Ипостаси лирического субъекта в поэтическом творчестве Веры Павловой

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ипостаси лирического субъекта в поэтическом творчестве Веры Павловой

Современные исследователи единодушно относят лирику к «самому субъективному» (Л.Я. Гинзбург) из трёх родов литературы (исходя из традиционного сопоставления лирики с эпосом и драмой), отмечая в качестве одной из основных её особенностей обращённость не к внешним событиям, а к внутреннему миру человека. При этом, несмотря на постоянное (в течение нескольких веков) внимание исследователей к лирическому словеснохудожественному творчеству, одной из самых сложных и далеко не решённых на сегодня проблем современного литературоведения остаётся проблема воплощения в лирическом произведении поэта и созданного автором «действующего» лица (субъекта, героя). В настоящей публикации мы ставим своей целью рассмотрение своеобразия лирического субъекта (выявление возможных ипостасей его представленности) и описание художественно-изобразительных способов и приёмов, привлекаемых для воплощения этого феномена, в поэтическом творчестве одного из популярных современных авторов - Веры Павловой.

Вера Павлова (родилась в 1963-м году) пришла в поэзию на рубеже нынешнего и минувшего столетий, в конце ХХ-го века; в настоящее время её причисляют к наиболее ярким представительницам русской «женской» поэзии. Творчество В. Павловой главным образом посвящено личной и интимной жизни современной женщины, о которой автор рассказывает с очевидной искренностью и прямотой: «на основе стихов Павловой можно выстроить социологически и культурологически достоверную биографию её современницы - от первых проявлений гендерной идентичности (в детском саду) до распада семьи, новой, зрелой любви, позднего нового брака. Исключительная честность и откровенность самоанализа парадоксально сочетается у Павловой с весьма традиционными взглядами на семью, брак, любовь, мужчину и женщину» (выделено нами. - М. Т.) [4].

Различия между взаимоотношениями автора и героя в лирическом произведении и отношениями автора и героя (героев, персонажей, действующих лиц) в произведениях эпических и драматургических было замечено исследователями довольно давно, однако при этом и истолковывалось очень по-разному, иногда с диаметрально противоположных позиций. Одно из свидетельств этому - весьма значительный диапазон терминов, предлагаемых для обозначения выведенного в лирическом произведении субъекта, среди которых: термин лирическое «я» (впервые использованный И.Ф. Анненским и фигурирующий в работе о своеобразии лирики М. Зусмана, вышедшей в 1910 году); термин лирический герой, введённый Ю.Н. Тыняновым в статье «Блок» (1921), и ряд других, в том числе и значительно более современных номинаций. В настоящей работе для обозначения «действующей» в лирическом произведения личности мы будем использовать предложенный рядом исследователей термин лирическийсубъект, который определяется

С.Н. Бройтманом как «носитель речи, а также основной (объемлющей) точки зрения на мир и оценки в лирическом художественном произведении» [2, с. 112-113]. Осознавая неоднозначность и спорный характер предлагаемого термина, мы всё же считаем его в настоящее время наиболее адекватным для осуществленияанализа лирических структурс позиций изучения взаимодействия в них автора и созданного поэтом образа - «действующего» лица его произведения (квалифицируемого также как лирический герой, лирическое «я» и т. д.).

Наибольшие возможности для воплощения лирического субъекта личнотворческого характера создаются, по общему мнению исследователей, в автопсихологической лирике (противопоставляемой лирике ролевой либо сюжетной, а также описательной и повествовательной), к которой относят «стихотворения, являющие собой акт прямого самовыражения поэта» [7, с. 314]. Именно такого рода поэзия и является, по мнению В.Е. Хализева, «магистралью лирического творчества»: «лирике в её доминирующей ветви присуща чарующая непосредственность самораскрытияавтора, «распахнутость» его внутреннего мира. Так, вникая в стихотворения А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, С.А. Есенина и Б.Л. Пастернака, А.А. Ахматовой и М.И. Цветаевой, мы получаем весьма яркое и многоплановое представление об их духовно-биографическом опыте, круге умонастроений, личной судьбе» (выделено нами. - М. Т.) [7, с. 315]. Лирический субъект находит весьма разнообразное воплощение и в лирике ролевой, которую определяют как «лирическое повествование от первого лица, не тождественное лирическому герою. Ролевой характер “я” формируется подчёркнутой условностью субъекта повествования, как, например, в стихотворении А.Т. Твардовского “Я убит подо Ржевом...”, а также его объективированностью - насколько она возможна в лирике» [1, с. 214]. Таким образом, современное представление о воплощённом в большинстве лирических произведений коммуникативном акте (безусловно - эстетического свойства), принадлежащих прежде всего к автопсихологической лирике, может быть сведено к концептуально-эстетическому (и, соответственно, конкретизированному в словесно-художественном, собственно вербальном и т. д. осмыслении) в рамках творимой поэтом лирической структуры и - шире - в рамках всего создаваемого им лирического творчества - как минимум двух взаимодействующих сознаний: сознания лирического субъекта и сознания самого художника слова, адресанта, автора произведения (С.Н. Бройтман определяет эту особенность лирики близких нам эпох как «интерсубъектность», противопоставляемую «моносубъектности» в других литературных родах, а также в лирике значительно более ранних периодов развития).

Большинство принадлежащих к автопсихологической лирике произведений написаны от первого лица, что, безусловно, усиливает иллюзию тождественности автора-поэта и лирического субъекта. Так, у Веры Павловой находим (все произведения здесь и далее В. Павловой цитируются по источнику: [4]):

1) Как у того осла морковь, перед лицом - зеркало. Долго, к себе питая любовь, я за собой бегала.

Всё. Надоело. Отгорожусь лицами и страницами...

И, как в зеркале, в них отражусь глупой голодной ослицею.

2) Завещание - план прожитой жизни.

Над своим гробом не хочу слышать си-минорный прелюд Рахманинова, allegretto из Седьмой Бетховена, ничего из любимого Чайковского. Хочу: А-ёиг-ный фортепианный Моцарта, adagietto из Пятой Малера и Девятую Брукнера, часть третью.

А впрочем, можешь завести, что хочешь: кто плачет, тот и заказывает музыку.

3) Мораль есть нравственность б/у, весьма поношенное платье.

Я видела её в гробу,

она меня - в твоих объятьях.

Приведённые стихотворения В. Павловой служат, как представляется, убедительной иллюстрацией к констатируемым у автопсихологической лирики как у особой (при этом основной, наиболее обширной, преобладающей и под.) части лирики (в качестве одного из литературных родов) конструктивным характеристикам: стихотворениям, являющим собой не только «акт прямого самовыражения поэта», но и заключающим в себе «человеческую подлинность лирического переживания, прямое присутствие в стихотворении», по словам В.Ф. Ходасевича, «живой души поэта» [7, с. 314].

Первое из стихотворений в смысловом отношении целиком сосредоточено на лирической героине (Долго, к себе питая любовь, /я за собой бегала; И, как в зеркале, в них отражусь / глупой голодной ослицею и др.) - о принадлежности лирического субъекта именно к женскому полу свидетельствует употребление глагола прошедшего времени в форме женского рода единственного числа: бегала. Такую же сосредоточенность смыслового развёртывания лирической структуры на лирическом субъекте наблюдаем и во втором произведении, где повествование также ведётся от первого лица, что подтверждается употреблением в первом лице единственного числа глаголов настоящего времени: хочу слышать, хочу (в данном случае гендерная принадлежность лирического субъекта «затемнена», хотя искушение считать его женщиной для читателя, в особенности наивного, весьма велико). Однако в лирическом сюжете рассматриваемого стихотворения добавляется и явная ориентированность на другую личность, роль которой выглядит несколько «размытой»: это может быть собеседник, партнёр или кто-то другой, с кем лирический субъект определённо чем-то связан, - именно по этой причине последний проецирует на него элементы своеобразного собственного завещания (Над своим гробом не хочу слышать / си-минорный прелюд Рахманинова...; Хочу: АМыт-ный фортепианный / Моцарта, adagietto из Пятой Малера / и Девятую Брукнера, часть третью; А впрочем, можешь завести, что хочешь).

Весьма оригинальное выражение наблюдаем в третьем из лирических текстов, где психологическое состояние лирической героини (на гендерную - женскую - принадлежность лирического субъекта указывает глагольная форма женского рода прошедшего времени видела) характеризуется с помощью грубопросторечного фразеологизма видеть в гробу, выражающего презрение, пренебрежение к чему-нибудь [6, с. 75]. В такой форме передано её отношение к сентенции по поводу морали, начинающей лаконичное стихотворение (четверостишье): Мораль есть нравственность б/у, / весьма поношенное платье. Этим, довольно нестандартным, способом выражена в произведении характерная для лирики как литературного рода семантическая двуплановость - обращённость заключённого в лирической структуре смысла одновременно к конкретной, индивидуальной личности, к каждому - и в то же время к значительному числу людей, иногда ко всему человечеству. Примечательно, что в ролевой лирике авторы-поэты нередко намеренно «нарушают» гендерный статус «действующих» в лирической структуре субъектов, выбирая их жанровые роли (мужское либо женское обличье) в зависимости от своих индивидуально-авторских установок: «Достаточно распространено в ролевой лирике также повествование от гендерно изменённого лица или от лица ребёнка (в этих случаях очевидна условность). Так, например, от лица женщины написаны стихотворения Симонида Кеосского “Жалоба Данаи” (6 - 5 вв. до н. э.) и А. Блока “Я в дольний мир вошла, как в ложу.” (1907), от лица мужчины - “Я больше не могу тебя оставить.” З. Гиппиус (1918), от лица ребёнка - “Про девочку, которая нашла своего Мишку” С. Чёрного (1916)» [1, с. 215]. Подобного рода произведения есть и в творчестве Веры Павловой - ср., в частности:

1) Я дождевой червь, я гений пути,

я властелин земли, я глотаю её, ею поглощённый, я - в ней, а она - во мне, путник и путь, иероглиф и раб дождя.

2) Пьяный в луже на остановке

Лежу в грязи, смотрю на небо, грязь оставляя за спиной, и думаю: ужели не богоданна глина подо мной?

Иль не по божьему веленью из грязи сделаны князья?

И на живот без сожаленья переворачиваюсь я.

Особенно отчётливо мужская принадлежность лирического субъекта выражена во втором из стихотворений, начинающегося с натуралистической зарисовки: Пьяный в луже на остановке / лежу в грязи, смотрю на небо, / грязь оставляя за спиной.

Содержание первого из стихотворений в принципе может быть отнесено к лицу как мужского, так и женского пола, поскольку номинации червь, гений, властелин могут в определённых коммуникативных ситуациях использоваться для характеристики лиц обоего пола, акцентируя внимание на том или ином свойстве, качестве человеческой личности (ср.: Он - гений и Она - гений).

Натуралистическая зарисовка становится импульсом для последующих философских умозаключений «интергендерного» лирического субъекта, содержащих в себе явно обобщающий смысл, который может быть отнесён к любому представителю человечества: ужели не бо- / годанна глина подо мной? / Иль не по божьему веленью / из грязи сделаны князья? При этом безусловное внимание обращает на себя совсем иная, чем в начальной части стихотворения, лексика (книжная, устаревшая: ужели, иль, богоданна), а также весьма редкий приём намеренного разрыва слова и помещения его частей в разных строках (бо-годанна) - прежде всего, вероятно, с целью акцентирования внимания читателя именно на этом участке текста.

Таким образом, лирическое творчество Веры Павловой демонстрирует широкий диапазон разновидностей лирических произведений, функционирующих в современной русской художественной литературе.

В нём мы наблюдаем произведения, в которых преобладают характеристики автопсихологической и ролевой лирики, в некоторых же случаях (гораздо реже) актуализируются качества лирики описательной либо повествовательной.

Однако речь идёт не о полном соответствии произведений поэтессы параметрам отдельных вариаций лирики, установленным исследователями при выявлении своеобразия каждой из них, а именно о преобладании тех или иных качеств явно синкретичной лирической структуры.

В целом же проанализированные и другие лирические стихотворения Веры Павловой как представительницы современной «женской» поэзии демонстрируют очевидный синкретизм в плане жанровой принадлежности и соответственно синкретизм содержащихся в них тем и образов, а также привлекаемых художественно-изобразительных средств.

Библиографические ссылки

1. Артёмова С. Ю. Ролевая лирика / С. Ю. Артёмова // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий /[гл.науч.ред.Н.Д.Тамарченко].-М.:Издательство Кулагиной, Intrada, 2008. - С. 214 - 215.

2. Бройтман С. Н. Лирический субъект / С. Н. Бройтман // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / [гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко]. - М.: Издательство Кулагиной, Intrada, 2008. - С. 112 - 114.

3. Вера Павлова. Стихи из журнальных публикаций разных лет. [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://modernpoetry.ru/main/vera-pavlova-stihi-iz-zhurnalnyh-publikaciy-raznyh-let. Дата последнего обращения - 12.11.2017.

4. Павлова, Вера Анатольевна [Электронный ресурс]. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki.Дата последнего обращения - 25.12.2017.

5. Тынянов Ю. Н. Блок / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы.Кино. - М.: Наука, 1977. - С. 118 - 123.

6. Фёдоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка: ок. 13 000фразеологических единиц / А. И. Фёдоров. - 3-е изд., испр. - М.: Астрель; АСТ, 2008.- 878 с.

7. Хализев В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. - М.: Высшая школа, 2000. - 390 с.

Размещено на Allbest.ru