Андрей Курбский, Максим Грек и "Святая Русь": опыт компаративного литературоведческого анализа

Размещено на http://www.allbest.ru/

Андрей Курбский, Максим Грек и «Святая Русь»: опыт компаративного литературоведческого анализа

С.Б. Королева, А.В. Корзун

В статье рассматривается проблема выражения идеи Святой Руси на уровне образов, мотивов и языкового стиля в «Истории о Великом князе Московском» Андрея Курбского с точки зрения отсылок к книжной (Максим Грек, библейская традиция, «Физиолог») и фольклорной (святость в народных представлениях) традициям. Доказывается, что «Слово» Максима Грека о Василии может считаться одним из источников высказываний Андрея Курбского о святой русской земле и Святорусской империи. В то же время утверждается необходимость уточнения различий в содержании этих образов­понятий и их соотнесенности с разными традициями.

Ключевые слова: Андрей Курбский; Максим Грек; идея Святой Руси; фольклорная традиция; книжная традиция.

Andrej Kurbskij, Maximus the Greek and «Svjataja Rus'»: Results of Comparative Literary Analysis

S.B. Koroleva,

A.V. Korzun

The paper focuses on the problem of expressing the idea of Holy Russia (on the levels of images, motifs and style in Andrej Kurbskij's History of Ivan IV -- from the point of view of allusions to book traditions (Maximus the Greek, the Bible tradition, Physiologus) and the folk tradition («holiness» in Russian folklore). The paper argues that Prince Kurbsky's idea of Holy Russia (both of holy Russian soil and holy Russian Empire), expressed in his History, is based on, among other sources, Maximus the Greek's Word about Basil. It is stated, at the same time, that it is important to distinguish between two versions of Holy Russia idea in Kurbsky's History drawing upon allusions to different traditions.

Keywords: Andrej Kurbskij; Maximus the Greek; ide of Holy Russia; folk tradition; book tradition.

О князе Андрее Курбском написано много. «Крупнейшая фигура своего времени», «плодовитый писатель» и «перевертень», являющий разные лики своим русским и западноевропейским читателям, -- так характеризует его Д. С. Лихачев [12]. Московский боярин, талантливый военачальник, интеллектуал и мыслитель, переводчик Цицерона, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина, Дионисия Ареопагита, сподвижник царя и бежавший от предполагаемой расправы на службу к польскому королю «государев изменник» -- таким вошел он в историю русской культуры. Обличитель опричнины и тиранически­сладострастной власти Грозного и писатель, блуждающий между русской и польской идентичностями, -- таким предстает он в своей знаменитой «Истории о Великом князе Московском».

Создав в этой книге первую концепцию современной русской истории -- концепцию, претворяющую конкретную историческую реальность в сложное по своей жанровой природе повествование антижитийной направленности [12] с элементами хроники, воинской повести, помянника­мартиролога [10, с. 30-33] и автобиографии [5], Курбский, как известно, выстроил ее не только вокруг политико­религиозных оппозиций, но и вокруг идеи святости русской земли -- империи.

В исторической литературе принято говорить именно о единой идее святорусской империи у князя Курбского, а также о ее возможных западноевропейских и фольклорных источниках -- о том, из чего эта идея у Курбского создана (или сконструирована) [7-9; 11, с. 180; 18-19]. Однако литературоведческий анализ системы мотивов и образов «Истории» дает другую картину. В произведении Курбского создается два образа­понятия: «святой русской земли» и «святорусского царства». Они имеют некоторое сходство (связанное, в частности, с воздействием трудов Максима Грека) в своем содержании, однако существенно отличаются друг от друга. Изложению результатов компаративного литературоведческого анализа этих двух образов­понятий и посвящена данная статья.

Структурную основу сложной публицистически­исторической и художественной конструкции «Истории» Курбского составили противопоставления: молодому праведному Грозному противопоставляется Грозный изменившийся, подпавший под власть бесов; тому добру, что должно исходить от государя, -- то зло, что им творится; честным, благородным, сильным духом и телом, преданным государю боярам -- злая царская воля, точнее произвол.

В системе этих противопоставлений важную роль играют образы­понятия «святая русская земля» и «святорусская империя» («святорусское царство»). Содержание, которым они наполняются в «Истории», связано с воздействием учителя Курбского Максима Грека, его переводческие труды князь пропагандировал в эмиграции, на личное знакомство с ним постоянно ссылался, о его заточении Василием III неоднократно упоминал в своей «Истории» [11, с. 47, 83-84]. Это содержание, однако, не исчерпывается воздействием Максима Грека. Между «святейшей Россией» Грека2 и двумя ипостасями Святой Руси Курбского стоят и особые мотивы, и фольклорная традиция, и средневековый «Физиолог», и западноевропейская имперская идея.

Как известно, Максим Грек (в миру Михаил Триволис) прибыл в Москву в 1518 г., чтобы помочь с переводами греческих церковных книг на русский язык. Вокруг афонского просветителя довольно быстро сформировалась группа учеников, собеседников и единомышленников. На беседу к нему приходили и приезжали не только монахи и переводчики, но и бояре. И хотя единственная засвидетельствованная встреча Курбского с Максимом Греком «произошла весной 1553 г. в Троице­Сергиевом монастыре» [17], однако и антииосифлянские взгляды Курбского, и его трепетное отношение к просвещению, и его переводческие убеждения [11, с. 108-109] обнаруживают следы прямого влияния личности Максима Грека.

Являлись ли, действительно, беседы с Максимом Греком «главной школой жизни для Курбского», как утверждает видный русский историк В. А. Панов [13], однозначно утверждать трудно. Но вполне определенно можно видеть, что поучения Максима Грека оказали прямое воздействие на стиль и мышление князя. Об этом свидетельствует ряд идейных, образных и буквальных совпадений текстов Курбского и Максима Грека.

Одно из таких свидетельств находим во фрагменте из «Второго послания Вассиану Муромцеву» князя Курбского. В нем автор вопрошает адресата:

«Где Илья, <…> обличавший царя прямо в лицо? Где Елисей, посрамивший израильского царя Иоарама <…>? <…> Где Амвросий Медиоланский, усмиривший императора Феодосия Великого? Где Иоанн Златоуст, сурово обличавший императрицу за ее сребролюбие?» [1, URL] (здесь и далее выделено нами. -- С. К., А. К.).

Во всех этих вопросах Курбский буквально следует за образами и логикой изложения в одном из «Слов» Максима Грека -- его «Слове» о Василии, которое также известно как «Слово 26, в котором <…> излагаются нестроения и безчиние царей и властей <…>». Более того, Курбский не только воспроизводит цепочку отсылок к ветхозаветным образам пророков и раннехристианским святым, которую встречаем у Максима Грека, но и отстаивает мысль, столь же непосредственно восходящую к поучениям преподобного:

«<…> нет ревнителей, подобных Ильи и Елисею, не устыдившихся беззаконных мучителей, царей самарийских, нет чудного Амвросия, архиерея Божия, который не убоялся величия царской власти Феодосия Великаго,

<…> нет великого Иоанна Златоуста, который <…> изобличил сребролюбие и лихоимство царицы Евдоксии» [3, с. 213].

Заимствуя у Максима Грека и ряд имен святых и пророков, и принцип ассоциирования этих имен с отношениями пророков с властью, Курбский существенно меняет только синтаксис, вычленяя каждое осложненное высказывание в отдельное предложение и заменяя спокойную утвердительную интонацию на взволнованную вопросительную3.

Этим, однако, воздействие «Слова» Максима Грека о Василии на Курбского не исчерпывается. Особое прочтение идей и образов из этого поучения находим в концепции святой русской земли, изложенной в знаменитой «Истории» Курбского (в ней, как известно, Максим Грек упоминается как преданный разным мучениям Василием III «Максим Философ»). Для анализа схождений между двумя текстами необходимо обратиться к анализу их фрагментов.

В сочинении о Василии Максим Грек описывает, как на трудном жизненном пути, исполненном многих несчастий, увидел женщину, которая была одета во все черное и горько плакала, будучи окружена ужасными зверями. Женщина поведала ему, что она «одна из благородных и славных» дочерей Господа и что имя, данное ей от Бога, есть «Василия»; что управляющие ею жестоки, «не внемлют» «ни советам опытных старцев, ни угрозам боговдохновенных писаний» и не только не делают того, что должны, но превращаются в мучителей, чем ее «бесчестят» [3, с. 204-205]. В конце беседы Василия признается, что самое печальное для нее то, что нет у нее таких защитников, какие были прежде, таких как ветхозаветные пророки Самуил, Илия и Елисей, святые Амвросий, Василий Великий и Иоанн Златоуст, которые могли образумить царей.

«Слово» Максима Грека глубоко соотносится с концепцией «Москва -- Третий Рим» в метафизическом понимании исторической судьбы России как христианской империи, долженствующей заместить Рим и Византию и тем самым продолжить традицию охранения и поддержания православной веры и Церкви Христовой4. «Земная царская держава» предстает в тексте в аллегорическом образе Василии, что, конечно, не является новаторским ходом с точки зрения соотнесенности идеи города, империи с образом женщины. Изображение города как женщины имеет свои корни еще в древневосточной литературе; эта традиция работает и в античной литературе вплоть до времен поздней Античности и Византии, постепенно модифицируясь в перспективе изображения империи (в том числе теократической Византийской) как женщины -- земного воплощения Небесного града Иерусалима.

Образ Василии в «Слове» Максима Грека в русле византийского образа города (империи) воплощает в себе не временное географическое, но топографическое пространство. Это проекция Царствия Небесного в мире земном в форме наделенного Божьей благодатью царства для хранения истины и веры -- отсюда непрямые отсылки к Израилю и Римской империи.

В то же время образ Василии становится воплощением личного опыта вхождения автора в современную ему социально­историческую, религиозную и внутриполитическую жизнь Московского княжества при Василии III. книжный фольклорный образ русь

В тексте (в словах Василии о том, что управляющие ею не принимают советов, что они обижают народ) находят отражение неудачи Максима Грека, связанные с попытками влиять на царя, митрополита и окружение, в частности в том, что касалось проявлений жестокости, стяжательства и сребролюбия. С этим связан лейтмотив скорбного страдания, угнетенности в образе благодатного государства: Василия есть образ Руси­России как современного воплощения благодатной империи, долженствующей объединять и поддерживать народ в вере и благочестии, но вследствие неправедности «управляющих» (в первую очередь «мужа»­царя) пребывающей в униженном, скорбном состоянии.

Этот образ, действительно, задает особую смысловую перспективу, в русле которой выстраиваются образы «святой русской земли» в «Истории» Курбского. Женская ипостась и духовное страдание аллегорического образа Василии -- благодатной империи разворачивается у Курбского в телесно­мифологический образ несчастной, страдающей матери, чьи дети­звери, открестившись от нее, «прогрызли» материнское «чрево» и стали творить беззакония [2].

«Святая русская земля» здесь мать, воспитавшая себе на беду «коварных» и «злобных» детей («отродьев ехидны»): не всех, конечно, но власть предержащих -- царя и его клику; они «прогрызли чрево» матери и теперь убивают своих сродников -- русский народ. Конечно, помимо отсылок к Максиму Греку, здесь налицо аллюзия на излюбленное средневековое сочинение «Физиолог» (разные его версии распространились в древнерусской литературе в период XV-XVII вв.), в котором о детенышах ехидны сказано, с отсылкой к Евангелию от Матфея, что они «съедают чрево ее» и «выходят отцеубийцы и матереубийцы, как и иудеи отцеубийцы и матереубийцы убиша отца, сиречь Христа, убиша матерь, сиречь церковь» [4, URL]. Однако очевидно, что конкретное историческое наполнение этого мифологического образа средневековой мифологии, проекция христианского средневекового образа не столько в мир духовно­нравственных нестроений, сколько в мир нестроений социально­политических сближает этот фрагмент именно с текстом Максима Грека.

В то же время система мотивов у Максима Грека и Андрея Курбского выстраивается по­разному. В «Слове» первого нет ни мотива родственных уз между святой русской землей и ее сыновьями, ни самой идеи земли. Там царствует византийская идея топологически­теократического организма православной империи. Этих мотивов, разумеется, нет и в «Физиологе». Их следует возводить к источникам фольклорным: именно из (русской) фольклорной традиции мог проникнуть в текст Курбского мотив живой связи между землей и народом (ср.: корень родв словах родина и народ) в тесной связи с представлением о святости природы. Исследовав этимологию русского слова «святой», В. Н. Топоров справедливо указал на сакральность его древнего, языческого значения «возрастания, набухания» как результата действия особой «плодоносящей силы» природы [16, с. 7]. Примечательно, что инерция этой фольклорной сакрализации живых природных токов проявляется и в первой половине XX в., в частности в рассказах Л.Ф. Зурова, в изображении нерасторжимой связи растительности с небом и землей, в описании отношения к детям в русском народе как к «живому рощению», т. е. благому природному творению [6].

Под влиянием русской фольклорной традиции ключевой женский образ из «Слова» Максима Грека вместо аллегории имперской власти с ясными византийскими очертаниями становится символом родной земли­матушки. Усиливая момент телесности страдания и уходя от мистической вневременной величественности, Курбский создает не аллегорию­символ вневременной благодатной империи, находящейся в растленных руках безбожных «управителей», и, как представляется, не искусственный конструкт, соединяющий «древнерусский идентификат» и «имперский эпитет, возникший как частичная калька с лат. Sacrum lmperium Romanum» [9, c. 165], но мифологический образ матушки­земли, святой как по своему материнству, по тем сакральным плодоносящим силам, которые порождают и воспитывают русский народ, так и по тем устоям веры, которые она поддерживает и сообщает. Именно поэтому безбожная искра, разгорающаяся в сердце детей­зверей, грозит, как предупреждает Курбский, охватить собой всю святую Русскую землю5.

Вторая ипостась святости русской земли в размышлениях Курбского -- это «святорусская империя». Она так же, как образ Василии у Максима Грека, связана с идеей «Москва -- Третий Рим» и в этом смысле как бы воплощает вторую, религиозно­аллегорическую, имперскую его сторону. В идее святорусской империи князя А. Курбского мы имеем, однако, не воспроизведение этой устоявшейся идеи, не просто отсылку к образу имперской власти, страдающей в руках неправедных управителей, какой находим в «Слове» Максима Грека, но новую идею, новый сплав. Мы сталкиваемся с конкретным историческим и политическим содержанием.

Своеобразие в осмыслении святости русской империи у Курбского может быть объяснено с опорой на его личную вовлеченность в интеллектуальную жизнь Европы, в первую очередь Речи Посполитой. Свидетельства тому, что Курбский хочет быть своим для поляков и литовцев, многочисленны в тексте «Истории» (неслучайно слово «бояре» в нем автор подменяет словом «сенаторы» и пишет «о великопанских, а по­ихнему, боярских родах») [2, URL]. В представлениях Курбского о святорусской империи концепция Третьего Рима, по всей видимости, соединяется с европейской имперской идеей собирания земель вокруг военизированного цивилизационного центра, т.е. с идеей Священной Римской империи. Именно поэтому святорусская империя у Курбского -- это в первую очередь военизированное государство и военное служение ему.

Действительно, о некоем Степане в «Истории» говорится, что он много лет служил святорусской империи (как ясно из контекста, имеется в виду именно военное служение). То же отмечается в отношении боярина Никиты, «долгие годы верно служившего святорусской империи» [2, URL].

Мотив верного служения императору и империи своим происхождением обязан как собственно древнеримской, так и воспринявшей ее европейской политической идеологии. Это утверждение не ново в отечественной медиевистике: о разработке понятия «Святорусская империя» в «Истории» Курбского в русле именно этих традиций убедительно писали, в частности, А. В. Соловьев [19] и В. В. Калугин [11, с. 180]. Нас интересует другое: теснота переплетения русской и западноевропейской традиций и место в этом переплетении «Слова» Максима Грека.

Литературоведческое внимание привлекает то, насколько тесно образ военизированной святорусской империи у Курбского сплетен с мотивами несправедливости и жестокости власть имущих, с мотивом неправедной власти, с мотивами социально­религиозными. И Степан, и Никита умерщвлены по простой безбожной жестокости. Обращаясь к вершителям этого злодейства, автор восклицает, называет их «губителями своего отечества» и «всего царства святорусского!» [2, URL]. Патетический тон восклицания -- так же как и наименование «губители царства святорусского» -- не объясняется простым переступанием через нормы служения государству. Важнейшая перспектива суждений в «Истории» Курбского -- перспектива праведности: следования христианским нормам общежития, особенно социально­религиозным нормам правления православной империей.

Эта перспектива четко проявлена и в упомянутом ранее «Послании Вассиану Муромскому»: его текст, как и текст «Слова о Василии» Максима Грека, построен вокруг резкого контраста предназначения правителей Руси и (не) исполнения ими предназначенного. При этом, разумеется, «Русь» в текстах Курбского и его учителя осмысляется по­разному. В тексте Максима Грека само имя даже не упомянуто, мы восстанавливаем его по биографическому контексту и контексту творчества Грека. Это отсутствие имени указывает на важный момент: осмысление Руси у Грека происходит в направлении топографическом, в перспективе вечности: она есть лишь образ благодатной православной империи, место пребывания ее силы, власти и красоты.

В «Послании» Курбского говорится о Руси и как благодатной империи, удерживающей веру Христову, и как этническом и религиозно­культурном явлении: это и цари, которые «самим всевышним помазуются» на установление порядка и защиту от врагов, и «мы, недостойные, малоизвестные древним народам», и «вся наша Русская земля», наполненная верой Христовой. При этом и сам риторический прием противопоставления, и пафос обличения в письме Курбского, по сравнению со «Словом» Грека, конкретизируется: это «мы» «видим», как неправедно судят и управляют Русью, как одни бесчинствуют и грабят, а другие страдают и нищают. Неслучайно к концу письма голос автора почти становится голосом библейского пророка­обличителя -- «почти» потому, что библейское «Горе вам!» преобразуется в новое противопоставление в духе всего «Послания»: «Горе тем…» и «Горе нам…».

В сопоставлении с контекстом «Послания» Курбского очевидно, что святорусская империя в «Истории» Курбского -- это одновременно благочестивая земля Божия, заселенная православным народом, устремленная к Богу и предполагающая главенство воистину христианского царя, и некое подобие Священной Римской империи германской нации, в основе которой идея наследования имперского цивилизационного статуса. Неразрывно связаны с образом святорусской империи Курбского акценты на бесовском нарушении сановниками и самим царем законов Божьих, государственных и человеческих, на страдании народа. В этих акцентах концепция святорусской империи Курбского оказывается снова, как и в случае с образом святорусской земли, близкой идеям и образам «Слова» Максима Грека.

Итак, в двойственной формулировке идеи Святой Руси в «Истории» Андрея Курбского прослеживается: а) общее воздействие поучений Максима Грека (для обоих вариантов идеи), б) фольклорная традиция мифологических представлений о кровной связи народа с землей (для образа святой русской земли), в) аллюзии на мотивы Евангелия и «Физиолога» (мотив ехидны как неправедности, предательства Бога, бесовской извращенности природы) (для образа святой русской земли), г) преемственность по отношению к имперским идеям западноевропейского и русского толка (для образа святорусской империи). Русская идея, как она вырисовывается у князя Андрея Курбского, вырастает не только из концепции «Москва -- Третий Рим» в соединении с европейской идеей военизированной империи и русской фольклорной идеей святости земли­матушки, но и из соединения византийской идеи симфонии с христианскими и собственно авторскими, автобиографическими мотивами нерадения, извращения, отпадения, страдания и скорби, -- соединения, которое ясно отразило личное трагически острое переживание Курбским пропасти между чаяниями и историко­политической реальностью и которое, помимо отсылки к текстам, закрепленным на тот момент в традиции, отсылает к поучениям преподобного Максима Грека.

Библиографический список

Источники

1. Курбский А. Второе послание Вассиану Муромцеву // Сочинения Андрея Курбского (серия: Библиотека литературы Древней Руси. Т. 11: XVI век. 683 с.) [Электронный ресурс]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=9866 (дата обращения: 12.04.2020).

2. Курбский А. История о великом князе Московском // Курбский А. Сочинения (серия: Библиотека Древней Руси. Т. 11: XVI век. 683 с.) [Электронный ресурс]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=9862 (дата обращения: 12.04.2020).

3. Максим Грек. Слово, в котором пространно и с жалостию излагаются нестроения и безчиние царей и властей последнего времени // Сочинения преподобного Максима Грека в русском переводе: в 3 ч. Свято­Троицкая Сергиева Лавра, 1910-1911. Ч. 1. C. 203-214.

4. Физиолог / подготовка текста, комментарии и пер. О. А. Белобровой // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 1997. Т. 5: XIII век. 527 с. [Электронный ресурс]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4967#_edn17 (дата обращения: 10.04.2020).

Литература

5. Волга А. Н. Автобиографическое и мемуарное начало в сочинениях Андрея Курбского (послания, «История о Великом князе Московском»): дис. … канд. филол. наук. Брянск, 2019. 207 с.

6. Громова А. В. Растительные образы в прозе Л.Ф. Зурова: мифопоэтический аспект // Вестник МГПУ. Сер.: Филология. Теория языка. Языковое образование. 2014.

№ 2 (14). С. 16-23.

7. Дмитриев М. В. Парадоксы Святой Руси: «Святая Русь» и «русское» в культуре Московского государства 16-17 вв. и фольклоре 18-19 вв. // Cahiers du monde russe. 53/2­3, Avril­septembre 2012. P. 319-331.

8. Живов В.М. Два пространства русского Средневековья и их позднейшие метаморфозы // Отечественные записки. 2004. № 5. С. 8-27.

9. Ерусалимский К. Ю. Понятия «народ», «Росиа», «руская земля» и социальные дискурсы Московской Руси конца XV-XVII в. // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. Средние века - Новое время. М.: Индрик, 2008. С. 137-169.

10. Ерусалимский К. Ю. Сборник Курбского. Исследование книжной культуры: в 2 т. М.: Знак, 2009. Т. I. С. 30-33.

11. Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный (Теоретические взгляды и литературная техника древнерусского писателя). М.: Языки русской культуры, 1998. 416 с.

12. Лихачев Д. С. На пути к новому литературному сознанию (сочинения царя Ивана Грозного и князя Андрея Курбского) // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 2001. Т. 11: XVI век. С. 5-23 [Электронный ресурс]. URL: http://lib. pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=8868 (дата обращения: 12.02.2020).

13. Панов В. А. Машинопись комментированного издания сочинений А. М. Курбского в переводе на русский язык (вторая верстка), 1934. Верстка - РГАЛИ. Ф. 629 (издательство «Academia»). Оп. 1. № 996. Л. 14. Цит. по: Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского в XX веке. Т. 1: Исследование книжной культуры. М.: Знак, 2009. С. 254.

14. Синицына Н. В. Максим Грек. М.: Молодая гвардия, 2008. 236 с. [Электронный ресурс]. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Maksim_Grek/maksim­grek/1 (дата обращения: 12.04.2020).

15. Синицына Н. В. Третий Рим: истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV-XVI вв.). М.: Индрик, 1998. 416 с.

16. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре: в 2 т. М.: Гнозис, Языки русской культуры, 1995. Т. 1. 875 с.

17. Цеханович А. А. Комментарии // Курбский А. Сочинения (серия: Библиотека Древней Руси Т. 11: XVI век. 683 с.) [Электронный ресурс]. URL: http://lib2. pushkinskijdom.ru/tabid­9862 (дата обращения: 17.04.2020).

18. Cherniavsky M. Tsar and People. Studies in Russian Myths. N.Y.: Random House, 1969. 258 p.

19. Soloviev A. V. Holy Russia: The History of a Religious Social Idea // Mousagetes, XII. Gravenhague, Mouton. 1959. P. 77-113.

References

Istochniki

1. Kurbskij A. Vtoroe poslanie Vassianu Muromcevu // Sochineniya Andreya Kurbskogo (seriya: Biblioteka literatury` Drevnej Rusi. T. 11: XVI vek. 683 s.) [E`lektronny`j resurs]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=9866 (data obrashheniya: 12.04.2020).

2. Kurbskij A. Istoriya o velikom knyaze Moskovskom // Kurbskij A. Sochineniya (seriya: Biblioteka Drevnej Rusi. T. 11: XVI vek. 683 s.) [E`lektronny`j resurs]. URL: http:// lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=9862 (data obrashheniya: 12.04.2020).

3. Maksim Grek. Slovo, v kotorom prostranno i s zhalostiyu izlagayutsya nestroeniya i bezchinie czarej i vlastej poslednego vremeni // Sochineniya prepodobnogo Maksima Greka v russkom perevode: v 3 ch. Svyato­Troiczkaya Sergieva Lavra, 1910-1911. Ch. 1. C. 203-214.

4. Fiziolog / podgotovka teksta, kommentarii i per. O. A. Belobrovoj // Biblioteka literatury` Drevnej Rusi. SPb.: Nauka, 1997. T. 5: XIII vek. 527 s. [E`lektronny`j resurs]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4967#_edn17 (data obrashheniya: 10.04.2020).

Literatura

5. Volga A. N. Avtobiograficheskoe i memuarnoe nachalo v sochineniyax Andreya Kurbskogo (poslaniya, «Istoriya o Velikom knyaze Moskovskom»): dis. … kand. filol. nauk. Bryansk, 2019. 207 s.

6. Gromova A. V. Rastitel`ny`e obrazy` v proze L. F. Zurova: mifopoe`ticheskij aspekt // Vestnik MGPU. Ser.: Filologiya. Teoriya yazy`ka. Yazy`kovoe obrazovanie. 2014.

№ 2 (14). S. 16-23.

7. Dmitriev M. V. Paradoksy` Svyatoj Rusi: «Svyataya Rus`» i «russkoe» v kul`ture Moskovskogo gosudarstva 16-17 vv. i fol`klore 18-19 vv. // Cahiers du monde russe. 53/2­3, Avril­septembre 2012. P. 319-331.

8. Zhivov V. M. Dva prostranstva russkogo Srednevekov`ya i ix pozdnejshie metamorfozy` // Otechestvenny`e zapiski. 2004. № 5. S. 8-27.

9. Erusalimskij K. Yu. Ponyatiya «narod», «Rosia», «ruskaya zemlya» i social`ny`e diskursy` Moskovskoj Rusi koncza XV-XVII v. // Religiozny`e i e`tnicheskie tradicii v formirovanii nacional`ny`x identichnostej v Evrope. Srednie veka - Novoe vremya. M.: Indrik, 2008. S. 137-169.

10. Erusalimskij K. Yu. Sbornik Kurbskogo. Issledovanie knizhnoj kul`tury`: v 2 t. M.: Znak, 2009. T. I. S. 30-33.

11. Kalugin V. V. Andrej Kurbskij i Ivan Grozny`j (Teoreticheskie vzglyady` i literaturnaya texnika drevnerusskogo pisatelya). M.: Yazy`ki russkoj kul`tury`, 1998. 416 s.

12. Lixachev D. S. Na puti k novomu literaturnomu soznaniyu (sochineniya czarya Ivana Groznogo i knyazya Andreya Kurbskogo) // Biblioteka literatury` Drevnej Rusi. SPb.: Nauka, 2001. T. 11: XVI vek. S. 5-23 [E`lektronny`j resurs]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=8868 (data obrashheniya: 12.02.2020).

13. Panov V. A. Mashinopis` kommentirovannogo izdaniya sochinenij A. M. Kurbskogo v perevode na russkij yazy`k (vtoraya verstka), 1934. Verstka - RGALI. F. 629 (izdatel`stvo «Academia»). Op. 1. № 996. L. 14. Cit. po: Erusalimskij K. Yu. Sbornik Kurbskogo v XX veke. T. 1: Issledovanie knizhnoj kul`tury`. M.: Znak, 2009. S. 254.

14. Siniczy'na N. V. Maksim Grek. M.: Molodaya gvardiya, 2008. 236 s. [E`lektronny`j resurs]. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Maksim_Grek/maksim­grek/1 (data obrashheniya: 12.04.2020).

15. Siniczy'na N. V. Tretij Rim: istoki i e`volyuciya russkoj srednevekovoj koncepcii (XV-XVI vv.). M.: Indrik, 1998. 416 s.

16. Toporov V. N. Svyatost` i svyaty`e v russkoj duxovnoj kul`ture: v 2 t. M.: Gnozis, Yazy`ki russkoj kul`tury`, 1995. T. 1. 875 s.

17. Cexanovich A.A. Kommentarii // Kurbskij A. Sochineniya (seriya: Biblioteka Drevnej Rusi T. 11: XVI vek. 683 s.) [E`lektronny`j resurs]. URL: http://lib2.pushkinskijdom.ru/tabid­9862 (data obrashheniya: 17.04.2020).

18. Cherniavsky M. Tsar and People. Studies in Russian Myths. N.Y.: Random House, 1969. 258 p.

19. Soloviev A. V. Holy Russia: The History of a Religious Social Idea // Mousagetes, XII. Gravenhague, Mouton. 1959. P. 77-113.

Размещено на Allbest.ru