Русинская картина мира в художественном дикурсе Василя Петровая

Н.Ф. Алефиренко¹, И.И. Чумак-Жунь², А. Петрикова³

N.F. Alefirenko¹, I.I. Chumak-Zhun², A. Petrikova³

Художественный и исторический хронотоп романа. Действие романа происходит в конце XIX - начале XX в., в период существования Австрийской империи (королевства Угорщины). С середины XIX в. до 1919-1920-х гг. большая часть Закарпатья была сначала в составеАвстро-Венгрии, затем - Венгрии. Это время двух противоположных политических процессов: относительной свободы русинов и мадьяризации населения посредством обучения детей русинов в школах на венгерском языке.

Особенно интенсивно этот процесс проходил в Восточной Словакии. В 1918 г. в Закарпатье был образован русинский автономный край - Руська Краина.

Исторические факты в романе описаны сквозь призму судьбы нескольких поколений русинской семьи крестьян Кермешей. На фоне жизнеописания семьи отражена жизнь большинства русинских семей того времени, односельчан Кермешей: крестьянские традиции, обычаи, быт, ведение собственного хозяйства, уход за домашним скотом, обработка земли. Хотя локус романа обозначен очень точно - село Вышня Вода Лаборского региона Восточной Словакии, топос гораздо шире и определяется многочисленными упоминаниями места проживания русинов.

Концептосфера романа. Характер речевого поведения персонажей обусловливается способами и факторами вербализиции т. н. эмоциональных концептов. Основным способом их репрезентации выступает вкладываемый в уста персонажей лексикон, а главным фактором их понимания - прагматикон.

Дискурсообразующим в анализируемом романе является мегаконцепт «Русины». В ценностной РКМ - героев романа Петровая - данный мегаконцепт членится на три концепта, которые, собственно, и образуют «ось ментальности» этого народа - концепт «Вера», концепт «Человек» и концепт «Народ». Системообразующим смыслом этой оси ментальности, объединяющим практически все художественные концепты, является уникальный феномен русинской соборности, имплицированный в самых различных языковых формах. Русинская соборность - это духовная общность рассредоточенного по разным диаспорам народа, без которой было бы невозможно сохранить национальную идентичность пространственно и религиозно разрозненному этносу. Именно такая соборность - «симфоническое» единение русинов как в мирской, так и в религиозной сфере - исторически правдиво определяет судьбу героев в романе. Соборность русинов представлена языком художественной прозы как многоконфессион- ность (один из текстовых смыслов концепта «Вера»), многонационального (один из текстовых смыслов концепта «Народ») и толерантность. Замечательно, что общеславянские паремии в русинском языке приобретают дополнительный смысл, который связан с пониманием ценности каждой жизни. Так, kazdyj matpravo na misce pid soncom толкуется в тексте романа не просто как право на существование, а `достойное, высокое положение в селе. Любовь к родине выражена в специфических культурных формах: Rodnu spivanku, jak rodnu zeml'u, ne mozzabyty. Наконец, соборность проявляется и во внутренней форме русинского языка. Это, собственно, и обеспечивает возможность про-никновения через речевые образы персонажей в самобытный мир русинского этноса. Осуществить такого рода задачу можно, только реконструировав (по системе художественных концептов) адекватную языковую РКМ. Русинский язык, несмотря на свою системную близость к украинскому, словацкому и польскому, обладает настолько выразительной собственной системой этнокультурных коннотаций, что способен создавать весьма самобытный образ русинского мира.

Поскольку в любой картине мира преобладают морально-нравственные представления этноса, в художественном дискурсе русинский мир раскрывается через косвенную репрезентацию (в поступках и действиях персонажей) обыденного, религиозного и эстетического сознания. В конечном итоге они (через поведение отдельных персонажей) позволяют сосредоточиться на ценностных представлениях и смысложизненной доминанте русинского этноса. При этом важной оказывается каждая вещь, каждый реальный или воображаемый персонажем объект, т. к. картина мира этноса - это, по мнению Карла Ясперса, «совокупность предметного содержания, которым обладает человек» [10: 239]. Поэтому бытовые описания в «сетке координат» романа В. Петровая несут особую культурологическую нагрузку. Нередко сквозь призму незначительной вещи открывается целый космос этнического бытия. С помощью обыденной картины мира «люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании». Разумеется, в каждой модели мира «есть этнические особенности и универсальные понятия и категории (время, пространство, изменения, причина, судьба... и т.д.)». Однако каждая такая категория «глубоко национальна по способу выражения в языке конкретного народа как отражение склада ума» [1: 2б]. Немаловажное значение в воссоздаваемом дискурсе романа В. Петровая имеет поведение людей и их взаимодействие с миром. Этническая картина мира служит программой поведения персонажей (в т. ч. и поведения речевого). Она во многом определяет набор житейских действий, используемых русинами для воздействия на мир, и их мотивировку.

Обстоятельства места и времени, национальные особенности русинов способствуют развитию соборности, и понять это помогают некоторые дискурсивно-экстралингвистические факторы - фоновая информация, которая является одной из составляющих дискурсивного анализа.

Смыслы концептов «Человек» и «Народ», представленных в романе, тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены. Взаимодействие этих концептов определяется доминантной идеей, которая читается в названии произведения: «Русины» - это судьба народа, представленная через судьбу человека, и / или судьба человека, представленная через судьбу народа. Необычность, странность народа, разбросанного по славянским землям, определяет и характер отдельного героя - Степана (Штефана) Кермеша, судьба которого, в свою очередь, является одной из частей, создающих неповторимую мозаику русинского узора.

«Человек» - «Народ» - истоки и пространство. Своего рода топонимической аллюзией, напоминающей, что в XIX в. Австрийская империя занимала территорию Чехии, Словакии, Польши, Сербии, Хорватии, Венгрии, можно считать информацию, что жители села не знают, откуда появился Степан Кермеш. Одни говорят, что из Жешува (Польша), другие - из Остравы (Чехия), третьи - из Альфолда (Венгрия). Упоминание нескольких славянских городов определяется тем, что в Словакии в XIX в. была сильна идея славянской взаимности. Словаки себя считали славенами, а наречие - словенским. Некоторые ученые считают, что словенское, чешское, моравское наречия - это один язык, а русинское ближе всего к малоросскому. На самом деле одна часть словацкого языка близка к польскому, вторая - к чешскому, а третья - к русинскому наречию [2: 77]. Эти же смыслы - интернациональность, соборность этноса - несет и информация о тайне семьи Кермешей - о цыганском происхождении главного героя. Несмотря на вышесказанное, весь роман пропитан идеей национальной идентичности русинов. Об этом свидетельствует множественность номинаций элементов русинской государственности: земля словаков, русинов и подкарпатских народов; русинская земля, русинская народность, русинское государство, Подкарпатская Русь, горный край Бескидов, русначок.

«Человек» - «Народ» - внешность и характер. Портрет Штефана Кермеша представляет некий симбиоз его противоречивых эмоциональных состояний. Человек отзывчивый (откликается на приветствия и стариков и детей: z povahov odklykovavs'a na vytana i starя l'udej i d'itej); задорный (носит лихо опущенную шляпу: prypidnymav nad syvov holovovpo betar'skяzahnutя dolov kalap); щедрый (без слов помогает незнакомому человеку деньгами (nepromяrknuvsяslova, vopchavruku do kesen'i vяsяpav pered neznymяm colovikom cilu pryhors ctmavя graj- cariv), в то же время скрытный и немногословный (говорить о себе не любит: pro sebe nяkomu nyc ne rospovidav) [11: 6].

Штефан - настоящий русин, высокий, сильный, плечистый мужчина с басистым голосом. Таковым он себя и ощущает: «ja Rusяn, bяvjem i do kince dn'iv mojich budu» [11: 6]. Эти слова Штефана перекликаются со словами из песни на стихи А. Духновича, ставшей гимном подкарпатских русинов: «Ярусин был, есмь и буду»:

Я русин был, єсмь, и буду,

Я родился русином,

Честный мой род не забуду,

Останусь єго сыном;

Русин был мой отец, мати,

Русская вся родина,

Русины сестры, и браты,

И широка дружина.

«Человек» - «Народ» - душа. Особую лингвокультурную нагрузку несут в тексте русинские песни - душа народа. Русины - народ очень голосистый и певучий, их мелодичные песни - любовные, семейные, родственные, бытовые - звучат не только по праздникам, но и «по случаю»: песня обрамляет любое событие русинской жизни. Особая эмоциональность русинов выражается в песнях, в т. ч. и любовных, что наглядно продемонстрировано в романе. Здесь и спокойная размеренная мелодия любви Степана с Геленой (Эй, кроком, кони, кроком гористым потоком...), и трепетная песня первой любви Николки к Геленке (Ружа била-червена, Садыла ю Гелена, А я ю полывав - Буде моя жена), и Геленки к Николаю (О, кто-то Николая любит, О, кто- то Николаю служит, Тому, святый Николай, На всякый час помогай, О, Николай, Николай!), и печальная песня-предчувствие неразделенной любви «Як за нашов стодолечков, як за нашов стодолов», которая заканчивается словами: Плакало си шварне дивча, плакало си там за мнов.

Яркая, отчаянная любовь Николайки к цыганке, фарагонке Меланке тоже находит отражение в песне:

Добри ми е, добри,

Добри ми ся водыт:

Едну ем охабыв,

Дысять за мнов ходыт...

Эта тайная любовь представлена в нескольких песенных вариациях:

Пре мене фраиркы Почалися быти,

Я и сам уж не знам,

Котру мам любыти...

Задорные и лихие песни звучат и в русинской тюрьме (И шли цыгане из Бардейова с гуслями, А Пукач плачет - утеряны гачи с цветами), и в корчме, где не выпить за песню считается грехом (А як я ся завозьму, завозьму, Оттыль жену не возьму, не возьму...).

Песенным же фоном проходит темпераментный русинский чардаш в исполнении мужчин:

Эй, заграйте, заграйте,

Або, забубнуйте,

Эй-гой, лебо ми на войну

Коничка зрыхтуйте.

Не пием паленьку,

Лем палену воду...

Не любим дзевчатко,

Лем його подобу.

Русинская песня в романе приравнивается к родной земле: Rodnu spivanku, jak rodnu zeml'u, ne moz zabyty [11: 195].

Именно это богатство, щедрость, красота, самостоятельность народной души и позволили столь малочисленной этнической группе пронести свою культуру, религиозную принадлежность, язык и самосознание сквозь четверть тысячелетия.

Концепт «Вера» - смысл `соборность'

Дискурсивно-экстралингвистические факторы (затекстовая информация). Русины очень привержены религии, но в силу сложных исторических и геополитических событий исповедуют православную или греко-католическую веру. Славянофил Александр Кошелев в письме А.С. Хомякову «Шесть недель в австрийских славянских землях» (1857) пишет о русинах, что «Восточноправославных в Австрии до 3 700 000, униатов - до 3 100 000» [2: 18].

Русинский мир представлен в романе В. Петровая через призму религиозного сознания героев. Русинов с самого рождения сопровождают элементы православной или греко-католической веры и с ней связанные обычаи. Несомненно, языковая картина мира русинов в полной мере не является экстрагированием религиозной картины мира, но во многом определяется ею.

Для героев романа характерно религиозное мировоззрение, т. е. восприятие мира (в самом широком смысле этого слова) с точки зрения верующего человека. Религиозная деятельность героев романа протекает не только в храме, но и вне его. Молитва перед и после трапезы, перед сбором урожая и после него, за дождь или за солнце, знамение креста перед каждым встречающимся крестом возле каплички у дороги. В русинском и русском языках каплица - это божница (ср. лит. Baznycia - церковь), часовня, которую ставили там, где нет церквей, и над могилами усопших. Поскольку такая часовня украшалась иконами, она и получила название божницы.

В лексиконе героев романа концепт «Вера» представлен многочисленными репрезентантами: Бог, Божий свет, Христос-Бог, Иисус Христос, Господь, милосердие, ангел, Богородица, Матерь Божья, раба божья, слуга божий, душа, милость, часовня, храм божий, распятие, вечерняя служба, обвенчаться, отче духовный, пастырь, процессия, крест, монастырь, ладан, иконостас, служба, хоругвь.

Паремийный фонд повести с ритуальными сакральными маркерами необыкновенно богат: фразеологизмы с лексемой Бог встречаются на протяжении романа в речи практически всех героев. Показательно использование пословицы Boh dal - Boh i vz'avсо значением `не стоит роптать на судьбу', `на все воля божья'.

Важно акценировать внимание на том, что лексема Бог в коммуникативном сознании героев Петровая относится к абсолютным, безусловным доминантам. Включение конвенциональных формул с использованием имени Бога в речь героев имеет разнообразную, но не всегда «благообразную» модальность.

1. Неизменно личное обращение к Богу как к вышней силе за сочувствием или помощью: «Boze, Boze za sto taka napast na nasy holovy», - причитала Палацаня, когда испугалась ночного прихода пьяного мужа из корчмы; «Boze nebesny», - взывая к Богу, закричала мать Юстина, когда увидела покалеченного коня; «Christom-Bohom prosu», - призывая Бога, умоляет Палацаня не трогать пьяного мужа.

2. Апелляция к Богу (святым) занимает прочное место в перформативных высказываниях с семантикой клятвы, божбы. Лексема святой включается в состав единиц, представляющих концепт «Вера»: Pris'ahav vsяtkяma svjatяma - клялся всеми святыми. В русском языке существуют эквиваленты - клянусь всеми святыми, вот тебе крест, причем идиома усиливается ритуальным жестом - крестным знамением. В сакральном пространстве грудь - это место пребывания человеческой души; когда герой клянется, то byvsa do hrudej, kolypovidav.

3. Обороты с лексемой Бог включаются и в речевые акты, которые произносятся с «предосудительными коммуникативными целями»: русины, бранясь, упоминают Бога, клянутся Богом: «Prisam bohu!» - например, когда Павел и Михал спорят, кому первому посчастливится провести ночь с Кристиной, женой их брата, уехавшего в Америку на заработки; «Bohan'ahaj» - заклинание, которое произнесла свекровь, Юстына, когда узнала, что задумал ее сын с Кристиной [11: 56].

4. Русины взывают к антихристу в ситуации полной безнадежности: «Ancikristяvaspokarajut, isyniv takych!», - промолвила Юстына, когда увидела пьяных сыновей, возвращающихся домой [11: 8]. Негодование матери, ее раздражение вызвано не столько состоянием детей, сколько их неосторожным отношением к коню, который слишком дорог для небогатой деревенской семьи.

В тексте содержится и множество косвенных указаний на определяющую роль религиозной картины мира в жизни русинов: знаковым, например, является именник романа. Так, имя и фамилия главного героя Степан (Штефан) Кермеш изначально имеют религиозно-символическое значение.

Штефан. Антропонимический анализ этого мужского имени, обычного для русинской лингвокультуры, показал, что оно произошло от др.-гр. имени Стефанос (Stephanos), что обозначаетвенок, венец, корона победителя'. В церковном «Месяцеслове» 1891 г. Днем памяти Стефана в церковном григорианском календаре считается 26 декабря, в юлианском - 27 января. В нынешней церковной жизни русинов святый Стефан - апостол, первомученик и архидиакон. В церковном миру в этот день проводится праздничная литургия. Но сегодня 26 декабря в Словакии отмечается и в профанном (мирском, не связанном с религиозным, священным; светском) стиле: после долгого предрождественского поста проводятся забавы с танцами.

Антропоним Кермеш (синоним - отпуст, у христиан - `благословение молящихся на выход из храма по окончании богослужения') обозначает храмовый праздник (церковнославянский), который празднуется в память святого или события, в честь которого установлен этот праздник. Русины - очень религиозный народ, поэтому участие на богослужбах считается обязательным. Этим же словом называют и семейный праздник, когда после богослужения вместе с приглашенными гостями русины продолжают праздновать, но уже в светской обстановке, в кругу семьи.

Текст позволяет декодировать не только религиозные представления русинов, но и «мифоритуальную» традицию данного культурноязыкового сообщества, «прочитать» в народно-поэтических знаках, мотивах и других элементах художественной поэтики национальный культурный код. Нередко мифопоэтическое мировоззрение играет роковую роль в жизни героев. Так, в романе сталкиваются народные суеверия - вера в «проклятое место» (убежденность селян в том, что дом у Властиного моста стоит на проклятом месте, что и ведет к гибели героини и к несчастьям потомков) натыкается на традиционные представления о семейном укладе (Степан остается в «проклятом доме», потому что не хочет жить, как pristas (приймак), ведь тот, кто переехал в дом жены (pristahoval sa kzene), оказывается на правах подчиненного) - эти детали тоже способствуют осмыслению самобытного этнокультурного кода русинов. Все же сохранившиеся островки русинского населения среди иноязычной, иноконфессиональной и инонациональной среды на Балканах - уникальный пример сохранения языка, культуры и русинского самосознания для многих народов мира.

Таким образом, путь к воспроизведению картины мира этноса с помощью словесно-художественного полотна предполагает многоэтапное перекодирование смыслового континуума: от художественного слова - к смысловому содержанию породившего данный текст дискурса дискурсообразующего мегаконцепта (идее и замыслу художественного целого), к совокупности базовых художественных концептов и, наконец, к картине мира этноса, пусть и фрагментарной, но вполне достоверной.