Ф.М. Достоевский и XXI век: образы и пророчества в фокусе актуальных вызовов современности

Колоссальный объём литературного наследия Достоевского делает принципиально невозможным анализ всех его произведений в рамках журнальной статьи. Это утверждение является аксиомой. Следовательно, необходимо сосредоточить фокус исследовательского внимания на тех текстах, в которых самобытная и глубокая историософия Ф. М. Достоевского получила максимальную полноту и яркость выражения.

Всё искомое можно отыскать в романах зрелого и позднего периодов творчества Достоевского и некоторых текстах публицистического жанра, когда мировоззрение и система оценок прошлого, настоящего и даже будущего вполне кристаллизовались и властно требовали от писателя их внятной артикуляции на страницах своих произведений. Потому для решения поставленных задач мы будем использовать романы т. н. «Великого пятикнижия» и некоторые тексты философско-публицистического характера из «Дневника писателя».

В табл. 1 в диахронической последовательности представлены произведения Достоевского в синхронической соотнесённости с происходившими историческими событиями:

Таблица 1 / Table 1

Произведения Достоевского в историческом контексте / Dostoevsky's work in a historical context

Источник: данные автора.

Все произведения позднего периода творчества Достоевского создавались на фоне быстрых модернизационных изменений российского общества, жизненного уклада миллионов людей, тектонических сдвигов в массовом сознании. Одной из самых значительных тенденций внутреннего развития России было неуклонное усиление общественного и, в частности, революционного движений. Этому, как известно, не могли помешать никакие карательно-репрессивные меры правительства. Самодержавная власть не просто теряла политико-правовой контроль над значительной частью русского общества. Одновременно в глазах большинства образованного общества самодержавие утратило ореол неприкосновенности и чем дальше, тем больше переставало быть единственно возможной формой организации государственной власти в глазах людей. В то же время Россия продолжала претендовать на сохранение статуса великой державы и проводила достаточно активную внешнюю политику. В самом же обществе, пусть формально остававшемся сословным, набирали силу эгалитарные и демократические тенденции. Одновременно усиливалась как горизонтальная (перемещения в пространстве), так и вертикальная (смена социальных ролей и статусов) мобильность.

Все эти процессы по отдельности и, тем более, вместе не могли не оказывать воздействия на русское общество, на общественную мысль и, разумеется, на столь чуткого к социальным и духовным сдвигам человека, каким являлся Фёдор Михайлович Достоевский. Не будет преувеличением сказать, что те вопросы, которые он затрагивал в своих романах, над которыми в спорах с самими собой и друг с другом так или иначе бились его герои, являлись отражением реальных общественных настроений, которые наблюдал литератор, выделяя из оных главное, чтобы затем, огранив художественными образами и доведя ad ultima limes, явить их русскому обществу как нелицемерное зеркало самого себя, побудив людей задуматься не только над больными вопросами современности, но и о нравственной цене радикальных общественных перемен.

В основе историософской методологии Достоевского лежат несколько фундаментальных принципов:

1. Теоцентризм, под которым подразумевается помещение Бога в православном понимании в центр бытия мира, отдельного человека и всего человечества. Примечательно, что данный принцип репрезентован у Достоевского преимущественно апофатически, т. е. через показ тех катастрофических последствий, которые неизбежно наступают в случае отрицания Христа в человеческой жизни и в истории. Знаменитый отрицательный афоризм, выводимый из рассуждений Ивана Карамазова «Если Бога нет - всё позволено» - наиболее ёмкое выражение значимости Бога как живого сверхразумного абсолютного начала в жизни человека и истории всего человечества: «... Разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приниматься за дело!.. Для Бога не существует закона! Где станет Бог, там уж место Божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место. Всё дозволено и шабаш!»¹

2. Из теоцентризма вытекает с логической необходимостью пневматологизм, т. е. безусловный примат духовного начала над материальным в истории;

3. Дуализм - духовная сфера не безлика и монолитна, не абстрактно-благостна, как это принято утверждать в рамках современной либерально-экуменической философии. Духовность имеет свои полюса добра и зла: «Красота - это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, и определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Иной высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы... Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота?.. Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей» Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Достоев-ский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 15. Л.: Наука, 1976. С. 83-84. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Достоев-ский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 14. Л.: Наука, 1976. С. 100..

4. Иерархизм: восприятие Достоевским истории имеет свою универсальную иерархию: Христос-человек-Россия-славянство-человечество [9]. Иными словами, философия истории Достоевского обладает интенцией в духе неоплатонизма, что, в свою очередь, отсылает нас к традициям православной патристики. Убедиться в этом легко - достаточно сопоставить тексты Достоевского с квинтэссенцией и интерпретацией русской средневековой философии в современных исследованиях [3, с. 163-214]. Историософия писателя может быть квалифицирована как непосредственное применение Нового Завета и святоотеческих текстов к вопросам человеческого бытия и всему ходу мировой истории.

На основе выделенных принципов Достоевский осуществляет проблематизацию исторического развития человечества. При этом проблемам придаётся не субъективно-преходящий, но объективный, транстемпоральный и метафизический статус. Мало того, они наделяются абсолютной и первостепенной значимостью для судеб человека, России, славянства и всего человечества. Если выделять в исторических штудиях уровни знания, понимания и чувства, то Достоевский апеллирует именно и сразу к последнему уровню, подчиняя ему первые два! Чувствовать себя значимой частицей истории, переживать своё бытие в историческом процессе как значимого, разумно-волевого и деятельного элемента, от нравственного выбора которого зависят судьбы мира - именно такова историософская рефлексия писателя, который наделяет ею всех своих героев: либо в положительно-созидательной, либо в отрицательно-разрушительной модальности.

К числу основных проблем в истории, опираясь на тексты самого Достоевского, можно отнести следующие:

- осмысление истории как извечного поля битвы Бога и дьявола за человека, за его окончательный этический и эстетический выбор (которые неразрывно связаны);

- непрестанно актуализируемая угроза возвеличения обезбоженной и безнравственной власти, соблазняющей людей посулами земного благоденствия и покоя в состоянии сытого гедонистического рабства;

- неизбежность саморазрушения человека, противопоставившего себя Христу, отвернувшегося от Бога;

- гибельность социального реформа- торства/революций без любви во Христе. В этом случае рациональная и абстрактная «любовь к человечеству» оборачивается практической ненавистью к каждому конкретному человеку;

- всемирную спасительную миссию России, призванной нести свет Христовой Истины в утрачивающем нравственные ориентиры миры [7];

- обезбоженный Запад как коллективный враг России;

- необходимость славянского объединения для спасения как славянства, так и всего мира. При этом - ненадёжность славянских «братушек» в их нынешнем состоянии увлечённости европейско-либеральным прогрессизмом.

Выявление историософских идей в поздних произведениях Достоевского с властной очевидностью подталкивает нас к мысли о том, что, будучи должным образом проанализированы и поняты, эти идеи предстают перед нашими умственными взорами в качестве своеобразной системной целостности, которая логически вытекает из взглядов и убеждений самого Достоевского. Иными словами, мы имеем дело с историософским космосом Достоевского, который вышел из-под влияния какой-то одной исторической эпохи, но давно и окончательно принадлежит Вечности. Между образами, идеями и пророчествами, которые высказаны Достоевским по разным поводом в различных своих произведениях, можно с полным на то основанием увидеть постоянную перекличку, определить характер связей и, таким образом, не столько построить, сколько увидеть философско- историческую систему, где каждый ранее выявленный компонент занимает своё естественное место. Одним из ключевых историософских вопросов, проходящих через всё творчество Достоевского, является вопрос о возможности достижения всеобщего счастья и гармонии в хронотопе земной истории человечества, в границах материального мира. Данная проблема делится на три части: понимание социальной гармонии, социальные же средства и способы её достижения и, наконец, вероятная общественная цена такого рода попыток.

Актуальность историософских идей Достоевского в современном мире

Выше было указано на транстемпоральность ключевых проблем и идей Достоевского как их фундаментальную пропозицию. Тот факт, что историософские идеи Достоевского неподвластны времени (в силу своей Христоцентричности), это выводит их за пределы литературоведческого факта в плоскость Вечности. То есть фактически делает их пророчеством. Именно в таком качестве взгляды Ф. М. Достоевского на историю, роль и место России в историческом времени приобретают смысл и особое звучание. Однако истинность любого пророчества проверяется a posteriori, т. е. когда событие, о котором говорил пророк/претендующий на роль пророка, уже осуществилось. В противном случае тот, кто провозглашает себя в качестве провозвестника высших и вечных истин, либо тот, кому такие функции приписываются людьми, в конечном итоге разоблачит себя как шарлатана, лжепророка. В этом смысле мы наблюдаем гносеологический парадокс: такие, казалось бы, антиподы Достоевского, как Маркс и Ленин, подчёркивали, что «практика есть критерий истины» Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Эн-гельс Ф. Собрание сочинений: в 50 т. Т.3. М.: Го- сполитиздат, 1955. С. 1 (15).. Они стояли при этом на рациональных и атеистических позициях. Пророчества же Достоевского проникнуты духом христианского провиденциализма. Однако эти пророчества могут быть поняты только из сопоставления высказываний Достоевского с наступившей позднее реальности, из тех исторических реалий, которые стали явью много лет спустя после смерти мыслителя.

Бесспорно, что глубина и широта наследия Достоевского вынуждают нас ограничить свои изыскания лишь отдельными цитатами из его произведений, наиболее выпукло представляющих его пророчества относительно хода русской и мировой истории. Среди историософских образов Достоевского отмечалось указание на угрозу возрастания (до притязаний полного торжества) безнравственной власти, которая присваивает себе монополию на «ключи от счастья» посредством лишения человечества свободы нравственного выбора и присвоения полноты власти узкому меньшинству, которому, во имя своей избранности и всеобщего счастья, дозволено ВСЁ. Об этом с полной откровенностью говорит Раскольников в своих социально-философских рассуждениях: «.Люди по закону природы разделяются, вообще, на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово. Второй разряд - все преступают закон, разрушители или склонны к тому. Если ему надо для своей цели перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то внутри себя, для совести, он может дать себе перешагнуть через кровь» Достоевский Ф. М. Преступление и наказание // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 6. Л.: Наука, 1973. С. 199-200..

Охватывая историю ХХ - начале XXI в. крупным планом, можно сказать, что в этой цитате уже скрываются предсказания множества потрясений: многие политики и диктаторы, реформаторы основывали и основывают свои политические доктрины и действия на том, что они «имеют право» в силу своей «избранности», принадлежности к «особой человеческой породе». В Раскольникове эти типы (Гитлер, Троцкий, Трумэн, Чубайс) уже просматриваются. У всех них можно, при желании, отыскать высказывания, выдающие потаённое убеждение в том, что они принадлежат к особой породе, которым «всё позволено» ради великих целей. Но предсказание не исчерпывается идеей о появлении такого типа персонажей. В образе самого Раскольникова предрекается крах такого рода идей - они побиваются не только угрызениями совести, от которых не спрятаться, но и пассивным, казалось бы сопротивлением, «обыкновенных» людей. Гитлер, Троцкий потерпели крах своих притязаний на исключительность зримо и очевидно. Прочих «великих преобразователей» он ещё ждёт. В этом заключается пророческий символизм Достоевского. Однако и это не конец. Сам по себе крах претендентов в «человекобоги» также не есть жёсткая детерминанта. Ибо покуда человек жив, он может покаяться. И вернуться к Богу, Который ждёт и любит. Раскольников, будучи побеждён «обыкновенным» Порфирием Петровичем, в итоге нашёл путь к покаянию и нравственному возрождению. Достоевский не злорадствует над страданиями своих отрицательных персонажей. Он их любит, как велит Евангелие. Сколь бы курьёзно это не выглядело, но Бог, история, русский народ ждут покаяния Чубайса и ему подобных.

Но без покаяния - дорога только к саморазрушению, не только того, кто мнит себя сверхчеловеком, но и всех тех, кто с ним соприкасается. Для обеспечения своего господства претенденту в «человекобога» требуется не просто физически, но прежде всего, нравственно подавить людей, лишив их морального права на сопротивление. Так рождается в качестве практической социальной программы феномен «шигалёвщины» и всех тех, кто готов приклониться перед харизматичным психопатом Ставрогиным: «... Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Все рабы и в рабстве равны. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Не надо образования, довольно науки. И без науки хватит материалу на 1000 лет, но надо устроиться послушанию. В мире только одного недостаёт - послушания... Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат, мы всякого гения потушим во младенчестве. Теперь надо одно или два поколения разврата, разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь» Достоевский Ф. М. Бесы // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 12. Л.: Наука, 1974. С. 322-323..

Если мы обратимся к современности, то без труда обнаружим воплощение этих слов, которые некогда многим казались невозможной фантасмагорией. Та вакханалия безнравственности, которая много лет насаждается и тиражируется в СМИ, многими представителями т. н. «культурной богемы», ужасающий многолетний погром образования и науки в России, осуществляемый «реформаторами» явно с одобрения высших персон государственной власти и по инструкциям зарубежных «экспертов» [6], наконец, повторяющиеся, как дурной сон, массовые террористические акты в школах и колледжах - словно принадлежат единому невидимому кукловоду и связаны между собой на глубинном уровне. Деградация социума, очевидное нарастание энтропийных процессов одновременно повышают безответственность правящих элит и их безнравственность. В этом смысле скандальное высказывание утратившей чувство реальности молодой чиновницы о том, что «государство вам ничего не должно» совершенно симптоматично и отражает объективную социально-политическую и политико-нравственную реальность. Особенно показательны в плане сбывающихся пророчеств Достоевского события последних полутора лет, когда так называемая «пандемия коронавируса» высветила много такого, что могло бы ещё долго оставаться неявным. Конечно, проще всего сослаться на горячечный бред Раскольникова как на пример буквального пророчества о грядущих болезнях: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой- то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу... Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нём в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром.» Достоевский Ф. М. Преступление и наказание // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 6. Л.: Наука, 1973. С. 419-420.. Но дело не столько в том, что «из глубин Азии» явилась некая неслыханная прежде болезнь (по строго научным медицинским данным она явно не дотягивает не только до пандемии, но и до эпидемии), а те социальные последствия, которые имели действия власти в разных странах: тут и насаждение социальной вражды (вплоть до вспышек насилия), и откровенное попрание законов самой государственной властью, перекладывание ответственности на народ при снятии властью с себя социальных обязательств, наконец, почти открытое поощрение доносительства (всё по Шигалёву!) и немного завуалированное - пороков (в храм на службу ходить нельзя, а в винный магазин за водкой можно!). То есть, буквально на наших глазах, сделан огромный шаг к разрушению общества в духе самых мрачных предвидений Достоевского. К сожалению, истинность пророчеств не есть непременный залог их принятия людьми.