Изучение современной русской женской прозы в китайской русистике

Размещено на http://www.allbest.ru/

Изучение современной русской женской прозы в китайской русистике

Чжао Сюе, Сычуаньский университет Чэнду; Ю.А. Говорухина, Сибирский федеральный университет

Аннотация

Анализируются актуальные рецептивные установки китайского профессионального читателя, которые определяют интерпретацию и оценку современной русской женской прозы. Авторы приходят к выводу, что «мягкий» китайский феминизм является важным рецептивным контекстом, который проявляется в стремлении китайского читателя увидеть гармоничные межполовые отношения в прозе писательниц, высокой оценке типа «святой» в персонажной сфере прозы. Не менее актуальными являются установка на преемственность в литературе, а также установка русистов как «интерпретационного сообщества» на национально-специфическое прочтение инокультурных текстов.

Ключевые слова современная русская женская проза, китайская русистика, рецепция, китайская женская литература, преемственность, рецептивная эстетика Благодарности

Abstract

Modern Russian female prose in Chinese Russian studies

Zhao Xue, Sichuan University Chengdu; Yu.A. Govorukhuna Siberian Federal University Krasnoyarsk, Russian Federation

Chinese literary scholars studying Russian literature come to a conclusion by the end of the twentieth century that its history has many “white spots.” Thus, efforts are made to fill the existing lacunas, and one of them is the modem Russian female prose. The paper analyzes the Chinese reader's receptive attitudes determining the interpretation and evaluation of the works of Russian women-writers. One reason for the interest in Russian female literature is the “women's issue” relevance in China. “Soft” Chinese feminism is a receptive context defining the text interpretation. In the Russian literature scholars' works, it is manifested in the desire to see harmonious intersexual relations in the Russian women-writers' prose, in a high assessment of a “holy” type in the character sphere.

The Chinese reader highly appreciates overcoming the male-female opposition, searching for forms of dialogue, and imagining a harmonious family. Continuity is a relevant cultural receptive attitude of the Chinese reader, the link with tradition being a significant criterion for evaluating a phenomenon. Chinese scholars note that female literature continues the realistic tradition of telling about the social “bottom” and “little man,” thereby provoking the reader's interest. Russian female prose is the “young” object in Chinese Russian studies. The Russian philology specialists are looking for linguistic “connectors,” e. g. themes and a typology of heroes, to see the phenomenon as a whole. Chinese specialists focus on the themes of survival, love, and family. The hero typology includes such types as the “new Amazons,” playing women, saints.

Keywords: modern Russian female prose, Chinese Russian studies, reception, Chinese female literature, continuity, receptive aesthetics.

История знакомства Китая с русской литературой начинается с первых десятилетий ХХ в. Главным объектом рецепции (как филологической, так и художественной) становятся в это время классические произведения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова. Далее на протяжении ХХ в. интерес к русской литературе переживал взлеты и падения, периоды идеологически спрямленной рецепции и «перечитывания». К концу ХХ в. китайские русисты осознают, что история русской литературы, увиденная их глазами, имеет множество «белых пятен»: художественная практика Серебряного века, неофициальная литература (андеграундная, запрещенная, эмигрантская). Это осознание определило одну из главных установок китайской русистики начала ХХI в.: заполнение существующих лакун и недопущение новых. Она не потеряла своей актуальности и сегодня, проявилась в ходе новейших научных конференций: «Междисциплинарное исследование русской литературы и искусства» (Чжэцзянский университет, 2016, 2018); «Русская литература: традиция и современность» (Пекин, 2010); «Русская литература и культура на фоне глобализации» (Сианьский университет иностранных языков, 2015).

Одна из лакун, которую активно заполняет современная китайская русистика, - русская женская проза. Подтверждают это монографии и статьи, посвященные как явлению женской литературы, так и персоналиям: «Изучение современной русской женской прозы» Чэнь Фан, «Современное русское феминистское движение и женское повествование в литературе» Чжан Цзяньхуа, «Современная русская феминистская литература» Дуань Лицзюнь, научные конференции, тематика которых включает данный аспект («Междисциплинарное исследование русской литературы и искусства», «Русская литература и культура на фоне глобализации» и др.), переводы произведений Л. Улицкой, О. Славниковой, Т. Толстой, Л. Пет- рушевской.

Факт интереса китайской русистики к женской прозе еще не был осмыслен в русском литературоведении. Эта тема предполагает целое поле проблемных вопросов, нуждающихся в прояснении:

• каковы причины интереса китайского читателя к русской женской литературе;

• какова специфика китайского прочтения современной русской литературы и женской прозы в частности;

• имеют ли место искажения, примеры «вчитывания» в процессе читательской рецепции;

• каковы причины выбора тех или иных русских писательниц в качестве знаковых имен русской женской литературы.

Решение данных вопросов требует адекватного предмету методологического основания. На наш взгляд, таким основанием может стать комплексный подход, который включает положения сравнительного литературоведения, допускающего частичную трансформацию воспринимаемых текстов в соответствии с национальной культурной ситуацией и традициями; концепцию диалога, в частности идею двойного направления диалога (М. Бахтин), позволяющую осмыслить русскую литературу как культурное образование, которое обладает потенцией диалога, порождает отклик; методологические положения рецептивной эстетики, акцентирующие механизмы рецепции, смыслообразования, допускающие, что литературное произведение «возникает» только в процессе «встречи» с читателем, обладает динамической системой потенций смыслов. Процесс рецепции неизбежно сопряжен с частичной трансформацией воспринимаемого текста, что делает возможным и перспективным исследование образа русской литературы в «горизонте ожидания» китайского читателя, который определяет направление интерпретации и оценки русского текста. Не менее важен для нас и историко-функциональный подход к изучению критических текстов, теоретические положения которого сформулированы В. Н. Крыловым [2012; 2019].

Исследования китайских русистов, посвященные русской женской прозе, дают возможность создать портрет китайского профессионального читателя, вычленить такие рецептивные установки, которые определяют интерпретацию и оценку произведений писательниц.

«Мягкий» китайский феминизм как рецептивный контекст

Китай рубежа ХХ-ХХ1 вв. переживает волну интереса к современной русской женской литературе. Нередко именно она оценивается китайскими учеными как важнейшая часть современной русской литературы. Так, по мнению Чжан Цзяньхуа, современная русская женская литература заняла доминирующую позицию в русской литературе, «образовалась мощная волна женской прозы. Она качественно изменила русскую литературу. Поэтому изучение современной русской женской литературы становится необходимой частью исследования современной русской литературы и культуры» [Чжан Цзяньхуа, 2014б, а 119]).

На наш взгляд, причиной повышенного интереса китайского читателя к современной русской женской литературе является также актуальность «женского вопроса» в Китае на рубеже ХХ-ХХ вв. Процесс феминизации в Китае - результат рецепции идей западного феминизма, распространение которого сопровождалось преобразованием отдельных идей, а именно смягчением ведущих феминистских посылок. Отсюда и номинация «мягкий феминизм».

По сравнению с западными феминистскими моделями китайскому феминизму присуще мягкое отношение к мужчине / мужскому. Пара «женщина - мужчина» не предполагает крайних значений. По словам Чэнь Чжихун, в ней «нет запаха пороха» [Чэнь Чжихун, 2005, c. 135].

«Мягкий» феминизм проявляется в женской китайской литературе, специфическая черта которой - идея межполовой гармонии. Писательница Те Нин в книге «Дверь розы» пишет: «Когда я обращаюсь к женской теме, стараюсь освободиться от женского угла зрения. Мне хочется пользоваться точкой видения “третьего пола”, или парасексуальным взглядом, чтобы всестороннее и глубоко понять реальную жизненную ситуацию женщины» [Те Нин, 2003, c. 1-2]. Другое проявление «мягкого» феминизма в китайской литературе - акцент на ценности человека и развитии его социального сознания. Присутствие социальной проблематики в женской прозе, неограниченность сугубо женским миром - важный критерий оценки произведения для китайского читателя.

Итак, китайский читатель воспринимает женскую русскую литературу под углом «мягкого» феминизма. Эго объясняет важность для него изображенных в тексте фактов преодоления оппозиции «мужское - женское», поиска форм диалога, изображения счастливой гармоничной семьи. Высоко будут оцениваться факты преодоления границ собственно женской проблематики в сторону исследования социального сознания женщины.

Так, Чэнь Фан замечает в эволюции русской женской литературы продуктивный отказ от деконструкции, породившей «новых амазонок», в пользу реконструкции, создавшей тип «(анти) Медеи» в 1990-е гг. и освободившей прозу от бинарных гендерных оппозиций [Чэнь Фан, 2007а, c. 87-112]. Лю Яюе положительно оценивает опыт парасексуального изображения отношений в произведении «Causal-2: пляска головой и ногами» Оксаны Робски, называет его достойным образцом для китайских писателей [Лю Яюе, 2014]. Похожей позиции придерживается Чжан Цзяньхуа: «Современная русская женская литература обнаруживает не борьбу за права и межполовой конфликт, а <...> утверждение субъектного статуса женщин в современном обществе» [Чжан Цзяньхуа, 2014б, c. 122]. Не случайной в этой связи видится высокая оценка китайским читателем творчества Л. Улицкой. В нем видят «положительную энергию «Положительная энергия» - выражение из китайской интернет-лексики. Оно означает `устремленность вперед, здоровый оптимизм, активная жизненная позиция'. , которая проявляется в стремлении героев к гармонии (особенно в семейной жизни). «Положительная энергия» в «Сонечке», «Медее и ее детях», «Веселых похоронах», по мнению Дуань Лицзюнь, проявляется в образе семьи как хранительницы в нестабильном обществе душевной красоты и чистоты человека, вдохновляющей его на жизнь и счастье [Дуань Лицзюнь, 2001, c. 94]. Китайские ученые вычитывают в произведениях Улицкой своеобразный «message» постперестроечному обществу: главное условие развития общества - семья.

«Мягкий» вариант феминизма проявляется и в исследовании специфики «женского письма» русских писательниц. Для китайских ученых женское «интимное письмо» - способ деконструкции мужского логоцентризма и патриархат- ной культуры. По мнению Чэнь Фан, «повествование о женских телах занимает наибольшую долю в современной русской женской литературе» [Чэнь Фан, 2007б, а 60], Чжан Цзяньхуа считает «интимное письмо» самым прямым способом женского говорения [Чжан Цзяньхуа, 20146, а 126]. Русисты избегают крайностей в оценке «интимного письма». Например, Чэнь Фан в монографии «Изучение современной русской женской прозы», анализируя описание половой близости в прозе В. Нарбиковой, приходит к выводу, что «она описывает половую любовь не ради нарушения традиции, а придает половой любви более глубокое значение. Она подчеркивает сочетание тела с духом, которое превосходит время и пространство» [Чэнь Фан, 2007б. а 67].

Читательские установки китайских русистов

Национально-культурной рецептивной установкой китайского читателя является оценка преемственности как важного условия стабильности бытия, истории, нации. Это касается и литературы, в которой связь с традицией мыслится важнейшим критерием оценки явления. Китайские ученые отмечают, что современная женская литература продолжает реалистическую традицию повествования о социальном «дне», о жизни «маленького человека». Это в том числе объясняет интерес к ней, а также оценку как значимого явления в русской литературе. Дуань Лицзюань отмечает, что, несмотря на интерес женской прозы к личному пространству женщины, нарушивший традицию большого (мужского) стиля, она не сосредоточилась исключительно на бытовых мелочах. Описывая жизнь обычного человека, эта литература следует идеям гуманизма, реализма и социальной ответственности [Дуань Лицзюнь, 2006б].

Китайская русистика, на наш взгляд, находится в некотором смысле в гносео- логически-аксиологической ловушке. С одной стороны, очевидно стремление к прояснению специфики и новизны русской женской литературы (в плане проблематики, героя, письма), с другой - наблюдается столь же очевидная «оглядка» на традицию, представленную «мужской» литературной линией, на ценность преемственности. Так, в «Интеграции русской и мировой литературы» Чжан Цзяньхуа пишет: «Мощная традиция русской социальной литературы позволяет русским писательницам брать на себя сознание социальной миссии и не ограничиваться “женским письмом”» [Чжан Цзяньхуа, 2014а, с. 38]. Осознанную спасительную миссию в творчестве Л. Улицкой Дин Сяоминь называет традиционной национальной установкой Дин Сяоминь: «Русские считают, что они - нация, избранная Богом, они берут на себя миссию освободить другие нации. Русские не только заботятся и размышляют о прошлом и будущем своей нации, но и берут на себя миссию спасения всего мира» [Дин Сяоминь, 2014, с. 49]. [Дин Сяоминь, 2014, с. 49]. Китайские ученые отмечают двойственность героинь Улицкой, соединение в них мужской традиции и современных черт: традиционной добродетельности и сознания современных самостоятельных женщин [Инь Гуйсян, 2003, с. 104]. Чжан Цзяньхуа считает, что, «освобождаясь от традиционного мужского ракурса и критерия мировидения, Улицкая в романе “Медея и ее дети” утверждает значимость исторического предназначения женщин в аспекте продолжения жизни, спасения рода и преемственности национальной культуры» [Чжан Цзяньхуа, 2006, с. 57].

В новейшей монографии Чжан Цзяньхуа «Изучение русской прозы нового периода (1985-2015)» [2016] делается вывод о том, что отсутствие связи с западным феминистским движением обусловило миссию женщины-писателя как просветителя или спасителя, что сближает ее с «мужской» линией. Устойчивое положение Л. Улицкой, Т. Толстой и Л. Петрушевской в литературном мейнстриме он объясняет подражанием мужскому письму (что проявляется в склонности к «гранд-повествованию», интересе к социально-нравственной проблематике, постмодернистскому письму, активно используемому именно писателями-муж- чинами). Женская проза подчиняется, таким образом, мужскому литературному мейнстриму.

Сообщество китайских русистов с актуальными гносеологическими ориентирами, принципами отбора, интерпретации и оценки текстов может быть рассмотрено как «интерпретационное сообщество» (С. Фиш). В этом смысле состояние китайского литературоведения является составляющей рецептивной ситуации. С момента провозглашения политики «реформы и открытости» в 1978 г. китайское литературоведение заняло позицию открытости мировому теоретико-литературному опыту. Большое количество западных исследований переводится на китайский язык. Позиция открытости потребовала от китайских ученых готовности перестроить свои гносеологические установки (но не отказаться от них), сформированные позитивистской марксистской эстетикой. Этап увлечения западными теоретико-литературными концепциями, подражания им на рубеже ХХ-ХХ1 вв. сменяется осознанием несамостоятельности. Цао Шуньчин поставил диагноз китайскому литературоведению: отсутствие метода, специфики, неспособность мыслить самостоятельно без опоры на западную теорию: «.. .китайская литература и литературоведение потеряли традицию и историю» [Цао Шуньчин, 2004, а 121]. На наш взгляд, обращение к русскому литературоведению отчасти стало способом ослабить западное влияние. Выбор концепции М. Бахтина китайскими литературоведами представляется закономерным. Чэн Чжэнминь считает, что «концепция Бахтина обладает высоким человеческим достоинством, в его теории диалога, полифонии и карнавализации мы ощущаем глубокий гуманитарный дух» [Чэн Чжэнминь, 2001, а 150]. Ли Бинь считает, что теория литературы Бахтина, направленная изучение переходных культур, оказывается востребованной Китаем, переживающим переходные процессы, таким образом, она обладает высоким потенциалом для самопонимания, создания современной китайской теории литературы [Ли Бинь, 1998, а 92].

Феминистская критика распространяется в Китае в начале 80-х гг. ХХ в. Переводятся «Второй пол» С. де Бовуар (пер. Сан Чжу, Нань Шань, 1986), «Политика пола» К. Миллетт (пер. Сун Вэньвэй, 2000). На 1990-2000-е гг. приходятся первые опыты использования феминистской теории литературы Монографии «Повествование и пол в современной китайской литературе» Чэнь Шуньсинь (Пекин, 1995), «Женская литература и эстетика» Жэнь Имин (Улумучи, 1995), «Равенство и развитие» Ли Сяоцзян (Шанхай, 1997). В 2004 г. Мэн Юе и Дай Цзиньхуа опубликовали монографию «Всплыть на поверхность Земли», в которой с точки зрения феминистской критики изучается история китайской женской литературы с 1919 до 1949 г. Авторы использовали комплексный подход (психологический, семиотический, нарратоло-гический, деконструктивистский) в исследовании знаковых феминистских текстов.. Вскоре китайские последователи феминистской критики осознали, что заимствование должно быть адаптированным к китайским реалиям, что должно возникнуть особое китайское феминистское литературоведение [Чэнь Хуайфэнь, 1996, а 14]. Китайская феминистская критика менее категорична, неагрессивна. Она снимает момент долженствования в гендерных ролях.

Современная русская женская проза в исследованиях китайских русистов

Русская женская проза - сравнительно «молодой» объект изучения в китайской русистике. Первые исследования появляются в середине 1990-х гг. (в 1996 г. Чжоу Чичао написал статью «Нынешний пейзаж русской женской прозы». Она стала первым исследованием, посвященным современной женской литературе). Это объясняет апелляцию к исследованиям русских литературоведов Ремизова М. Ответ знает только ветер // Октябрь. 2006. № 8; Скокова Т. Проза Л. Улицкой в контексте русского постмодернизма: Дис. ... канд. филол. наук. М., 2010; Тимина С. Русская литература ХХ века в зеркале критики. М., 2011; Ровенская Т. Феномен женщины говорящей: проблема идентификации женской прозы 80-90-х годов // Женщины и культура. 1999. № 15; Ровенская Т. Женская проза конца 1980-х - начала 1990-х годов (Проблематика, ментальность, идентификация): Дис. ... канд. филол. наук. М., 2001; Гарбриэлян Н. Ева - это значит жизнь: проблема пространства в современной русской женской прозе // Вопросы литературы. 1996. № 4., а также существующие до сих пор подходы к освоению нового материала: проблемно-тематический и персонажно-типологический. Русисты ищут «скрепы», позволяющие увидеть явление как целое, вычленить тенденции.

Тематический ракурс

В тематическом многообразии женской прозы китайские русисты выделяют тему выживания как доминирующую. Называются произведения Н. Горлановой и В. Букура «Роман воспитания», «Тургенев - сын Ахматовой», Г. Щербаковой «Косточка авокадо», Л. Петрушевской «Свой круг», «Время ночь», «Нюра прекрасная», «Выбор Зины», «Маленькая Грозная». Объединяя данные тексты разных жанров в одну тематическую группу, исследователи используют слово «отчаяние», характеризуя доминирующую эмоцию персонажей-женщин и рассказчиц. Так, Чжан Мэй замечает: «Чрезвычайно скромные условия жизни большинства населения вызывали глубокое, безнадежное отчаяние среди женщин; отчаяние - вот скрытое лицо современной русской женской прозы» [Чжан Мэй, 2012, а 27].

Другая тема, которая помогает русистам «собрать» женскую прозу, - тема любви. Ученые видят два ее варианта: любовь-страдание и любовь плотская. В то же время китайским русистам свойственно акцентировать внимание на образе любви-гармонии, который присутствует в женской прозе, пусть даже в виде призрачной идеи, иллюзии. Чэнь Фан видит стремление к гармонии в любви, надежду на любовь в произведениях «Армия любовников» Г. Щербаковой и «Девятый день» Н. Горлановой. Она связывает это с верой в мужчин, с не полным разочарованием в них.

Тема семьи, традиционно значимая для китайской культуры, также вычленяется в русской женской литературе. Установка китайского читателя на образ семьи как гармоничное единство определяет прочтение женской прозы. Он особенно внимателен к изображению разрешенных семейных конфликтов, к редким примерам счастливых семей, которые находят силы выжить в социально не благополучных условиях. Так, по мнению Дуан Лицзюнь, «семья в изображении Улицкой всегда святая и счастливая. Семья защищает духовную свободу человека в нестабильном обществе и помогает людям стремиться к счастливой жизни» [Дуань Лицзюнь, 2006а, а 93-94].

Современная женская литература подвергает деконструкции образы женщин, созданные писателями-мужчинами. Вместо женщины - воплощения любви, нежности, доброты она рождает равнодушных, некрасивых, одиноких, жестоких, агрессивных героинь. В попытке осмыслить их китайские ученые предлагают разные номинации. Так, Дуань Лицзюнь называет героинь из «Поэта и музы» Т. Толстой, «Времени ночь», «Своего круга» Л. Петрушевской «сумасшедшими»: «Они больше не терпимая и добрая земля-мать, а “сумасшедшая карга”» [Дуань Лицзюнь, 2005, а 66]. Чэнь Фан использует известное в русском литературоведении определение «новые амазонки»: «Они со всей страстью разбивают образы женщин, сложившиеся в традиционной культуре. Эти женщины пытаются создать новые образы путем отрицания самих себя для противодействия определению женщин, сложившемуся в концепциях мужчин» [Чэнь Фан, 2007а, а 94]. По мнению Чэнь Фан, самым очевидным признаком «новой амазонки» является маскулинизация как проявление психической компенсации [Там же, а 102]. В маскулинизации Чэнь Фан видит тенденцию избавления женской литературы от модели бинарных оппозиций, опасную, однако, потерей своего пола [Там же, а 104]. Крайность этой тенденции воспринимается Чэнь Фан как любопытный факт, но не нужный для Китая опыт.

Другая крайность в женских образах - чрезмерная феминность - порождает тип «играющей женщины» (номинация Чэнь Фан), чрезмерно демонстрирующей страсть к жизни. Му Чжунхуай называет этих женщин «тип Али» (по имени героини романа «Искренне ваш Шурик»). К нему он относит и Ясю из повести «Сонечка» Л. Улицкой, полагая, что и Аля, и Яся рассматривают свой пол как способ достижения успеха. Мужчина для них - способ получить прописку, кольцо и т. п. [Му Чжунхуай, 2017, а 132]

В классификации Му Чжунхуая выделяется «тип Татьяны» (по имени героини романа «Казус Кукоцкого»), в нем исследователь видит отсылку к традиционным женским образам (Маша из романа «Медея и ее дети», Ака из «Женщин в игре без правил»).

Третий тип женщины в женской литературе наиболее привлекателен для китайского читателя. Он близок традиции и представлен так называемыми «святыми». Дин Сяоминь видит присутствие такого типа женщин в произведениях Л. Улицкой (Медея, Сонечка, Елизавета Ивановна и др.). Чэнь Фан считает «святых» наиболее продуктивным типом героинь по сравнению с «новыми амазонками» и «играющими», поскольку они являются знаком вечной и чистой любви, удачной попыткой создания образа на границе традиции и современности [Чэнь Фан, 2007а]. Неагрессивные и мягкие, они получают одобрение и высокую оценку читателей. В этом предпочтении проявляется «мягкий» феминизм, а также традиционная китайская концепция «золотой середины».

Установка на важность преодоления оппозиции «мужское - женское», а также «мягкий» взгляд китайских читателей на женскую проблематику объясняют высокую оценку ими таких произведений, как «Щелчок» В. Токаревой [Чжан Цзяньхуа, 2014б, а 124], «Медея и ее дети» Л. Улицкой [Дуань Лицзюнь, 2006б, а 83]. В них видятся примеры благополучного разрешения гендерных конфликтов, описание парасексуальной гармонии.

Китайская русистика о поэтике «женской» прозы

Анализ исследований китайских русистов, посвященных женской прозе, позволил сделать вывод о том, что в подавляющем большинстве в них запечатлевается рецепция содержательного плана произведений: идеи, проблематика, концепция героя, конфликты. План поэтики затрагивается фрагментарно, зачастую повторяются наблюдения, сделанные русскими литературоведами. На этом фоне выделяются исследования Го Цзин «Творчество Л. Улицкой в контексте литературной стилистики» (2017), Ван Янь «Творчество Л. Петрушевской в контексте нарратологии» (2017).

Го Цзин, используя междисциплинарный подход (работая на стыке литературоведения и лингвистики), анализирует особенности стиля Л. Улицкой и приходит к выводу, что доминанта языка писательницы - краткость, простота, сдержанность и деликатность, которая проявляется в лексике и синтаксисе при описании внешности, психологического состояния героини, ее специфического женского опыта. В то же время метафора придает тексту Улицкой богатые значения [Го Цзин, 2017, с. 128]. Изучая произведения писательницы сравнительно-типологически, Го Цзин замечает повторяющуюся сюжетную модель: жизнь обыкновенная, стабильная взрывается случайным событием [Там же, с. 49].

Ван Янь выдвигает гипотезу: структура образа автора в произведениях Л. Пет- рушевской комплексна, динамична. Автор функционирует в связке с текстом и читателем, каждый элемент (автор, текст, читатель) предполагает наличие своего контекста. Контекст автора включает биографию писательницы и творческий путь, важными признаками которого являются черты «другой прозы», запечатлевающей жизнь будто на «магнитофон» [Ван Янь, 2017, с. 109].

Контекст текстов (иными словами, узнаваемые типологические черты прозы Л. Петрушевской) - это специфический язык («диалог в произведениях характеризуется смешанной грамматикой и смешными стилистическими отклонениями» [Там же, с. 117]), в котором проявляются измененные, смещенные и болезненные отношения между людьми» [Там же]. Еще одна типологическая текстовая черта - организация пространства: в произведениях писательницы обычно мы видим «замкнутое и узкое пространство, в некоторой степени это является сатирой на мужскую литературу, в которой обычно появляется Красная площадь, широкие проспекты, монументальные здания» [Там же, с. 123].

Русисты, исследующие поэтику произведений Л. Улицкой, обращают особое внимание на пространственно-временную организацию ее текстов. Они фиксируют ослабление течения времени, факты его непрямого выражения, что, по мнению Сунь Чао, должно подчеркивать нестабильность, трагичность, абсурдность социальных процессов [Сунь Чао, 2012, с. 208]. Дуань Лицзюнь в статье «Чистый и святой маленький человек: художественные особенности образа у Л. Улицкой» замечает: «...в произведениях Улицкой читатель может свободно конкретизировать время (так, события в «Сонечке» могли происходить как в период войны, так и в период сталинских репрессий), и это не будет влиять на целостность и суть сюжета. Автор снимает конкретику времени и места, потому что ему важна вечная истина жизни, ценность обыденной жизни» [Дуань Лицзюнь, 2001, с. 93].

Наблюдения над художественным пространством позволило Сунь Чао выявить некоторые типичные особенности прозы Улицкой: многие сюжеты начинают свое движение в закрытом пространстве, изолированном от внешнего мира (убогий московский дворик, коммуналка) [Сунь Чао, 2012, а 212], что «подчеркивает прекрасные характеры героев, с достоинством переносящих жизненные муки, показывает их стойкость перед ужасными жизненными ситуациями» [Сунь Чао, 2012, с. 213].

Наше исследование позволяет дать предварительные ответы на те проблемные вопросы, которые были озвучены в начале статьи. Интерес китайского читателя к русской женской литературе объясняется, во-первых, актуальной для китайской русистики начала XXI в. потребностью в заполнении существующих лакун в истории русской литературы и недопущении новых, во-вторых, актуальностью «женского вопроса» в Китае на рубеже ХХ-ХХ1 вв., в-третьих, ценностной близостью русской женской прозы китайскому читателю. Во многом изучение современной русской женской литературы определяют рецептивные установки китайских русистов. Установка на «мягкий» феминизм является, на наш взгляд, «ключом» к пониманию специфики китайского прочтения русской литературы. Ее присутствие обнаруживается в акценте на ценности человека и развитии социального сознания в женской литературе, в идее межполовой гармонии, в сохранении надежды на возможность счастливой любви, гармоничного межполового диалога, сочувствии к мужским персонажам. Другой установкой является поиск преемственности текстов писательниц с традицией.

китайский женский проза русист

Список литературы

1. Крылов В.Н. Литературная критика в функциональном аспекте // Филология и культура. 2012. № 1 (27). С. 114-117.

2. Крылов В.Н. Русская литературная критика. Проблемы теории, истории и методики изучения. М.: Флинта, 2019. 240 c.

3. Ван Янь. Сюйшисюе шицзяо ся лю битэлушэфусыкая цзопинь яньцзю. Творчество Л. Петрушевской в контексте нарратологии. Пекин: Бэйцзин дасюе чубаньшэ, 2017. 380 c.

4. Го Цзин. Вэньсюе сюйсысюе шицзяо ся дэ лю улицыкая цзопинь яньцзю Творчество Л. Улицкой в контексте литературной стилистики. Пекин: Бэйцзин дасюе чубаньшэ, 2017. 221 с.

5. Дин Сяоминь. Людэмила улицыкая цзопинь чжун дэ элосы вэньхуа таньсюнь Поиск русской культуры в произведениях Л. Улицкой // Линьи дасюе сюебао. 2014. № 2. С. 46-49.

6. Дуань Лицзюнь. Дандай элосы нюйсин чжуи сяошо дуй цзиндянь вэньбэнь дэ сини. Пародия на классические тексты в современных русских феминистских произведениях // Дандай вайго вэньсюе. 2006а. № 1. С. 93-99.

7. Дуань Лицзюнь. Дандай элосы нюйсин чжуи вэньсюе. Современная русская феминистская литература // Элосы яньцзю. 2006б. № 1. С. 79-84.

8. Дуань Лицзюнь. Дандай элосы нюйсин чжуи сяошо дэ «фэнюйжэнь» синсян. Образ «сумашедших» в современной русской феминистской прозе // Наньцзин шэхуай кэсюе. 2005. № 2. С. 66-71.

9. Дуань Лицзюнь. Чуньцзе эр чунгао дэ «сяожэньу» - шилунь элосы дандай нюйцзоцзя лю улицыкая дэ чуанцзо тэсэ/ Чистый и святой «маленький человек», особенности творчества Л. Улицкой // Дандай вайго вэньсюе. 2001. № 4. С. 91-96.

10. Инь Гуйсян. Чжуаньсин шичи элосы вэньсюе фачжань мяньмяньгуань. Все аспекты развития русской литературы в период перестройки // Фудань дасюе сюебао. 2003. № 2. С. 100-105.

11. Ли Бинь. Гонэй бахэтинь яньцзю шупин Обзор изучения М. Бахтина в Китае // Вэньи лилунь яньцзю. 1998. № 4. С. 92-96.

12. Лю Яюе. Чжунэ дандай нюйсин сяошо чжун дэ лянсин гуаньси. Межполовые отношения в современной русской и китайской женской прозе // Лудун дасюе сюебао. 2014. № 4. С. 49-55.

13. Му Чжунхуай. Дандай элосы нюйсин вэньсюе чжун дэ синбе синсян лэйсин фэньси. Анализ типологии героев в современной русской женской литературе // Ляонин дасюе сюебао. 2017. № 6. С. 129-135.

14. Сунь Чао. Дандай элосы вэньсюе шие ся дэ улицыкая сяошо чуанцзо: чжути юй шисюе. Тематика и поэтика творчества Л. Улицкой в контексте современной русской литературы. Пекин: Бэйцзин дасюе чубаньшэ, 2012. 250 c.

15. Те Нин. Мэйгуй мэнь. Дверь розы. Шэньян: Чуньфэн вэньи чубаньшэ, 2003. 543 с.

16. Цао Шуньчин. Чунцзянь чжунго вэньлунь дэ ю и юсяо туцзин: сифан вэньлунь дэ чжунгохуа. Эффективный способ воссоздания китайской теории литературы: китаизация западных теорий литературы // Вайго вэньсюе. 2004. № 5. С. 111-116.

17. Чжан Мэй. Цзовэй нюйсин вэньсюе дайбяо дэ та тоэрсыкая чуанцзо дэ шисюе тэчжэн. Поэтика творчества Татьяны Толстой как представителя женской прозы: Магист. дис. Цзинань, 2012.

18. Чжан Цзяньхуа. Чунсинь жунжу шицзе вэньсюе пуси дэ элосы вэньсюе. Интеграция русской и мировой литературы // Вайго вэньсюе. 2014а. № 2. С. 30-39.

19. Чжан Цзяньхуа. Дандай элосы дэ нюйсин чжуи юньдун юй вэньсюе дэ нюйсин сюйши. Современное русское феминистское движение и женское повествование в литературе // Цзефанцзюнь вайгоюй сюеюань сюебао. 2014б. № 3. С. 118-127.

20. Чжан Цзяньхуа. Синь шичи элосы сяошо яньцзю (1985-2015). Изучение русской прозы нового периода (1985-2015). Пекин: Гаодэн цзяоюй чубаньшэ, 2016. 471 c.

21. Чжан Цзяньхуа. Элосы миньцзу лиши дэ вэньхуа сюньму - улицыкая чанпянь сяошо «Мэйдия юй та дэ хайцзымэнь» чжун дэ нюйсин хуайюй. Женский дискурс в романе «Медея и ее дети» Л. Улицкой // Вайго вэньсюе. 2006. № 5. С. 54-61.

22. Чэн Чжэнминь. Бахэтинь дэ вэньхуа шисюе. Культурная поэтика М. Бахтина. Пекин: Бэйцзин шифань дасюе чубаньшэ, 2001. 264 с.

23. Чэнь Фан. Дандай элосы нюйсин вэньсюе яньцзю. Изучение современной русской женской прозы. Пекин: Чжунго жэньминь дасюе чубаньшэ, 2007а.

24. Чэнь Фан. Элосы даньдай нюйсин цзоцзя чуанцзо чжун дэ шэньти сюйшу. Телесное повествование в творчестве современных русских писательниц // Вайго вэньсюе. 20076. № 2. С. 60-67.

25. Чэнь Хуайфэнь. Дандай чжунго нюйсин сецзо яньцзю. Современное китайское женское письмо. Шанхай: Шанхай шэхуай кэсюеюань чубаньшэ, 1996.

26. Чэнь Чжихун. Фанькан юй куньцзин - нюйсин чжуи вэньсюе пипин цзай чжунго. Сопротивление и трудности положения: феминистская литературная критика в Китае // Цзинань сюебао. 2005. № 27. С. 131-135.

Размещено на Allbest.ru