесстрашие Амазонки, бросающейся в бой. Если в детстве любовь есть тайный жар, тоска по любимому человеку, то в юности запрет на сдерживание чувств снят. Тоска преображается в восторг и ликование, в безудержное прославление жизни и любви. Жар становится явным. Стихотворения Цветаевой 10-х гг. переполнены фразами, передающими напряжение битвы. Это «стрелы ресниц», «в этой битве пасть не мне», «суд, разящий, как стрела», «вспыхнут войны» и.т. п.

Личная жизнь Цветаевой складывается стереотипно: муж - семья - дом - дети. Но дух Амазонки не исчез. Он переселяется в тетрадь. Внешние признаки семейного благополучия ещё ничего не доказывают и ни о чём не говорят. Зрелая Цветаева относилась к своему раннему браку, как к катастрофе и пагубе. Внутренне молодая Цветаева не была удовлетворена. Только семейная жизнь - этого ей было мало. В очерке «Кедр» Цветаева скажет: «Человек задуман один» [2, 438]. В дневнике она напишет: «Мне пару найти трудно - не потому что я пишу стихи, а потому, что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще - я» [5, 462].

У молодой Цветаевой появляется образ: «Голубь чистый и светлый,/Не живущий четой». Она явно отожествляла себя с таким одиноким голубем: «А меня положат - голую,/Два крыла - прикрытием». Полагая, что самой ей не удалось осуществиться как амазонке, Цветаева всматривается в женщин, которые встречаются на её пути. Она ищет Амазонку в других женщинах. И Амазонка ей встречается. Это талантливый поэт Софья Яковлевна Парнок, яркая личность, недюжинная натура. Зрелая Цветаева осознала особенность своей психофизики: «Другие - о, нежные цепкие путы! - /Нет, с нами Эол обращается круто:/ Небось не растаешь! Одна - мол! - семья! - /Как будто и вправду не женщина я!».

Нежная женственность амазонки с неожиданно проявляющимися мужскими чертами внешности и характера, всегда притягательна для Цветаевой. В очерке «Пленный дух» Цветаева любовно описывает облик, манеры, привычки невесты Андрея Белого Аси Тургеневой: «Красивее из рук я не видала. <…> Кудри и шейка, и руки, вся она была с английской гравюры. <…> Весь облик её - лёгкий, женственный» [2, 966]. Цветаева и Ася Тургенева знакомятся: «Из каких-то неосвещённых глубин на слабый ламповый исподлобный свет Ася в барсовой шкуре на плечах, в дыму «anglaises» и папиросы, кланяющаяся - исподлобья, руку жмущая по-мужски. Прелесть её была именно в этой смеси мужских, юношеских повадок, я бы сказала - мужской деловитости, с крайней лиричностью, девичеством, девчончеством черт и очертаний. Когда огромная женщина жмёт руку по-мужски - одно, но такой рукою! С гравюры! От такой руки - такое пожатье!» [2, 966]. Барс на плечах, папироса во рту, крепкое рукопожатие - всё это от амазонки. И недаром вокруг этой барсовой шкуры в очерке столько диалогов, монологов, намёков, эмоций, на три страницы. Впрочем, барс это только повод. Причина этих размышлений - глубже. Главная тема - амазонка, выходящая замуж. И именно это является причиной глубокой тоски и боли: «И, странно (впрочем здесь всё странно или ничего), уже начало какой-то ревности, <…> что вот - уедет, меня - разлюбит, и чувство более благородное, более глубокое: тоска за всю расу, плач амазонок по уходящей, переходящей на тот берег, тем отходящей - сестре» [2, 233]. Цветаева восклицает: «…какое безумие, какое преступление - брак!» [6, 233]. «Красивая, умная, обаятельная, добрая, мужественная и - по-моему зря замужем» [7, 315] скажет Цветаева много позже об одной своей знакомой. Эти же тоска и боль чувствуется в «Письме к амазонке» и «Повести о Сонечке». Причина тоски и боли: амазонка не должна выходить замуж. Выходя замуж, она расу предаёт. Цветаева призывает Асю Тургеневу остаться амазонкой: «Ася, не выходите замуж за Белого, <…> оставайтесь одна, оставайтесь с барсом, оставайтесь - барсом» [2, 234]. Причина этой тоски и боли - любовь: «Между нами уже простота любви, сменившая во мне верёвку - удавку - влюблённости. Я знаю, что она знает, что мы одной породы. Влюбляешься ведь только в чужое, родное - любишь» [2, 234]. И - аргумент: «А со мной, в моей простой любви (А есть - простая?), в моём весёлом девичьем дружестве, <…> ты бы всё-таки была счастливее, чем с ним в Сицилии, с ним, которого ты неизбежно потеряешь» [2, 234]. Здесь Цветаева открыто признаётся, что и она принадлежит к расе или породе амазонок.

Цветаева всегда предпочитала женщин - мужчинам. Амазонка в любви всегда предпочтёт женщину. В молодости Цветаева обнаружила, что и женщины тоже влекутся к ней. Она записывает в дневнике в 1917 году: «Женщины меня изумительно любят. Должно быть, я им всем напоминаю какого-то мужчину» [5, 438]. Цветаева знает, что она для женщин неотразима: «Но, если женщины меня любили - je le leur ai bien rendu!» («я им это с лихвой возвращала!») [8, 82]. Когда опыт любовного общения с женщинами у Цветаевой обогатится отношениями с актрисой Софьей Евгеньевной Голлидей, она запишет в дневнике: «Меня любят исключительно женщины, женщины, которые мало любят мужчин - а может быть - которых мало любят мужчины. - А Сонечка Голлидей? - Нет, не то, не только то» [8, 82]. Когда Цветаева будет писать «Повесть о Сонечке» в 1937 году, она уже переосмыслит свой прежний опыт и напишет без колебаний: «Нет, мою Сонечку не любили. Женщины - за красоту, мужчины - за ум, актёры (males et femelles) - за дар, и те, и другие, и третьи - за особость, опасность особости» [2, 1072]. Подобное притягивало подобное. Цветаева к 1920 году превосходно отдавала себе отчёт в том, что значат для неё женщины её породы: «О, моя страсть к женщинам! Недавно - держу в руках старинный томик гр. Ростопчиной - тут же музыка, мужчины - и - Господи! - какая волна от неё ко мне, от меня к ней, какое высокомерие к тем, кто в комнате, какой - как кожаный ремень вокруг тальи - круг одиночества!» [8, 81]. Цветаеву умиляло, что гр. Ростопчина курила. Умиляло, потому, что она сама была страстная курильщица. Умиляло ещё и потому что гр. Ростопчина курила в те далёкие времена, когда об эмансипации ещё не говорили. Но мы не должны заблуждаться относительно фразы Цветаевой - «страсть к женщинам». Она записывает в дневнике: «Две страсти этой зимы: В. Алексеев и Сонечка Голлидей. Когда-нибудь, в свой час, закреплю это в слове. (Страсть для меня любование и благодарность)» [3, 296]. Страсть к женщинам из этой же категории - любование и благодарность. В 1919 году, размышляя о своих встречах с мужчинами и женщинами, Цветаева записывает в дневнике: «Презираю все свои встречи с мужчинами, кроме Серёжи, Пети С. Эфрона и Володи Алексеева. (Не тех презираю - себя.). О женщинах не скажу, почти всех вспоминаю с благодарностью, но люблю (кроме Аси) только Сонечку Голлидей» [3, 404]. Цветаева вновь и вновь возвращается к теме любви к женщинам: «Моя любовь к женщинам. Читаю стихи К. Павловой к гр. Ростопчиной.

…Красавица и жоржсандистка…

И голова туманится, сердце в горле, дыханья нет. Какой-то Пафос безысходности!» [8, 88]. Пафос безысходности становится понятен из следующей записи: «Но - оговорка: не люблю женской любви, здесь преступлены какие-то пределы, Сафо - да - но это затеряно в веках и Сафо - одна. Нет, пусть лучше - исступлённая дружба, обожествление души друг друга - и у каждой по любовнику» [8, 88]. Сказано это после собственного опыта любви к женщинам. Цветаеву влекло к женщинам, но, она была замужем: «Дурак тот, кто скажет, что к мужчинам меня стремит чувственность. 1). Не стремит. 2) Не только к мужчинам 3) У меня слишком простая кровь - как у простонародья - простая, радостная только в работе. Нет, всё дело в моей душе. В моих жилах течёт не кровь, а душа» [8, 78].

К мужчине её стремила не чувственность, а желание иметь ребёнка. К женщине её стремила жажда любви и душевного общения. Цветаева любовь женщин воспринимала как нечто более глубокое и личное, чем безлично-родовую любовь мужчины: «…встреча двух женщин уже потому глубже, что она вне исконной - безличной - мужской и женской - пены. (А может быть и нет? - У меня!) И если волнение от такой встречи = волнению от встречи мужчины и женщины, любви здесь больше ровно на всю ту пену» [8, 108].

Цветаева повторит эту мысль в несколько изменённом виде в 1932 году в «Письме к амазонке» В этом произведении она назовёт союз двух любящих женщин «совершенным единством» [2, 782]. Но, как выясняется из дальнейшего содержания «Письма к амазонке», у этого совершенного единства существует большое количество физиологических, социальных, психологических и прочих проблем, некоторые из которых, с точки зрения Цветаевой, неразрешимы, например, невозможность иметь совместного ребёнка. Главное признание сделано в 1920 году: «Женщин я люблю, в мужчин - влюбляюсь. Мужчины проходят, женщины остаются» [8, 197].

Цветаева понимала свою самодостаточность. Собственная душа - целый мир, которого вполне достаточно женщине. Цветаева совершенно спокойно переносит отсутствие мужчин рядом с собою: «Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда не было» [7, 266].

У слишком многих мужчин, по мнению Цветаевой, нет души. Душа это способность переживать, сочувствовать, волноваться, сопереживать, другими словами, болеть. Боль - главный признак наличия души в человеке. Она пишет: «Между полом и умом в нас помещается центр - душа, где всё скрещивается, всё соединяется и всё образуется, и откуда всё исходит преображённым и преображающим. У женщины ещё есть лоно: недра: безграничное материнство, которое часто объемлет душу, а иногда её полностью замещает собой» [8, 393]. Таким образом, женщина, по Цветаевой, обладательница двух сокровищ: души и лона. И как часто души - болевого центра в мужчинах Цветаева не находит. Промежуточной стадии между телом и духом, умом и духом, моста - нет: «Представьте себе пол и ум порознь, не соединёнными мостом радуги-души, с громадной пустотой между ними, преодолеваемой только резким прыжком от сексуальности к интеллектуальности. Представьте мужчину с «коллегами» и с «любовницами». Это не Казанова, это он, кто вас бросил и смертельно оскорбил» [8, 395]. По Цветаевой, у мужчин и женщин поровну - тела и сердца: «Потом бездна, у мужчин - дух, у женщин - душа» [7, 410, 181]. Сравнивая женщину и мужчину в их отношении к любви, Цветаева уверяет, что женщины говорят о любви, и молчат о любовниках, а мужчины - ровно наоборот. Они предпочитают не произносить слово «любовь», «как снижающего их мужской престиж бездушия» [3, 66].

Вот признание зрелого поэта, которое является апофеозом отношения к мужчинам. Оно сделано, между прочим, в письме к А. Бахраху от 28 августа 1923 года, в котором она сообщает, что совершает прогулки по лесам и горам с одним приятелем. Приятель - молодой князь Оболенский: «Это - странная дружба, основанная на глубочайшем друг к другу равнодушии (ненавидит женщин, как я - мужчин), так дети дружат, вернее - мальчики: ради совместных приключений, почти бездушно» [9, 588]. У князя Оболенского была нестандартная сексуальная ориентация.

Но не только за отсутствие души ненавидит Цветаева мужчин. Мужчины, по её мнению, любят в женщине не душу, а тело. Это Цветаеву обескураживает и раздражает. В письме от 7-го марта 1925 года к О.Е. Колбасиной-Черновой Цветаева утверждает, что Розенталь (богатый ювелир) в неё не влюбится: «Сильнее души мужчины любят тело, но ещё сильнее тела - шелка на нём: самую поверхность человека (А воздух над шёлком - поэты!)» [9, 729]. Логично предположить, что тот, кто не имеет души - душу любить и не может.

Есть и ещё причина, по которой Цветаева смотрит на мужчин, как на существа, ограниченные в своих пристрастиях: «Если бы мужчины влюблялись: теряли голову - от сущностей, они бы теряли её и от семилетних, и от семидесятилетних. Но они влюбляются в прерогативы возраста. Семнадцать лет, значит, то-то и то-то, возможно, а та же три года назад, та же!!! - и не посмотрят, головы не обернут. Весьма расчётливое теряние головы, вроде 12% помещения капитала (от 4% до 20% это уже дело темперамента - qui ne risque rien ne gagne rien, qui risque peu [кто ничем не рискует, тот ничего не выигрывает; кто рискует малым] - и.т. д.) Но - всегда с %» [3, 134].

Свою двойственную породу Цветаева обнаруживает на каждом шагу до конца жизни. В письме к Тесковой от 1937 года она сообщает, что начала писать новую повесть: «Пишу свою Сонечку. Это было существо (женское), которое я больше всего на свете любила. Может быть больше всех существ (мужских и женских). Узнала от Али, что она умерла» [9, 454].

В следующем письме Цветаева продолжает развивать эту тему: «Всё лето писала свою Сонечку - повесть о подруге, недавно умершей в России. Даже трудно сказать «подруге» это просто была - любовь - в женском образе, я в жизни никого так не любила, как её. Это было весной 1919 года - это была весна 1919 г.» [9, 455].

В женственной Сонечке Цветаева ценила неженственные черты характера черты амазонки: отсутствие кокетства, трезвый ум, сильную волю, твёрдый и решительный характер, высокий уровень работоспособности в избранном ими виде деятельности.

С философской точки зрения наблюдаемое явление, влияющее на все стороны человеческой жизни, есть андрогинизм. Андрогин не есть гермафродит. Н. Бердяев объясняет: «Андрогинизм есть богоподобие человека, его сверхприродное восхождение. Гермафродитизм есть животное, природное смешение двух полов, не претворённое в высшее бытие» [11, 118].

Андрогин может иметь внешние признаки мужского или женского пола, следовательно, по внешности он опознаётся как мужчина или женщина. Андрогин, в отличие от гермафродита, способен к деторождению. Андрогин - существо гармонически развитое, самодостаточное, совершенное, талантливое, а иногда - гениальное. В мужчине-андрогине могут ярко проявляться женственные черты: нежность, чуткость, милосердие. Так, Леонардо да Винчи отмечал у себя материнский инстинкт. В женщине-андрогине ярко проявляются мужские черты: общественная активность, жажда признания своей деятельности, целеустремлённость, сила воли, независимость. Черты андрогинизма мы видим в таких знаменитых людях как Н. Дурова, Микельанжело, Леонардо да Винчи, П. Соловьёва, З. Гиппиус, П. Чайковский, О. Уайльд и многих других. Андрогин может иметь традиционную сексуальную ориентацию, но нередко он гомосексуален.

Андрогинный тип человека известен с глубокой древности. О многих древних мифах главное божество - андрогин. Платон в диалоге «Пир» воспользовался древней информацией об андрогинах, чтобы с её помощью выстроить свою теорию любви. Платон замечает, что Афродита по своему происхождению причастна к мужскому и женскому началу. Вл. Соловьёв высказал предположение, что Бог несёт в себе мужское и женское начало: «…к истинному единству двух основных сторон его, мужской и женской, относиться первоначально таинственный образ Божий, по которому создан человек» [12, 140]. В. Розанов высказал предположение, что Бог-андрогин создал Адама, в котором была скрыта и Ева [13, 33]. Розанов указал на людей, не склонных искать себе пару. Он называет их муже-девы и дево-мужи. Философ усматривает в их характерах удивительные черты: «В характере много лунного, нежного, мечтательного; для жизни, для дел - бесплодного; но удивительно плодородного для культуры, для цивилизации. <…> Здесь цветут науки и философия» [13, 55]. Остаётся добавить, что здесь цветут все виды искусств и литература. Розанов называет андрогина, «первым полным Адамом» и говорит о том, что первый Адам древнее первого человека. Первый Адам помнит то, что не помнит человек размножающийся: «Как ни мало их на земле во всякое время, <…> творчество их, начиная с мудрецов Греции, Сократа и Платона, необозримо по величине, и не только устойчиво, но совершенно вечно» [4, 102].

Розанов говорит о том, что эти люди: «…восторженно любят, в то же время, гнушаясь всем половым» [13, 126].

Размышляя об эллинской цивилизации, Розанов приходит к выводу, что эллины очень близко подошли к тайне человека и бога: «Из любопытных черт, которые бросаются в глаза при наблюдении греческого искусства, обращу внимание на одну: мужеобразность женских ликов и женоподобность - мужских. Если такие образы создавались не для любования, они, очевидно, выражали какие-то поиски греков. <…> Через человека греки искали Бога» [13, 447]. Это явление задолго до Розанова подметил Шеллинг: «…греческие художники стремились также подражать в искусстве тем смешанным фигурам, наполовину мужским и наполовину женским, которые создавала азиатская изнеженность путём оскопления мальчиков в нежном возрасте; таким образов художники воспроизводили до некоторой степени состояние нераздельности и тождества полов, каковое относится к наивысшему, чего может достигнуть искусство, и состоит в своего рода равновесии, которое не есть простое уничтожение, но действительное слияние обоих противоборствующих характеров» [14, 320].

Миф об амазонке тоже отражает этот поиск эллинов, о котором упоминает Шеллинг. Амазонка, по существу, как раз и есть муже-дева, т.е. андрогин. Наиболее полно мысль об андрогинном происхождении человека развил Н. Бердяев в книге «Смысл творчества». Опираясь на идеи германского философа XVI-XVII веков Я. Бёме, Бердяев указывает на то, что первый Адам был андрогин по образу и подобию Божию, а дифференциация мужского и женского начал есть последствие космического падения Адама. Распадение на мужское и женское начало не было окончательным и полным. Образ и подобие Божие всё же сохранились в человеке, в мужчине и в женщине. Человек остался существом бисексуальным, андрогинным: «Человек погиб бы безвозвратно, если бы андрогинный образ в нём исчез окончательно. Во все времена по-разному чувствовалось и сознавалось, что вся сексуальная жизнь человека есть лишь мучительное и напряжённое искание утерянного андрогинизма, воссоединения мужского и женского, в целостное существо. Глубже всех это постиг Платон в своём «Пире» [15, 403].

Догадка Бердяева о бисексуальной природе человека была подтверждена открытиями эндокринологии. В XIX веке Шопенгауэр писал, что половые признаки допускают бесчисленное множество степеней. К. Юнг говорит: «Ещё в средние века, задолго до того, как физиологи выяснили, что в каждом человеке наличествуют муже-женские гормональные элементы, говорилось, что «каждый мужчина несёт в себе женщину» [16, 33].

Добавим к высказыванию Юнга высказывание Э. Фромма: «Полярность между мужским и женским началом существует также внутри каждого мужчины и каждой женщины. Как физиологически каждые мужчина и женщина имеют противоположные половые гормоны, также двуполы они в психологическом отношении. Они несут в самих себе начала, заставляющие получать и проникать вглубь начала материи и духа» [17, 22].

Розанов в своей книге «Люди лунного света» приводит схему, по которой можно определить степень сексуальности человека. Он устанавливает исходную точку плюс-минус пола, от которой влево идёт градация сексуальности по восходящей, а вправо минус сексуальности, тоже по-нарастающей. Схема выглядит так:

--------+6+5+4+3+2+1+ 0 1 2 3 4 5 6--------

Плюс-минус 0, по Розанову, это полное отсутствие сексуальности. Чем дальше от нуля влево со знаком плюс, тем сильнее в человеке сексуальное влечение. Чем дальше от нуля вправо, чем слабее в человеке сексуальность. Плюс-минус пола это его покой, абсолют, совершенство. Идеальный андрогин, т.е. абсолютно асексуальная личность, по Розанову и Бердяеву, есть Иисус Христос, что впоследствии предположит и Карл Юнг. Однако, на мой взгляд, в этой схеме есть аберрация. Дело в том, что плюс-минус 0, абсолютный покой пола, воплощённый в единственном существе - Богочеловеке, имеющем человеческую и божественную природу одновременно, но, абсолютно лишённом, природы животной, не может иметь после себя градации со знаком минус. После нуля ничего не может быть. В противном случае, мы имели бы на земле человеческие существа, превосходящие самого Иисуса Христа в богоподобии. Но это невозможно, ибо Иисус Христос есть недостижимый идеал, есть Абсолют. Таким образом, схема должна выглядеть иначе. Во-первых, она должна быть не горизонтальна, а вертикальна, поскольку идёт возрастание от низшей природы - животной, через человеческую природу к божественной. 0 - Абсолют есть божественная природа, в которой плюс и минус пола не уравновешиваются, а исчезают бесследно, а далее - по нисходящей начинает увеличиваться степень сексуальности:

0

+1

+2

+3

+4

и.т. д.

Минус пола вообще не актуален, и не присутствует в нашей схеме, по той простой причине, что человеческое существо в любом случае обладает сексуальностью, даже в минимальной степени, даже приближаясь к Абсолюту, ибо в человеке есть животная природа. Человеческая природа создана быть сексуальной, и этого не избежать, именно поэтому Розанов и говорит о том, что сексуальная природа может быть подавлена, но она не может исчезнуть совершенно. Чем ближе к Абсолюту, тем сексуальность слабее в человеке, и тем сильнее способность человека управлять ею и подавлять её. Чем дальше от Абсолюта, тем слабее способность управления сексуальной силой. Так, по всей вероятности, ближе всего к Абсолюту находятся именно - андрогины. В их природе сексуальность управляема и направляема в творческое русло. Происходит то, что Фрейд называет сублимацией сексуальной энергии. Возрастает творческая мощь человека, приближающая его к Абсолюту. В андрогинах мужское и женское начала, по всей вероятности, приближаются к той степени уравновешенности, которая позволяет им оставаться мужчиной или женщиной в обыденной жизни, но именно эта степень уравновешенности начал позволяет им в полной мере воспользоваться творческой мощью, которой наделила их природа. Та сексуальность, которая присутствует в андрогине, преображаясь, идёт не только на сексуальную жизнь, а в большей мере на творческую. Общество, по утверждению Бердяева, не готово принять истину об андрогине. Общество ориентировано на дифференциацию полов. Государство поощряет рождаемость в своекорыстных целях. В этих условиях андрогин маскируется, чтобы по типу поведения быть, как все. Розанов замечает, что, нет лучшего средства, сохранить особое в себе, присоединяясь к общему правилу.

Судя по многим признакам, сущность природы Цветаевой, её психофизика была андрогинной. Её замужество и материнство это старание быть, как все обыкновенные женщины с обыкновенными запросами. К тому же, выходила замуж она в ранней юности, не познав, вполне себя. Но Цветаева и восставала на самоё себя, на свою «обыкновенность», самой себе и навязанную. Она всегда роптала на свою судьбу, на жизнь, заставлявшую её подчиняться общему правилу. Андрогинная природа Цветаевой лишает её женского шарма и женского инстинкта к наведению порядка в обыденной жизни. Зато та же природа заставляет все физические, умственные, душевные и духовные силы работать на создание поэтических произведений. Цветаева не раз признавалась, что она ничего не умеет делать, только писать стихи. И это - не поза, не притворство, это - констатация факта. Цветаева отдаёт себе отчёт в том, что с нею что-то не ладно, что она отличается от обыкновенных женщин. Она пишет Б. Пастернаку, что в её жизни есть всё, кроме мужчин. Она признаётся, что на них не смотрит, что она их просто не видит, что она им тоже не нравится. И Цветаева делает заключение, что у мужчин на неё - нюх, что она не нравится - полу. Обычная женщина вряд ли способна на такую самооценку, на такую откровенность, и такую беспощадность в отношении самой себя. То, что не хватало Цветаевой в жизни, т.е. любви мужчин, она с лихвой восполняла тем, что любила сама. Это тоже было на поверхности, как нечто непривычное в обществе, где женщине предписаны скромность и сдержанность, ожидание, пока кто-нибудь обратит на неё внимание. Такая традиционная, принятая в обществе модель женского поведения была для Цветаевой неприемлема. В отношениях с мужчинами, Цветаева культивировала две модели поведения. Первая модель: матерински-сыновние отношения, когда Цветаева играла роль опекунши по отношению к опекаемому, более слабому, чем она сама, и, как правило, молодому мужчине. Такой тип отношений сложился у неё с С. Эфроном, П. Эфроном, А. Штейгером, Н. Гронским. Главный мотив такого типа отношений - жалость и сострадание. Эта модель может считаться сугубо женской, поскольку предполагается, что женщина более мужчины способна к милосердию, сочувствию, жалости. Вторая модель: перемена ролей. Цветаева играет роль инициатора отношений, присваивает себе традиционно приписываемую мужчине активную, ведущую роль в любовных отношениях, что, безусловно, не может считаться в европейской культуре обычным и традиционным. Цветаева зачинает отношения с понравившимся ей мужчиной, длит их, пока чувствует в этом необходимость и решительно рвёт, когда считает нужным. Недаром пушкинская Татьяна, первая написавшая любовное письмо Онегину, была её любимой героиней. Во второй модели поведения Цветаевой осуществляла себя мужская сторона её андрогинной натуры. Наблюдая за собою, Цветаева признавалась: «Я, кажется, всех мужчин превращаю в женщин. Хоть бы какой-нибудь один меня - назад - в свой <мой>пол». [5, 36]. Отдавала ли себе отчёт Цветаева в том, что её природа андрогинна? На этот вопрос у нас есть положительный ответ. Во-первых, у Цветаевой есть отвергнутая строка стихотворения «Существования котловиною…», навеянная чтением трактата Платона «Пир»: «Три своих над Платоновой половиной Промотав…». Цветаева отказывается от этой строки, видимо, не случайно. В этой строке раскрывается тайна её сущности, которую она не хотела отдавать на суд толпы. И, во-вторых, в одной из дневниковых записей у Цветаевой есть небольшой набросок к неосуществлённой повести «Красная шляпа». В этом наброске есть фраза: «…для неё нужно быть юношей, т.е. той смесью мужского и женского, которой является каждый юноша и - каждый поэт» [5, 390].

Литература

1. Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников / Лосская В. - Москва : Культура и традиции, 1992. 348 с.

2. Цветаева М. И. Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в одном томе / Цветаева М.И. - Москва : АЛЬФА-КНИГА, 2008. 1214 с.

3. Цветаева М. И. Неизданное. Записные книжки 1913 1919 / Цветаева М.И. - Москва : Эллис Лак, 2000 . (Неизданное : в 2 т. / М. И. Цветаева ; т. 1). 1913 1919 - Москва : Эллис Лак, 2000. 560 с.

4. Розанов В. В. Опавшие листья : Лирико-философские записки / В. В.Розанов. - Москва : Современник, 1992. - 474 с.

5. Цветаева М. И. Неизданное. Сводные тетради. / М. Цветаева. - Москва : Эллис Лак, 1997. 640 с.

6. Цветаева М. И. Собрание сочинений / М. И. Цветаева. - Москва : Эллис Лак, 1994 . (Собрание сочинений : в 7 т. / М. И. Цветаева ; т. 4). 688 с.

7. Цветаева М. И. Собрание сочинений / М. И. Цветаева. - Москва : Эллис Лак, 1995 . (Собрание сочинений : в 7 т. / М. И. Цветаева ; т. 7). 848 с.

8. Цветаева М. И. Неизданное. Записные книжки 1919 1939 / М. И. Цветаева. - Москва : Эллис Лак, 2000, 2001 . (Неизданное : в 2 т. / М. И. Цветаева ; т. 2). 544 с.

9. Цветаева М. И. Собрание сочинений : в 7 т. / М. И. Цветаева. - Москва : Эллис Лак, 1995 . т. 6. 800 с.

10. Цветаева М. И. Сочинения : в 2 т. / М. И. Цветаева. Москва : Художественная литература, 1988 . т. 2. 638 с.

11. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. - Москва : «Правда», 1989. 607 с.

12. Соловьёв В. С. Философия искусства и литературная критика / В. С. Соловьёв. - Москва : Искусство, 1991. -- .

13. Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христианства / В. В. Розанов. - Москва : «Дружба народов», 1990. 297 с.

14. Шеллинг Ф. В. Философия искусства. / Ф. В. Шеллинг. - Москва : Мысль, 1966. 496 с.

15. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. - Москва : «Правда», 1989. 607 с.

16. Юнг К. Г. Архетип и символ / К. Г. Юнг. - Москва : Reanissance, 1991. 304 с.

17. Фромм Э. Душа человека / Э. Фромм. Москва : Республика, 1992. 430 с.

Размещено на Allbest.ru