Личное и социальное в автобиографическом письме Анни Эрно

Размещено на http://www.allbest.ru/

Личное и социальное в автобиографическом письме Анни Эрно

Ю.А. Косова, Е.Б. Пономаренко, Ж. Сиари

Российский университет дружбы народов

Университет Поля Валери, Монпелье III

Ключевые слова: автобиографическое письмо, память, личное, социальное, социологический подход, символическое насилие, плоское письмо

The individual and the social in Annie Ernauxsautobiographical writing

Yulia A. Kosova, Elena B. Ponomarenko, Gйrard Siary

Peoples' Friendship University of Russia (RUDN University)

Paul Valйry University of Montpellier

This article examines the ideological and aesthetic peculiarities of autobiographical writing in “La Place” by Annie Ernaux, a well-known contemporary French writer. We argue that Annie Ernaux 's “flat writing” is close to a sociological or ethnographic study and nearlydevoid of any autobiographical subjectivity. Autobiographical writing is approached through the concept of symbolic violence, borrowed from the sociologist P. Bourdieu. Ernaux indeed replaces event history, a feature of autobiography, by the study of socio-historical causes of “class distancing” between father and daughter. The analysis of key concepts of the Ernaux's poetics makes it possible, on the one hand, to grasp the appearance of social and cultural alienation and, on the other hand, to achieve a social criticism of reality.

Keywords: autobiographical writing, memory, intimate, social, sociological approach, symbolic violence, flat writing

Введение

Творчество Анни Эрно занимает особое место в литературном пейзаже современной Франции. Она является автором более двадцати книг, большинство из которых увидели свет в престижном издательстве «Галлимар» и переведены на различные языки мира, в том числе и на русский. В известном издании «Словарь: современная французская литература» под редакцией Жерома Гарсена ее имя фигурирует среди двухсот пятидесяти писателей, чьи произведения стали классикой литературы Франции ХХ в. Писательница удостоена многих престижных французских и международных литературных премий. В 1984 г. художественное новаторство ее произведения «Место в жизни» («La Place») было отмечено премией «Ренодо», лауреатами которой ранее были такие всемирно признанные мастера слова, как Л.-Ф. Селин, А. Арагон, М. Бютор, Ж.-М. Гюстав Леклезио, Ж. Перек. В 2019 г. она являлась одним из шести номинантов на «Международную Букеровскую премию».

Проза А. Эрно изучается в средних школах и университетах Франции. Благодаря многообразию затрагиваемых тем и подходов в постижении реальности - личной, социальной, классовой, исторической, гендерной - ее произведения являются предметом многостороннего анализа не только в зарубежном литературоведении, но и вызывают интерес у социологов, историков и психоаналитиков. Однако в отечественной науке о литературе нет значительных работ, посвященных ее творчеству, хотя имя А. Эрно упоминалось в контексте изучения автофикционального жанра во французской литературе рубежа ХХ-ХХ1 вв. [1; 2].

Наряду с П. Мишоном, П. Бергуньу, Ф. Боном, Ж. Руо и др., А. Эрно принадлежит к поколению французских писателей 1980-1990 гг., которые, не переставая ощущать себя наследниками нового романа с его приоритетом формального поиска и «подозрением» к миметической репрезентации действительности, референциальности и психологизму, возвращаются к «переходной» литературе с автобиографической доминантой. Благодаря общности провинциального и непривилегированного происхождения (А. Эрно родилась 1 сентября 1940 г. в Лильбоне в семье мелких коммерсантов, выходцев из крестьян) они привносят в нее критическое переосмысление знакомой им с детства, но долгое время остававшейся за рамками большой литературы реальности провинциальной Франции второй половины ХХ в. В связи кризисным состоянием современного мира осмысление «мизерных жизней» [3] приобретает особую важностьи неизбежно становится, по словам французского литературоведа Д. Виара, «политическим вопросом» [3.С. 107].

А. Эрно утверждает, что «литература должна смущать (gкner), она связана с чем-то сексуальным» [4.С. 42] (здесь и далее перевод с французского наш. - Ю.К.), то есть является некоторой формой трансгрессии, нарушения запретов, обнаружения несказанного, а также способом воздействия на мир. В своих книгах писательница раскрывает темы, о которых не принято было говорить открыто и без эстетического смягчения: сексуальное и страсть, аборт, болезнь, двусмысленное положение женщины в буржуазных семьях, унизительные условия существования пролетариата, социальное неравенство в прошлом и настоящем, новые «отверженные» на окраинах мегаполисов. Неслучайно многие критики пишут о ней: «Она осмелилась...» [5.С. 93].

Д Виар причисляет А. Эрно, «наделенную острым социально-политическим сознанием», к создателям «критического вымысла», в котором художественный текст перестает быть «предикативным» (prйdicatif), то есть просто репрезентирующим состояние мира, и «соглашающимся» (consentant), то есть примиряющимся с установленным порядком вещей и проповедующим док- су, а превращается в пространство рефлексии и продуцирования критических смыслов. Задача, которую ставят перед собой литераторы, является «трижды критической» [3.С. 120]. Вопрошание обращено к миру с его прошлым и настоящим, к каноническим литературным формам и к собственной манере письма как способу выразить реальность без идеологического и эстетического искажения. Художественная форма расследования, архивирование следов и объективных знаков существования становятся наиболее адекватным способом постижения ускользающей реальности, быстротечности времени, изменчивого характера истории, но в творчестве современных французских писателей такой подход реализуется по-разному. Разрабатываемая А. Эрно форма автобиографического письма, на которую сильное влияние оказали идеи социолога П. Бурдье, далека от канонов как автобиографического, так и ав-тофикционального жанров. В ее книгах рассказ «о себе» и о своих предках сочетается с широким социологическим материалом и металитературной рефлексией, а выстраиваемые вокруг «я» рассказчицы темы не перестают нарушать горизонт ожидания читателя.

Обсуждение

Четвертая книга А. Эрно «Место в жизни» (1984 г.), посвященная судьбе отца, является поворотным этапом не только в творчестве писательницы, но и определяет новый для современной французской литературы подход в «письме о себе», так как не вмещается в рамки ни одного из известных литературных жанров, старых и новых. Это ни роман, ни автобиография, ни биография, ни «автобиографический вымысел» (autofiction), ни «рассказ о родственных связях» (rйcit de filiation), но то, что в дальнейшем она сама назовет «авто-социо-биографией».

Понимание того, что личное всегда социально, что субъективность не мыслится вне истории, вне социального детерминизма, вне идентификации с «другим», приводит писательницу к созданию этой гибридной формы автобиографического письма, представляющей собой «нечто между литературой, социологией и историей» [6.С. 106]. Она преследует цель не собрать свою идентичность в процессе письма, а, наоборот, «потерять свое «я», растворить его в более широкой реальности. А. Эрно утверждает: «Я пользуюсь моей субъективностью для того, чтобы обнаружить, раскрыть механизмы и явления более общие, коллективные» [7.С. 148].По словам Ф. Дюга-Порт, несмотря на присущую произведениям А. Эрно субъективность, они выходят за рамки «простого эготического припоминания», их целью является «не интроспекция внутреннего мира, но исследование себя как сознания, неотделимого от условий существования» [5.С. 46].

На обложке книги не указана ее жанровая принадлежность. Во включенных в текст металитературных комментариях автор сразу же открыто заявляет, что «роман невозможен», так как желание «сделать что-то увлекательное или волнующее»» из «жизни, подчиненной требованиям житейской нужды», было бы предательством по отношению к родителям и своей пролетарской среде происхождения [8.С. 24]. Новый язык повествования о прошлом получает название «плоское письмо» (une йcriture plate). Для него характерна простая констатации фактов и архивирование объективных следов существования рабочих и крестьян: организация быта и труда, поведение, ценности, вкусы, предпочтения, страхи, слова и т. д. Отсутствие всякого стилистического украшательства и художественности, на первый взгляд, сближает «плоское письмо» с языком социологического или этнографического исследования. Неслучайно, что в рабочем варианте книга называлась «Элементы для семейной этнографии». В «плоском письме» нет ни лиризма, ни сентиментальности, ни патетики, ни популизма, ни иронии. А. Эрно объясняет это так: «Я буду собирать слова, жесты, вкусы моего отца, значительные факты его жизни, все объективные знаки существования, которое я тоже разделяла. Никакой поэзии воспоминаний, никакого веселой насмешки. Плоское письмо мне приходит на ум естественным образом, оно похоже на то, как я раньше писала письма родителям, для того чтобы сообщить им главные новости» [8.С. 24].

В новом подходе к «письму о себе» очевидно влияние социологической теории П. Бурдье, ключевыми понятиями которой являются «различение», «габитус», «властвующие/подвластные», «символическое насилие». Знакомство с его работами имело для А. Эрно огромное «онтологическое» значение, так как позволило осознать «социальное бессознательное» (refoulй social), скрытые механизмы воспроизводства социального неравенства в обществе: «Прочитать в семидесятые годы “Наследники”, “Воспроизводство”, а позже “Различение” значило и продолжает значить для меня испытать сильный онтологический шок. Я намеренно использую термин “онтологический”: бытие, которое считалось нашим бытием, не казалось больше тем же самым, сложившееся видение себя и других в обществе распалось, наше место, наши вкусы, ничто больше не являлось естественным, само собой разумеющимся...» [9]. Благодаря трудам социолога отдаление от своей среды, это, по словам писательницы, «внутреннее изгнание», перестало быть единичным случаем, а оказалось проявлением социальных закономерностей, с которых были сняты маски.

В произведении «Место в жизни» присутствует тенденция к обобщению, превращению индивидуального опыта в демонстрацию общих явлений. А. Эрно пытается вырваться из «ловушек индивидуального» [8.C. 45]. Судьба отца, изложенная в серии разрозненных и разнородных фрагментов, разделенных графическими пробелами и организованных вокруг незначительной бытовой детали, слова или факта биографии, представлена не как нечто единичное, а как опыт, репрезентирующий образ жизни всей социальной группы. Конфликт с дочерью также не является исключительно личным событием. Отсутствие имен собственных, преобладание местоимения «мы», значение которого передается во французском языке двумя грамматическими формами nous и on, использование заглавных букв L. и Y. для обозначения городов, в которых жила семья автора-рассказчицы, участвуют в деперсонификации личного опыта.

Движение автобиографического письма в этом произведении становится более понятным, если рассмотреть его сквозь призму реализации в тексте символического насилия, понятия, заимствованного из социологии П. Бурдье. Под действием этого механизма подчинения установленному общественному порядку между необразованным отцом и образованной дочерью, занимающими разное место в социальном пространстве, возникает, как подчеркивает автор, «классовая дистанция». А. Эрно преследует две цели: с одной стороны, раскрыть, как возникло это социальное и культурное отчуждение, а с другой стороны, преодолеть его, «реабилитируя» свое прошлое в процессе письма.

Согласно П. Бурдье, в отличие от физического воздействия, символическое насилие является неявным и неосознанным. Оно устанавливается, когда «подвластные» начинают видеть себя и свои условия существования глазами «властвующих», разделять с ними и считать не просто легитимным, но продиктованными самой природой схемы восприятия и оценки, через которые они воспринимаются как подчиненная группа [10.P. 87]. Символическое насилие выражается в ряде жестов подчинения, так как объективные внешние структуры, социальное - деятельность индивида и окружающая его среда - вписываются в «тело подвластного», структурируя его образ мыслей, внешний вид, поведение, положение тела и т. д.

У А. Эрно жертвой символического насилия являются одновременно и отец, и дочь. Восприятие автором-рассказчицей разрыва с отцом как «предательства» порождает чувство вины и необходимость «искупления» через «реабилитацию» народной среды и разоблачение социального конформизма, позволяющего не замечать или оправдывать существующее классовое неравенство. Книга предваряется эпиграфом, взятым из Ж. Жене: «Я осмеливаюсь дать объяснение: писать - это последнее прибежище для того, кто предал».

Прежде всего, А. Эрно снимает завесу с темы народной жизни, раскрывая «унизительные условия нашего (его) существования». Суровая реальность резюмируется в серии ключевых слов, организующих произведение: «мир» (monde), «место» (place), «стыд» (honte), «низшее положение» (infйrioritй).

Социальная действительность Франции предстает разделенной на два резко отличающихся «мира»: «властвующих» и «подвластных». Мир «властвующих» характеризуется материальным достатком, образованностью и хорошими манерами, проживанием в центре города или замке, отдыхом на море. Неслучайно, говоря о времени и месте рождения отца, А. Эрно заостряет внимание читателя на близости его родного дома к морю, являющемся для него недосягаемым знаком благополучия: «История начинается за несколько месяцев до начала двадцатого века в деревеньке в местности Ко, в двадцати пяти километрах от моря» [8. C. 24]. Счастье вырваться благодаря службе в армии из замкнутой крестьянской среды передается при помощи сравнения. В восприятии отца рассказчицы полковая казарма сближается с замком («казарма была больше, чем замок»), важным референциальным ориентиром в пространственно-временной картине мира французского крестьянина.

Представление о буржуазной среде у А. Эрно дополняется интертекстуальной перекличкой с Р. Бартом и П. Бурдье. Это закрытый «мир, который управляет, господствует, пишет» [8.C. 76], навязывая и узаконивая посредством культуры и образования превосходство своего языка, правил поведения и стиля жизни. Даже воспоминание о счастливом детстве, проведенном в народной среде, кажется ему «дурным вкусом» [8.C. 73].«Властвующие» предпочитают забыть, что «мир внизу» [8.C. 73] существует. Он воспринимается ими в качестве безмолвной «декорации» [8.C. 96].

Другая Франция, в которой жил отец рассказчицы и росла она сама, населена испытывающими нужду неграмотными или недостаточно хорошо образованными людьми, проживающими в сельской местности или в рабочих кварталах, которые могут себе позволить провести один раз в жизни «три дня на берегу моря» [8.C. 66].Это мир, в котором «все стоит дорого» [8.C. 58]. Непрекращающаяся нужда, покорность обстоятельствам, отказ от желаний передается в тексте через повторение в разных пространственно-временных контекстах жизни отца (работа на ферме, первый магазинчик в L., годы войны, жизнь в Y.) неопределенно-личной конструкции il fallait («нужно было») или выражения avoir besoin (нуждаться в чем-либо). Предложения выделяются курсивом, который у А. Эрно служит графическим способом введения чужой речи: «Мы все-таки были счастливы. Нужно было» [8.C. 32]; «:...им нужно было жить» [8. C. 40]; «Нужно будет продавать» [8. C. 41]; «Нужно было жить несмотря ни на что» [8. C. 49].

Внешнее различие между «властвующими» и «подвластными» объективируется писательницей в столкновении двух стилей жизни, двух вкусов. «Вкус классифицирует, распределяет по классам того, кто классифицирует» [11.C. 7] в процессе выбора не только объектов эстетического потребления, но и одежды, домашней обстановки, еды, форм досуга. Писательница перечисляет простонародные привычки и вкусы отца. Он предпочитал цирк и ярмарки посещению музеев, газеты - книгам, красивые пейзажи - произведениями искусства, колбасные изделия - соусам, нож - вилке, работу в огороде - поездкам в город и т. д. Его предпочтения соответствуют «вкусу нужды», который противопоставляется «вкусу к свободе и/или роскоши» представителей привилегированного класса. Отличие двух образов жизни определяется в произведении «антитезой между качеством и количеством, жирной едой и изысканными блюдами, содержанием и формой» [11.C. 7].

Для рассказчицы буржуазия, вкусы и образ жизни которой отличаются от ее среды, представляется «другим миром» [8.С. 65]. Люди, пришедшие из противоположного социального слоя, воспринимаются в обеих «половинах мира» как «посторенние, иностранцы» (йtranger). Она сравнивает себя с эмигранткой, перебежчицей: «Я медленно эмигрирую в сторону мелкобуржуазного мира...» [8.С. 79]. Предательство осуществляется ценой забвения «манер, идей и вкусов» своего мира.

В результате действия символического насилия разделение мира на две части признается отцом легитимным, само собой разумеющимся: «Весь мир поделен на две коалиции» [8.С. 75]. В своих желаниях, житейских потребностях, в понимании счастья он, как и все простые люди, довольствуется малым, как если бы не имел права на большее. Автор очерчивает границы материального благополучия народа, цитируя слова родителей: «У нас было все, что нужно, то есть мы ели досыта (доказательством чего была покупка мяса четыре раза в неделю в мясной лавке), в кухне и в кафе было тепло, единственных комнатах, где мы жили. Два комплекта одежды, один для повседневной носки, другой для воскресных дней». [8.P. 56].

В полифоническом дискурсе А. Эрно эта литания скрытой нужды не противоречит представлениям буржуазии о легитимности скромных потребностей народа: «Запах цветущей бирючины в конце весны, звонкий лай собак в ноябре, отчетливо слышащийся шум проходящего поезда, знак холода, да, несомненно, все то, что позволяет миру, который правит, господствует, пишет в газетах, говорить, что «эти люди все-таки счастливы»» [8.P. 76]. Суровая реальность тяжелого труда и материальной нужды остается под запретом и окутывается молчанием в дискурсе «властвующих».

Однако А. Эрно показывает, что примирение простых людей с «унизительными условиями нашего существования» связано с принятием ярлыка «ничтожности, низшего положения», установленного для них «властвующими», которые манипулируют стереотипом образованности как главным основанием человеческого достоинства. Даже отец рассказчицы оценивает человека, применяя критерии «властвующей» группы. Воспоминание о ее дедушке неизменно начиналось с подчеркивания его неграмотности: «Каждый раз, когда он мне рассказывал о нем, это начиналось с “он не умел ни читать, ни писать”, как если бы его жизнь и его характер нельзя было понять без этой изначальной данности» [8.С. 26].

Повторяя «чужие слова», продиктованные существующим общественным порядком, простые люди стыдятся своей ограниченности, «незнания того, что мы бы обязательно знали, если бы мы не были тем, чем были, то есть людьми низшего сорта» [8.С. 60]. Отсутствие образования и хороших манер воспринимаются как недостаток, требующий оправдания: «Что вы хотите, он же из деревни».

А. Эрно настаивает на том, что улучшение уровня жизни в послевоенное время, которое проявляется в изменении потребительской корзины, в появлении телевизоров, фотоаппаратов, машин, удобств внутри дома, не помогает преодолеть глубинное расхождение между двумя социальными классами, так как оно основывается не только и не столько на материальном положении, сколько на допуске к культуре и образованию, а через них и к власти. Отсутствие образования унижает человека и становится постоянной причиной гнева и ненависти, обращенной к себе и другим. «Ненависть и рабское состояние. Ненавистное отношение к своему рабскому состоянию» [8.С. 75].

Принадлежность к классу «подвластных» проявляется в серии жестов подчинения, которые контрастируют с естественным поведением элиты. Робость, серьезность, подобострастие свойственны простым людям при контакте с буржуазией. На семейных фотографиях родители никогда не улыбаются. Отец автора-рассказчицы «готов вывернуться наизнанку» (se mettre а quatre pattes»), чтобы угодить лицейским подругам дочери, приехавшим к ним в гости. Обращает на себя внимание изменение положения его тела в пространстве. Все большая согбенность является ли результатом тяжелого физического труда в течение жизни (работа в поле, на заводе, на стройке, перетаскивание коробок с провизией для магазина) или же выражением его покорности своей судьбе?

Различие между двумя социальными слоями общества подчеркивается в первую очередь через отношение к слову. Мир делится на тех, кто «умеет правильно говорить» [8. С. 23], и тех, кто не «владеет искусством умной беседы» [8. С. 96]. «Низшее положение» рабочих и крестьян отражается в страхе перед словом и в неумении свободно выражать свои мысли: «Любитель поговорить в кафе, в семье, перед людьми, которые говорили правильно, он молчал или же останавливался посреди фразы, вставляя “не так ли” или просто “нет”, со взмахом руки, просящим человека понять его или же продолжить вместо него. Говорить всегда осторожно, непобедимый страх перед неуместным словом, создающим такое же плохое впечатление, как случайно выпущенный воздух» [8.С. 63].Попытки рассказчицы выражаться в школьном возрасте на «чистом и стилистически правильном языке» сравниваются с «броском в пропасть» [8.С. 64]. Языковые ошибки представляют собой реальную опасность, так как порождают презрение и унижение со стороны учителей и одноклассниц.

В произведении «Место в жизни» отчуждение между отцом и рассказчицей возникает в подростковом возрасте как «классовая дистанция» [8.С. 23], основанная в первую очередь на нарушении процесса коммуникации: «Я пишу, может быть, потому что нам нечего было больше сказать друг другу» [8.С. 84]. А. Эрно показывает, что благодаря включению в систему буржуазного образования она начинает говорить, думать, вести себя, как ее буржуазное окружение. Для нее становится «естественным» язык господствующего класса, и она отвергает язык своей социальной среды. Дистанция между ней и отцом образуется усвоенными «чужими» словами, которые цитируются в тексте при помощи кавычек. Например, она называет родителей «славными людьми», как потом их будет характеризовать ее муж. Она читает «настоящую» литературу, тогда как ее отец смотрит «глупые» фильмы. В его единственной любимой книге «Путешествие по Франции двух детей» встречаются «странные» с точки зрения буржуазного менталитета фразы о смирении, трудолюбии, милосердии, определяющие образ мысли и жизни простого человека. Отец рассказчицы, наоборот, считал их очень «реальными» [8.С. 30].

Страх отца перед языковыми ошибками и понимание незначительности своих воспоминаний передается глаголом «осмеливаться»: «Он не осмеливался больше мне рассказывать истории из своего детства. Я не говорила ему больше о своей учебе» [8.С. 80].Новое «место» дочери изменяет его поведение, он непроизвольно начинает вести себя с ней с той же осторожностью, с которой раньше общался с людьми, занимающими в обществе более высокое положение, а именно - «скромно выпрямляясь перед ними, не задавая никаких вопросов» [8.С. 60]. Гневные вспышки уступают место смиренному молчанию.

Рассказчица, в свою очередь, входит в буржуазный мир путем унижения своей памяти и забвения своих корней. Она должна признать «незначительными, бессмысленными» (insignifiant) свои детские воспоминания, согласиться с тем, что все, что она любила, было просто «деревенщиной» (pйquenot). Она «очистила» (йpurer) образ родителей от присущих их среде характеристик, сделав его более благородным, соответствующим буржуазным стереотипам. Однако с годами разрыв с отцом начинается восприниматься как утрата, обозначенная метафорой «разведенная любовь» (amour sйparй), в которой выражается идея разделения двух эмоционально близких сущностей при помощи какой-то внешней силы.

Можно утверждать, что созданный А. Эрно в «Месте в жизни» концепт «униженная память» [8. С. 73].является движущим стимулом ее автобиографического письма. Забвению своих истоков и табу, наложенному на тему народной жизни в системе буржуазного образования и культуры («...мне было запрещено описывать то, что я знала» [8.С. 69]), противопоставляется «плоское письмо», с помощью которого она «принимает и преодолевает культурный разрыв, импортирует в литературу что-то грубое, тяжелое, жестокое, связанное с условиями жизни, с языком мира, который был полностью ее до восемнадцати лет, с миром рабочих и крестьян» [7.С. 56].

В дискурсе памяти А. Эрно любая реальность, даже самая грубая, называется своими именами, в процессе воспоминания восстанавливается отодвинутая на задворки памяти информация. Моделью для «плоского письма» служит, с одной стороны, язык ее провинциального окружения, в котором «никогда не принимали одно слово за другое» [8.С. 46].С другой стороны, «знаки силы или унижения» [8.С. 100], которые характеризовали ее отца как представителя «подвластной» социальной группы, она находит в анонимных прохожих, встреченных на перроне вокзалов. Писательница вводит в литературу суровые и грубые реалии жизни народа, картины его бедности и унижения, которые не могут не вызывать беспокойство читателя, так как продолжают существовать в современном мире в провинции и на периферии больших городов.

Образы родителей, воссозданные в произведении во всей наготе их неправильной речи, убогого быта, непритязательных вкусов, обозначаются библейской метафорой «славные тела» (des corps glormux), аллюзивно отсылающей к событию Воскресения Христа. Бросая вызов легитимному дискурсу, А. Эрно являет перед критическим и безжалостным взором читателя «низшее», то, что составляло, согласно П. Бурдье, последнюю степень эстетического «отторжения, точку негативной референции» [11. С. 61].Кроме того, в ее автобиографическом проекте, преодолевающем границы дозволенного и обнаруживающим коллективную правду, вызов общественному сознанию неотделим от идеи жертвенности, жертвоприношения своих родных, всей их среды и самой себя.

Заключение

французский писательница эрно автобиографизм

«Место в жизни» А. Эрно вписывается одновременно и в современную литературную тенденцию возвращения к своим истокам путем создания «окольной» автобиографии, в которых рассказчик занимает скорее позицию свидетеля, и в реалистическую традицию изображения условий существования рабочего класса, берущую начало в романах Золя, но на другом смысловом и эстетическом уровне. В этом произведении формальный эксперимент, внимание к языку связаны с художественным осмыслением тем, традиционно являющихся прерогативой социологии. Поиск причинно-следственных связей между событиями жизни отца и свой собственной, рассматриваемых в контексте условий существования, определяет структурно-логическую и языковую организацию произведения, в основе которого лежит оппозиция между двумя социальными классами и образами жизни французского общества: миром буржуазии и миром простых людей (крестьян, рабочих и мелких торговцев), то есть «господствующих и господствуемых» (dominants - dominйs), согласно социологу П. Бурдье. Далекое от простого возвращения к реализму и традиционной автобиографии, авто-социо-биографическое письмо А. Эрно позволяет поднимать вопросы бытия простых людей в прошлом и настоящем, не прибегая к рассказыванию истории, психологическим и социальным комментариям, смягчающему реалии жизни ироническому или ностальгическому дискурсу.

Список литературы

1. Алташина В.Д.Autofiction в современной французской литературе: лего из эго // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2014. № 3. С. 12-22.

2. Косова Ю.А. Альтернативная версия автобиографического письма в романах Жана Руо «Поля чести» и «Знаменитые люди»: монография. М.: РУДН, 2017. 164 с

3. Viart D. La littйrature contemporaine et la question politique // Le roman franзais de l'extrкme contemporain. Йcritures, engagements, йnonciation / B. Havercroft, P. Mi- chelucci, P. Riendeau (dir.). Quйbec: Йditions Nota Bene, 2010. Pp. 105-123.

4. Tondeur C.-L., Ernaux A. Entretien avec Annie Emaux // The French Review. 1995. Vol. 69. No. 1. Pp. 37-34.

5. Dugast-Portes F. Annie Ernaux: йtude de l'њuvre. Paris: Bordas, 2008. 191 p.

6. Ernaux A. Une femme. Paris: Gallimard, 1987. 112 p.

7. Ernaux A. L'йcriture comme un couteau. Entretiens avec Frйdйric-Yves Jeannet. Paris: Йditions Stock, 2003. 156 p.

8. Ernaux A. La place. Paris: Gallimard, 1983. 128 p.

9. Ernaux A. Bourdieu: le chagrin // Le Monde. 2002. 5 fйvrier.

10. Landry J.-M. La violence symbolique chez Bourdieu // Aspects sociologiques. 2006. Vol. 13. No. 1. Pp. 85-92.

11. Bourdieu P. La Distinction. Critique sociale du jugement. Paris: Les Йditions de Minuit, 1979. 675 p.

References

1. Altashina, V.D. (2014). Autofiction in modem French literature: Lego from ego. Izvestiya Juzhnogofederalno gouniversiteta. Filologicheskiy enauki [Bulletin of South Federal University. Philology sciences], (3), 12-22.

2. Kosova, J.A. (2017). Alternativ nayaversiyaa vtobiografiches kogopisma v romanakh Zhana Ruo “Polyachesti” i “Znamenityelyudi” [Alternative version of autobiography writing in the novels by Jean Rouaud “Fields of Glory” and “Of illustrious men”]. Moscow: RUDN University Publ.

3. Viart, D. (2010). La littйrature contemporaine et la question politique. In B. Havercroft, P. Michelucci, P. Riendeau (Dir.), Le roman franзais de l'extrкme contemporain. Йcritures, engagements, йnonciation (pp. 105-123). Quйbec: Йditions Nota Bene.

4. Tondeur, C.-L., & Emaux, A. (1995). Entretien avec Annie Ernaux. The French Review, 69(1), 37-34.

5. Dugast-Portes, F. (2008). Annie Ernaux: йtude de l'њuvre. Paris: Bordas.

6. Ernaux, A. (1987). Une femme. Paris: Gallimard.

7. Ernaux, A. (2003). L'йcriture comme un couteau. Entretiens avec Frйdйric-Yves Jeannet. Paris: Йditions Stock.

8. Ernaux, A. (1983). La place. Paris: Gallimard.

9. Ernaux, A. (2002, 5 February). Bourdieu: le chagrin. Le Monde.

10. Landry, J.-M. (2006). La violence symbolique chez Bourdieu. Aspects sociologiques, 13(1), 85-92.

11. Bourdieu, P. (1979). La Distinction. Critique sociale du jugement. Paris: Les Йditions de Minuit.

Размещено на Allbest.ru