И.С. Тургенев - читатель Романа Генри Филдинга "История Тома Джонса, найденыша" (по материалам родовой библиотеки писателя)

Молодой Блайфил, живущий по двойной морали, завидующий Тому, называет его оскорбительно «нищим ублюдком», за что получает затрещину. Блайфил, «с текущей из носа кровью и струящимися из глаз вслед за ней слезами», явился «в трибунал», но в своей жалобе умолчал о «вызывающих словах» [Там же. С. 115-116]. Тургенев отмечает полный язвительной иронии комментарий Филдинга: «Очень может быть, что это обстоятельство действительно вылетело у него из памяти» [Там же. С. 116]. Зато, как показали события, он раскрыл тайну охоты Тома и полевого сторожа, заявив:

It is no wonder. Those who will tell one fib will hardly stick at another. If I had told my master such a wicked fib as you have done, I should be ashamed to show my face [10. P. 109].

Чему тут удивляться. Кто раз соврал, тот не посовестится соврать другой раз. Если бы я сказал моему учителю такую гадкую небылицу, как ты, я стыдился бы показаться на глаза людям [11. С. 116].

Во всех подобных ситуациях мистер Тваком со сверкающими глазами торжественно требовал наказания для Тома, чему упорно сопротивлялся мистер Олверти, следуя теории Джона Локка, который писал: «Обычный метод воздействия телесным наказанием и розгой, который не требует ни усилий, ни много времени, этот единственный метод поддержания дисциплины, который широко признан воспитателями и доступен их пониманию, является наименее пригодным из всех мыслимых приемов воспитания...» [14. С. 32].

Наконец, для Тургенева, заядлого охотника, немаловажным оказалось описание удали и азарта Тома, вызвавших восхищение мистера Вестерна: «Сквайр решительно заявил, что при должном поощрении из Тома выйдет великий человек. <...> что в псовой охоте - он готов поставить тысячу фунтов! - Том заткнет за пояс любого ловчего в околотке» [11. С. 134].

Появлению Софьи на страницах книги предшествует обращение автора к силам природы, радостно приветствующих героиню. Тургенев отмечает отрывок из этого обращения, тронутый юмором, который, пародируя одический стиль классицистов, служит не снижению, а поэтизации обыкновенного материала:

Awaken, therefore, that gentle passion in every swain: for, lo! adorned with all the charms in which nature can array her, bedecked with beauty, youth, sprightliness, innocence, modesty, and tenderness, breathing sweetness from her rosy lips, and darting brightness from her sparkling eyes, the lovely Sophia comes [10. P. 136].

Пробудите же эту нежную страсть во всех юношах, - ибо вот, украшенная всеми прелестями, какие только может даровать природа, блистающая красотой, молодостью, весельем, невинностью, скромностью и нежностью, разливающая благоухание из розовых губок и свет из ясных очей, выходит любезная Софья! [11. С. 138-139].

Тургенев ставит три черточки, заключающие в себе вопрос, напротив текста, в котором Филдинг сравнивает Софью с известными красавицами: «Читатель, может быть, ты видел Венеру Медицейскую. Может быть, видел ты также галерею красавиц в Гемптон-Корте и помнишь всех блестящих леди Черчилль “Млечного пути " и всех красоток Кит-Кэта» [Там же. С. 139] Гемптон-Корт - дворец в окрестностях Лондона, где был устроен гарем, славившийся красавицами, образовавшими «Млечный путь». Леди Черчилль (1648-1730), любовница Карла II Стюарта, входила в число красавиц «Млечного пути». Кит-Кэт - литературный клуб вигов, существовавший в Лондоне с 1700 по 1720 г., собиравшийся в одно время в кондитерской Кристофора Кэта (Кит-Кэт).. Знаком вопроса отмечено упоминание, вероятно, неизвестного Тургеневу лорда Джона Вильмота Рочестера (1648-1680), сатирического поэта при дворе Карла II: «Если ты все это видел, не испугайся сурового ответа, данного однажды лордом Рочестером человеку, много видевшему» [11. С. 139].

Тургенев обратил внимание на своеобразие художественной структуры романа. Уже в четвертой главе I книги он отметил описание картины природы, окружающей усадьбу мистера Олверти: «От середины рощи к дому спускалась красивая лужайка, у вершины которой из скалы, покрытой елями, бил роскошный ключ...» [Там же. С. 33]. Двумя черточками (типа тире) он выделил описание реки:

Out of this lake, which filled the centre of a beautiful plain, embellished with groups of beeches and elms, and fed with sheep, issued a river, that for several miles was seen to meander through an amazing variety of meadows and woods, till it emptied itself into the sea; with a large arm of which, and an island beyond it, the prospect was closed [10. P. 20].

Из этого озера, которое заполняло центр красивой равнины, убранной купами буков и вязов и служившей пастбищем для овец, вытекала река; на протяжении нескольких миль она извивалась среди восхитительных лугов и лесов и впадала наконец в море, замыкавшее горизонт своим широким рукавом, с островом посередине [11. С. 33].

Традиция включения пейзажа в пространство героя как способ поэтизации была близка Тургеневу. Однако его прямолинейное использование для характеристики героя чуждо русскому писателю. Так, Филдинг объясняет своему читателю символический смысл пейзажа: «.во всем блеске своего величия взошло солнце, затмить которое в нашем бренном мире могло только одно существо, и этим существом был сам Олверти <...>. Читатель, берегись! Я необдуманно завел тебя на вершину столь высокой горы, как особа мистера Олверти, и теперь хорошенько не знаю, как тебя спустить, не сломав шею» [Там же. С. 34]. Тургенев не отмечает этой расшифровки, характерной для поэтики просветительского романа.

Писатель внимательно читает авторские рассуждения о типе новой «героико-историко-прозаической поэмы». Так, он ставит знак вопроса напротив иронического рассуждения Филдинга о значении скрипки при создании и чтении иных художественных произведений:

... author of Hurlothrumbo told a learned bishop, that the reason his lordship could not taste the excellence of his piece was that he did not read it with a fiddle in his hand; which instrument he himself had always had in his own when he composed it [10. P. 132].

... автор «Герлотрамбо» сказал одному ученому епископу, что его преосвященство потому не может оценить достоинств его произведения, что читает его без скрипки, между тем как сам он во время сочинения не выпускал из рук этого инструмента [11. С. 135-136].

Но далее без помет Тургенев оставляет важные аргументы Филдинга об «орнаментальности» его нового романа. Метод введения в рассказ «разных сравнений, описаний и других поэтических украшений» с тем, чтобы, например, подготовить читателя к встрече с Софьей, «наполнив его воображение самыми прекрасными образами, какие способна доставить нам природа» [Там же. С. 136].

В пример же «орнаментальной» детали, взятой у Локка «Один любознательный слепой, который сильно ломал себе голову над видимыми предметами и пользовался объяснением своих книг и друзей, старался понять часто встречавшиеся ему названия света и цветов, однажды похвалился, что он теперь понимает, что такое багряный цвет. Тогда другой спросил: что же такое багряный цвет? Слепой отвечал: “Он похож на звук трубы”» [15. С. 423]., Тургенев отмечает именно тот отрывок, что будет им по-своему осмыслен и включён в пейзажную картину повести «Дневник лишнего человека»:

Thus the hero is always introduced with a flourish of drums and trumpets, in order to rouse a martial spirit in the audience, and to accommodate their ears to bombast and fustian, which Mr. Locke's blind man would not have grossly erred in likening to the sound of a trumpet [10. P. 133].

Так, герой всегда выводится на сцену под грохот барабанов и рев труб, чтобы пробудить воинственный дух публики и приспособить ее уши к напыщенным и трескучим речам, который слепой мистера Локка мог бы без большой ошибки сравнить со звуками трубы [11. С. 136].

В шестой книге (в первой главе «О любви») Филдинг продолжит развитие этого мотива в смысле, более близком к Локку, прямо назвав «пунцовый цвет»:

Говорить вам о перипетиях любви было бы так же нелепо, как объяснять природу цветов слепорожденному, ибо ваше представление о любви может оказаться столь же превратным, как то представление, которое, как нам рассказывают, один слепой составил себе о пунцовом цвете: этот цвет казался ему очень похожим на звук трубы; любовь тоже может показаться вам очень похожей на тарелку супа или на говяжий филей [Там же. С. 250].

Тургенев уже не отмечает его специально: вероятно, эта деталь вошла в его творческое сознание именно при первом упоминании. Таким образом, проницательное замечание М.П. Алексеева об источнике сравнения в «Дневнике лишнего человека» находит достоверное подтверждение в виде читательского знака на полях. Этот факт дает твёрдое основание для того, чтобы можно было говорить о непосредственном художественном восприятии Тургеневым «Истории Тома Джонса», проявившемся наиболее ярко именно в повести 1849 г.

Судя по письмам Тургенева к А. А. Краевскому от 26 ноября 1848 г., 13 марта и 3 апреля 1849 г., начало работы над «Дневником лишнего человека» относится к 1848 г. (окончен 3 января 1850 г.). По наблюдениям В.М. Марковича, в этом произведении видны черты своеобразия, присущие русской литературе 1850-х гг., ощутим «очевидный качественный скачок», отделяющий повесть от особенностей натуральной школы, и запечатлен исторический сдвиг, изменяющий индивидуальную манеру Тургенева [16. С. 95].

В «Дневнике лишнего человека» изменились масштаб и логика художественного обобщения, черты драмы «резко сконцентрированы и заострены» [Там же. С. 106]: «Никогда еще писатель не развенчивал «лишнего человека» так беспощадно, никогда не показывал так определенно и последовательно моральную несостоятельность его обычной жизненной позиции. В то же время никогда еще посреди болезненных, недобрых, мелочных чувств и побуждений не различались так явственно человечность и благородство стремлений (оказывается, “лишний человек” ни при каких обстоятельствах не утрачивал их окончательно)» [Там же. С. 107]. Образ «лишнего человека» явно перерастает рамки определенного социально-психологического типа, и «образ героя обретает содержание подлинно эпическое» [Там же. С. 111].

Как было показано исследователями, в принципах и приемах воссоздания образа обыкновенного героя Тургенев опирается на традицию русского критического реализма. Его чуткость к прозе Филдинга определялась во многом восприятием английского писателя Н.В. Гоголем и А.С. Пушкиным. Следование Гоголя филдинговской традиции проявилось в жанровом осмыслении «Мертвых душ» как эпической поэмы в соответствии с авторским определением «Тома Джонса» как «прозаико-комико-эпического произведения» в отличие от романа, в комических и лирических отступлениях, авторском комментарии, обращении к читателю и в повествовательной манере иронического изображения негативных сторон русской жизни¹.

Влияние гоголевского творчества на Тургенева было столь велико, что заставляло сокрушаться по этому поводу, например, В.П. Боткина Подробнее см.: [4, 6]. В.П. Боткин соглашался с А.В. Дружининым в вопросе о влиянии Гоголя на Тургенева. В письме от 4 сентября 1855 г. он писал: «Это правда, что Тургенева сбил с толку Гоголь, и мне всегда казалось, что направление, избранное Тургеневым, не соответствует вовсе его таланту». Хотя далее в письме Боткин объясняет необходимость гоголевского направления в русской литературе: «Нет, я терпеть не могу дидактики, потому, что терпеть не могу пошлого, но с другой стороны - но я вовсе не враг Гоголевского направления^.. .> К сожалению, общественная дидактика, по легкости своей, представляет большой простор для бездарных писунов. <.> но Вы, имея в виду пошлых представителей Гоголевского направления, осуждаете и само направление. Я только в том смысле называю направление нашей литературы Гоголевским, что оно, подобно ему, стремится воспроизводить действительность во всей ее реальности <. >. В Гоголевском направлении русский человек впервые взглянул себе прямо в лицо, не рикрашенное разными европейскими косметиками. Но для этого нужна была гениальная зоркость взгляда - главное качество, отличающее великих умов» [17. С. 39-40].. Однако Тургенев в процессе освоения филдинговского наследия осуществлял синтез «гоголевского» направления с «пушкинским». Ему понятен был восторг Пушкина перед «настоящей веселостью, искренней, непринужденной, без жеманства, без чопорности», как у «Мольера и Фильдинга» [18. С. 80], которую он нашел в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Гоголя.

Оптимистическая концепция человеческой природы определяет манеру и тон повествования Филдинга как в главах, посвященных разговору автора с читателем об особенностях его «эпопеи», так и в главах независимого действия персонажей. По наблюдению Ю.В. Манна, в романе Филдинга появляется «личный рассказчик», автор, который «не имеет никаких сюжетных контактов со своими персонажами, последовательно дистанцирован от изображаемого им мира, не воплощен в какое-либо действующее лицо, но проявляется как всепроникающий «дух рассказа» [19. С. 376]. Тон повествования характеризуется сочетанием сатирического изображения действительности и поэтического воссоздания красоты мира. Эту амплитуду колебания филдинговского контраста Тургенев сообщает исповеди «лишнего человека», тем самым преодолевая фатальный детерминизм натуральной школы. Вера в возможности человека, как и непримиримая критика пороков времени, берущего в свои заложники героя, придавали концепции «лишнего человека» общечеловеческий смысл.

Исповедь Чулкатурина строится по романной модели Филдинга как разговор с читателем, которого он, казалось бы, не берет в расчет:

«Так как я не сочиняю повести для благосклонного читателя, а просто пишу для собственного удовольствия, то мне, стало быть, не для чего прибегать к обычным уловка господ литераторов» [20. Т. 4. С. 188].

Однако в черновом варианте тенденция разговора с читателем выдерживается более прочно:

«[редкие проявле<ния>] [смиренные желания] [смиренные] скромные удовольствия, смиренные занятия, робкие попытки заглянуть куда-нибудь [повыше да поглубже] то повыше, то поглубже - читатель, кому не известно всё, таки решительно всё, что заключают эти слова?» [21. С. 17].

Неявное присутствие «читателя» ощущается в исповеди в тех местах, где Чулкатурин ставит важнейший вопрос, волновавший Филдинга:

«Что я за человек? [20. Т. 4. С. 172]. Ну, теперь, скажите на милость, скажите сами, кому и на что такой человек нужен? Отчего это со мной происходило, какая причина этой кропотливой возни с самим собою - кто знает? кто скажет?» [Там же. С. 174].

Размышления героя, включающие вопросы, имеющие не только риторический смысл, апеллируют к оптимистической концепции Филдинга. В вопросах Чулкатурина звучит, наравне с отчаяньем, надежда на возможность иного исхода. Герой делает признание: «Пока человек живет, он не чувствует своей собственной жизни; она, как звук, становится ему внятною спустя несколько времени» [20. С. 171].

Более всего связь с филдинговской традицией проявляется в раскованном, многообразном стиле исповеди. М.О. Габель в статье «“Дневник лишнего человека”. Об авторской оценке героя» показала необычайно широкий масштаб языковой стихии исповеди Чулкатурина: «Язык автора «Дневника» часто бывает намеренно грубоват и даже вульгарен. Он любит словечки, взятые из просторечия, бытующие в малокультурной среде <...> прибегает к вульгарным словечкам <...> любит меткие, но принижающие человека или явления эпитеты» [22. С. 121]. Но сарказм, юмор, гротеск, справедливо связываемые М.О. Габель с «явной гоголевской традицией» [Там же], имеют корни в просветительском романе, на достижениях которого базировался русский классический реализм и к которому обратился Тургенев.

Так, писатель пользуется приемом, связанным как с гоголевской, так и с филдинговской комической поэтикой, - повтором запоминающейся вещественной детали при описании быта и душевного состояния героя. Комическое описание «большого бала», даваемого уездным предводителем «в собственном имении Горностаевке, Губнякове тож» [20. Т. 4. С. 194]¹, и мучительного состояния героя сопровождается изображением барышни, на которую пал выбор героя в танце:

«На ней было розовое, словно недавно и еще не совсем выздоровевшее платье: над головой у нее дрожала какая-то полинявшая, унылая муха на толстой медной пружине.» [Там же. С. 195] В 1849 г. Тургенев пишет свою комедию «Завтрак у предводителя», где прозрачно сквозят аллюзии на текст «Тома Джонса»: разговор Вестерна с юристами о куропатке напоминает нелепый по содержанию диалог предводителя и помещика Алупкина по поводу украденного козла; неумолимая и бессмысленная война миссис Партридж с ее супругом по тупости и бесперспективности сходна со сражением помещика Беспанди- на и его сестры Анны Ильиничны Кауровой. Здесь и далее подчеркивание в тексте «Дневника лишнего человека» наше..

Наряд девицы был частным проявлением общего вкуса уездных дам:

«Барышни сооружали себе тугие платья с мучительным перехватом и мысом на желудке; матушки воздвигали на своих собственных головах какие-то грозные украшения» [Там же. С. 194].

Чтобы изобразить безвкусие и гнетущую неизменность быта, а одновременно лихорадочные перемены в настроении героя, которые - увы! никому не были видны, кроме него самого, - вновь появляется описание девицы: «Садясь возле своей дамы с унылой мухой на голове, я чувствовал себя почти героем» [Там же. С. 197]. Итогом общения Чулкатурина с запуганной им дамой («.видимо, начинала бояться меня и уже совершенно заикалась и беспрерывно моргала») стало возвращение ее «под природное укрепление» матери, «очень толстой женщины с рыжим током на голове» [Там же. С. 198]. Этот прием напоминает отмеченную Тургеневым в книге Филдинга историю с «шелковым платьем» Дженни Джонс.

«Близкое» присутствие Филдинга в творческом сознании Тургенева при написании «Дневника лишнего человека» может знаменовать фраза из этого же абзаца: «Князь все время был окружен хозяином, именно окружен, как Англия окружена морем.» [Там же].

Очевидная ориентация на Филдинга видна в описаниях, связанных с изображением природы и душевных волнений героя. Тургенев, как и английский романист, вводит прямое обращение к природе, обнаруживая в своём герое естественную тягу к прекрасному и одновременно его нежизнеспособность :

«Я сижу под окном и гляжу через речку в поле. О природа! природа! Я так тебя люблю, а из твоих недр вышел неспособным даже к жизни. Вон прыгает самец-воробей с растопыренными крыльями, он кричит - и каждый звук его голоса, каждое взъерошенное перышко на его маленьком теле дышит здоровьем и силой... Что ж из этого следует? Ничего. Он здоров и имеет право кричать и ерошиться; а я болен и должен умереть - вот и все. Больше об этом говорить не стоит. А слезливые обращения к природе уморительно смешны» [Там же. С. 169].

Соединение двух противоположных планов - вера в природу и человека и отказ от участия в жизни (восхищение природой называется «слезливым» и «умилительно смешным») - характерное перенесение тона «личного рассказчика» Филдинга на внутренний мир «лишнего человека» Тургенева. Поэтому нет ничего неожиданного в появлении в повести поэтически возвышенного описания картины заката солнца, навеявшего автору сравнение, взятое у Филдинга / Локка:

«. прямо против нас, среди раскаленного тумана, садилось багровое, огромное солнце. Полнеба разгоралось и рдело; красные лучи били вскользь по лугам, бросая алый отблеск даже на тенистую сторону оврагов, ложились свинцом по речке, там, где она не пряталась под нависшие кусты, и словно упиралась в грудь обрыву и роще. Мы стояли, облитые горячим сиянием. Я не в состоянии передать всю страстную торжественность этой картины. Говорят, одному слепому красный цвет представлялся трубным звуком; не знаю, насколько это сравнение справедливо, но действительно было что-то призывное в этом пылающем золоте вечернего воздуха, в багряном блеске неба и земли» [Там же. С. 182].

Этот текст напрямую связан с приводимым выше рассуждением Филдинга «о перипетиях любви»:

«. ваше представление о любви может оказаться столь же превратным, как то представление, которое, как нам рассказывают, один слепой составил себе о пунцовом цвете: этот цвет казался ему очень похожим на звук трубы; любовь тоже может показаться вам очень похожей на тарелку супа или на говяжий филей» [11. С. 250].

Тургенев допускает сомнение Филдинга относительно представления цвета слепорожденным, но в отличие от английского писателя его завораживает сам образ торжества любви, художественно представленной в виде алого, пылающего золота.

С героиней «Тома Джонса, найденыша» Софьей соотносим образ Лизы. Последняя сохраняет несомненное, самоотверженное чувство к оставившему ее князю, как и Софья к Тому Джонсу, совершающему необдуманные проступки. Важной деталью в характеристике героинь становится описание их первого появления в романе и повести как милых барышень с прирученной птичкой:

«Дневник лишнего человека» ...смотрю, у окна стоит, ко мне спиной, девица в белом платье и держит в руках клетку. <...> «Вы любите снегирей?» - Я предпочитаю чижей, - отвечал я не без некоторого усилия. «Я тоже люблю чижей; но посмотрите на него, какой он хорошенький.» [20. Т. 4. С. 178]¹.

Тургенев, вслед за Филдингом, ввел в сюжетную структуру повести образ девушки с птичкой, имевший известность в европейской живописи, чтобы поэтически изобразить свободу, независимость, душевную доброту и чувствительность своей героини.

Особенностью романа Филдинга является насыщенность идеями, образами, именами выдающихся деятелей мировой культуры. На его страницах в постоянных спорах сводятся Платон, Аристотель, Гомер, Вергилий, Гораций, Шефтсбери, Локк, Гогарт, Гаррик и др. Среди этих имен выделяется Шекспир, встречающийся на страницах книги едва ли не чаще других Мотив комнаты, «залитой потоками алого солнца», и птиц - «канарейки, немилосердно трещавшей целый день», которая «внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала» и чижа, к которому «ночью в открытую клетку забралась» крыса и «откусила ему нос, вследствие чего он, наконец, решился умереть» [20. Т. 3. С. 268], появляется еще в рассказе “Гамлет Щигровского уезда», написанном в весной и летом 1848 г. Думается, что и здесь сказалось впечатление от «Тома Джонса, найденыша», но оно проявилось в более резком, критическом контексте произведения. Но само присутствие филдинговской традиции осложняет образ русского Гамлета, выводя его из сферы исключительно иронического изображения. Подробнее см.: [23].. Известно пристрастное внимание Тургенева к Шекспиру Подробнее см.: [24, 25]., которое значимо проявилось и при чтении «Тома Джонса». В отмеченных частях книги (I - IV) имя английского драматурга появляется один раз - и тут же Тургенев делает помету. Это эпизод с замочной скважиной», сквозь которую мисс Бриджет и почтенная домоправительница «всосали своими ушами поучительное назидание, преподанное мистером Олверти» [11. С. 47].

Сцена с прямым указанием на комедию «Сон в летнюю ночь» («.у нее бывали основания воскликнуть вместе с шекспировской Фисбой: “О злобная, злобная стена!”») [Там же] получила дополнительный комический эффект и обнаруживала связь романа Филдинга с жизнеутверждающей традицией эпохи Возрождения. В повести «Дневник лишнего человека» эта цитата находит отклик в описании сцены, когда герой невольно подслушивает разговор Лизы с Бизьменковым:

Ах, - продолжала она с живостью, - если б вы знали, как этот Чулкату- рин мне противен. Мне все кажется, что я вижу на руках этого человека. его кровь. (Меня покоробило за моей скважиной) [20. Т. 4. С. 211].

Еще в 1834 г. в журнале «Сын Отечества» (№ 39) была напечатана статья Шаля «“ Том Джонс” Фильдинга и “Кларисса Гарлов” Ричардсона», в которой говорилось: «Они хорошо видят малую, почти неприметную точку, соединяющую смех со слезами, иронию с жалостью. При одном таланте я всегда вижу большое превосходство наблюдательности, почти божественную силу ума у того, кто смотрит не на одну сторону жизни, - таковы между великими писателями, Шекспир и Сервантес; Фильдинг идет за ними следом» Цит. по: [6. С. 320].. Отклик Тургенева знаменовал его любовь и знание Шекспира, а также глубокое понимание связи Филдинга с этой традицией.

В результате чтение Тургеневым романа Генри Филдинга «История Тома Джонса, найденыша» означало важный момент в истории знакомства русского писателя с просветительским романом XVII в. Оно раздвигало возможности русской реалистической литературы XIX столетия. Усвоение пафоса просветительской словесности способствовало демократизации сознания, выработке эстетики многостороннего изображения русской жизни и одновременно было источником его собственного художественного творчества.

Литература

1. Алексеев М.П. «Дневник лишнего человека»: Заметки к комментарию // Тургеневский сборник. Л., 1969. Вып. 5. C. 218-223.

2. Миндыбаева Л.В. Филдинг / Материалы к Тургеневской энциклопедии // И.С. Тургенев: Новые исследования. Материалы. М. ; СПб., 2012. Вып. 3. С. 390.

3. Миндыбаева Л.В. Обзор английской части родовой библиотеки И.С. Тургенева // Тургеневский ежегодник. 2007 год. Орел, 2009. С. 66-77.

4. Елистратова А.А. Английский роман эпохи Просвещения. М., 1966. 470 с.

5. Кагарлицкий Ю.И. Великий роман и его создатель // Филдинг Г. История Тома Джонса, найденыша : в 2 т. М., 1982. Т. 1. С. 3-18.

6. Леблан Р. В поисках утраченного жанра: Филдинг, Гоголь и память жанра у Бахтина // Вопросы литературы, 1998. № 4. С. 81-116.

7. Сиповский В.В. Из истории русского романа и повести. СПб., 1903. Ч. 1. XIII, 333 с.

8. Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. 315 с.

9. Белинский В.Г. Собрание сочинений : в 9 т. М. : Худож. лит, 1982. Т. 9. 863 с.

10. Fielding H. The History of Tom Jones, a foundling : in 2 vol. Paris, 1831. Vol. 1. 552 p. // ОГЛМТ. Ф. 1. Оп. 3. ОФ. 325 / 1854.

11. Филдинг Г. История Тома Джонса, найденыша : в 2 ч. / пер. А.А. Франковского. М. : Правда, 1982. Ч. 1. 512 с.

12. Зыкова Е.П. Генри Филдинг как моралист // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2011. № 5. С. 3-17.

13. Герцен А.И. Сочинения : в 9 т. М. : ГИХЛ, 1955. Т. 1. 536 с.

14. Локк Д. Мысли о воспитании // Величие здравого смысла: Человек эпохи Просвещения. М., 1992. С. 54-104.

15. Локк Д. Избранные философские произведения : в 2 т. М. : Соцэгиз, 1960. Т. 1. 731 с.

16. Маркович В.М. «Дневник лишнего человека» в движении русской реалистической литературы // Русская литература. 1984. № 3. С. 95-115.

17. Летописи. Кн. 9: Письма к А.В. Дружинину (1850-1863). М. : Гос. лит. музей, 1948. 423 с.

18. Пушкин А.С. Собрание сочинений : в 10 т. М. : Худож. лит., 1976. Т. 6. 508 с.

19. Манн Ю.В. Тургенев и другие. М. : РГГУ, 2008. 630 с.

20. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем : в 30 т. Сочинения : в 12 т. М. : Наука, 1978-1986.

21. Тургенев И.С. Дневник лишнего человека. Черновой автограф // Тургеневский сборник. Л., 1969. Вып. 5. С. 5-111.

22. Габель М.О. «Дневник лишнего человека»: Об авторской оценке героя // Тургеневский сборник. М. ; Л., 1966. Вып. 2. С. 118-126.

23. Соколянский М.Г. Генри Филдинг о Шекспире // Шекспировские чтения. 1977. М., 1980. С. 188-197.

24. Левин Ю.Д. Шекспир и русская литература XIX века. Л., 1988. 326 с.

25. Волков И.О. «“Со страхом... и верою приступите...”: И.С. Тургенев - читатель Шекспира (по материалам библиотеки писателя)» // Филологический класс. 2018. № 3 (53). С. 33-40.

References

1. Alekseev, M.P. (1969) “Dnevnik lishnego cheloveka”. Zametki k kommentariyu [“The Diary of a Superfluous Man”: Notes to the comment]. In: Alekseyev, M.P. & Izmaylov, N.V. (eds) Turgenevskiy sbornik [Turgenev Collection]. 5. Leningrad: Nauka. pp. 218-223.

2. Mindybaeva, L.V. (2012) Filding / Materialy k Turgenevskoy entsiklopedii [Fielding / Materials for the Turgenev Encyclopedia]. In: Generalova, N.P. & Lukina, V.A. (eds) I.S. Turgenev: Novye issledovaniya. Materialy [I.S. Turgenev: New studies. Materials]. 3. Moscow; St. Petersburg: Al'yans-Arkheo.

3. Mindybaeva, L.V. (2009) Obzor angliyskoy chasti rodovoy biblioteki I.S. Turgeneva [Review of the English part of the I.S. Turgenev's family library]. In: Balykova, L.A. & Dmitryukhina, L.V. (eds) Turgenevskiy ezhegodnik. 2007 god [Turgenev Yearbook. Year 2007]. Orel: ORLIK. pp. 66-77.

4. Elistratova, A.A. (1966) Angliyskiy roman epokhi Prosveshcheniya [English Enlightenment Novel]. Moscow: Nauka.

5. Kagarlitskiy, Yu.I. (1982) Velikiy roman i ego sozdatel' [The great novel and its creator]. In: Fielding, H. Istoriya Toma Dzhonsa, naydenysha [The History of Tom Jones, a Foundling]. Vol. 1. Moscow: Pravda. pp. 3-18.

6. Leblan, R. (1998) V poiskakh utrachennogo zhanra: Filding, Gogol' i pamyat' zhanra u Bakhtina [In search of the lost genre: Fielding, Gogol and the memory of the genre in Bakhtin's Works]. Voprosy literatury. 4. pp. 81-116.

7. Sipovskiy, V.V. (1903) Iz istorii russkogo romana i povesti [From the History of the Russian Novel and Short Novel]. Pt. 1. XIII. St. Petersburg: Parovaya skoropechatnya G.P. Pozharova.

8. Dmitriev, I.I. (1866) Vzglyad na moyu zhizn' [A look upon my life]. Moscow: Tipo- grafiya V. Got'ye.

9. Belinskiy, V.G. (1982) Sobranie sochineniy [Collected Works]. Vol. 9. Moscow: Khudozhestvennaya literatura.

10. Oryol United State Literary Museum. (1854) Fund. 1. List. 3. File. 325. Fielding, H. (1831) The History of Tom Jones, a Foundling. Vol. 1. Paris: Baudry.

11. Fielding, H. (1982) Istoriya Toma Dzhonsa, naydenysha [The History of Tom Jones, a Foundling]. Pt. 1. Translated from English by A.A. Frankovskiy. Moscow: Pravda.

12. Zykova, E.P. (2011) Henry Fielding as Moralist. Izvestiya RAN. Seriya literatury i yazyka - The Bulletin of the Russian Academy of Sciences: Studies in Literature and Language. 5. pp. 3-17. (In Russian).

13. Gertsen, A.I. (1955) Sochineniya [Works]. Vol. 1. Moscow: Gosudarstvennoe izda- tel'stvo khudozhestvennoy literatury.

14. Locke, J. (1992) Mysli o vospitanii [Some Thoughts Concerning Education]. In: Veli- chie zdravogo smysla: Chelovek epokhi Prosveshcheniya [The Greatness of Common Sense: A man of the Enlightenment]. Moscow: Prosveshcheniye. pp. 54-104.

15. Locke, J. (1960) Izbrannye filosofskie proizvedeniya [Selected Philosophical Works]. Vol. 1. Moscow: Sotsegiz.

16. Markovich, V.M. (1984) “Dnevnik lishnego cheloveka” v dvizhenii russkoy realis- ticheskoy literatury [“The Diary of a Superfluous Man” in the Russian realistic literature movement]. Russkaya literature - Russian Studies in Literature. 3. pp. 95-115.

17. Popov, P.S. (ed.) (1948) Letopisi Gosudarstvennogo Literaturnogo muzeya [Chronicles of State Literature Museum]. Vol. 9. Moscow: Gosudarstvennyy literaturnyy muzey.

18. Pushkin, A.S. (1976) Sobranie sochineniy [Collected Works]. Vol. 6. Moscow: Khudozhestvennaya literatura.

19. Mann, Yu.V. (2008) Turgenev i drugie [Turgenev and Others]. Moscow: Russian State University for the Humanities.

20. Turgenev, I.S. (1978-1986) Polnoe sobranie sochineniy i pisem. Sochineniya [Complete Works and Letters. Works]. Moscow: Nauka.

21. Turgenev, I.S. (1969) Dnevnik lishnego cheloveka. Chernovoy avtograf [The Diary of a Superfluous Man. A draft]. In: Alekseyev, M.P. & Izmaylov, N.V. (eds) Turgenevskiy sbornik [Turgenev Collection]. 5. Leningrad: Nauka. pp. 5-111.

22. Gabel', M.O. (1966) “Dnevnik lishnego cheloveka”: Ob avtorskoy otsenke geroya [“The Diary of a Superfluous Man”: On the author's assessment of the hero]. In: Izmaylov, N.V. & Nazarova, L.N. (eds) Turgenevskiy sbornik [Turgenev Collection]. 2. Moscow; Leningrad: Nauka. pp. 118-126.

23. Sokolyanskiy, M.G. (1980) Genri Filding o Shekspire [Henry Fielding on Shakespeare]. In: Anikst, A. (ed.) Shekspirovskie chteniya. 1977 [Shakespeare Readings. 1977]. Moscow: Nauka. pp. 188-197.

24. Levin, Yu.D. (1988) Shekspir i russkaya literatura XIX veka [Shakespeare and Russian Literature of the 19th Century]. Leningrad: Nauka.

25. Volkov, I.O. (2018) “With fear . . . And by faith begin . . .”: I.S. Turgenev is Shakespeare reader (on the material of Turgenev's family library). Filologicheskiy klass - Philological Class. 3 (53). pp. 33-40. (In Russian).

Размещено на Allbest.ru