Формирование и развитие репутации А.П. Чехова (80-е годы XIX в. - 50-е годы ХХ в.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ РЕПУТАЦИИ А. П. ЧЕХОВА (80-е годы XIX в. - 50-е годы ХХ в.)

В.А. Гусев

Анотація

Розглядається формування і трансформація літературної репутації А. Чехова. Притому що поняття письменницької репутації теоретично розроблено недостатньо і чіткого формулювання все ще не знайшло, воно дає можливість простежити, як формується ставлення до особистості і творчості письменника в мінливому культурному просторі, як воно оцінюється і сприймається читачами, критиками, літературознавцями. Ми будемо прагнути побачити репутацію Чехова в її динаміці. Стаття являє собою першу частину дослідження, присвяченого літературній репутації Чехова. Простежити еволюцію репутації письменника на такому часовому відрізку можна лише пунктирно, виділяючи вузли її розвитку і пов'язані з ними проблемні питання. Вона розглядатиметься в динаміці, як явище соціальне, як переважне уявлення про письменника, як одна з форм колективної рецепції, і нас будуть цікавити найрізноманітніші свідчення сприйняття особистості і творчості письменника, від професійних робіт літературознавців, мемуарної літератури, щоденникових записів, оцінок і відгуків в періодичній пресі.

Ключові слова: літературна репутація, соціокультурна ситуація, культурний простір, рецепція, оцінки критики, читацьке сприйняття.

Аннотация

Рассматривается формирование и трансформация литературной репутации А. Чехова. Притом что понятие писательской репутации теоретически разработано недостаточно и чёткой формулировки всё ещё не обрело, оно даёт возможность проследить, как формируется отношение к личности и творчеству писателя в меняющемся культурном пространстве, как оно оценивается и воспринимается читателями, критиками, литературоведами. Мы будем стремиться увидеть репутацию Чехова в её динамике. Статья представляет собой первую часть исследования, посвящённого литературной репутации Чехова. Проследить эволюцию репутации писателя на таком временном отрезке можно только пунктирно, выделяя узлы её развития и связанные с ними проблемные вопросы. Она будет рассматриваться в динамике, как явление социальное, как преобладающее представление о писателе, как одна из форм коллективной рецепции, и нас будут интересовать самые различные свидетельства восприятия личности и творчества писателя, от профессиональных работ литературоведов, мемуарной литературы, дневниковых записок, оценок и отзывов в периодической прессе.

Ключевые слова: литературная репутация, социокультурная ситуация, культурное пространство, рецепция, оценки критики, читательское восприятие. чехов литературный репутация писатель

Annotation

The formation and transformation of the literary reputation of A. Chekhov is examined. While the concept of literary reputation has not been theoretically developed enough and a clear formulation has not yet acquired, it makes it possible to trace how attitudes toward the writer's personality and work are shaped in a changing cultural space, how it is evaluated and perceived by readers, critics, and literary critics. We will strive to see Chekhov's reputation in its dynamics - from the last decades of the XIX century to the first decades of XXI century. The article represents the first part of a study on the literary reputation of Chekhov. Tracing the evolution of the writer's reputation in such a time interval can only be dotted, highlighting the nodes of its development and related issues. It will be viewed in dynamics as a social phenomenon, as the prevailing view of the writer, as one of the forms of collective reception, and we will be interested in the most diverse evidences of the writer's personality and creativity, from professional works of literary scholars, memoirs, diaries, judgments and reviews in the periodical press.

Key words: literary reputation, sociocultural situation, cultural space, reception, criticism, reader's perception.

Основная часть

В нашей статье речь пойдёт о том, как формировалась и трансформировалась литературная репутация А. Чехова, какое место он занимал и занимает в литературной иерархии. В России вопросы литературной репутации привлекли внимание исследователей в 20-е годы прошлого столетия. В 1928 году вышла работа И. Розанова «Литературная репутация», в которой, по сути дела, речь идёт о новом направлении в литературоведении, которое можно определить как историко-функциональный подход, предполагающий одну из форм социологической интерпретации литературы. Исследователь полагал, что «особенное внимание привлекает вопрос о взаимоотношениях писателей и читателей, проблема критики, как посредницы между ними. И вот, рядом с историей и теорией художественной литературы, рядом с историей и теорией критики, намечаются новые области для изучения: теория и история литературных репутаций» [22, с. 16]. Разные аспекты этой «новой области» литературоведения, рассматривающие особенности взаимодействия писателей, читателей и литературных критиков, были освещены в работах Б. Томашевского [27], Ю. Тынянова [28], Б. Эйхенбаума [30]. Позже, в 80-е годы, Ю. Лотман размышляет о значении исследования литературной биографии писателя и литературного быта в истории культуры и литературы [9]. Различные аспекты этой проблемы привлекли внимание исследователей в последние десятилетия. Так, М. Берг издаёт книгу «Литературократия» (2000), где литература рассматривается как поле конкурентной борьбы, а писательские стратегии - как модель игры, цель которой - повысить свой культурный и социальный статус. Речь идёт о присвоении и перераспределении ценностей в современной литературе, среди которых «успех, признание, положение в социуме, реальная или воображаемая принадлежность к авторитетной группе и т. д.» [1, с. 7]. А. Рейтблат публикует монографию «Как Пушкин вышел в гении» [19]. Защищён также целый ряд диссертаций, посвящённых этой проблеме - Т. Маргулис, «Литературная репутация Н.А. Полевого» [10], Н. Краюшкиной, «Литературная репутация А.С. Пушкина в 1830-е годы» [7], Л. Машковцевой, «Иосиф Бродский: формирование литературной репутации» [11], Л. Бушканец, «Чехов и русское общество 1880-1917 гг. Формирование литературной репутации» [4] и др.

Притом что понятие писательской репутации теоретически разработано недостаточно и чёткой формулировки всё ещё не обрело, оно даёт возможность проследить, как формируется отношение к личности и творчеству писателя в меняющемся культурном пространстве, как оно оценивается и воспринимается читателями, критиками, литературоведами. Мы будем стремиться увидеть репутацию Чехова в её динамике - от последних десятилетий XIX века до первых десятилетий XXI. Разумеется, в нашей статье проследить эволюцию репутации писателя на таком временном отрезке можно только пунктирно, выделяя узлы её развития и связанные с ними проблемные вопросы. Она будет рассматриваться в динамике, как явление социальное, как преобладающее представление о писателе, как одна из форм коллективной рецепции, и нас будут интересовать самые различные свидетельства восприятия личности и творчества писателя, от профессиональных работ литературоведов до мемуарной литературы, дневниковых записей, оценок и отзывов в периодической прессе.

С первых лет своего творческого пути А. Чехов привлекал заинтересованное внимание и читателей, и литературных критиков. Читатели высоко ценили поначалу весёлого и остроумного «осколочного» Антошу Чехонте, а затем интересного наблюдателя, тонкого психолога и занимательного рассказчика Чехова. Такое широкое признание является непременной составляющей репутации популярного писателя. Круг чеховских читателей и почитателей со временем менялся, но всегда оставался достаточно широким. Однако такие авторитетные в ту пору члены литературной системы, как критики, оценивали творчество молодого писателя как явление далеко не однозначное. Критическая рецепция творчества Чехова той поры изучена хорошо, но всё же необходимо хотя бы очертить ту тенденцию, которая была им присуща.

Критики разной эстетической ориентации - Н. Михайловский, А. Скабичевский, М. Протопопов, Н. Шелгунов, З. Гиппиус, Д. Мережковский и др. - видели в Чехове выразителя апатии современного общества, холодного «поэта действительности», «певца хмурых людей», пусть и талантливого, но равнодушного беллетриста, в творчестве которого «отсутствует всякое присутствие организующей идеи», который изображает «быт без бытия». «Г. Чехов, - писал Н. Михайловский, - пока единственный действительно талантливый беллетрист из того литературного поколения, которое может сказать о себе, что для него “существует только действительность, в которой ему суждено жить” и что “идеалы отцов и дедов над ними бессильны”. И я не знаю зрелища печальнее, чем этот даром пропадающий талант» [15, с. 598599]. Литературная критика конца XIX века играла значительную роль в литературном процессе, впрочем, её оценки не могли быть, да и не были всегда точны, что и произошло в случае с Чеховым. Но многочисленные критические отзывы, частое упоминание имени писателя в периодике свидетельствовало о возрастающем внимании к нему.

О том, как шло формирование представление о личности и творчестве Чехова с 1980-го по 1917 год, обстоятельно говорится в докторской диссертации Л. Бушканец, которая находит объяснение, почему отношение читателей и критиков к Чехову так разнилось. «Парадокс этот объясняется, на наш взгляд, тем, что Чехов как писатель оказался собеседником не критиков, т. е. профессиональных читателей с их традиционным для критики рубежа веков подходом к литературе (социологичность, анализ произведения через систему персонажей, через отражение считающихся верными философских идей и т. п. что объединяет и народническую, и символистскую критику при всей их противоположности), а обычного среднего интеллигентного читателя» [4, с. 2]. Это объяснение парадокса рецепции чеховского творчества верно. Нарушая существующие традиции, разрушая привычную иерархию жанров, Чехов шёл своим путём. Он стал популярным писателем, а на рубеже Х1Х-ХХ столетий - успешным, модным драматургом благодаря тому, что адресовал своё творчество не только интеллектуальной элите той поры, но и самому широкому читателю. Меняет к нему своё отношение и литературная критика. «Популярность его ширится, образ его приобретает через театр новое обаяние, писал В. Немирович-Данченко. - Он становится самым любимым, песня об его безыдейности замирает. Его имя уступает только ещё живущему среди нас и неустанно работающему великому Толстому» [16, с. 278].

Известно, что при жизни возведённый в высший ранг гениального, «образцового» писателя Л. Толстой высоко ценил А. Чехова как замечательного человека и талантливого художника. Но такое отношение к молодому писателю сложилось не сразу. Скажем, в начале 90-х гг., прочитав повесть И. Потапенко «Семейная история», он писал Софье Андреевне: «Ужасно то, что все эти пишущие, и Потапенки, и Чеховы, Зола, и Мопассаны, даже не знают, что хорошо, что дурно; большею частью, что дурно, то считают хорошим и этим, под видом искусства, угощают публику и развращают её» [26, т. 20, с. 268]. Позже отношение Толстого к Чехову (как, впрочем, и к Мопассану) изменилось кардинально. Из длинного ряда документальных свидетельств приведём лишь одно - запись, сделанную Толстым в дневнике 20 сентября 1903 г.: «Толки о Чехове: разговаривал о Чехове с Лазаревским, уяснил себе то, что он, как Пушкин, двинул вперёд форму. И это большая заслуга. Содержания же, как у Пушкина, нет» [26, т. 22, с. 159]. Оценка чрезвычайно высокая, но есть и оговорка о содержании, которого у Чехова будто бы нет. То есть Чехов, как и Пушкин, - прежде всего поэт-художник, а мировоззренческое, религиозное, идеологическое начала в его творчестве приглушены.

Чехов, безусловно, был новатором, но он стремился войти в диалог с самыми разными читателями, и это ему удавалось, о чём, в частности, свидетельствуют дневниковые записки Софьи Андреевны Толстой. 14 января 1899 г. она записала: «Прекрасно прошёл вечер: Лев Николаевич читал нам вслух два рассказа Чехова: "Душечка" и другой, забыла заглавие - о самоубийстве, очерк скорее» [25, т. 1, с. 410]. На следующий день, 15 января, Толстой также читает Чехова: «Вечером пришли: Н.И. Чайковский, две англичанки, Никошидзе, Гольденвейзер, Помиранцев, Танеев. Он долго о чём- то говорил со Львом Николаевичем, так и не знаю о чём. Потом Лев Николаевич опять прочёл отлично всем "Душечку" Чехова, и все очень смеялись» [25, т. 1, с. 441]. Конец записки характерен: все очень смеялись. То есть и зрелый Чехов, который, конечно же, воспринимался как писатель серьёзный, мог развеселить читателя. Годом раньше Софья Андреевна, после размолвки со Львом Николаевичем, написала в ежедневнике: «Доктор Баркенгейм участливо и молча смотрел на меня, видя всю мою тоску, и читал мне по вечерам вслух. Читали Чехова, и это приятно» [25, т. 2, с. 98]. Трудно себе представить, чтобы кто-либо стал читать по вечерам Софье Андреевне фрагменты из романов, скажем, Достоевского, а Чехов мог не только заинтересовать читателя поставленными серьёзными вопросами, но и утешить и развлечь.

Популярность писателя проявилась и в том, что в начале ХХ века А. Маркс издаёт его полное собрание сочинений. Необходимо обратить внимание на особенности издания и полиграфического оформления. Обложка

- значимый паратекстуальный элемент, и в марксовском издании она была оформлена в двух вариантах. Первый - издание в строгом бежевом коленкоровом переплёте, с приложением портрета писателя в 1-м томе. Второй

- издание в мягкой обложке, оформленное в стиле модерн, с приложением рекламных объявлений на последней странице обложки. Правда, обладатели бумажного переплёта могли заказать «коленкоровые крышки, изготовленные из лучшего английского коленкора, с красивым тиснением золотом и краскою по рисункам художников Е.П. Самокиш-Судковской и В.А. Табурина». Шесть «крышек» стоили 1 рубль 50 копеек, с пересылкой - два рубля. Всё это было рассчитано на разные вкусы, разные материальные возможности. В таком оформлении двух вариантов издания собрания сочинений можно рассмотреть черты нового издательского проекта, ориентированного на самого широкого читателя и свидетельствующего о формировании массовой культуры. Чрезвычайно дешёвое приложение к журналу (шесть копеек за том) сделало сочинения Чехова доступными и, как верно отметил Е. Динерштейн, «стало хорошей рекламой для “Нивы” и немало способствовало увеличению её тиража» [5, с. 187]. В это время Чехов воспринимался как сравнительно молодой популярный писатель. В классический канон он ещё не входил, о чём, в частности, свидетельствует книжка, предназначенная для чтения юношества «Двадцать биографий образцовых русских писателей» (СПб., 1900). Последними в ряду «образцовых писателей» оказались покойные Ф. Достоевский и А. Писемский и здравствующий Л. Толстой. Чехова среди них ещё нет.

Отношение к личности и творчеству писателя изменила его смерть. «Слава, признание - всё это и само по себе довольно неверный по формам феномен, для которого лишь смерть находит правильную перспективу», - писал после смерти Ходасевича В. Набоков [17, с. 410], но всё это применимо и к Чехову. Его заслуги признаны обществом, и в литературной иерархии рубежа столетий он занял своё, только ему принадлежащее место. В. Розанов в статье на смерть Чехова «Писатель-художник и партия» писал: «Смерть Чехова, во всякое время грустная не почувствовалась бы так особенно остро, как ныне, будь иное литературное время. Но теперь, когда он стоял сейчас за Толстым, когда около Чехова и в уровень с ним называлось только имя автора "Слепого музыканта" <...> потеря эта чувствуется чрезвычайно» (Новое время, 1904. 21 июля. №10196) [20]. Вышедший в 1905 году «Сборник товарищества “Знание” за 1904 год. Книга третья», посвящённый памяти Чехова, открывает стихотворение Скитальца «Памяти Чехова», где говорится:

Пороки и вожди, кипя душой мятежной,

Могли быть гневными, могли, любя, карать.

А он любил людей такой любовью нежной,

Как любит женщина, как любит только мать [23, с. 1].

Конечно, Скиталец не был ни крупным поэтом, ни самобытным мыслителем, его стихотворение художественным совершенством не отличается, но он верно отражает то отношение к Чехову, которое сложилось после смерти писателя: он не пророк, не вождь, не обличитель, а проницательный психолог, интересный рассказчик, близкий и понятный своим читателям. Но он мог не только любить ближних своих, но видел и знал то, что другим было не дано. Об этом пишет А. Куприн в статье посвящённой памяти Чехова, помещённой в том же сборнике товарищества «Знание»: «В своей удивительной объективности, стоя выше частных горестей и радостей, он всё знал и видел; но ничто личное не мешало его проникновению; он мог быть добрым и щедрым, не любя, ласковым и участливым, без притязаний, - благодетелем, не рассчитывая на благодарность. И в этих чертах, которые всегда оставались неясными для его окружающих, кроется, может быть, главная разгадка его личности» [8, с. 36]. А. Куприн пытается разгадать эту загадку; он утверждает, что Чехову было дано некое ясновидение: «Он видел и слышал в человеке - в его лице, голосе и походке - то, что было скрыто от других, что не поддавалось, ускользало от глаз среднего наблюдателя» [8, с. 40]. По сути дела, здесь начинается мифологизация образа Чехова: он не только остаётся рядом с читателем, но и в то же время возвышается над ним и видит то, что «скрыто от других». В июле 1904 г. в газете «Русь» была опубликована статья А. Зенгера «У Толстого», в которой воспроизводилась беседа с Толстым о Чехове. В частности, Толстой заметил, что Чехов создал новую форму, «отбрасывая всякую ложную скромность, утверждаю, что по технике он, <...>, гораздо выше меня!.. Это единственный в своём роде писатель...» В завершение беседы Толстой сказал: «. смерть Чехова это большая потеря для нас, тем более что, кроме несравненного художника, мы лишились в ней прелестного, искреннего и честного человека.» [6].

Такой взгляд на Чехова ещё не был общепринят: облик нового классика только формировался. Скажем, иначе оценивает Чехова Д. Мережковский в статьях 10-х годов «Брат человеческий» и «Суворин и Чехов». Он полагал, что «...шумные чествования А. П. Чехова: при жизни его или после смерти, кажутся мне фальшивыми, не идущие к его тихому, поникшему образу» [12, с. 251]. Чехов, несомненно, талантливый писатель, но не гений, «.конечно не властитель и не учитель. Он - наш равный, рядом с нами стоящий обыкновенный человек, до крайних пределов современный, дитя сегодняшней русской истории» [12, с. 251]. Определение «наш равный» является характерной чертой чеховского писательского образа, но у Мережковского оно не дополнено упоминанием о писательской гениальности. Более того, он отмечает серьёзные недостатки и ошибки Чехова: «Ошибка Чехова - ошибка 90-х годов - отказ от освобождения, примирение с действительностью, обывательщина, сувориновщина» [13, с. 291]. Он полагает, что Чехов не смог преодолеть влияние Суворина и отказался от религии, что и явилось «отказом от освобождения». В письме В.Я. Брюсову от 7 марта 1910 г. говорится: «Русская интеллигенция вообще любит возиться со всякими покойниками, как с писаными торбами. Чехов вырос в исполина, равного Пушкину и Л. Толстому. По поводу Чехова я мог бы сейчас только ругаться. Но мудрее безмолвствовать, “шуму волн кочующих внимая”, что я и намерен сделать» [14, с. 324]. Мережковский, по сути дела, возвращается к той оценке Чехова, которую давала ему либерально-народническая критика 80-х годов, он вновь представляет его безрелигиозным и, следовательно, безыдейным писателем. Между тем самая широкая читающая публика ценила Чехова чрезвычайно высоко, хотя он и не был похож на своих литературных предшественников. Несомненно, его писательский образ был противоречив. Мало того что Чехов пришёл в большую литературу из маргинальной развлекательной журналистики, уже одним этим нарушая культурные традиции, но всей своей жизнью и творчеством он утверждал новые социальные и поведенческие стратегии. Не называя себя новатором, он сумел осуществить новую художественную стратегию, реализовав её в своей писательской практике, суть которой состояла в отказе от традиционно считавшейся важной функции - учительско-проповеднической. В прозе Чехова нет прямой оценки изображаемого, а его герои рискуют утверждать: «Никто не знает настоящей правды» [29, т. 7, с. 453]. Всё это было внове. Почему же Чехов стал популярным у преимущественно консервативного широкого читателя, который существует в русле устойчивых культурных тенденций? Дело в том, что постепенный отказ от проповеднической функции литературы, начавшийся в русской культуре конца XIX века, нашёл проявление в творчестве Чехова, что и отвечало новым читательским ожиданиям.

А. Блок в конце первого десятилетия XX века в статье «Душа писателя» отмечал: «Чтобы ни говорила “литературная среда” и критика, как бы ни захваливала, как бы ни злобствовала, - всегда должна оставаться надежда, что в самый нужный момент раздастся голос читателя, ободряющий или осуждающий. Это даже не слово, даже не голос, а как бы лёгкое дуновение души народной, не отдельных душ, а именно - коллективной души» [2, с. 284]. Настоящий писатель должен ощущать это дуновение. «Последним слушателем был, кажется, Чехов. Все, кто после него, осуждены пока идти одиноко, без этой единственно необходимой поддержки...» [2, с. 285]. Вместе с тем и А. Блок позднее, в статье «Без божества, без вдохновенья» утверждал: «Последнее имя, которое произносится с убеждением людьми, стоящими совершенно вне литературы, есть имя Льва Толстого. Всё позднейшее, - увы даже и Чехов, - по меньшей мере спорно.» [3, с. 530]. Спорно хотя бы потому, что Чехов уже совсем рядом, и временная дистанция, этот безошибочно действующий фильтр исторического времени, не делала в ту пору бесспорным его принадлежность к классике. Вместе с тем ощущалось, что Чехов оказался на верхних ступенях литературной иерархии, где-то рядом с А. Пушкиным и Л. Толстым, который и назвал Чехова «Пушкиным в прозе».

В 1910 году, в «Юбилейном Чеховском Сборнике» В. Розанов публикует статью «Наш “Антоша Чехонте”», где речь идёт о широкой популярности писателя среди русской интеллигенции и учащейся молодёжи: «. во всякой образованной семье, в комнатке всякого студента или курсистки встретите портрет или карточку Антона Чехова» [21, с. 421]. Фотографические портреты, о которых пишет Розанов, свидетельствовали не только о популярности Чехова, но и формировании массовой культуры, в которой Чехову нашлось почётное место. Чехов более других близок и понятен, да и как не понять его, ведь он - «слишком наш брат», такой же, как и «мы, грешные». К тому же Чехов не только показывает обычную, обыденную каждодневную жизнь, но и напоминает, что «есть край иной». Поэтому, утверждает В. Розанов, «мы нашего “Антошу Чехонте” не забудем» [21, с. 425]. «Мы» - то есть обыкновенные люди «из образованных», по сути дела, вся читающая публика той поры. Писателю принадлежала несомненная заслуга: «В Чехове Россия полюбила себя. Никто так не выразил её собирательный тип, как он, не только в сочинениях своих, но, наконец, даже и в лице своем, фигуре, манере и, кажется, образе жизни и поведении» [21, с. 424]. По Розанову, Чехов - внимательный наблюдатель, талантливый рассказчик, он довёл «до виртуозности, до гения обыкновенное изображение обыкновенной жизни» [21, с. 423].

О включении Чехова как нового классика в культурный канон свидетельствует и небольшая монография Ю. Соболева, посвящённая Чехову. Исследователь уже в 1915 году безоговорочно причислял его к пантеону классиков: «Войдя в жизнь и в литературу наравне с Пушкиным, Достоевским и Толстым, он стал нашим классиком, и ясно: над тем, что им написано - взошло бессмертие» [24, с. 8]. Однако в это время формируется только общий абрис нового классика. Если писатель - современник своих читателей, живёт в своих текстах и так осуществляет с ними диалог, то классик уже уходит в предания, фольклор, тем самым укореняясь в глубинных и самых широких пластах культуры, коллективном бессознательном и вместе с тем становится объектом элитарной рефлексии. Всё это начинает происходить и с Чеховым, меняя его писательскую репутацию. Писатель превращается в культурного героя, фигуру национальной мифологии, воплощающей определённый культурный код, согласно с которым отбираются «релевантные факты из всей массы жизненных поступков» [9, с. 114].

Революция резко изменила социальные и эстетические ориентиры, но Чехов остался в классическом каноне. Его творчество оказалось в сфере элитарной рефлексии квалифицированного читателя и вместе с тем истолковывается в духе новой идеологии. Дело в том, что, как полагает М. Берг, «символический капитал, накопленный русской классикой», сыграл свою роль в становлении новой культуры [1, с. 34]. Русская классическая литература XIX века осуществила ту символическую революцию, «что предрешила и придала актуальность революции 1917 года» [1, с. 34]. Чехов был включён в новую культуру как обличитель старого, несправедливого уклада жизни, катастрофичность которой он остро чувствовал. Но широкий читатель и теперь видел Чехова иначе, устав от идеологических нравоучений, он мог обратиться к его творчеству.

В 20-50 годы XX века была предпринята попытка изменить писательскую репутацию Чехова; опровергались старые представления о нём, утверждалось, что он не был аполитичным писателем, а был борцом с мещанской пошлостью, обличителем и разоблачителем несправедливого уклада жизни. Была предпринята попытка изменить писательскую репутацию Чехова. И в этом случае, как и в 80-90-е годы XIX века, оценки профессиональных читателей (литературоведов) и читателей обыкновенных расходятся. Для обыкновенного читателя Чехов по-прежнему «свой брат», который не обличает, не проповедует, не пытается его учить и наставлять, а сочувствует, поддерживает, развлекает; в профессиональном же литературоведении возникал иной образ писателя, отвечавший новым идеологическим и эстетическим установкам. Обратимся, к примеру, к публичной лекции Л. Плоткина «Чехов и современность», прочитанной 16 июня 1944 г. в колонном зале Дома союзов. Характерно то, что эта лекция читается во время войны, когда необходимо было найти опору в недавнем прошлом, увидеть там не врагов, а союзников. Эта задача не была надумана, но для её осуществления необходимо было несколько изменить существующие исторические реалии, в частности несколько изменить образ Чехова, не исказить, но «подретушировать». Так, Л. Плоткин совершенно справедливо утверждал: «Чехов полагал, что идея произведения должна заключаться не в авторских сентенциях, ни в лирических отступлениях, ни в субъективном комментарии писателя, а в объективной логике образов» [18, с. 7]. Но вместе с тем, завершая свою лекцию, он говорил: «Чехов не дожил до той великой очистительной бури, которая уничтожила в нашей жизни всё отжившее и уродливое, разбудив могучие творческие силы. Но страстным и нетерпеливым ожиданием этой бури, предчувствием неизбежности её прихода, проникнуто всё творчество великого писателя» [18, с. 16]. Эта оценка Чехова, если убрать «не дожил», вполне могла бы быть перенесена на М. Горького. Нельзя сказать, что это совершенно искажает представление о Чехове. Писатель в своём творчестве в самом деле передал ощущение близящихся перемен, но это скорее было ощущение грядущей катастрофы, а не «очистительной бури». Чехов в эту пору почитаем государственной властью и любим читателями, но почитаем и любим по- разному.

Библиографические ссылки

1. Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 352 с.

2. Блок А. Душа писателя. Собрание сочинений в шести томах. Т. 5 / А. Блок. Библиотека «Огонёк». М.: Ииздательство «Правда», 1971. С. 284-288.

3. Блок А. Без божества, без вдохновенья. Собрание сочинений в шести томах. Т. 5 / А. Блок. Библиотека «Огонёк». М.: Издательство «Правда», 1971. С. 530-542.

4. Бушканец Л.Е. А.П. Чехов и русское общество 1880-1917 гг. Формирование литературной репутации. Автореф. дисс.... д. филол. н. М., 2013. 44 с.

5. Динерштейн Е.А. А.П. Чехов и его издатели / Е.А. Динерштейн. М.: Книга, 1990. 224 с.

6. Зенгер А. У Толстого [Электронный ресурс] / А. Зенгер. ЦКЬ: ййр:/и8ег8/РгоГе88юпа1/Бо'^1оаЙ8/С.%20871-875.%20Толстой%20о%20Чехове_%20Неизвестные%20высказывания.рйГ

7. Краюшкина Н. Литературная репутация А.С. Пушкина в 1830-е годы: дисс.... к. филол. н. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2009.

8. Куприн А.И. Памяти Чехова / А.И. Куприн // «Сборник товарищества “Знание” за 1904 год». Книга третья. СПб., 1905. С. 31-46.

9. Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к типологическому соотношению текста и личности автора) / Ю.М. Лотман // Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия. Труды по русской и славянской филологии. Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 683. Тарту, 1986. С. 106-121.

10. Маргулис Т. Литературная репутация Н.А. Полевого: дисс.... к. филол. н. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997.

11. Машковцева Л.Ф. Иосиф Бродский: формирование литературной репутации: дисс.. к. филол. н. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2012.

12. Мережковский Д.С. Брат человеческий // Д. С. Мережковский. Акрополь: Изб. лит.- критич. статьи. М.: Книжная палата, 1991. 247-251 с.

13. Мережковский Д.С. Суворин и Чехов // Д. С. Мережковский. Акрополь: Изб. лит.- критич. статьи. М.: Книжная палата, 1991. 286-293 с.

14. Мережковский Д.С. Письмо В. Я. Брюсову от 7 марта 1910 года. Из писем Д. С. Мережковского // Д. С. Мережковский. Акрополь: Изб. лит.-критич. статьи. М.: Книжная палата, 1991. 323-325 с.

15. Михайловский Н. К. Об отцах и детях и о г. Чехове / Н. К. Михайловский // Михайловский Н.К. Литературно-критические статьи. М.: ГИХЛ. С. 594-607.

16. Немирович-Данченко В.И. Чехов / В.И. Немирович-Данченко // А.П. Чехов в воспоминаниях современников / Вступ. статья А. Туркова: Сост., подгот. текста и коммент. Н. Гитович. М.: Худож. лит., 1986. С. 277-294.

17. Набоков В.В. О Ходасевиче / В.В. Набоков // Набоков В.В. Лекции по русской литературе. Пер. с англ. Предисловие Ив. Толстого. М.: Независимая газета, 1996. С.407-410.

18. Плоткин Л.А. Чехов и современность / Л.А. Плоткин. М.: Типография газ. «Правда», 1944. 16 с.

19. Рейтблат А.И. Как Пушкин вышел в гении / А.И. Рейнблат. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 330 с.

20. Розанов В.В. Писатель-художник и партия [Электронный ресурс] // Новое время, 1904. 21 июля. №10196: ЦКЬ: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_pisatel- hudojnik.html

21. Розанов В.В. Наш «Антоша Чехонте» / В. В. Розанов // Сочинения. М.: Советская Россия, 1990. С. 421-426.

22. Розанов И.Н. Литературная репутация / И.Н. Розанов. М.: Сов. пис., 1990. 458 с.

23. Скиталец. Памяти Чехова / Скиталец // Сборник товарищества “Знание” за 1904 год». Книга третья. СПБ., 1905. С. 1-2.

24. Соболев Ю. О Чехове / Ю. Соболев. М., 1915. 71 с.

25. Толстая С. А. Дневники. В 2-х томах. Сост. и коммент. Н.И. Азаровой и др. Вступит. статья С. А. Розановой. М.: Худож. лит., 1978.

26. Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. Письма / Л.Н. Толстой. М.: Худож. лит., 1978-1985.

27. Томашевский Б.М. Литература и биография / Б.М. Томашевский // Книга и революция. 1923. №4(28). С. 6-9.

28. Тынянов Ю.М. О литературной эволюции / Ю.М. Тынянов // Тынянов Ю.М. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 270-281

29. Чехов А. П. Пол. собр. сочинений и писем: в 30 т. / Антон Павлович Чехов. М.: Наука, 1974-1983.

30. Эйхенбаум Б. М. Литературный быт / Б. М. Эйхенбаум // Эйхенбаум Б. М. О литературе. М.: Сов. писатель, 1987. С. 428-436.

Размещено на Allbest.ru