Любовь и война в романе П. Пепперштейна и С. Ануфриева "Мифогенная любовь каст"

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЛЮБОВЬ И ВОЙНА В РОМАНЕ П. ПЕППЕРШТЕЙНА И С. АНУФРИЕВА “МИФОГЕННАЯ ЛЮБОВЬ КАСТ”

Новохатский Д. В.,

кандидат филологических наук, доцент

Республиканское высшее учебное заведение

“Крымский гуманитарный университет” (г. Ялта)

Аннотация

мифогенная любовь каст дунаев

В романе официальный миф о Великой Отечественной войнеинтерпретируется с постмодернистской точки зрения “как это могло быть”. Основой новой интерпретации является любовь в ее различных проявлениях: любовь граждан к Родине (патриотизм), любовь Родины к своему народу, отеческая любовь главного героя Дунаева, многочисленные физические любовные контакты Дунаева. В контексте патриотизма также рассматривается любовь к вождю советского государства. Борьба СССР с фашизмом в романе представлена как война всепоглощающей любви против холодности и безразличия, а сама любовь становится и главным оружием, и целью победы над Германией.

Ключевые слова: война, любовь, патриотизм, постмодернизм, концептуализм.

Анотація

В романі офіційний міф про Велику Вітчизняну війну інтерпретується з постмодерністської точки зору “як це могло бути”.Основою нової інтерпретації є любов у різноманітних проявах: любов громадян до Батьківщини (патріотизм), любов Батьківщини до свого народу, батьківська любов головного героя Дунаєва, численні фізичні любовні контакти Дунаєва. В контексті патріотизму також розглядається любов до вождя радянської держави. Боротьба СРСР із фашизмом в романі представлена як війна всепоглинаючої любові проти холодності та байдужості, а власне любов є і головною зброєю, і метою перемоги над Німеччиною.

Ключові слова: війна, любов, патріотизм, постмодернізм, концептуалізм.

Summary

The official myth of the Great Patriotic War in the novel is interpreted through the postmodern point of view “how it could be if…” Love in various manifestations serves as a basis for this new interpretation: love of citizens to their Motherland (patriotism), love of the Motherland to its people, paternal love of the protagonist Dunaev, numerous physical love contacts of Dunaev etc. In the context of patriotism, love to the USSR leader is specially analysed. The struggle of the USSR with fascism in the novel is represented as a war between all-absorbing love, on one side, and coldness and indifference, on another one. Love is the main weapon and the main aim in the victory over Germany.

Key words: war, love, patriotism, postmodernism, conceptualism.

Выход в свет романа “Мифогенная любовь каст”, созданного в соавторстве П. Пепперштейном и С. Ануфриевым (1999 - первая часть, 2002 - вторая), вызвал множество критических оценок и рецензий совершенно различного характера. Рассматривались связи романа с традицией психоделической литературы, его соответствие программным установкам московского концептуализма, язык повествования. Среди литературоведческих работ, посвященных роману, следует выделить кандидатскую диссертацию Д. Марковой [5], в которой “Мифогенная любовь каст” рассматривается как образец интерпретации истории в литературном постмодернизме, и ее статью “История как сказка…” [4], выполненную в рамках того же исследования. В работе Ф. М. Штейнбука[10] роман рассматривается с точки зрения телесного миметизма.Очевидно, что поэтика романа и его сложный художественный мир в целом до настоящего времени остаются практически не исследованными.

Как замечает Т. Маркова в статье, посвященной новейшей прозе о войне, “литературой 90-х не были востребованы ни лирико-романтическая, ни героико-патетическая традиция военной прозы”[6, 33]. “Мифогенная любовь каст” - произведение, показательное для русского постмодернизма не столько тем, что в нем интерпретируется миф о Великой Отечественной войне, сколько по той причине, что эта интерпретация происходит через актуализацию огромного пласта русского национального фольклора и предполагает отход от традиционно реалистического изображения войны.С другой стороны, официальный, особенно сталинский, миф о войне включает в себя многочисленные чудеса и элементы сказки: “Чудеса, творимые героями, - это не просто стиль, чудеса - составная часть сталинской мифологии, потому что по ее законам для воли нет ни преград, ни границ. В великую эпоху, когда невозможное возможно, чудо стало повседневностью”[3, 138].

Среди основных составляющих советского мифа о Великой Отечественной войне, помимо руководящей роли партии, выделяется любовь, реализованная в двух формах: любовь народа к Родине (патриотизм), позволивший советскому народу сплотиться против внешнего врага, и любовь вождя (Сталина) и партии к своему народу, позволившая эффективно организовать народное сопротивление. В “Мифогенной любви каст” любовь также выступает ведущей силой, обеспечивающей победу над фашизмом, однако сущность ее меняется, и она приобретает мифический, сверхъестественный характер, обусловленный ее связью с военными действиями. Цель статьи - исследовать особенности феномена любви в его взаимосвязи с войной в романе “Мифогенная любовь каст” С. Ануфриева и П. Пепперштейна.

Парадоксально, но роман начинается с достаточно подробного описания “нелюбви”, жестокой и непонятной неприязни, которую испытывают друг к другу герои обрамляющей основное повествование новеллы Тарковский и Востряков, и причина которой хоть и объясняется в конце второго тома романа, не исчезает. Иррациональная нелюбовь друг к другу работников секретной лаборатории выступает контрастом к любви Тарковского и Вострякова к Настеньке, внучке главного героя Дунаева. Истории, обрамляющие основные повествование, написаны в реалистической манере. Как замечает Ф. Штейнбук, “история главного героя романа“Мифогенная любовь каст” парторга Дунаева - это сплошной, длительный, фантасмагорический сон <…>за исключением только первой, вступительной, части <…>и заключительной части, фактически эпилога”[10, 66]. Любовная линия в этих “реалистических частях”занимает далеко не самое важное место: достаточно схематично изображена первая любовь Настеньки-Наденьки, а любовь Дунаева к внучке, апогеем которой является финальная встреча бывшего парторга, одетого Дедом Морозом, с Настенькой, изображена скорее как навязчивая идея, чем реальное глубокое чувство.

В основном повествовании любовь имплицитно присутствует на всем протяжении романа, определяя не только поведение главного героя, но и исход Великой Отечественной войны. По мнению Д. Марковой, “война, которую ведет Дунаев, оказывается идеальным поединком (война-любовь)”[4, 174]. Эта любовь реализуется в двух основных формах:

1. Любовь высокая, духовная, вдохновляющая советский народ и конкретно его представителя Дунаева на подвиг и победу в войне.

2. Физические сексуальные контакты, с помощью которых также моделируется результат как всей войны, так и отдельных ее сражений.

Обе формы любви тесно взаимодействуют, сливаясь в финале произведения во время свадьбы и брачной ночи Дунаева и центральной фигуры вражеской сверхъестественной армии Синей. Так об этом говорит автор романа П. Пепперштейн: “Любовь к Родине - это один из мощнейших эротических бессознательных в основном процессов, феноменов. Как форма сексуальности он крайне важен для очень многих людей <…> именно эту связь и отражает наш роман. И речь идет о любви к Родине не столько в ее политическом, сколько в ее эротическом и галлюцинаторном исполнении”[7].

Основой советского мифологизированного представления о Великой Отечественной войне был миф о героическом единении советского народа в противостоянии внешней угрозе, исходившей от фашизма. В этом мифе выделяются отдельные подкатегории - о слаженном взаимодействии тыла и фронта, о всеобщей готовности к самопожертвованию, безграничной любви к вождю СССР Сталину и т.п. Авторы “Мифогенной любви каст”умело используют эти представления, одновременно дополняя их и выявляя слабые места в официальной версии событий. Одним из наиболее значимых нововведений по сравнению с официальным мифом о войне является проблема интеллигенции, роль которой в победе над фашизмом замалчивалась. Патриотизм в советской официальной версии был присущ всем советским гражданам, за исключением предателей, однако интеллигенция, на которую обрушились основные репрессии 1930-х гг., по определению патриотические чувства испытывать не могла.

В романе соратниками (и воплощениями) парторга Дунаева становятся представители интеллигенции Радный и Радужневицкий, а также сын интеллигентов Максимка Каменный, герои абсолютно не типичные для официальной литературы о Великой Отечественной войны, в отличие от достаточно традиционного представителя пролетариата Дунаева. Плохо скрываемая нелюбовь Дунаева к интеллигенции проецируется на образ его жены Оли: в беседе с Зиной Мироновой в блокадном Ленинграде Дунаев впервые понимает, что с начала своих приключений первый раз думает о супруге, и произносит длинную тираду, главный смысл которой - интеллигенции и советскому народу не по пути. Страсть к Зине Мироновой, простой советской девушке, внезапно вспыхнувшая в Дунаеве, - это своего рода месть жене за постоянное ощущение своей классовой неполноценности в течение многих лет совместной жизни.

Вопрос о роли интеллигенции поднимается и в связи со скульптурой “Родина-мать зовет!”, установленной в Волгограде: согласно авторам романа, ее прототипом стала Ася Каменная - типичный представитель советской интеллигенции, загнанной властью в глубокое подполье, для которой“четверговые”, “пятничные” и “субботние” вечера остаются единственным способом поддерживать отношения с представителями своей социальной прослойки. Образ скульптуры как воплощения материнской любви, вдохновляющей на подвиги, неоднократно возникает в романе.

Группа “Радный - Каменный - Радужневицкий” повторяет троицу богатырей “Илья Муромец - Добрыня Никитич - Алеша Попович”, прославленную в русских былинах. В романе несколько раз подчеркивается абсурдность, с точки зрения Дунаева, выбора интеллигентов на роль мифологических героев, причину которого Дунаев узнает в разговоре с доктором Арзамасовым: “Вы полюбили их, эти отмененные касты<…>Перед вами стояла задача - как превратить вашу любовь в оружие? Полюбив убиенных врагов, вы затем перенесли вашу любовь на врагов свежих, полнокровных - на фашистов”[9, 306]. При этом сам Арзамасов, классифицирующий приключения Дунаева как “зрелый, разветвленный бред”, в иерархии вражеских сил ассоциируется с доктором Айболитом и находится на самой верхушке иерархии вражеских сил (“Большой Карусели”), олицетворяя нежелание Дунаева покинуть фантастический мир. Отношения Дунаева и Арзамасова показательны: Дунаев испытывает к доктору неприязнь и недоверие, так как Арзамасов точно и беспристрастно ставит ему диагноз, закрывая дверь в мир магии и колдовства, но при этом парторг испытывает безотчетную симпатию к врачу как к врагу и главному пособнику фашистов.

Интересен образ девочки-“советочки” по имени Машенька, обитающей в голове Дунаева и выручающей его в трудные моменты. С точки зрения врача Арзамасова, Машенька - персонификация любви Дунаева к своему нерожденному ребенку, о судьбе которого, равно как и о судьбе беременной жены, Дунаеву ничего не известно. Дунаев искренне любит Машеньку, и ее по-детски нелогичные, бессвязные стихотворения зачастую спасают главного героя и подсказывают ему правильную линию поведения. Если “советочка” - действительно реализация любви Дунаева к своему ребенку, то именно эта любовь, а не только абстрактный патриотизм, направляет борьбу Дунаева против фашистов и обеспечивает победу Советской Армии в войне.Нельзя назвать случайным и Машенькино ласковое имя “советочка”, которое коррелирует с “советским государством” и “советской армией”.

На связь Машеньки с ребенком Дунаева указывает неопределенный статус девочки: ее уютная постель в голове Дунаева постоянно сравнивается с могилой, а непрерывный сон Машеньки соотносится либо со смертью, либо с нахождением в утробе матери. Эпизод с ребенком Глаши, который воспринимается Дунаевым как собственный, и путешествие на остров нерожденных детей, напоминающий рай, подтверждают гипотезу о нерастраченном отцовском инстинкте Дунаева, огромном запасе родительской любви, который является для него источником энергии в войне против фашизма.

После исцеления Дунаева и его возвращения в нормальную жизнь Машенька вместе с остальными галлюцинациями навсегда исчезает, но лишь для того, чтобы уступить место любви к дочери и внучке главного героя, ведущего борьбу теперь уже за то, что выжить в советском обществе. Как подчеркивает Ф. Штейнбук, история Дунаева и его внучки организует текст романа по принципу кольца: “Дед и внучка, герои романа, могут начать все снова, но круг замкнулся <…>роман состоялся”[10, 54]. Кольцевой шаблон характерен для фольклора, который полностью определяет мышление Дунаева. Показательны его письма Настеньке: любовь и сказка настолько тесно переплетены в его сознании, что в письмах он вполне сознательно пытается создать образ доброго дедушки-волшебника, а сама внучка у него ассоциируется со сказочной Снегурочкой.Символично и то, что Дунаев сначала отбывает на севере заключение в одном из исправительно-трудовых лагерей, а позже, в 1990-е, добровольно возвращается на север. Этим обусловлен финал романа, в котором Наденька-Настенька, внучка Дунаева, встречается со своим дедушкой, переодетым Дедом Морозом, на праздновании Нового года.Подобно путешествию Деда Мороза, движение Дунаева происходит с севера на юг, однако если традиционно дети пишут письма Деду Морозу с просьбами об исполнении желаний и подарках, то в романе, наоборот, Дед-Мороз-Дунаев пишет послания своей внучке, которые, будучи достаточно безобидными по содержанию, вызывают ужас воспитавшего Настеньку Вострякова.

Образ Машеньки тесно связан с пластом русского сказочного фольклора, играющим огромную роль в романе. Машенька впервые появляется в конце перерождения Дунаева, протекающего по сценарию русской сказки “Колобок”, и в голову будущего колдуна ее помещает священство. Сам Дунаев, будучи парторгом завода и ярым борцом против пережитков прошлого, признается, что состоял в комиссии, признавшей народные сказки устаревшими и опасными. Признается он и в том, что был настоящим безбожником. Соответственно, прав оказывается доктор Арзамасов: главным оружием в борьбе против врага является любовь к нему, но в роли врага оказывается сам Дунаев, который в своих галлюцинациях лишь с помощью фольклора и священства становится мифическим богатырем.

Как заявляет П. Пепперштейн, “это роман о любви к Родине, что заявлено в его названии”[7]. С этим мнением трудно не согласиться, однако очевидно, что в романе представлен и своеобразный “патриотизм наоборот”, подразумевающий не только любовь представителя народа к Родине, но и ответную любовь Родины к народу, а конкретным объектом такой любви становится Дунаев. Череда образов, помогающих в становлении “колдовской” личности Дунаева, заимствована из русского сказочного фольклора. Сказочные старик и старуха, приютившие заблудившегося Дунаева, оказываются воплощением атамана Холеного, который, в свою очередь, является лишь одним из обликов лесной избушки, прозрачно соотносящейся с избушкой-на-курьих-ножках.Кроме того, на стороне Дунаева (значит, и Советского Союза) выступают персонажи авторских сказок, прочно вошедшие в русский фольклор и слившиеся с народными. Как указывает Д. Маркова, “если среди них и встречаются авторские, то это обычно означает, что они близки к фольклорным персонажам, либо принадлежат к сказкам, знакомство с которыми происходит тогда, когда ребенок еще не задумывается о категории авторства”[5, 17].Среди таких персонажей выделяется Муха-Цокотуха, одной из первых оказавшая помощь Дунаеву.

Сложные взаимоотношения “любовь” - “ненависть”, составляющие идейную основу романа, предопределены названием произведения. Кастовость, якобы отмененная революцией 1917 года, продолжает существовать в СССР.Как замечает Д. Быков, “Ленин хотел разрушить империю - а вместо этого реставрировал”[2, 8], изменилась лишь взаимная диспозиция различных каст: на вершину иерархии поднялся пролетариат, вниз опустилось дворянство и интеллигенция, сформировав новую сословную иерархию нового государства.По кастовому принципу построена Великая Карусель сверхъестественных пособников фашистов, что предопределяет единственно возможный путь Дунаева с нижних ярусов Карусели до ее верхушки.

Возглавляет касту пролетариата, правящего в СССР, вождь, образ которого распадается на два взаимосвязанных, но не идентичных воплощения: вождь реальный - Сталин и вождь духовный - Ленин. Как известно, любовь к вождю во время войны вдохновляла людей на подвиги. Как указывает Д. Маркова, “согласно концепции второй половины 40-х гг., победа представлялась как единение вождя и народа”[4, 169]. Официально патриотизм был невозможен без любви к Сталину и поклонения Ленину, а понятия “Родина” и “вождь” большинством населения воспринимались нераздельно.Авторы романа представляют интересную и неординарную идею использования этой любви в военных целях: немецкий офицер фон Кранах, большой знаток России и СССР, разрабатывает хитроумный план по дискредитации советской власти и удара по боевому духу советских граждан. Как заявляет фашист, “главной святыней Советского Союза - если речь идет о неодушевленных предметах - считается мумия Ленина”[9, 95].Согласно плану фон Кранаха, человек, похожий на Ленина, будет представлен на фотографиях в странном и непристойном виде, после чего части его тела будут раскиданы по различным местностям Советского Союза. Очевидны параллели с расчленением тела Ленина и древнеегипетским мифом об Осирисе, части тела которого были разбросаны Сетом.

План фон Кранаха строится на двух особенностях восприятия образа Ленина советскими гражданами:формализованности его культа и априорной бестелесной, духовной природе вождя. Как и культ любого божества, культ Ленина строится на определенных ритуалах и практиках, благодаря которым создается мифический ореол вокруг умершего реального человека. Набор формализованных ситуаций, в которых задействован образ Ленина, весьма ограничен, и он поддерживался и строго регламентировался официальной пропагандой, художественной и документальной литературой: Ленин в ссылке в Шушенском, Ленин в разливе, маленький гимназист Володя Ульянов и т.п.

В начале повествования (Iтом романа) образ Ленина в сознании Дунаева удерживается в формализованных рамках, но происходит экспликация божественной сущности вождя: в подземельях метро великолепная статуя Ленина стоит в немом соперничестве со статуей Аполлона, являясь одновременно одним из воплощений Кащея Бессмертного.По-видимому, так обыгрывается знаменитый советский лозунг «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Дунаев, как настоящий советский патриот, искренне любит Ленина, переживая его смерть как “странный ужас, холодный ужас потери вождя”[8, 186].

По мере вхождения парторга в роль колдуна и насыщения его сознания фольклором, образ Ленина претерпевает удивительные метаморфозы: в восприятии Дунаева он сначала становится Дедом Морозом: “С бюстом Ленина также что-то случилось: отросла борода, усы, разрумянились щеки, потемнели глаза, над ними выросли ватные белые брови. На голове появилась шапка из красного кумача, отороченная снизу ватой или паклей”[8, 182]. Затем Ленин становится персонажем легко узнаваемой сказки: “В центре огромного, отделанного темным мрамором зала мерцал прозрачно стеклянный гроб, а в нем лежал Ленин<…> Хрустальный гроб висел на золотых цепях, прикрепленных к вершинам четырех бронзовых столбов, имеющих вид пшеничных колосьев”[9, 58]. Мало того, что Ленин занимает место пушкинской Мертвой Царевны / гриммовской Белоснежки, в бреду Дунаева мертвый вождь обретает покой только в присутствии трупа прекрасной девушки: “Гроб был шире обычного, так сказать “двуспальный”, и рядом с Ильичем лежала девушка удивительной красоты. Бледного и нежного лица осторожно касался неподвижный золотой луч, падающий откуда то сверху, золотистые длинные волосы волнами ниспадали по плечам”[9, 58].

Двуспальный гроб недвусмысленно намекает на двуспальную кровать, и смертный сон Ленина и прекрасной девушки ассоциируется с брачным союзом. В видениях Дунаева проявляется ощущение незавершенности официального образа вождя, лишенного каких-либо личностно-семейных характеристик, и потому обреченного на вечное одиночество и отсутствие взаимной любви. Подобно народным сказкам, в которых счастье вообще практически всегда включает в себя счастье семейное, а один из наиболее распространенных сюжетов - поиск пары для создания семьи по любви, предопределяющий квестовую природу самой сказки, любовь помогает мертвому Ленину стать счастливым: “Мертвая ладонь Ильича бережно прикрывала девическую руку сверху, словно защищая.Лицо Ленина было спокойным: казалось даже, что он чуть-чуть улыбается” [9, 58].

Подчеркнутая телесность Ленина в видении Дунаева и в плане фон Кранахамодифицирует официальный образ вождя и выходит за рамки официальной любви к Ленину, однако типологически эта телесность в обоих случаях не тождественна. Дунаев “дополняет” официальный образ, акцентируя внимание на фольклорной“русскости” Ленина вместо пропагандируемой интернациональности, приближая образ вождя к простонародному восприятию, и этим усиливает роль любви к Ленину как к источнику вдохновения на борьбу с фашизмом. Эта “русскость” становится главным препятствием в осуществлении плана фон Кранаха: простого внешнего сходства, костюма-тройки, бороды и шелкового галстука оказывается недостаточно для мистификации, о чем упоминает в своих записках доктор Арзамасов: простые советские граждане не узнаютЛенина в переодетом английском сержанте.

Из двуединого образа любимого массами вождя измененной оказывается “мертвая” составляющая - Ленин, тогда как образ Сталина даже в нарушенном сознании Дунаева продолжает сохранять свои легко узнаваемые черты, закрепленные за ним официальной пропагандой. Неизменной остается любовь и преданность Сталину, отличающая настоящего советского гражданина. Показательным является эпизод в психиатрической больнице у Бессмертного, когда на реплику сумасшедшего “Сталин - гад!” Дунаев реагирует мгновенно: “Ну, ты доигрался, каличный, - сказал Дунаев, вставая. - За такое убивают насмерть!”[9, 22]. Попадая в сердце советской атаки, одетый в белый маскхалат Дунаев мгновенно ориентируется в ситуации и,подобно тысячам простых солдат, радостно кричит “За Родину! За Сталина!”, имитируя типичное поведение советского гражданина, для которого абстрактная любовь к Родине немыслима без любви к вождю народа.

Божественность Сталина, непоколебимость его образа, требующего любви и поклонения, проявляется в эпизоде, описывающем мир Дона. Дон играет с Дунаевым, имитируя Сталина, и этим вызывает благоговейный ужас парторга, фактически теряющего дар речи: “Как только Дон стал говорить нормально, перестал изображать Сталина, Дунаев сразу же испытал огромное облегчение. Ему стало казаться, что рядом с ним уже не узкоспециальное и весьма отдаленное от мира божество, а просто хороший, близкий приятель”[9, 55]. Лишь только Дон опять изображает Сталина, Дунаев снова немеет от ощущения божественного присутствия рядом с собой, с большим трудом отваживаясь попросить Дона прекратить разыгрывать его и вернуться в нормальный облик.

Любовь к вождю требует определенной дистанции между божеством и простым смертным, обыкновенным советским гражданином, этим объясняется механизм плана фон Кранаха: низведение божества до уровня рядового человека способно убить сверхъестественную любовь советских людей к вождю и соответственно лишить их боевого духа.

По схожему сценарию протекает “обезвреживание” Святых Девочек, как их называет Дунаев, - героинь авторских сказок, выступающих на стороне фашистов. Среди них легко узнать Элли из “Волшебника Изумрудного города”, кэрролловскую Алису, Мальвину из “Золотого ключика”, причем, как и подобает божеству, у каждой из девочек есть магический артефакт - Золотая шапка, подобная буддистской ступе, у Элли, фламинго у Алисы, голубые волосы у Мальвины. Девственность Святых Девочек долгое время препятствует победе Дунаева над ними, так как главным оружием парторга, как известно, является любовь. Девочки слишком малы и невинны для любви, поэтому столкновения с ними обычно заканчиваются для Дунаева поражением. Наиболее ярким примером такого столкновения является битва с Феей Убивающего Домика, которая обманом забирает у Дунаева скатерть-самобранку и таким образом уничтожает Черноморский флот СССР в 1941 году.

Ритуальный брак с девочками и лишение их невинности - это единственный способ применить оружие Дунаева - любовь - и попытаться устранить их на пути к вершине Большой Карусели.Бессмертныйтак сообщает об этом Дунаеву: “Одна - последняя - девочка уклонилась от дефлорации. Задача состоит в том, чтобы лишить и ее девственности <…> Мы поднимемся выше. И продвинемся дальше на Запад”[9, 105]. Долгое время сознание Дунаева противится такому браку из-за неестественности отношений с детьми, однако в итоге он выполняет задание Бессмертного, и девочки угрозы больше не представляют.

Борьба с девочками протекает по сценарию переломной Сталинградской битвы, во время которой настоящая борьба проходит не между немецкой и советской армией, а в магическом мире. Германско-скандинавский пантеон богов оказывается ширмой, за которой скрывается Большая Карусель, населенная существами, которым любовь безразлична - Святыми Девочками, мальчишками типа Питера Пена (Петьки Самописки) и Малыша из сказки Астрид Линдгрен, волшебными созданиями типа Страшилы Мудрого, Железного Дровосека, Буратино. В этом заключается секрет непобедимости немецкой магической армии для советских сил, для которых главным оружием является именно любовь, отраженная в символике СССР.

Серп и молот, изображенные на гербе и флаге Советского Союза, во время Сталинградской битвы предстают в своем истинном обличье - мужского и женского начал, воплощающих истинную, всепоглощающую и всепобеждающую любовь, которая включает в себя и патриотизм советского населения, носителем которого является Дунаев в своих многочисленных аватарах, и ответную материнскую любовь Аси Каменной-Родины-Матери, перед которой фашистское войско не смогло устоять.

Окончательную победу Дунаева, а вместе с ним и всего Советского Союза, знаменует свадьба и брачная ночь парторга с Синей, его главным противником на протяжении всей Великой Отечественной войны. Как указывает П. Пепперштейн, “роман - любовная история, короче. Она, кстати, есть в нашем романе тоже и играет очень важную роль. А во втором томе начинает играть еще более важную роль. Любовь Дунаева и Синей”[1]. Первая встреча с Синей происходит в осажденной Брестской крепости, позже Дунаев вместе с ней встречает новый 1942 год в образе Деда Мороза с подарками, чтобы соединиться в оккупированном советскими войсками Берлине. Образ Синей сложен: очевиден параллелизм между Дунаевым, распадающимся на ряд воплощений (Радужневицкий, Радный, Каменный), и Синей, чьими аватарами оказываются Святые Девочки, каждая из которых воплощает то или иное качество Синей.

Кроме того, сама Синяя является собирательным образом. В основе его, безусловно, лежит образ персонажа сказки Памелы Трэверс Мери Поппинс, идеальной няни. Отсюда строгость внешнего вида и поведения Синей, ее имя - Мария, и роль воспитательницы, которую она успешно играет в общении со Святыми Девочками и пытается играть и с Дунаевым. Однако сюжет романа недвусмысленно указывает на черты Снежной Королевы в образе Синей: так же, как Кая в сказке Андерсена, Дунаева очаровывает и навсегда влюбляет в себя ее взгляд, она, как и Снежная Королева, “от морозов ликует”[8, 49]. Само ее имя - Синяя - ассоциируется с морозом и снегом. Постепенное превращение Дунаева в Деда Мороза соответствует восхождению поиерархической“снежной” лестницы до уровня, на котором брак со Снежной Королевой будет возможен. Отношения Дунаева с Синей также определяются стратегией борьбы любви (советская сторона) против холодности и безразличия (фашистская сторона). Дунаев, осознавая опасность, исходящую от Синей, любит ее искренне, все сердцем, что в итоге и приводит его к долгожданному овладению ей в Берлине, знаменующему капитуляцию Германии.

“Мифогенная любовь каст” - роман концептуалистский и постмодернистский одновременно. Как указывает Д. Маркова, “постмодернизм открыл границу между реальным и возможным, которая на самом деле была открыта всегда”[5, 1]. Миф о Великой Отечественной войне в романе не разрушается, а лишь рассматривается с излюбленной точки зрения постмодернистов, неоднократно представленной в художественной литературе конца ХХ - начала XXIвека:“как это могло бы быть”. Реальные сражения, победы и поражения представлены как отголоски главной битвы - тепла и холода, любви и нелюбви, и в итоге, несмотря на фантасмагорические картины видений Дунаева и самые невероятные перипетии сюжета, круг снова замыкается: как и в официальной версии событий, главным залогом победы Советского Союза в войне против фашизма авторы романа изображают глубокую, искреннюю любовь к Родине.

Литература

1. Бабинцева Н. Павел Пепперштейн: В России тайны больше нет [Электронный ресурс] / Н. Бабинцева, А. Гаврилов // НГ Exlibris. - 11.04.1999. - № 25 (290). - Режим доступа: http://exlibris.ng.ru/person/1999-11-04/1_nomorenigma.html

2. Быков Д. Мифы о России. Мифология Путина / Д. Быков / Зеркало недели. - 23.06.2007. - № 24. - С. 8.

3. Гюнтер Х. “Сталинские соколы”. (Анализ мифа 30-х годов) / Х. Гюнтер // Вопросы литературы. - 1991. - № 11. - С. 122-141.

4. Маркова Д. А. История как сказка: освоение военного мифа в романе “Мифогенная любовь каст” / Д. А. Маркова // Знание - понимание - умение. - 2005. - № 2. - С. 164-176.

5. Маркова Д. А. Постмодернистский исторический дискурс русской литературы рубежа ХХ-ХХI веков и его истоки: автореф. дис. на соискание уч. степени канд. фил. наук: спец. 10.01.01 “Русская литература” / Д. А. Маркова. - М., 2004. - 23 с.

6. Маркова Т. Н. Новые акценты в военной прозе конца ХХ века / Т. Н. Маркова // Русская речь. - 2005. - № 4. - С. 32-36.

7. Пепперштейн П. Без постсоветского Голливуда не будет российской культуры [Электронный ресурс] / П. Пепперштейн. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/km/2003/2/pepp1.html

8. Пепперштейн П. Мифогенная любовь каст. Т. 1. / П. Пепперштейн, С. Ануфриев. - М. : AdMarginem, 2002. - 474 с.

9. Пепперштейн П. Мифогенная любовь каст. Т. 2 / П. Пепперштейн. - М. : AdMarginem, 2002. - 540 с.

10. Штейнбук Ф. М. Засади тілесногоміметизму у текстовихстратегіяхпостмодерністськоїлітературикінця ХХ - початку ХХІ століття : [Монографія] / Ф. М. Штейнбук. - К. : Педагогічнапреса, 2007. - 292 с. Размещено на Allbest.ru