Литературный дневник героя в структуре романа М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени"

Key words: literary diary, genre form, narrative specificity, autobiography, documentary, confessional, typology.

Основная часть

В настоящее время значение и актуальность дневниковой литературы подтверждается многочисленными исследованиями автодокументальных жанров. Дневнику как разновидности документальной литературы посвящены работы Егорова О.Г. «Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра: исследование», Михеева М.Ю. «Дневник как эго-текст: Россия XIX-XX вв.», Колядиной А.М. «Специфика дневниковой формы в повествовательной прозе М.Пришвина» и др.¹

Среди традиционно выделяемых в литературоведении дневниковых текстов (дневники писателей, дневник как жанровая разновидность художественной прозы), дневник литературного героя в структуре художественного произведения в наименьшей степени изучен в современной науке. Подчеркивая актуальность его изучения С.С. Николаичева пишет: «Обращение к дневнику в структуре художественного текста позволяет разработать типологию дневника, а также выявить специфику повествования в дневнике, проследить эволюцию этой формы» в литературе, изучить дневник как общекультурное явление. См.: Егоров О. Г. (2017), Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра: исследование, М.: Флинта. 280 с.; Михеев М. Ю. (2007), Дневник как эго-текст: Россия XIX-XX вв., М.: Водолей Публишерс. 264 с.; Колядина А. М. (2006), Специфика дневниковой формы в повествовательной прозе М. Пришвина... автореф. дис... к. филол. н., Самара, 21 с. URL: http://www.dslib.net/msskaja- literatura/specifika-dnevnikovoj-formy-povestvovanija-v-proze-m-prishvina.html Николаичева С. С. (2014), «Дневниковый фрагмент» в структуре художественного

произведения...автореф. дис...к. филол. н., Нижний Новгород, 22 с. URL:

http://cheloveknauka.com/dnevnikovyy-fragment-v-strukture-hudozhestvennogo-proizvedeniya В этом контексте небезынтересным представляется роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», в структуре которого значительной место отводится «Журналу Печорина», обладающего жанровыми признаками дневника.

Цель данной статьи - исследование «Журнала Печорина» с точки зрения жанрообразующих признаков литературного дневника. Цель обусловливает совокупность задач, позволяющих не только расширить представление о лермонтовском романе, но и систематизировать теоретические положения, имеющиеся в науке. Вектор исследования предполагает изучение лирического дневника Лермонтова как претекста «Журнала Печорина» в романе, уяснения причин включения дневниковых записей в структуру художественного текста, специфики повествовательной структуры, осмысление типологии записей и установление взаимосвязи между концепцией романа и жанровой формой дневника Печорина.

Являясь частью мемуарной литературы, дневник обладает собственными жанровыми критериями. Для дневникового текста характерна особая форма повествования от первого лица в виде подневных записей, воссоздающих события, происходящих в настоящее время. Такой способ организации повествования сближает дневник с хроникой и одновременно указывает на существенные различия. Систематизирующим фактором в хронике выступает время, а в дневнике - исповедальность, интимность переживаний, детерминированных потребностями самовыражения. Таким образом, дневник тяготеет к синкретичному жанру, представляющему собой эпическую форму с элементами лирического повествования.

Дневник литературного персонажа является ведущей формой в структуре романа М.Ю. Лермонтова с точки зрения содержательности и объема занимаемого художественного пространства. Концепция современной личности в романе Лермонтова нашла свое воплощение в оригинальных композиционных решениях. Смысловой эпицентр романа обусловил субъектные формы его нарратива. Эпическое содержание писатель осваивает не только в жанре путевых записок (первая часть романа), но и дневника (вторая часть романа) - «Журнал Печорина», представляющий собой «текст в тексте». Записи «героя времени» обладают автономностью и особым образом включены в структуру романа. В предисловии автор мотивировал обращение к форме дневника интересом к «истории души человеческой», «особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже тот недостаток, что он читал ее своим друзьям» Лермонтов М.Ю. (1990), Сочинения в 2-х т. [Сост. И комм. И.С. Чистовой], М.: Правда, Т. 2, С. 498.. Подчеркивая предельную исповедальность, интимность переживаний своего персонажа, Лермонтов тем самым закрепил за «Журналом Печорина» один из ведущих жанрообразующих признаков дневника.

Три произведения («Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист»), вошедшие в «Журнал Печорина», воссоздают как события, так и внутренние состояния личности, отражающие знаковые черты социокультурного пространства своего времени. В «Тамани» Печорин повествует об образе жизни местных контрабандистов и о своем вмешательстве в чуждый и опасный для него мир. Нарративный вектор «Княжны Мери» - это рассказ героя о стратегически выверенной игре с пошлым провинциальным миром «водяного общества», подобного петербургскому свету, в омуте которых гибнет все лучшее. «Фаталист» завершает биографию Печорина, связанную с философским спором в обществе офицеров-игроков о фатальной предопределенности в личной жизни с его трагической развязкой. Если автобиографичность и документальность «Тамани» и «Фаталиста» создают «иллюзию» дневника, то «Княжна Мери» полностью реализует жанровые возможности дневника.

Повесть «Княжна Мери» органично связана с эпистолярной культурой первой половины ХІХ века и стихотворным дневником раннего Лермонтова. Как компетентно установил А. Н. Веселовский, в России дневник вошел «в моду» в эпоху формирования романтизма, утверждающего ценность духовной жизни личности. Становление документального жанра ученый соотносит с именами В.А. Жуковского, братьев Тургеневых, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина. Однако активизируется интерес к эгодокументу в 30-е годы ХІХ века, после поражения восстания декабристов, когда в обществе усилился подъем чувства личности. Новое мироощущение молодого поколения, сформировавшееся вопреки неблагоприятным общественным обстоятельствам в России, нашло самовыражение в дневниках, письмах, мемуарах, автобиографиях, общим свойством которых стала исповедальность. Субъективными переживаниями и самоанализом внутренней жизни отмечены письма и дневники членов премухинского кружка: М. А. Бакунина, его сестер, их приятельниц - сестер Беер, а также Белинского, Станкевича, Боткина и др. Дневниковое начало проникает и в художественную литературу. Начинается «процесс взаимообогащения: автоконцепция личности строится в дневнике с оглядкой на литературу; в свою очередь, литература не может не учитывать тенденции, которые так ярко обнаруживаются в документальных жанрах». См.: Ермоленко С. И. (1991), Характер монолога в ранней лирике М.Ю Лермонтова («1831-го июня 11 дня», Проблема стиля и жанра в русской литературе Х1Х века, Свердловск: Свердлов. пед. ин-тут, С. 24.

В атмосфере всеобщего исповедания рождалась поэзия Лермонтова. Поэт не оставил после себя личных дневников, но создал целый цикл стихотворений, представляющих, по справедливому мнению исследователей, лирический дневник, воссоздающий духовную биографию поэта. В него вошли стихотворения, написанные до 1832 года, в частности: «1830. Майя, 16 число»; «1830 год Июля 15-го (Москва)»; «10 июля (1830)»; «30 июля. - (Париж). 1830»; «Стансы - (1830 года) (26 августа)»; «1831-го января; 1831-го июля 11 дня» и другие. Доминирующей проблемой дневника Лермонтова-поэта, не предполагающего «сообщения с другой душой», является личность и автономия ее внутреннего мира. Его идейно-художественная целостность обеспечивается единством лирического субъекта с характерной для него активностью мыслительного процесса, неизменно переходящего в рефлексию. Своеобразную функцию в этих произведениях выполняют даты и обозначение места, фиксирующие у поэта не столько достоверность событий, сколько этапы духовно-психологической эволюции лирического субъекта. Дневниковые стихотворения образуют своеобразный центр, к которому примыкают такие специфические жанровые образования, обозначенные поэтом, как «монолог», «отрывок», «исповедь». Они ассоциируются со страницей или фрагментом дневника, который пишет для себя человеческая личность, размышляющая о себе и мире с позиции высокой бытийности.

Юношеский дневник поэта во многом явился «рабочим» материалом для «Журнала Печорина», в котором особое место занимает «Княжна Мери»; она отлита в «чистую» форму дневниковой исповеди. Печорин здесь выступает одновременно субъектом и объектом повествования. Его записи репродуцируют коммуникативную ситуацию лирического дневника Лермонтова, исключающего диалог с «чужим» сознанием. Собственное «я» в качестве 2-го лица- адресата выделяется Печориным в записи от 3-го июня: «..этот журнал пишу я для себя, и, следственно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием». Лермонтов М. Ю. (1990), Сочинения в 2-х т... Т. 2, С. 540-541.

«Княжну Мери» сближает с дневниковыми стихами Лермонтова интровертная установка субъектов. Проблема самопознания организует материал духовной летописи условных авторов в лирике и прозе. В «боренье дум» осмысляются ими многие философско-этические проблемы (смысл жизни, любовь, воля и рок, смерть), занимавшие сознание самого поэта и его поколение. Однако, в первую очередь, идейно-нравственные поиски рефлектирующей личности направлены на постижение собственной миссии в мире. Она верит в свое высокое предназначение. Ср.:

Хранится пламень неземной Со дней младенчества во мне Лермонтов М. Ю. (1990), Сочинения в 2 т...Т. 1, С. 50.; неведомый пророк Мне обещал бессмертье; Там же, С. 73.

«Зачем я жил? Для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные». Лермонтов М. Ю. (1990), Сочинения в 2-х т... Т. 2, С. 564. Идея самопознания «внутреннего» человека у Лермонтова теснейшим образом связана с проблемой действия. Поколению 30-х годов, свидетелю больших социальных потрясений в общеевропейской истории, разгрома декабристов, была очень близка мысль о свободной духовной деятельности как основе проявления свободы воли в немецкой идеалистической философии. Это идеалистическое положение своеобразно преломилось в мировоззрении и творчестве Лермонтова. Активности сознания, являющейся у Фихте и Гегеля имманентной, исходящей из субстанциональной свободной деятельности, поэт противопоставил волевое, героическое начала в человеке, направленные на познание и управление реальной жизнью субъекта. Е. Н. Михайлова, отмечая значимость категории действия для лермонтовской концепции личности, констатирует: «Существенной чертой лермонтовского изображения человека является показ его в активных проявлениях характера и психологии». Михайлова Е Н. (1957), Проза Лермонтова, М.: Гос. изд-во худож. лит-ры, С. 188. Действительно, острую потребность в гражданской деятельности и героическом подвиге испытывает лирический субъект, о чем свидетельствует одна из его поэтических записей:

Мне нужно действовать, я каждый день

Бессмертным сделать бы желал, как тень

Великого героя, и понять

Я не могу, что значит отдыхать. Лермонтов М. Ю. (1990), Сочинения в 2-х т... Т.1, С. 77. Там же, Т. 2, С. 540.

«Журнал» убедительно раскрывает активность его автора, проявляющаяся как в авантюрных и рискованных поступках, так и в побуждениях, стремлениях, мотивах персоналии. В одной из записей Печорина читаем: «Идеи - создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума...» ¹¹

Действие для лермонтовского «человека» становится критерием его самопознания. В качестве эпиграфа к художественным дневникам писателя по праву можно вынести философскую сентенцию Гете: «Как можно познать себя? Не путем созерцания, а только путем деятельности». Гете И. В. (1964), Избранные философские произведения, М.: Наука, С. 373.

Лермонтову удалось выразить в своем творчестве одну из тенденций своего времени - развитие передовой философской и эстетической мысли - движение ее к реализму, выход в действительность из состояния мечтательности и романтической замкнутости через «действие». См.: Уразаева Т.Т. (1977), О философских и эстетических основах новеллистического жанра у Лермонтова, Проблемы метода и жанра, Томск: Изд-во Томского ун-та, Вып. 4, С. 49. Откровением художественных дневников писателя является принципиально новое понимание детерминизма современной личности. Ему удалось с исключительной остротой воссоздать основное противоречие своей эпохи - конфликт между внутренней и внешней жизнью человеческой индивидуальности. Ни Печорину, ни лирическому субъекту так и не удается адекватно реализовать свои необыкновенные задатки в пределах исторически уготованной им участи. Ясное осознание непреодолимого разрыва между необычайно интенсивной внутренней созидательной работой и «жалкостию действий» обусловливает трагические переживания героев:

«Но вере теплой опыт хладный

Противуречит каждый миг,

И ум, как прежде безотрадный,

Желанной цели не достиг;

И сердце, полно сожалении...»;

«Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстеИ пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлении - лучший цвет жизни». Лермонтов М. Ю. (1990), Т. 1, С. 86. Лермонтов М. Ю. (1990), Т. 2, С. 564. Невозможность осуществления своеИ мечты и надежды они связывают то с ближайшим светским окружением, где господстуют «злато», «приличья цепи» и обман, то с дисгармоничностью человеческой природы:

«Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным.» Лермонтов М. Ю. (1990), Т.1, С. 78.

«..целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку», а порой объясняют вмешательством судьбы: «Неужели, думал я, мое единственное назначение на земле - разрушать чужие надежды? С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм. Какую цель имела эта судьба?..» Лермонтов М.Ю. (1990), Т. 2, С. 546.

Перекличка между философско-нравственными мотивами печоринского дневника и стихотворениями, ориентированными на эту же жанровую форму, намечает общие тенденции в мировосприятии и самопознании лирического «я», главного персонажа повести и подлинного автора. Вследствие этого возникает система «сообщающихся» субъектных сфер, благодаря которым становятся возможны широкие обобщения, образующие лирико-символический подтекст дневниковой повести.

Специфические свойства дневника проявляются в «Княжне Мери» в последовательность регулярных записей главного персонажа, в которых события, произошедшие в конкретном месте и в определенные часы, интерпретируются им как вехи духовной жизни. В результате удельный вес непосредственных рассуждений и переживаний в произведении повышается. Повествовательная форма печоринского дневника способствовала более глубокому в сравнении с лирикой проникновению во внутренний мир личности. Если в поэтическом дневнике Лермонтова мысли и чувства лирического «я» не столько развиваются, сколько констатируются, то журнал подневных записей Печорина представляет образец аналитического разбора собственного противоречивого психологического состояния и поведения с учетом мотивов и намерений. Благодаря широким возможностям эпического рода литературы, в дневниковой повести осваиваются различные формы самовыражения личности: сиюминутная внутренняя речь героя, протекающая параллельно действию, ретроспективное осмысление своих психологических состояний и мотивов поведения, исповедь перед собеседником и др. Рассмотрим некоторые из них. «Презенс изложения» или самоанализ, протекающий синхронно процессу непосредственного переживания, фиксируется в записи Печорина от 14-го июня: «Я иногда себя презираю. не оттого ли я презираю и других?.. Я стал не способен к благородным порывам; я боюсь показаться смешным самому себе.надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть; как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, - прости любовь! Мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту. но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею? Что мне в ней?.. куда я себя готовлю? Чего я жду от будущего?.. Право, ровно ничего.». Лермонтов М. Ю. (1990), Т. 2, С. 557-558. В этом монологе время переживаний и размышлений совпадает со временем их изображения. Прерывистое, взволнованное членение фразы, эмоциональные паузы, восклицательная и вопросительная интонации передают напряженность душевной жизни Печорина, его стремление познать собственное «Я». На «прямую передачу» мысли и чувств персонажа ориентированы внутренние монологи: «С тех пор как поэты пишут и женщины их читают...»; «Я часто спрашиваю себя...»; «Нет ничего парадоксальнее женского ума...; Пробегаю в памяти все мое прошедшее.» и др.

Однако, как не раз указывали исследователи, преобладающая часть записей дневника Печорина сочетает ретроспективное изложение событий с выражением того, что переживается или думается «здесь» и «сейчас». В этом смысле показателен отрывок, в котором Печорин рассказывает о многообразии ощущений, чувств и мыслей, испытанных им после неудачной погони за экипажем Веры Лиговской. Он пишет: «Я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал. И долго лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удержать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие исчезли как дым; душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся». Там же, С. 576-577.

В монологе наблюдается два временных разрыва: Печорин размышляет по поводу своих эмоций спустя некоторое время после неудавшегося преследования, а запись в дневнике появляется через полтора месяца после драматических событий. Повествование здесь организуется как воспоминание-анализ, позволяющее персонажу рационально осмыслить свои неоднозначные чувства, разобраться в них. Этот фрагмент представляет один из вариантов «анатомической таблицы» сложных и противоречивых состояний героя, его рефлексии, являющейся, по убеждению Лермонтова, необходимой формой самопознания и «самопостроения» развитой личности. Удодов Б. Т. (1989), Роман.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», М.: Просвещение, С. 62.

Приведенные примеры свидетельствуют, что дневниковый материал «Княжны Мери» организует не столько эпическое течение событий, сколько внутренняя коллизия Печорина. И в этом смысле творческий опыт Лермонтова предшествовал не только «диалектике души» Л.Н. Толстого, но и углубленному «парадоксальному» психологизму М.Ф. Достоевского. Стиль дневника Печорина определяет информационное, аналитическое и эстетически нагруженное слово. Высокая мера точности, лаконизма и достоверности присутствует в печоринском описании Елисаветинского источника, где собирается «водяное общество»: «На площадке близ него построен домик с красной кровлею над ванной, а подальше галерея, где гуляют после дождя. Несколько раненых офицеров сидели на лавке, подобрав костыли, - бледные и грустные. Несколько дам скорыми шагами ходили взад и вперед, ожидая действия вод. Между ними были два-три хорошеньких личика». Лермонтов М. Ю. (1990), Т. 2, С. 511. Дневниковые отрывки, ориентированные на анализ душевной жизни, тяготеют к афористичности, чеканным словесным формулам, содержащим умозаключения рефлектирующего героя: «Счастье - насыщенная гордость»; «зло порождает зло»; «честолюбие есть не что иное, как жажда власти»; «первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого». Там же, С. 540. Таким образом, содержание, строение и язык дневникового текста «Княжны Мери» позволяет классифицировать его как «дневник - аналитическая исповедь».

Подводя итоги изучения литературного дневника Печорина в структуре лермонтовского романа, акцентируем внимание на том, что лирический потенциал дневниковой формы повествования проявляется в «Журнале» неравномерно. Если в повествовании «Княжны Мери» исповедальность превалирует, то в «Тамани» и «Фаталисте» его удельный вес существенно снижается. В этих новеллах утрачиваются специфические признаки дневника: отсутствуют датировка, происходит переориентация повествования с исповедального на событийное. Однако «личностное самоощущение» здесь не исчезает полностью, оно проявляется в стилистике повествования, в лапидарных формах самовысказывания, выражающих мысли, эмоции Печорина, его отношение к внешнему миру. Поэтому смена нарративных планов в романе не снимает вопроса о дневниковой направленности «Журнала Печорина» в целом. В записках «героя времени» сохраняются жанровые критерии дневника: синхронность, определяющая способ отражения действительности; автокоммуникативность, предполагающая совпадение между собой адресата и адресанта; датировка записей как структурообразующее начало повествования; исповедальность. Дневник у Лермонтова становится художественным приемом самопознания и самоидентификации героя-современника. Следуя классификации жанровых разновидностей дневников, предлагаемой О. Г. Егоровым Егоров О. Г. (2002), Дневники русских писателей XIX века: Исследование, М.: Наука, С. 7., «Журнал Печорина» ориентирован одновременно на экстравертивный и интровертивный типы дневника.

References

1. Gete, I. V. (1964). Izbrannyye filosofskiye proizvedeniya [Selected philosophical works]. M.: Nauka. 373 р. [in Russian].

2. Yegorov, O. G. (2017). Russkiy literaturnyy dnevnik devyatnadtsatogo veka. Istoriya i teoriya zhanra: issledovaniye [Russian literary diary of the nineteenth century. History and theory of the genre: research]. M.: Flinta. 280 р. [in Russian].

3. Yegorov, O. G. (2002). Dnevniki russkikh pisateley devyatnadtsatogo veka: Issledovaniye [Diaries of Russian writers of the nineteenth century: Research]. M.: Nauka. 288 р. [in Russian].

4. Yermolenko, S. I. (1991). Kharakter monologa v ranney lirike M.YU Lermontova («1831- go iyunya 11 dnya») [The nature of the monologue in the early lyrics of M.Yu. Lermontov («June 1831, 11th day»)]. Problema stilya i zhanra v russkoy literature devyatnadtsatogo veka [The problem of style and genre in nineteenth-century Russian literature]. Sverdlovsk: Sverdlov. ped. in-tut. Р. 21-34. [in Russian].

5. Kolyadina, A. M. (2006). Spetsifka dnevnikovoy formy v povestvovatel'noy prozе M. Prishvina [The specifics of the diary form in M. Prishvin's narrative prose]. Avtoref dis^ k. flol. n. Samara. 21р. [in Russian] URL: http://www.dslib.net/russkaja-literatura/specifika- dnevnikovoj - formy-povestvovanij a-v-proze- m-prishvina. html.

6. Mikheyev, M. YU. (2007). Dnevnik kak ego-tekst: Rossiya devyatnadtsatogo-dvadtsatogo vekov. [Diary as an ego text: Russia of the nineteenth and twentieth centuries]. M.: Vodoley Publishers. 264 р. [in Russian].

7. Nikolaicheva, S. S. (2014). «Dnevnikovyy fragment» v strukture khudozhestvennogo proizvedeniya [«Diary fragment» in the structure of the artwork]. Avtoref dis...k. filol. n. Nizhniy Novgorod. 22 р. [in Russian]. URL: _ http://cheloveknauka.com/dnevnikovyy-fragment- v- strukture- hudo zhestve nno go-pro izvede niya.

8. Lermontov, M.YU. (1990). Sochineniya v 2-kh t. [Sost. I komm. I.S. Chistovoy] [Lermontov Works in 2 tons]. M.: Pravda. [in Russian].

9. Udodov, B. T. (1989). Roman.YU. Lermontova «Geroy nashego vremeni» [Roman.Y. Lermontov «Hero of Our Time»]. M.: Prosveshcheniye. 191р. [in Russian].

10. Urazayeva, T.T. (1977). O flosofskikh i esteticheskikh osnovakh novellisticheskogo zhanra u Lermontova [On the philosophical and aesthetic foundations of the novelistic genre in Lermontov]. Problemy metoda i zhanra [Problems of method and genre].Tomsk: Izd-vo Tomskogo un-ta. Vyp. 4. Р.71-83. [in Russian].

11. Galenko, O. (2005). Elitni vershnyky Assyriyi ta pochatky rabotorgivli u Skhidniy Evropi. [Elite cavalry of Assyria and begin of Slave-trade in Eastern Europe] Skhindnyi Svit [The world of Orient] № 1, p. 34-52 [in Ukrainian].

12. Gerodot, (1972). Istoriya [History]. L.: Nauka. 600 p. [in Russian]

Размещено на Allbest.ru