Средства реализации метафикциональной стратегии в романе Макса Фриша "Stiller"

Размещено на http://www.allbest.ru/

СРЕДСТВА РЕАЛИЗАЦИИ МЕТАФИКЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ В РОМАНЕ МАКСА ФРИША „STILLER“

В.А. Гришанова (Санкт-Петербург, Россия)

В статье анализируются сигналы нарративной стратегии метафикциональности, которая выдвигает на первый план проблему повествовательных возможностей и представляет собой определенный способ активизации читательского участия в интерпретации произведения.

В рамках постмодернистской парадигмы появляется так называемая «другая» литература, «экспериментирующая», для которой ключевую роль начинает играть, не «рассказываемое событие», а «событие рассказывания», в частности, нарративное оформление рассказываемой истории. Значимым компонентом такого повествования становится стратегия метафикциональности или «метафикциональная игра», которая допускает «вторжение» авторского дискурса в повествование элементов [Женетт, 1998: 405] и тем самым намеренно противопоставляет реальность и вымысел.

Осуществляя критику принципов собственного построения, произведения с метафикциональной составляющей не только анализируют фундаментальные структуры литературного повествования, но и рассматривают возможную «фикциональность» мира за пределами вымышленного литературного текста, что в свою очередь качественно влияет на восприятие и место литературы в жизни человека в целом [Waugh, 1984: 5].

Такое «обнажение приема» (В.Б. Шкловский), когда автор не пытается скрыть, что это вымысел, можно обнаружить в романе швейцарского писателя Макса Фриша «Stiller». Протагонист повествуемой истории, несмотря на неопровержимые доказательства свидетелей, отказывается признать себя цюрихским скульптором Анатолем Штиллером, пропавшим без вести семь лет назад, настаивая на том, что он американец немецкого происхождения Джеймс Уайт. В попытке убедить в этом своё окружение, протагонист, находясь под следствием, начинает вести дневниковые записи с целью изложить свою биографию, отличную от биографии разыскиваемого швейцарца.

Тема невозможности зафиксировать и подтвердить собственную идентичность на бумаге/в слове появляется на первых страницах и красной нитью проходит через всю первую часть романа: «Wo sollte die Wahrheit, wenn ich sie niederschreibe, denn hin?» [Frisch, 1973: 18]; «Man kann alles erzдhlen, nur nicht sein wirkliches Leben» <…>[там же: 64]; «Das ist es: ich habe keine Sprache fьr die Wirklichkeit» [там же: 84]; «Zuweilen habe ich das Gefьhl, man gehe aus dem Geschriebenen hervor wie eine Schlange aus ihrer Haut <…> Schreiben ist nicht Kommunikation mit Lesern, auch nicht Kommunikation mit sich selbst, sondern Kommunikation mit dem Unaussprechlichen» [там же: 330]. Подобные метанарративные отступления, когда повествующий субъект «обсуждает свой статус, сомневается, в какую форму облечь свой рассказ, выставляет напоказ свою власть над повествованием и его развязкой» [Каллер, 2006: 100], служат сигналами для читателя, провоцируя его усомниться в «правдоподобности» излагаемых событий и скептически относится к фигуре повествователя-протагониста как надежного нарратора, претендующего на всезнание, функцию имплицитного автора в тексте.

Ненадежность Штиллера как нарратора проявляется на нескольких уровнях повествования. К «очевидной» ненадежности рассказчика можно отнести его экзистенциональный кризис, который приводит сначала к его бегству из родной страны, неудачной попытке самоубийства, а затем к появлению новой идентичности в лице Джеймса Уайта, которому, однако, трудно говорить о своей жизни и моделировать свою биографию ввиду её очевидного отсутствия. Вынужденный сочинять истории из своей жизни, диегетический нарратор переходит на уровень метадиегетического повествоваения, т.е. третичного повествования, при котором образуется дистанция между основным миром истории и рефлексией [Женетт, 1998: 257].

Истории, которые он рассказывает своему надзирателю и защитнику, сам повествователь называет „die ziemlich wilden Weibergeschichte“, в которых Уайт предстает мужественным и отважным ковбоем, похитителем женских сердец, борцом за справедливость, другими словами, полным антиподом Штиллера.

Однако в тексте присутствуют такие истории, которые имеют вид притчи, параболы: нарратор в иносказательной форме пытается объяснить своему окружению те метаморфозы, которые с ним произошли, и показать невозможность своего возвращения к своей идентичности в качестве Штиллера.

«Das Mдrchen lautet etwa folgendermaЯen:

Rip van Winkle, ein Nachkomme jener unerschrockenen van Winkles, die unter Hendrik Hudson dereinst das amerikanische Land erschlossen hatten, war ein geborener Faulenzer, dabei, wie es scheint (Выделено нами - В.Г.), ein herzensguter Kerl, der nicht um der Fische willen fischte, sondern um zu trдumen, denn sein Kopf war voll sogenannter Gedanken, die mit seiner Wirklichkeit wenig zu tun hatten. Seine Wirklichkeit, ein gar braves Weib, die jedermann im Dorf nur bedauern oder bewundern konnte, hatte es denn auch nicht leicht mit ihm. Rip fьhlte es wohl, daЯ er einen Beruf haben mьЯte, einen mдnnlichen Beruf, und liebte es, sich als Jдger auszugeben, denn dies hatte den Vorteil, daЯ er sich tagelang umhertreiben konnte, wo ihn niemand sah (Выделено нами - В.Г.). Meistens kam er ohne eine einzige Taube zurьck, beladen nur mit schlechtem Gewissen. <…> Er trug es ohne Gram, denn er war ein innerlicher Mensch, im Gegensatz zu seinen Vorfahren, die immer so tatendurstig aus den alten Bьdern blickten. Tagelang hockte er vor seinem lottrigen Hдuschen, das Kinn in die Faust gestьtzt, und sann darьber nach, warum er nicht recht glьcklich wurde» [Frisch, 1973: 71].

Необходимо отметить, что сказка о Рипе ван Винкле воспроизводит повесть Вашингтона Ирвинга, однако, повествователь снабжает её такими деталями, которые позволяют на содержательном уровне диагностировать её косвенную связь с историей Штиллера и его жены Юлики. В первом предложении обращает на себя внимание конструкция с "wie es scheint", включающая оценочную характеристику повествователя и выражающая имплицитное желание повествователя оправдать своего героя не смотря на его отрицательную характеристику. На основании того, с какой симпатией повествователь рисует портрет Рипа, что резко контрастирует с сухой и краткой характеристикой его жены, можно сделать вывод, что эта сказка призвана показать первопричины несчастного брака супругов Штиллер, но также и перенести ответственность за его крах на плечи Юлики. Кроме того, в ней появляются важные мотивы бегства и маски/роли, как возможности стать счастливым.

Словно в виде развлечения повествователь пытается разобраться в отношениях Штиллера со своей женой. Реконструируя прошлое Штиллера (в действительности своё собственное) с чужих слов в качестве независимого эксперта, повествователь переходит на интрадиегетический уровень повествования, т.е. на вторичный уровень повествования при котором нарратор рассказывает историю, в которой он сам отсутствует [Женетт, 1998: 256]: «Ich will aber versuchen, in diesen Heften nichts anderes zu tun als zu protokollieren, was Frau Julika Stiller-Tschudy, der ich so gerne gerecht werden mцchte, schon damit sie mich nicht fьr ihren Gatten hдlt, mir oder meinem Verteidiger von ihrer Ehe selber erzдhlt hat: <…>» (Выделено нами - В.Г.) [Frisch, 1973: 90].

Не смотря на заявленную установку на объективность, какую требует написание протокола, повествователю не удается скрыть своего предвзятого отношения к разыскиваемому Штиллеру, о чем свидетельствует употребление стилистически маркированного "Gatte" в его адрес. Говоря о Штиллере в третьем лице, с иронией, повествователь стремится создать дистанцию между собой и им. Однако, увлекаясь своим рассказом, нарратор, сам того не замечая, невольно подтверждает свою тождественность с пропавшим без вести швейцарцем: «UnbewuЯtermaЯen mag der verschollene Stiller (es liegt mir sonst wenig daran, mit dem Verschollenen einig zu sein) дhnlich empfunden haben; nur machte er einen Vorwurf daraus, scheint es, einen in Zдrtlichkeit verborgenen Vorwurf, daЯ Julika ihre Wollust nie mit ihm erlebte, einen Vorwurf gegen Julika und einen ebenso albernen Vorwurf gegen sich selbst (Выделено нами - В.Г.)» [Frisch, 1973: 100].

Свою точку зрения на отношения Штиллера и его жены повествователь высказывает в форме предположения, догадки, сомнительный и якобы недостоверный статус которой подчеркивают конструкция с модальным глаголом "mцgen", глагол с модальной семантикой сомнения "scheinen" и наречие "unbewusstermassen" с ярко выраженным значением неопределённости. Высокая степень экспрессивности высказывания, которая достигается четырехкратным повтором слова "Vorwurf", выдает болезненное отношение повествователя к затрагиваемой теме, и парантеза, которую рассказчик предумышленно употребляет для установления дистанции по отношению к излагаемым событиям, не выполняет свою функцию, а напротив компрометирует его слова как ложь.

Такая немотивированная смена повествовательных «перспектив» говорит о ненадежности повествователя и вовлекает читателя в процесс распутывания многочисленных противоречий фикционального мира [Чемодурова, 2016: 70]. Наиболее действенным способом выявления ненадежности нарратора является принцип активной читательской интерпретации, исходящий из имплицитного присутствия автора в тексте, которое можно обнаружить путем вычисления метафикциональных сигналов на содержательном, нарративном и языковом уровнях.

нарративный произведение метафикциональность англоязычный

Список литературы

1. Бахтин М.М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук / М.М. Бахтин. - СПб, 2000 - 336с.

2. Женетт Ж. Фигуры. В 2-х томах. Том 1-2. / Ж.Женетт. - М.: Изд.-во им. Сабашниковых, 1998. - 944 с.

3. Каллер, Дж. Теория литературы: краткое введение / Джонатан Каллер Ї М.: Астрель: ACT, 2006. Ї 158 с.

4. Чемодурова, З.М. Прагматика и семантика игры в текстах англоязычной постмодернистской прозы 20-21 веков: дис. … док. фил. наук: 10.02.04 / З.М. Чемодурова. - СПб., 2016. - 407 с.

5. Waugh P. Metafiction: The Theory and Practice of Self-Conscious Fiction / P. Waugh - L., 1984 - 176 p.

6. Frisch M. Stiller / M. Frisch. - Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1973. - 437 S.

Размещено на Allbest.ru