Пейзажная лексика в поэзии Б.А. Ахмадулиной как носитель индивидуально-авторских коннотаций

Размещено на http://www.allbest.ru/

А.А. Кинаш, Г.И. Романова

Пейзажная лексика в поэзии Б.А. Ахмадулиной как носитель индивидуально-авторских коннотаций

Интерес исследователей к лирике Б. А. Ахмадулиной как феномену литературы шестидесятников не угасает до наших дней [4, 9, 10, 14-15, 18]. В XXI в. творчество поэтессы изучается в разных аспектах: рассматриваются особенности стихосложения, его метрические и ритмические особенности, семантика строфичности, жанровое и композиционное своеобразие, интертекстуальные переклички [11]. Однако остается ряд проблем, связанных с тем, что популярные в широких читательских кругах и включенные в школьные программы тексты требуют новой интерпретации, в то время как «не выработана поэтическая “формула” поэзии Ахмадулиной», которая «могла бы дать стимул к дальнейшему изучению ее художественного мира» [13, с. 122]. А это значит, что остается целый ряд нерешенных вопросов. Важнейшая из них -- пристальный анализ картины мира автора и лирического субъекта, роли и семантики природы в лирике поэтессы, специфика ее «пейзажного дискурса» [12, 21].

Природа и ее явления находятся на вершине иерархии ценностей в поэтическом мире Ахмадулиной. Пейзажная лексика прямо или опосредованно передает мироощущение, этические и нравственные представления автора и лирического героя. Пейзаж и средства его изображения (номинации, словесные образы, концепты, мотивы) в лирике соотносятся с авторской картиной мира, являются важнейшим способом характеристики лирического субъекта [17, 7-6, 20]. Этим объясняется пристальное внимание исследователей к особенностям художественной речи лирических произведений, в частности ее лексическому составу, использование подхода, охарактеризованного современным исследователем как «движение от текста -- к смыслу, от типовых значений -- к индивидным, от общих свойств языка -- к специфическим чертам русского языка, отражающим особенности национального сознания (“правду народа”), от логической структуры дискурса -- к стилевым особенностям авторского текста» [5, с. 15]. Анализ пейзажной лексики позволяет не только выявить специфический колорит поэзии, но и в конечном счете особенности картины мира. Изучение картины (модели) мира поэта -- глубокая философская проблема, связанная с вопросами о мышлении и специфике воплощения в языке [8, 16]. По мнению ученых, «наиболее эффективными способами суггестивного воздействия... являются слова, обладающие высокой степенью абстракции, и слова с вещественным значением» [19, с. 34], к которым можно отнести обозначения конкретных природных явлений. В лирике Ахмадулиной пейзажные образы, концепты, мотивы несут значительную смысловую нагрузку, что традиционно для русской поэзии [7, 20-21]. Не менее важным представляется анализ пейзажной лексики, которую можно объединить в группы, выделяемые на основе частотности употребления в тексте, основываясь на классификации пейзажной лексики, предложенной М. Н. Эпштейном. Это авторские пейзажные элементы, которые представляют собой, во-первых, хронотоп, во-вторых, являют часть художественного мира, в-третьих, выполняют сюжетную функцию. В целом они составляют значительную область образной системы в художественном пространстве автора.

В хронотопической лексике самыми частотными определениями стали слова, обозначающие время. Это времена года, данные иногда с оценочными эпитетами («Плохая весна», 1967; «Зима», 1961), месяцы (часто май и июнь: «Мне дан июнь холодный.», 1985; «Тому назад два года, но в июне.», 1987; «Сентябрь», 1960), отдельные дни («29-й день февраля»; «Суббота в Тарусе», 1983), время суток («Сумерки», 1966; «Ночь», 1965). Однако, как это характерно для художественного творчества, данные обозначения вполне условны:

Какие новости у вас в календаре?

А, впрочем, мне до них какое дело --

И в январе живу, как в сентябре,

Настойчиво и оголтело.

«Сентябрь» [3, с. 246]

Обозначая пространство, Ахмадулина использует также реальные топонимы: «Гагра, кафе “Рица”» (1979); «Москва, дом на Беговой улице» (1983), «Переделкино после разлуки» (1977), «Венеция моя» (1988) и многие другие. Однако эти указания лирическо-условные, названные произведения посвящены выдающимся творческим личностям: С. Нейгаузу, Ф. Искандеру, В. Аксенову, И. Бродскому и др. Условность топонимики наиболее отчетливо проступает в названиях сборников стихов: «Сны о Грузии» (1977), «Воспоминание о Ялте» (1969) и др.

В стихотворении «В тот месяц май» (1959) передано представление о цикличности природы и человеческой жизни. Годовому кругу времени от поздней весны (май) до ранней (март) соответствуют изменения в ощущениях героини. Акцент на майской, детской «легкости» и радости, которой посвящено два катрена, сменяется более спокойной, как бы равнодушной интонацией умудренной зрелости. Ноту тревоги и драматизма вносит упоминание о взгляде, который становится «и проницательней и строже» и утяжеляет восприятие жизни, открывает «тайны дня». Появление слова «старость» в соседстве с оксюмороном «черный снег», эпитетом «скушный» (так!) [3, с. 11], который вместе с образом женщин с вязаньем напоминает о мифических Парках, прядущих пряжу человеческой жизни, и неожиданном, но закономерном обрыве. Ощущение вечного и нескончаемого движения по кругу передано в последнем четверостишии, с введением образа «чужого дитя», начинающего свой жизненный путь в неведении, «не наблюдая клумб и грядок» [3, с. 12]. Хронотоп стихотворения легко соотносится с традиционной аллегорией человеческой жизни (утро - детство, день - зрелость, вечер - старость), с циклической моделью времени. «Счастливое предвкушенье» сменяется «проницательным взглядом», постижение «“тайн” жизни» [Там же] в конце концов приводит к философскому равнодушию, повторяя основные вехи сюжета взросления.

Таким образом, в миниатюре нет пейзажа как такового, но обилие «природной» лексики создает богатый ассоциативный план, напоминающий читателям о весне: о марте, когда «грачи галдят», о мае с его «легкостью», «клумбами и грядками». При этом зима не упоминается, а лето и осень полностью переводятся в субъектный план, мудрость и равнодушие не реализованы в картинах природы, что сказывается на общем настрое стихотворения -- оптимистическом и жизнерадостном.

Природное явление как персонаж, олицетворение изображено в произведениях 1960-х гг., таких как «Сказка о дожде в нескольких эпизодах с диалогами и хором детей» (1962), «Поступок розы» (1985) и др. В стихотворении «Зима» (1961) в восприятии лирического героя природное явление становится субъектом, наделяется «жестами», «холодными и прилежными», действиями -- может колдовать, целовать, а также завидными качествами -- умением залечивать эмоциональный недуг. Едва намечен лирический сюжет -- обманутый герой мечтает об излечении от недоверия, охладев к жизни, устранив себя, «сравняться с зимним днем» [3, с. 13]. Как оказывается, смыслом отношений с олицетворенным природным субъектом является желание раствориться в нем, «остыть», стать равнодушней, «свести себя на нет», чтобы не утратить доверия и доверчивости, умения «прощать» [Там же]. В этом стихотворении использовано и трансформировано традиционное представление о зиме как бесстрастном умиротворении и замирании природы, об иллюзии тепла и покоя при бесповоротном замерзании.

Хронотопическую функцию выполняют и наименования растений (211 словоупотреблений), среди которых преобладают номинации цветов и деревьев (89), представляющих один из значительных лексических слоев в лирике Ахмадулиной. Образы растений выполняют определенные функции в специфическом лирическом сюжете и в создании характера лирического субъекта.

Рассмотрим наиболее знаковые (в плане авторского видения) произведения автора. В стихотворении «Цветы» (1956) многозначителен центральный образ оранжерейных, тепличных цветов. Учитывая специфику поэтики «оттепели», можно трактовать этот образ как аллегорический, эксплицирующий социальную ситуацию и шкалу ценностей. Замена слова «цветы» местоимением третьего лица единственного числа позволяет перевести природную реалию в субъектную сферу. Автор использовал традиционный прием психологического параллелизма, который нужен для более глубокого показа характера и переживаний лирического субъекта. Цветы в стихотворении -- продукт искусственного выращивания: «их корни сытые жирели / и были лепестки тонки», «им дали света и земли», «их дарят празднично на память» [1, с. 7], что вызывает ассоциации с судьбой осыпанной «низменными» материальными благами личности. Пласт лексики, связанный с природой, -- мокрая земля, корни, шмель, цветы, сады -- вызывает в памяти читателей представление о пышных праздничных букетах. Однако оценка такой жизни -- «мне страшно их судьбы» [1, с. 7] -- выявляет подтекст и стремление лирической героини осмыслить перспективы, цену и сущность этой, на первый взгляд, благополучной, сытой жизни. Центральный образ вызывает литературные ассоциации, напоминая читателям известную фразу о детях как цветах жизни, являющуюся фразеологизмом и «стертой» реминисценцией из рассказа М. Горького «Бывшие люди» (1897). С точки зрения коммуникации совершается их сопоставление, что дает автору возможность поставить своего лирического героя перед выбором, сложным когнитивным актом, через призму которого выявляется авторская позиция. Прочтение стихотворения в указанном ракурсе дает основания для его интерпретации в автобиографическом плане.

В работах, посвященных образной системе Ахмадулиной, констатируется, что образ сада оказывается наиболее символичным и значимым в художественном пространстве, что соответствует мировой литературной традиции. Однако в ее лирике сад получает новое значение, переплетаясь с мотивом уединенности:

.. .мне выпала отрада

Жить в замкнутости дома и семьи,

Расширенной прекрасным кругом сада.

«Случилось так.», 1964 [3, с. 28]

Казалось бы, можно говорить о преобладании в художественном мире образов «природы окультуренной». Однако в количественном отношении не меньше использованы слова, связанные с концептом лес. Сад -- двадцать позиций, лес -- восемнадцать.

.маленький лес

просил подаяния снега [2, с. 199].

Я вытяну луну из-за лесов [2, с. 200].

Более того, поэтесса не обошла вниманием и гораздо менее поэтичные овраги, ее взгляд и мысль замечает «беспамятный овраг и обморочный сад» («Черемуха») [1, с. 282].

Что касается номинаций деревьев и кустарников, то лирическая героиня явно выделяет черемуху и сирень, которые преобладают (судя по количеству словупотреблений -- шестнадцать и двенадцать раз). Особый интерес вызывает образ черемухи, традиционный в русской пейзажной лирике (И. Никитин «Черемуха», С. Есенин «Черемуха», Б. Пастернак «Весенний дождь»,

О. Мандельштам «На меня нацелилась груша да черемуха...», А. Кушнер «Черемуха» и др.). Заглавия целого ряда стихотворений Ахмадулиной включают это наименование, что позволяет рассматривать концепт как доминанту среди других видовых номинаций природного мира в ее поэзии. Наименование кустарника или дерева, весной покрытого душистыми белыми гроздьями, не только связано с различными переживаниями героини, но и несет черты специфики авторского мировидения. Так, в стихотворении «Строгость пространства» читаем: «До света досижу и дольше -- до черемух» [1, с. 273] (выделено нами. -- А. К., Г. Р). Этот образ благодаря автоцитации получает развитие в другом стихотворении -- «Черемуха» (1981):

.сказала: досижу, чтоб ночи отслужить, до утренней зари и дольше -- до черемух, подумав: досижу, коль бог пошлет дожить [1, с. 282].

Отметим, что здесь использован прием трансформации распространенного фразеологизма «до первых петухов» (указывающего время суток -- до утра) в неожиданное выражение «до черемух», окказионализм -- индивидуально-авторский неологизм, обозначающий время года (время цветения черемухи; до черемух т. е. до мая), отражающий авторское восприятие природного мира. Форма множественного числа слова черемуха - черемухи является у Ахмадулиной репрезентацией концепта «весна», наполняясь традиционным символическим значением молодости и влюбленности.

Существительное цветок меняется в дальнейшем на местоимение «она». Природная реалия становится знаком субъектной сферы. При этом Ахмадулина исключает свою героиню из пейзажного пространства и переводит в иную плоскость: «над ней лицо и лампа» [1, с. 282]. Омонимия в художественной речи как бы указывает на единство пейзажа и интерьера -- среды обитания поэта. Этот характерный прием можно найти в стихотворении «Черемуха предпоследняя» (1981) и ряде других.

Таким образом, анализ мотивов природы и соответствующей лексики в поэтическом дискурсе Ахмадулиной способствует выявлению доминанты авторской художественной картины мира, в которой образы растительных реалий приобретают особую выразительность. Взаимосвязь с живой природой они сохраняют исключительно на глубинном семантическом уровне. Пейзажная лексика передает авторскую мысль и настроение, порой используется в качестве изобразительно-выразительных средств (метафор и метафорических эпитетов, метонимий, перифраз), благодаря чему образная палитра приобретает смысловую специфику и разнообразие.

Библиографический список

Источники

1. Ахмадулина Б.А. Соч.: в 3 т. Т. 1: Стихотворения: 1954-1979. Переводы из грузинской поэзии. Рассказы. М.: Пан; Корона-принт, 1997. 630 с.

2. Ахмадулина Б.А. Соч.: в 3 т. Т. 2: Стихотворения 1980-1996. Переводы. Воспоминания. М.: Пан; Корона-принт, 1997. 638 с.

3. Ахмадулина Б. А. Друзей моих прекрасные черты. М.: Эксмо-Пресс, 1999. 464 с.

Литература

4. Аведова И. Жанровая система поэзии Б. Ахмадулиной: дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 1999. 189 с.

5. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.

6. Бизэ А. Историческое развитие чувства природы: пер. с нем. СПб.: Русское богатство, 1890. 392 с.

7. Галанов Б. Е. Живопись словом: Человек, пейзаж, вещь. М.: Сов. писатель, 1972. 184 с.

8. Жидков В.С., Соколов К. Б. Искусство и картина мира. СПб.: Алетейя, 2003. 464 с.

9. Маслеева Д.А. Диалог поэтических миров: Белла Ахмадулина - Марина Цветаева // Вестник Удмуртского университета. Сер.: История и филология. 2014. Вып. 2. С. 176-178.

10. Михайлова М. С. Поэзия Беллы Ахмадулиной: динамика лирической книги: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Красноярск, 2008. 24 с.

11. Орлицкий Ю.Б. Особенности стихосложения Беллы Ахмадулиной // Художественный мир Беллы Ахмадулиной: сб. ст. Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2016. С. 23-31.

12. Остапенко И.В. Пейзажный дискурс и картина мира: флористика в художественной системе Беллы Ахмадулиной // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Сер.: Филология. Социальные коммуникации. 2012. Т. 25 (64). № 1. Ч. 1. С. 335-342.

13. Павловец М.Г. Творчество Беллы Ахмадулиной в школьном освещении // Художественный мир Беллы Ахмадулиной: сб. ст. Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2016. С.122-127.

14. Пахарева Т. А. Творчество Беллы Ахмадулиной и лингвоцентрическая поэтическая парадигма // Художественный мир Беллы Ахмадулиной: сб. ст. Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2016. С. 4-13.

15. Плужникова Д.М. Поэтика соматизмов в творчестве Беллы Ахмадулиной: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01. Белгород, 2017. 207 с.

16. Романова Г.И. «Картина мира» и «мир произведения»: к разграничению понятий // Неклассические модели мира в русской литературе: сб. науч. ст. / под ред. А. В. Громовой. М.: Инженер, 2017. С. 9-19.

17. Саводник В. Ф. Чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева. М.: Т-во «Печатня С.П. Яковлева», 1911. 211 с.

18. Северская О. И. Соловьи слов у рек речей (образы слова, речи и языка в поэзии Беллы Ахмадулиной) // Художественный мир Беллы Ахмадулиной: сб. ст. Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2016. С. 73-87.

19. Хлыстова А.В. Инновационные методы анализа суггестивной образности художественного текста // Вестник МГПУ. Сер.: Филология. Теория языка. Языковое образование. 2014. С. 32-36.

20. Щемелева Л. М. Пейзаж // Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 272.

21. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной...»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высш. шк., 1990. 303 с.

Размещено на Allbest.ru