Пространственно-временная структура повести Н.В. Гоголя "Пропавшая грамота"

По мнению В. Я. Звиняцковского, события повести приурочены ко времени постепенной агонии Гетманщины и Запорожья в середине XVIII века [2, с. 407]. Однако структурообразующую роль в данном произведении играет мистическое пространство, в пределах которого в мистическое (ночное) время происходит основное сюжетное действие и кульминация событий.

пространственный временной повесть гоголь

Таблица 1

Сравнение описаний ночи в повестях Н. В. Гоголя

Хронотоп дороги в данной повести тесно связан с хронотопом ярмарки. Хронотоп ярмарки у Гоголя относится к мистическому пространству-времени, а не к бытовому. На ярмарке гоголевские герои сталкиваются с «чертовщиной» («Сорочинская ярмарка») и «невидальщиной», «дьявольщиной» («Пропавшая грамота»). Они заводят неожиданные знакомства, которые в дальнейшем повлияют на их судьбы. В пространстве ярмарки символически значима красная одежда: красная свитка чёрта и «красные, как жар, шаровары» запорожца. Хронотоп ярмарки в рассматриваемых повестях Гоголя имеет, по нашему мнению, авантюрный характер: за два ярмарочных дня состоялось сватовство и свадьба влюблённых, а дед Фомы Григорьевича, спешно отправившийся гонцом к царице, потерял целый день на ярмарке, да ещё и поменялся с новым приятелем шапкой, в которой была зашита гетманская грамота.

В обеих повестях после кромешной тьмы героям показался «огонёк» - шинок (в котором и дед Фомы Григорьевича с приятелями, и Хома Брут с ритором и богословом остались заночевать), в пространстве которого происходит первая встреча с нечистым/ведьмой. Хронотоп шинка/корчмы у Гоголя представлен автором как «нечистое место», «проклятое место» (как, например, в конце повести «Вечер накануне Ивана Купала»). Однако он всё же является локусом соблазна, в пределах которого не только появляется чёрт/дьявол/ведьма, но и происходит контакт/сделка с героем-человеком. Примеры такого сюжетного использования хронотопа шинка/корчмы находим в повестях Гоголя «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Пропавшая грамота», «Заколдованное место», «Вий». Ю. В. Ветчинкина справедливо указывает, что в «Вечерах» шинок наделён статусом пограничного пространства и служит местом контакта демонического и бытового миров [1, с. 255].

В циклах Гоголя «Вечера» и «Миргород» нечистая сила «морочит» человека, «играет» со временем и, в особенности, с пространством. С помощью темноты она заставляет героев прекратить свой путь («Козаки наши ехали бы, может, и далее...» [3, с. 71], если бы не наступила кромешная тьма), генерирует страх, насылает «мертвецкий» сон. Такой сон в славянской мифологии уподобляется микросмерти или мнимой смерти, пребыванию в иномирии. Например, в «Пропавшей грамоте» попутчики, едва устроившись в шинке, уснули «мертвецким сном», главный герой «повалился, словно убитый»; Петруся Безродного (в повести «Вечер накануне Ивана Купала») охватил «мертвый сон», а Хома Брут (в повести «Вий»), улёгшись в хлеву, приготовился «заснуть мертвецки». Этот сон также, по нашим наблюдениям, нередко выглядит искусственно. Так, он необычно долог. Петро проспал два дня и две ночи, «долго спал дед» Фомы Григорьевича и проснулся, когда «припекло порядочно уже солнце его выбритую макушку.» [3, с. 71], а кузнец Вакула в повести «Ночь перед Рождеством» проспал заутреню и обедню.

В произведениях Гоголя в бытовом пространстве чёрт не является перед человеком явственно, его очертания размытые и нечёткие. Например, в повести «Пропавшая грамота» из-за воза «что-то серое выказывает роги.», «показывается из-под воза чудище.» [3, с. 71]. Однако это происходит на грани сна и яви. Повествователь при этом уточняет, что «проклятая дремота все туманила» перед главным героем повести.

На поиски своей шапки казак, по словам рассказчика, отправился в «Такую ночь, в какую одни ведьмы ездят на кочергах своих»; «хоть бы звездочка на небе. Темно и глухо, как в винном подвале.» [3, с. 73]. Дорога к бесовскому логову пролегает, как и в народных сказках, через лес и реку. Переход в «нечистое» пространство символически оплачивается кровью героя: «Станет тебя терновник царапать.»; «проклятые шиті и сучья так больно царапались: почти на каждом шагу забирало его вскрикнуть» [3, с. 73]. Дорога через лес и реку является переходом из бытового пространства в пространство мистическое, из мира людей в преисподнюю, «пекло». Хронотоп дороги в «пекло» в повести Гоголя «Пропавшая грамота» отличается звуковыми и световыми контрастами. Глухая тишина и темнота сменяются грохотом и вспышками света: «Вдруг словно сто молотов застучало по лесу таким стуком, что у него зазвенело в голове. И, будто зарницею, осветило на минуту весь лес.» [3, с. 73].

У огня по ту сторону реки сидели «смазливые рожи», «нечистое племя», падкое до золота. Среди них была «ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадет снегу». Черти предстали перед дедом в разнообразных личинах: «Свиные, собачьи, козлиные, дрофиные, лошадиные рыла - все повытягивались и вот так и лезут целоваться» [3, с. 74]. Ведьмы в повести сравниваются с панночками на ярмарке. Черти увивались около них, «будто парни около красных девушек». Более того, среди «нечисти» были и свои «музыканты». Все чудища отплясывали «какого-то чертовского тропака», напоминавшего пляс запорожца на ярмарке в Конотопе. Этих танцуюшдх бесов можно рассматривать как аллюзию на посетителей ярмарки. Автор не даёт прямого описания ярмарки в начале повести «Пропавшая грамота», но он косвенно описывает её, отождествляя хронотоп ярмарки с мистическим хронотопом «пекла». Здесь находит художественное воплощение принцип, сформулированный Гоголем в повести «Ночь перед Рождеством»: «Чудно утроено на нашем свете! Все, что ни живет в нем, все силится перенимать и передразнивать один другого» [3, с. 83]. Точно так же и в повести «Вечер накануне Ивана Купала» мистический, «нечистый» мир пародирует, зеркально отражает человеческое пространство. В «Пропавшей грамоте» «чудища» не только вели себя, как люди, но и ели хлеб, «свинину, колбасы, крошеный с капустой лук и много всяких сластей», играли в карты.

В «пекле» «бесовское племя» деформирует пространство и время: деда «посадили за стол длиною, может, с дорогу от Конотопа до Батурина» дали вилку размером с вилы, кушанья герой каждый раз отправлял «не в свое горло», а козырные карты непонятным образом превращались в его руках в простую масть («бесовское обморачиванье»). По справедливому замечанию Ю. М. Лотмана, известный эпизод в «Пропавшей грамоте», когда герой не может попасть вилкой в свой собственный рот, можно истолковать не только как деформацию (растяжение) пространства, но и как пример того, что дед и нечистая сила находятся в разных, но взаимоперекрывающихся пространствах [6, с. 629]. Е. Е. Дмитриева обратила внимание на приём проекции дороги, которую проделал дед, в мифологическое пространство, пекло - «стол длиною, может, с дорогу от Конотопа до Батурина», в его зеркально-симметричном отражении [4, с. 63]. В. Я. Звиняцковский также считает, что в описании дьявольского стола Гоголь использует свойственный фольклорным текстам мотив зеркального отражения реального пространства [2, с. 410].

В повести «Пропавшая грамота» дьявольский мир держится на пространственных подменах, совершаемых незаметно для человека. Всё в этом чёртовом пространстве возникает из ниоткуда и исчезает неведомо куда, например: «откуда не возьмись шапка - бух деду прямехонько в лицо». Как только чёрт «хлопнул арапником», под казаком взвился «конь, как огонь». Здесь можно провести параллель с повестью «Майская ночь, или утопленница». В эпиграфе к первой главе данного произведения упоминалось: «тільки ж куди чорт уплетецця, то верть хвостиком - так де воно й вїзмецця, неначе з неба» [3, с. 45].

Литература

1. Ветчинкина Ю. В. Локус шинка в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Гоголевский сборник. Вып. 2(4). Санкт- Петербург, Самара: Изд-во СГПУ, 2005. С. 255-256.

2. Гоголь М. В. Вечори на хуторі біля Диканьки; Миргород; упоряд. тексту, авт. ст. та прим. В. Я. Звиняцьковський; іл. С. Г. Яку- товича. Київ: Либідь, 2О08. 488 с.

3. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Гл. ред. Н. Л. Мещеряков; Ред.: В. В. Гиппиус (зам. гл. ред.), В. А. Десницкий, В. Я. Кирпотин, Н. Л. Мещеряков, Н. К. Пиксанов, Б. М. Эйхенбаум. [М.; Л.]: Изд-во АН СССР, 1937-1952.

4. Дмитриева Е. Е. К вопросу об «исторических неточностях» в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Н. В. Гоголь: Загадка третьего тысячелетия: Первые Гоголевские чтения: Сб. докл. М.: Книжный дом «Университет», 2002. С. 49- 63.

5. Еремин М. А. «Очевидное» и «невероятное» в художественном мире Н. В. Гоголя и В. А. Пьецуха. Шестые Гоголевские чтения: Материалы докладов и сообщений Международной конференции. М.: КДУ 2007. С. 288-299.

6. Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. СПб.: «Искусство-СПБ». 1997. С. 621-658.

7. Осипова Н. О. Мифологема пути в художественном пространстве петербургских повестей Гоголя. Н. В. Гоголь и народная культура. Седьмые Гоголевские чтения: Материалы и сообщения международной конференции, Москва, 30 марта - 4 апреля 2007 года. М.: ЧеРо, 2008. 416 с. С. 220-227.

Размещено на Allbest.ru