"Власть тьмы" в "Водовороте": драма Толстого как повод и обоснование публицистического выступления уездного градоначальника

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Власть тьмы» в «Водовороте»: драма Толстого как повод и обоснование публицистического выступления уездного градоначальника

Чернов Александр Валентинович доктор

филологических наук, профессор, заведующий

кафедрой связей с общественностью, журналистики

и рекламы, директор Гуманитарного института

Череповецкого государственного университета

В статье рассматривается неизвестная публицистическая работа «Водоворот. Думы и темы. По поводу драмы "Власть тьмы" Л.Н. Толстого» городского головы уездного города, вышедшая в свет в Санкт-Петербурге в 1888 г отдельной брошюрой и вызванная постановкой на парижской сцене драмы Л.Н. Толстого «Власть тьмы». Текст интересен в рамках культурных исследований социальной истории России.

Ключевые слова: Л.Н. Толстой, «Власть тьмы», И.А. Милютин и «Водоворот», Россия конца XIX в., публицистика и социальная история.

Введение

Реакция российского общества на драму Л.Н. Толстого «Власть тьмы»¹ достаточно хорошо изучена среди определенных представителей журналистской, писательской, театральной - как проправительственной, так и либеральной - общественности, сторонников прогрессистской и охранительной позиций. Очевидно, что эффекты позднего творчества Толстого, в том числе данной пьесы, выходили далеко за границы «сферы словесности» и оказывали непосредственное воздействие на актуальные социальные практики, задавали ценностную парадигму восприятия действительности, формируя актуальную повестку дня и соответствующий тезаурус. В данной статье мы обращаемся к одной из неизвестных публицистических реплик современника Л.Н. Толстого с целью показать некоторые траектории формирования ценностной картины мира в сознании мыслящего практического деятеля эпохи конца XIX в.

Наш анализ строится в рамках парадигмы культурных исследований и социальной истории, в частности проблематики влияния на социальные практики сформированных «властителями дум» представлений о ценностях и нормах. В нашем случае последнее связано с широко используемой в отношении ментальной особенности образованного класса того времени характеристикой - литерату- роцентризмом. В статье мы попытаемся показать, как «план выражения» времени - художественные образы, созданные нравственным авторитетом эпохи Л. Толстым, легитимизировали и форматировали «практическое» знание действительности, оформляли актуальный социальный дискурс.

Сама проблема хорошо известна исследователям социальной истории. Она детально проанализирована, например, в монументальном исследовании Б.Н. Миронова (2003). «Взаимодействие» литературы и истории, оценка художественного текста как исторического источника также многократно привлекали внимание отечественных исследователей. Здесь необходимо назвать работы С.С. Секиринского: изданный под его редакцией сборник«История России XIX-XX веков: новые источники понимания (2001), отдельные статьи исследователя (Секиринский, 2000, 2001).

Влиянию творчества и личности Льва Толстого на текущие социальные и политические практики посвящено огромное количество работ. Сам факт такого влияния никогда не вызывал сомнений и часто сводился к вопросу, поставленному в известной дневниковой записи А. Суворина от 29 мая 1902 г.: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее?....»².

К подробному рассмотрению этих тенденций исследователи истории культуры и литературы обращались в связи с различными произведениями писателя. С точки зрения социальной истории наиболее частотным является феномен «Крейцеровой сонаты» в увязке с «семейным вопросом». В диссертационном исследовании Е.И. Котовской (2001) представлена, вероятно, наиболее полная библиография вопроса с точки зрения исторического источниковедения. Автор убедительно доказывает, что именно «Крейцерова соната» Толстого и статьи В. Розанова вывели дискуссию за узкие рамки профессионального круга юристов и канонистов и стали катализатором развернувшейся в обществе бурной полемики по вопросам семьи и брака.

Проблема рассматривалась с различных точек зрения в работах филологов и историков (Малькова, 2006; Никологор- ский, 2012). Определенной нижней границей активнейшего вторжения толстовского текста в социальную действительность эпохи традиционно считается выход в свет «Крейцеровой сонаты». Анализируемая брошюра И.А. Милютина представляет дополнительный интерес еще и потому, что это реакция на более раннее произведение Л.Н. Толстого, еще до публикации «Крейцеровой сонаты» в 1890 г. Автор представляет позицию определенным образом «маргинализированной» в культурном пространстве эпохи социальной группы - «местных деятелей», глав местного самоуправления, ко времени создания текста - практически государственных чиновников.

Предметом данной статьи является никогда не входивший в фокус внимания историков литературы и журналистики текст-брошюра, написанная городским головой уездного города Череповца И.А. Милютиным и изданная в Санкт-Петербурге в 1888 г. по следам только что прошедшей постановки пьесы Толстого в Париже: «Водоворот. Думы и темы. По поводу драмы "Власть тьм ы" Л.Н. Толстого»³. Текст ярко показывает, каклитература конструировала понятийную сферу, дискурсивные практики определяли, семантически оформляли и позиционировали практики социальные.

«Литературность» героев художественных произведений эпохи, «лишних людей» общеизвестна. Но традиционно она заключается в том, что не знающий реальной жизни герой пытается жить в соответствии с «книжными» представлениями о действительности, согласно замечательной некрасовской формуле «Что ему книга последняя скажет / То на душе его сверху и ляжет». В рассматриваемом же нами случае мы видим другое: человек, прекрасно знающий жизненные реалии, очевидно нуждается в художественном тексте Толстого для масштабирования и «легитимизации» своего практического, «жизненного» знания как предмета, достойного публицистического дискурса. В какой-то мере необходимость легитимизации может быть объяснена необычностью роли, в которой выступает автор, для него самого. Городской голова - представитель социальной группы, которая в литературно-публицистических выступлениях участвует очень редко. Стереотипное восприятие представителей этой категории действующих лиц российской истории, сформированное Н.В. Гоголем, М.Е. Сатлыковым-Щедриным и писателями- сатириками в целом остается достаточно устойчивым. Поэтому рассматриваемый далее текст городского головы И.А. Милютина позволяет не только показать еще одну позицию современников в отношении толстовской драмы, но и увидеть как толстовское произведение помогает формировать публицистическое выступление автору, прекрасно осведомленному о жизни «крестьянского мира». А «непрофессиональный» уровень публицистического текста делает видимыми способы «привязки» наболевшего (социально-экономической действительности) к фактуре драмы, мотивам и поступкам героев.

«Местный деятель», предприниматель, просветитель, публицист

Иван Андреевич Милютин (20.04.1829 - 21.06.1907), с 1861 по 1907 гг. возглавлял уездный город и сделал десятитысячный Череповец известным всей стране. Судовладелец и промышленник, купец первой гильдии, просветитель и городской голова, действительный статский советник, используя современный термин, социальный предприниматель, благотворитель, идеолог местного самоуправления и народно-государственного (именно так, в его формулировке) партнерства. Один из ведущих правительственных экспертов в различных областях, затрагивающих местные сообщества (от организации воинского призыва и реформ местного самоуправления до реорганизации транспортных и налоговых систем), яркий и неутомимый экономический публицист.

Милютин однажды так опишет масштаб своего бизнеса: «Общее количество моего транспорта по Мариинской системе доходило в некоторые годы до 10 миллионов пудов в одну навигацию, что равняется по пудоверстам, довольно большой железной дороге» (с. 173)⁴. Затем - ряд неудач, кризис, отход от крупной торговой и промышленной активности, углубление в деятельность социально предпринимательскую, просветительскую, экспертную. Благодаря его усилиям в Череповце появляются множество учебных заведений различного профиля и уровня, к 1896 г. в 11 учебных заведений 1400 учащихся. В 1908 г. в городе, общее число жителей которого было чуть меньше 10 000, - 1937 учащихся. Его новаторские идеи и усилия касались и экономики города, и местных финансовых учреждений, и промышленных предприятий, и организации местного самоуправления5.

На сегодняшний день известны более 10 отдельных брошюр Милютина, изданных в Санкт-Петербурге, десятки статей и заметок, в том числе в столичных изданиях, докладные записки и «мнения» по различным вопросам, подготовленные для губернских властей и правительственных чиновников. Городской голова был лично знаком с тремя императорами, великими князьями и представителями двора.

Милютин очень много читал, обладал замечательной памятью, особенно на цифры. В текстах он охотно и много цитирует классиков и современников. Строки басен И.А. Крылова используются и в качестве эпиграфов, и в качестве вкраплений в повествование. В текстах Милютина цитаты И.А. Аксакова, В.А. Кокорева, выдающегося экономиста С.Ф. Шарапова и т.д. Милютин был хорошо знаком и как читатель, и как автор с редакционной политикой таких журналов. как «Гражданин» (в нем одно время редакторствовал Ф.М. Достоевский), «Русская речь», «Русское обозрение».

Публицист Милютин всегда фактогра- фичен, ссылается на чей-то опыт, подчеркивает чьи-то успехи, предостерегает от повторения чьих-то конкретных ошибок. Это делает его тексты очень живыми, до предела насыщенными реалиями, отсылающими ко все новым, сегодня забытым пластам и контекстам яркой и противоречивой эпохи великих реформ. В основном тексты автора приурочены к конкретным событиям экономической или социальной сферы (выбор направления будущей железной дороги, изменения в законодательство о местном самоуправлении, организация училищ и т.д.) В контексте публицистики Милютина анализируемая работа является исключением - это единственный случай столь развернутого обращения к художественному произведению для высказывания собственных экономических и социальных взглядов (подр. см.: Чернов, 2015).

публицистический толстой культурный социальный

Непосредственный повод к написанию брошюры «Водоворот среди жизненной реки...»

Пьеса Л.Н. Толстого «Власть тьмы» имела драматичную и противоречивую историю. С одной стороны, ее публикация в 1887 г. была принята вполне благожелательно большинством современников, включая почитателя творчества Толстого императора Александра III. С другой - усилиями Е.М. Феоктистова и стараниями К.П. Победоносцева к постановке на сцене пьеса была запрещена уже в ходе шедшей подготовки к таковой. Запрет на постановку на сцене императорских театров действовал до 1895 г., но пьеса ставилась и шла на «домашних сценах».

Но особый резонанс вызвала постановка пьесы в 1888 г. на сцене Парижского Свободного театра А. Антуана, в истории которого постановка пьесы Толстого стала одной из ярчайших страниц. Театр был открыт в 1887 г. и строился как принципиально непрофессиональный, но впоследствии привлекал к постановкам и профессионалов сцены. А. Антуан, по мнению историков, воплотил идеи о новом театре, высказанные Э. Золя, реализуя провозглашенный уже самим Антуаном принцип «либерального эклектизма» (Гвоздев: 2017: 45-76).

В декабре 1887 г. О. Метенье и русский эмигрант И. Павловский (Яковлев) переводят драму Толстого. В начале февраля 1888 г. в канун первого спектакля на страницах журнала «Нувель ревю» (Nouvelle Revue) появились письма А. Дюма-сына, Э. Ожье и В. Сарду, в которых утверждалось, что драма Толстого мрачна, скучна и сценического успеха иметь не будет. 10 февраля 1888 г. премьера состоялась, постановка имела шумный успех. (Гвоздев, 2017: 76-81).

Обратим внимание, парижская премьера прошла в феврале 1888 г., а цензурное разрешение на издание брошюры Милютина было получено уже 16 апреля того же года. Близость события, послужившего поводом к написанию текста, автор подчеркивает и во вступлении: «Недавняя постановка этого произведения на сцене "свободного театра" в Париже напомнила нам, русским, снова о нем. Там эта драма произвела удручающее впечатление на французов, будучи мастерски поставленной на сцене, а у нас она, эта драма, произвела еще более тяжелое и глубокое впечатление только при одном чтении ее» (с. 64). И.А. Милютина, скорее всего, к написанию текста подтолкнули рецензии на парижскую постановку в российской прессе. Вероятно, он опирается на собственное читательское впечатление, о чем и пишет, подчеркивая, что драма «произвела тяжелое и глубокое впечатление при одном чтении ее» (с. 64).

Как показывает анализ текста Милютина, автор читал произведения Толстого очень внимательно, хорошо запомнил даже мелкие детали. Но при написании статьи обращался к драме все же явно по памяти, не сверяясь с источником. Об этом говорят мелкие неточности фактического характера. Однако основное содержание и коллизии толстовского текста воспроизводятся в работе Милютина достаточно точно.

«Не с точки зрения критика, а просто с точки зрения опыта и продолжительного наблюдения»

В вводных замечаниях Милютин подчеркивает, что «не берется да и не в праве разбирать, как предмет, не подходящий к нашим силам», литературные достоинства пьесы. И хотя зачастую останавливается на ярком образе, сцене, действии, жесте героев, допуская естественное внимание к эстетическому аспекту текста, но все же в фокусе внимания - рассмотрение пьесы «не с точки зрения критика, а просто с точки зрения опыта и продолжительного наблюдения» (с. 65).

В результате получается сложный и многоаспектный текст. С одной стороны, некий социально-экономический комментарий к драме Толстого. С другой - попытка выявить и обозначить причины происходящего в толстовской драме, поскольку таковое соответствует жизненным реалиям, наблюдаемым автором. Глубина и сила толстовского изображения «ничем не прикрытой действительности» заставляет «в испуге за самого себя»задаться вопросом: «Да что же автор всею этою драмою хотел сказать?» (с. 64). И автор представляет несколько гипотетических вариантов ответа.

Первый: изображая пугающие картины крестьянской жизни, Толстой хотел сказать: «нате, смотрите, вот куда мы пришли всею своею жизнью». Второй: Толстой «только представил нам один из выдающихся страшных эпизодов из сельской жизни и тем думал потрепать без того расстроенные нервы». Наконец, третий: «он исходил из своей догмы и хотел представить самое резкое доказательство того, что вот де что значит следовать учению Христа (Аким Митрич) и что значит следовать учению мира (Петр, Анисья, Никита, Акулина)» (с. 64).

Все предложенные варианты развернуты в тех или иных критических интерпретациях современников. Вероятно, с некоторыми из них Милютин был знаком. Неизвестно, знал ли он о документальной основе фабулы драмы, реальном преступлении и тесном знакомстве Толстого с его обстоятельствами или опирался на какую-то свою версию отражения жизни в драме, но реалистичность и фактическая достоверность описанного принимается Милютиным как бесспорный факт.

В то же время ни один из трех перечисленных вариантов целей автора драмы Милютиным не обосновывается и не доказывается. Свою задачу он видит не в интерпретации толстовского текста, ему важен любой из вариантов. Основная цель автора - рассмотреть пьесу с «целью проверки ее действительностью» и предложить затем некоторые собственные, не толстовские, выводы. Таким образом, логика представляется следующей: если пьеса

Толстого отражает реальное положение дел и представленное в ней так или иначе соответствует практическому опыту автора брошюры, то кто же в происходящем виноват и что с этим делать?

Развернутые рассуждения автора зачастую выливаются в пространные отступления в сторону от толстовского произведения, текст не отличается стройностью изложения и последовательностью приводимых аргументов. Это не всегда четко структурированный поток рассуждений, размышлений, воспоминаний автора, возникающих в процессе свободного, но близкого к источнику пересказа сюжета. Наиболее значимые, с авторской точки зрения, узлы и эпизоды становятся поводом для пространных рассуждений и примеров, отдельные действия героев - поводом для краткой реплики, мысли автора постоянно уходят от художественной реальности к реальности бытовой, от опыта героев пьесы к собственному богатейшему житейскому опыту автора брошюры.

Стройности изложения позиции Ми- лютина-публициста это вредит, но зато создает яркое ощущение авторской сопричастности драматическим коллизиям, воспринимаемым не только с доверием к гению драматурга, но и с убежденностью в справедливости и обоснованности его интерпретации российской действительности. Конечно, существенный элемент «наивного», буквального прочтения здесь очевиден, но автор изначально определил такого рода позицию. Милютин углубляется в цель и смысл драмы, сопоставляя ее с проявлениями современной действительности» в попытке «выяснить себе суть этих явлений и причины их происхождения» (с. 65).

«Хаос» и «взаимная беспомощность» - основные характеристики крестьянства, увиденного Толстым, и это видение разделяется Милютиным. В развернутом комментированном воспроизведении коллизий драмы он ищет для себя ответы на поставленные вопросы, уходя от них и вновь возвращаясь. Для Милютина поиск этих ответов - дело не формальное, он ищет их и у Толстого, и в своем опыте, и в сложившихся жизненных практиках и стереотипах образованного, либерального сословия в отношении крестьянства.

Характерно название брошюры: «Водоворот среди жизненной реки». Метафора реки - базовая для картины мира Милю- тина-предпринимателя, судовладельца, связавшего с реальными реками Шексной и Волгой, Мариинской водной системой и свою жизнь, и свой бизнес, и свою экономическую, экспертную деятельность. Для него это очень личные образы: жизненная река и водоворот, возникающий в ее течении, губящий суть реки, - обеспечение непрерывного, целенаправленного, а потому правильного движения к понятной цели.

В чем же, по Милютину, основная причина, сделавшая возможным это «взаимное бессилие», этот хаос? Плохое знание реалий жизни, условий быта, установок и ценностей реформаторами крестьянского мира. И здесь автор описывает картину разрывов и противоречий процесса догоняющей модернизации. Иллюзорные представления реформаторов о возможности быстрого изменения через поверхностное просвещение, реализуемое посредством земских институтов (школ, больниц и т.д.). Пренебрежение экономической основой человеческого быта и подмена подлинного просвещения просвещением мнимым, «мишурным». «Деревенская цивилизация» представлена в пьесе не в полном объеме, полнота ее «социального состояния» не входила в авторскую задачу. Но структура происходящих процессов наглядно демонстрирует сложившиеся губительные для этой самой «деревенской цивилизации» тенденции. И дело не в возникновении новых условий, новых слоев в лице деревенских кулаков или в манящей героев силе городских харчевен и трактиров - «этих аванпостов всякой поверхностной цивилизации» (с. 73).

Скепсис и разочарование в отношении реформ 1860 гг. определяет основной пафос аргументов автора. Беда этих реформ в том, что «передовые люди, рассуждая о создании общего жизненного благополучия, слишком идеализируют человека <...> Ведь мы должны сознаться, что имеем дело с самой тяжелой земной глиной, не закаленной в духовной печи за отсутствием живого огня» (с. 77-78). И эту «животную природу человека» «не может окрылить одна, сравнительно слабая поверхностная грамотная просвещенность без веры.» (с. 78).

Разложение постреформенного деревенского мира, не сдерживаемого ни верой, ни общиной, лишь усиливается воздействием псевдопросвещения, объявляющего устаревшими остатки крепивших этот мир устоев. Критика земства и общины, подтвержденная примерами личного опыта и цифрами - одна из постоянных тем Милютина-публициста. Она в полной мере присутствует и в этом тексте. Автор последовательно подводит к главному выводу: «Преобладающее присутствие силы тьмы в народе зависит не от одного отсутствия грамотности, а, главное, от того, насколько истинен или же, наоборот, ложен тот или другой свет, сопровождающий грамотность, и насколько освещен или же не освещен им путь к дальнейшей нашей духовной и материальной жизни, и какие практически достижимые или умозрительные указания и способы будут даны» (с. 78).

Заключение

Драма Л.Н. Толстого дала Милютину «язык описания» для ощущений и эмоций, владевших автором. Она позволила Милютину еще раз развернуто и детально с опорой на толстовский авторитет продекларировать свои взгляды на то, каким образом избежать водоворота на «жизненной» реке, как сделать главное - сформировать «самостояние» человека, которое станет опорой нового быта и новой цивилизации. Брошюра городского головы уездного города интересна и как документ эпохи, и как яркий пример перевода литературного произведения в публицистическую плоскость своих жизненных наблюдений, ощущений, мыслей «практического деятеля». С точки зрения социальной истории этот случай обнажает литературоцентризм как социальное явление, демонстрируя способы формирования представлений об окружающей действительности.

Соглашаясь с критическим замечанием рецензента, Б. Миронов (2003) отмечает, что в историческом исследовании следует уделять больше места тем способам, которыми современники представляли социальную действительность, а также тому, кто именно это делал и для какой цели. Рассматриваемый случай позволяет увидеть некоторые из этих способов «представления социальной действительности» в тесной связи с целеполаганием автора, решившего выступить в непривычной для себя роли литературного публициста.

Примечания

1 Толстой Л.Н. Власть тьмы, или «Коготок увяз, всей птичке пропасть» // Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. М: Худ. лит., 1982. Т. 11. С.23-100.

2 Суворин А. Дневник. М.: Новости, 1992. С. 316.

3 Милютин И. Водоворот. Думы и темы. По поводу др <амы> «Власть тьмы» Л.Н. Толстого. СПб: Типография товарищества «Общественная польза», Б. Подъяческая № 39. Дозволено цензурою. С.-Петербург, 16 апреля 1888.

4 Здесь и далее произведение И.А Милютина цитируется с указанием страницы цитаты в тексте в круглых скобках по изданию: Милютин И.А. Водоворот среди жизненной реки. Думы и темы (по поводу драмы «Власть тьмы» Л.Н. Толстого) // Милютин И.А. Соч. / ред.-сост. А.ВЧернов. Череповец: Изд-во Череповецк. гос. ун-та, 2015.

5 РиммерЭ., Бородулин М. Иван Андреевич. Посвящается И.А. Милютину. Череповец: Порт Апрель, 2003.

Библиография

Гвоздев А.А. Западноевропейский театр на рубеже XIX-XX столетий. Очерки. М.: Юрайт, 2017.

История России XIX - XX веков: новые источники понимания / сост. и ред. С. Се- киринский. М.: Московск. обществ. науч. фонд, 2001.

Котовская Е.И. Споры современников о христианской семье и браке в России конца XIX - начала XX веков: дис.... канд. ист. наук. М., 2001.

Малькова Я.С. «Семейный вопрос» в творчестве Л.Н. Толстого и его обсуждение в критике и публицистике конца XIX - начала ХХ века: автореф. дис.... канд. филол. наук. М., 2006.

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.): в 2 т. 3-е изд., испр., доп. Т. 1. Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2003.

Никологорский А.С. Семейный вопрос в российской публицистике конца XIX - начала ХХ века: автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 2012.

Секиринский С.С. Беллетристика П.Д. Боборыкина: история либеральной личности в художественных зарисовках // ACTIO NOVA 2000: сб. науч. ст. М.: Глобус, 2000. С. 426-454.

Секиринский С.С. Штрихи к портрету высшей бюрократии: губернаторы и беллетристы // История России XIX-XX веков: новые источники понимания. М.: Московск. обществ. науч. фонд, 2001. С. 76-82.

Чернов А. «На стороне жизни»: Иван Андреевич Милютин «в общественной и промышленной деятельности» // Милютин И.А. Соч. Череповец: Изд-во Череповец. гос. ун-та, 2015. С. 7-28

Размещено на Allbest.ru