Этико-психологический фактор в армейской прозе А. Куприна И А. Грина

Размещено на http://www.allbest.ru/

Этико-психологический фактор в армейской прозе А.Куприна И А. Грина

Чжан Жуй

В статье сделан вывод о влиянии прозы Куприна на творчество Грина. Указано на биографическую основу их армейской прозы, на сходство авторских позиций в описании драматической судьбы солдата, его психологической травмы, подавления его индивидуальности армейской системой, конфликта между осознанием себя личностью и деперсонализацией, фактора страха человека, природно не способного к воинскому режиму. Отмечены следующие отличия: мотив жалости к униженному солдату Куприн усиливает за счет мотива сочувствия ему молодого офицера - протагониста и резонера, в рассказах Грина авторский двойник отсутствует; социал- революционные взгляды Грина обусловили появление в его творчестве солдата-бунтаря, в произведениях Ку - прина солдат - пассивный персонаж. армейская проза куприн

Ключевые слова: А. Грин, А. Куприн, индивидуальность, образ солдата, скука, совесть, страх.

В творчестве Грина отведено не очень значительное место рассказам о солдатчине, таким как «Заслуга рядового Пантелеева» (1906), «Слон и Моська» (1906), «История одного убийства» (1910). Однако в становлении реалистической манеры повествования их роль существенна, как и в творческом наследии А. Куприна - автора рассказов «Дознание» (1894), «Ночная смена» (1899), повести «Поединок» (1905) и др. Мы допускаем, что Грин обратился к теме армии не без влияния прозы Куприна.

Хотя Грин не принадлежал к литературному окружению Куприна, но в воспоминаниях современников сохранились сведения об их знакомстве и интересе друг к друга, особенно к изображению чрезвычайных ситуаций и исключительных характеров. Оба прозаика сближались со средой, как правило, чужой для писателей того времени. По свидетельству Н. Вержбицкого, накануне их первой встречи Куприну было сообщено о том, что Грин «водил знакомство со всякого рода “бывалыми людьми” - охотниками и путешественниками, даже, кажется, собирался отправиться на Северный полюс с экспедицией лейтенанта Седова» [3, с. 230], а рассказ Грина о том, как он проник в лепрозорий, вызвал у Куприна «некоторую неприязнь» к сопернику [3, с. 231-232]. В характерах героев Грина и Куприна запечатлены яркие индивидуальности, прежде всего следует отметить их природность и созвучие свободному от обывательских условностей миру.

Общей в их творчестве была и тема армейских будней, этически и психологически ими осмысленных. В картинах военной прозы Куприна и Грина выражены их демократические настроения, звучит гуманистическая мысль о равенстве людей, раскрываются психологические глубины мирочувст- вования солдата и сложившиеся в армии социально-этические отношения. Оба писателя критически изобразили армейскую жизнь и выказали сочувствие бесправному солдату.

Можно предположить, что в сходстве их армейской прозы определяющее значение имело сходство биографий. Грин начал службу в армии в 1902 г. солдатом 213-го Оровайского резервного пехотного батальона, дислоцированного в Пензе; через шесть месяцев он дезертировал, был пойман и вновь дезертировал. В результате короткой солдатской службы он пришел к выводу о несовместимости его мировосприятия и армейского порядка. Куприн - профессиональный военный, в детские годы обучался в московском Втором кадетском корпусе, в семнадцать лет был зачислен в Александровское военное училище, после окончания которого в 1990 г. начал службу в 46-м Днепровском пехотном полку, дислоцированном в Подольской губернии, в чине подпоручика, затем поручика. Быт и нравы армии в прозе Куприна и Грина представляют собой художественное описание личного эмпирически приобретенного опыта.

Куприн изображает солдата как жертву армейской системы. В «Дознании» показан солдат- татарин Байгузин, из-за кражи пары голенищ и тридцати семи копеек наказанный стами ударами розог. Один из персонажей «Ночной смены» - жалкий, грязный солдат-татарин Камафутдинов, посмешище роты и раздражитель взводного, он не в силах произнести армейские термины вроде «малокалиберная», «скорострельная», «пехотная винтовка», «скользящий затвор». Сходный образ солдата-татарина, не приспособившегося к армейской жизни, есть и в «Поединке». Также в «Поединке» дана история рядового Хлебникова; он жалок, ему адресованы злые шутки, его избивает фельдфебель. Не дается солдатская наука рядовому Меркулову из «Ночной смены», за что он терпит оскорбления, рукоприкладство фельдфебеля. По сути, солдаты в прозе Куприна-жертвы этического нигилизма воинского начальства, чья поведенческая практика выходит за рамки нормы, но является регулятором межличностных отношений.

В «Ночной смене», например, в сказках старого солдата Замошникова, или в трио солдат, согласно поющих грустную деревенскую песню, или в поэтичных мотивах сна дневального Меркулова развернута тема талантливой, умной натуры солдата. Но в армейской прозе Куприна описано, как из человека выдавливается его индивидуальность, как в сознании рядового разрастается конфликт между двумя состояниями - отношением к себе как к личности и «деперсонализацией» [8, с. 69], при которой ломается самовосприятие, отчуждается «я», вместо него внутренний мир наполняется пустотой и ощущением себя стандартным элементом массы.

В произведениях Куприна психологическая задавленность солдата передана через поведенческие и портретные характеристики. Например, «Этот защитник отечества был худ и мал, точно двенадцатилетний мальчик. Его детское лицо, коричневое, скуластое и совсем безволосое, смешно и жалко выглядывало из непомерно широкой серой шинели с рукавами по колени, в которой Байгузин болтался, как горошина в стручке. Глаз его не было видно, потому что он их все время держал опущенными» [10, с. 150]. В сильную семантическую позицию Куприн ставит лексемы «жалко», «опущенными»; несовместимость естества человека и размера шинели подчеркивает его чужеродность, неуместность в устоявшемся армейском режиме. В эпизоде экзекуции Куприн опять приводит портретные характеристики, подчеркивающие незащищенность солдата: «Тело у него было черное и до странности худое», «в голосе его отозвалось страдание истязуемого молодого тела» [10, с. 156, 157]. Страдание Хлебникова передано через концентрацию психофизических деталей: «Хлебников поглядел на него растерянным, диким взором, но тотчас отвернулся. Губы его чмокнули, медленно раскрылись, и из них вырвалось короткое, бессмысленное хрипение <...> Солдат, точно складной манекен, как-то нелепо-легко и послушно упал на мокрую траву, рядом с подпоручиком. <...> Хлебников молчал, сидя в неловкой позе с неестественно выпрямленными ногами. <...> Опять послышался подпоручику корот - кий хриплый звук» [11, с. 169].

Ключевая повествовательная эмоция в описании жизни рядового - жалость, которую проявляет молодой офицер: Козловский в «Дознании», Ромашов в «Поединке». Оба героя - протогонисты и резонеры Куприна, в прошлом офицера. В его произведениях о солдатчине есть «освободительный дух» [13, с. 465], их гуманистический смысл выражен, например, во внутреннем монологе Ромашова: «серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами - на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой, батальоном, полком.» [11, с. 172].

В противоположность изображенным Куприным низшим воинским чинам, для Козловского и Ромашова регулятором отношений является совесть. Такого героя-двойника нет в рассказах Грина- солдата. В армейской прозе Куприна раскрывается глубина внутреннего мира офицера, он оттеняет психическое состояние солдата. Как отмечает А. Варламов, в отличие от изображения солдатчины Грином, в прозе Куприна дано «богатство человеческих натур» [2, с. 31], контрастирующих с армейской казенщиной.

В проблематике военных произведений Куприна и Грина есть существенное различие, которое мы соотносим с политическим выбором Грина: во время пребывания в армии он приобщился к эсеровскому движению. В герое Грина индивидуальность проявляется сильнее деперсонализации, его солдат - человек противодействия. В автобиографическом очерке «Тюремная старина» (1933) он признался, что его «служба прошла под знаком беспрерывного и неистового бунта против насилия» [5, с. 636]. В рассказе «История одного убийства» описано возмездие солдата-крестьянина Банникова, совершенное над ефрейтором Цаплей. В отстаивании прав солдата Грин шел за Куприным, который «один из первых заговорил о бесправном положении русского солдата, жестоко истязуемого за самую ничтожную провинность» [9, с. 9]. Описание Куприным участи солдата созвучно рассказу Л. Толстого «После бала» (изд. 1911). Разрешения конфликта между рядовым и старшим по званию через сопротивление злу силою, проявление воли со стороны рядового нет ни в рассказе Толстого, ни в произведениях Куприна. Куприн воспринимал армейскую службу как бремя, которое он не принимал нравственно, но которое надо перетерпеть [3, с. 68].

В произведениях Грина и Куприна решается вопрос о сложившемся в социуме уничижительном отношении к бесправному, о природной потребности мелкого чина доминировать над солдатом, о проявлении жажды власти, о психологических пределах терпения. По словам Грина, «мелкое солдатское начальство: ефрейтор, унтер-офицер, фельдфебель, - подгоняемые сверху, окончательно осточертели и походя срывали злобу на более робких и забитых» [4, с. 61].

Ефрейтор Цапля в «Истории одного убийства» - человек вульгарный. Скука армейского существования побуждает его к куражу, жертвой которого должен стать солдат Банников. Скука, по мысли Л. Свендсена, - «не только внутреннее состояние, но также свойство окружающего мира» [15, с. 20]. Но Грин не интерпретирует ее как некое экзистенциальное начало, философскую проблему, «сложный и неоднозначно трактуемый феномен» [14, с. 5]; он понимает ее как проблему неразвитой нравственно личности, отсутствия культуры, он не соотносит ее с меланхолией, традиционно «связанной с мудростью, чувственностью и красотой» [15, с. 26]. В описании примитивности Цапли Грин ввел в текст ряды прямых авторских характеристик. Цапля считает, что имеет право жестоко обращаться с рядовым. Для него выходом из состояния скуки становится умножение коварства: он планирует украсть затвор у стоявшего на посту Банникова. Однако Грин выстраивает сюжет на противопоставлении намерения и результата: Банников приставляет штык к затылку Цапли, инцидент заканчивается гибелью ефрейтора.

Солдат Банников показан «грамотным, добродушным крестьянином, застенчивым и мягким»

[4, с. 354], он исполнителен, безропотно угождает начальству, понимает, что «покорность и угодливость - козыри в жизненной игре» [4, с.354]. Вместе с тем Грин отмечает границы его покорности.

Реакция Банникова на оскорбления выражена в следующих синтаксических конструкциях: «Чего же вы ругаетесь, господин отделенный? - Я же ведь ничего...» «За что вы меня ударили, отделенный? А? За что?..» «-За что? Я же ничего...» [4, с. 359-361]. Вопросам придан риторический смысл, они не содержат намерения узнать причину расправы, но передают несогласие с поступком ефрейтора. Тройной вопрос во второй цитате передает степень обиды. Повтор отрицания («ничего») свидетельствует о возрастающем внутреннем сопротивлении и воспринимается преамбулой к последующим событиям. В «Истории одного убийства» описаны и сам поступок, и изменения психологических состояний убийцы. Так, первый импульс мести выражен в «жаркой слабости», «мучительно сладкой дрожи» [4, с. 366], холодного ужаса во время удара штыком. Здесь побуждение к убийству сращивается со стрессом, в итоге сам акт мести выглядит подчиненным инстинкту. Последующее состояние персонажа передано через описание физических и психических реакций. Банников «сильнее нажал винтовку, удерживая бьющееся тело, потом с силой дернул вверх, отчего голова ефрейтора подскочила и стукнулась о землю равнодушным, тупым звуком» [4, с. 366]. Эмоциональная картина этого фрагмента противоположна приведенной выше; Банников действует спокойно, рационально. Грин выстраивает изображение состояния Банникова на принципе психологической бинарности. Например, герой чувствовал «странную пустоту в голове», в теле «тупую, пьяную легкость», но его руки были «холодные и дрожали» [4, с. 366-367]. Последняя характеристика минимизирует приведенные выше признаки психологического выгорания. Конечной эмоцией в лаконичном по объему, но насыщенном по сути описании психики Банникова Грин выбирает «тяжелую, смертельную тревогу» [4, с. 367], но и она неоднозначна: герой, лукавя, ссылается на оправдательный, с точки зрения устава, мотив убийства якобы незнакомца и свистком вызывает разводящего.

В рассказе «Слон и Моська» содержание сфокусировано на жалком положении солдата Мосея Щеглова. Как персонажи Куприна, он не способен к военной науке, из-за страха ему с трудом даются стрельбы, ему адресованы насмешки, ругательства, он получает удары от фельдфебеля.

Детализирован диссонанс между физическими, душевными свойствами Мосея-крестьянина и унизительным страхом Моськи-солдата перед начальством. Грин выявляет в человеке индивидуальность, то, что «выходит за рамки его профессии, социальной и сословной принадлежности» [7, с. 212]. В деревне, где герой был личностью, его не называли дураком и хамом, он проявлял храбрость в экстремальных обстоятельствах; в Моське-солдате сохранена поэтизация крестьянского мира. В армии им овладевает комплекс неудачи и уныния, новый ротный доводит его до оцепенения, его армейское существование сопровождают психологические травмы. Грин поднял проблему, осмысленную в современной психологии (Е.П. Ильин «Психология страха», 2017): в ряде эпизодов страх перед ротным показан как защитная биологическая реакция человека. С точки зрения З. Фрейда («Торможение, симптом, страх», 1926), в страхе проявляется психологическая беспомощность. Но в рассказе Грина генезис страха заключается в правовой беспомощности.

Согласно популярному в России У. Джеймсу («Психология», 1911), во-первых, страх - грубая форма эмоции, во-вторых, в человеке сильна самость, которая синонимична личности; Джеймс пишет о таком проявлении самости, как воля и выбор. На примере армейской жизни героя Грина показано спонтанное преобладание выбора и воли над боязнью и страхом. В финальном эпизоде рассказа индивидуальность солдата берет верх над стадным чувством, им управляет не инстинкт самосохранения, но инстинкт правды: он обезоруживает ротного, тем самым спасает жизнь другого солдата и обрекает себя на бессрочную каторгу. Вся проза Грина обращена к персоналистическим ценностям - к человеку, его активной воле, устремленности к гармонии с собой и свободе, что проявилось в бунте Моськи. Как пишет персоналист Н. Бердяев, «в бунтарстве есть страсть к свободе» [1, с. 359].

Тема личного выбора была развита уже в первом рассказе Грина «Заслуга рядового Пантелеева». Ефрейтора Гришина совесть побуждает к душевным мукам после карательных действий против крестьян. Через изображение рефлексии персонажа Грин решает проблему этической и нравственной дилеммы. Страх перед каторгой не позволяет Гришину ослушаться приказа стрелять в мужиков, но последующие за этим переживания пробуждают в нем самость. Проявление ложной самости, а по сути обезличенности, показано в образе Пантелеева, уже после массового расстрела по приказу пьяного офицера застрелившего случайного крестьянина. Произведенный вследствие этого в младшие унтер-офицеры Пантелеев исполнен гордости: он «слуга и защитник царя и отечества от врагов внешних и внутренних» [6, с. 436]. Для Гришина он - Ирод.

Итак, в сюжетах Куприна солдат - пассивный персонаж, в рассказах Грина он совершает волевой поступок. При этом судьба гриновских и купринских солдат драматична. Даже в сюжете о Пантелееве не поставлена точка, мы не знаем, чем закончится его история. При этом поступки персонажей выполняют «содержательную», «изобразительную», а также изъяснительную, «оценочную функцию» [12, с. 177].

Список источников и литературы

Бердяев Н.А. Самопознание // Бердяев Н. Судьба России. Самопознание. Ростов н/Д: Феникс, 1997. С. 308-344.

Варламов А.Н. Александр Грин. М.: Молодая гвардия, 2008. 450 с.

Вержбицкий Н.К. Светлая душа // Жизнь Александра Грина, рассказанная им самим и его современниками /

Сост. В. Ковского. М.: Изд-во Литературного ин-та им. А.М. Горького; Феодосия: Изд. дом «Коктебель»,

2012. С. 230-256.

Грин А.С. Собр. соч.: В 5 т. / Сост., вступ. ст. В. Ковского; примеч. А. Ревякиной. М.: Художественная литература, 1991. Т. 1. 703 с.

Грин А.С. Собр. соч.: В 5 т. / Сост., вступ. ст. В. Ковского; примеч. А. Ревякиной. М.: Художественная литература, 1991. Т. 3. 734 с.

Грин А.С. Собр. соч.: В 6 т. / Сост., вступ. ст. В. Вихрова; общая ред., послесл. и подготовка текста Вл. Рос- сельса. М.: Правда, 1965. Т. 1. 463 с.

Есин А.Б. Психологизм // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины: учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С.Н. Бройтман и др.; под ред. Л.В. Чернец. М.: Высшая школа; Академия, 1999. С. 211-223.

Королева Е.Г., Василенко О.И. Деперсонализация-дереализация в рамках невротического расстройства. Случай из практики // Журнал Гродненского государственного медицинского университета. 2011. №2. С. 69-70.

Кулешов Ф.И. Вступительная статья Александр Иванович Куприн// Куприн А. И. Собр. соч.: В 9 т. / Сост., вступ. ст. Ф.И. Кулешова; примеч. И.А. Питляр. М.: Художественная литература, 1970. Т. 1. С. 5-38.

Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. / Сост., вступ. ст. Ф. И. Кулешова; примеч. И.А. Питляр. М.: Художественная литература, 1970. Т. 1. 511 с.

Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. / Сост., вступ. ст. Ф. И. Кулешова; примеч. И.А. Питляр. М.: Художественная литература, 1970. Т. 4. 486 с.

Мартьянова С.А. Поведение персонажа // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины: Учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С. . Бройтман и др.; под ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. шк.; Академия, 1999. С. 175-187.

Питляр И.А. Примечания // Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. М.: Художественная литература, 1970. Т. 1.

С. 479-509.

Посохова С.Т., Рохова Е.В. Скука как особое психическое состояние человека // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2009. Сер. 12. Вып. 2. Ч. 1. С. 5-12.

Свендсен Л. Философия скуки / Пер. с норв. К. Мурадян. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 256 с.

References

Berdyaev N.A. Samopoznanie. [Self-knowledge]. // Berdyaev N. Sud'ba Rossii. Samopoznanie. [The fate of Russia. Self-knowledge]. Rostov n/D: Feniks, 1997. pp. 308-344. (In Russian)

Varlamov A.N. Aleksandr Grin. [Alexander Green]. M.: Molodaya gvardiya, 2008. 450 p. (In Russian)

Verzhbickij N.K. Svetlayadusha. [Light soul]. // Zhizn' Aleksandra Grina, rasskazannaya im samim i ego sovremennikami. [The life of Alexander Green, told by himself and his contemporaries]. / Sost. V. Kovskogo. M.: Izd-vo Literaturnogo in-ta im. A.M. Gor'kogo; Feodosiya: Izd. dom «Koktebel'», 2012. pp. 230-256. (In Russian)

Grin A.S. Sobr. soch. [Collected works]: V 5 t. / Sost., vstup. st. V. Kovskogo; primech. A. Revyakinoj. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1991. T. 1. 703 p. (In Russian)

Grin A.S. Sobr. soch. [Collected works]: V 5 t. / Sost.,vstup. st. V. Kovskogo; primech. A. Revyakinoj. M.: Hudozhestvennayaliteratura, 1991. T. 3. 734 p. (In Russian)

Grin A.S. Sobr. soch. [Collected works]: V 6 t. / Sost.,vstup. st. V. Vihrova; obshchaya red., poslesl. I podgotovka teksta Vl. Rossel'sa. M.: Pravda, 1965. T. 1. 463 p. (In Russian)

Esin A.B. Psihologizm. [Psychologism] // Vvedenie v literaturovedenie. Literaturnoe proizvedenie: osnovnye ponyatiya i terminy. [Introduction to Literary Studies. Literary work: basic concepts and terms].: Ucheb. posobie / L.V. Chernec, V.E. Halizev, S.N. Brojtmani dr.; pod red. L.V. Chernec. M.: Vysshayashkola; Akademiya, 1999. pp. 211-223. (In Russian)

Koroleva E.G., Vasilenko O.I. Depersonalizaciya-derealizaciya v ramkakh nevroticheskogo rasstrojstva. Sluchaj iz praktiki. [Depersonalization-derealization within the framework of a neurotic disorder. Case from practice] // Zhurnal Grodnenskogo gosudarstvennogo medicinskogo universiteta. 2011. № 2. pp. 69-70. (In Russian)

Kuleshov F.I. Vstupitel'naya stat'ya Aleksandr Ivanovich Kuprin. [Introductory article Alexander Ivanovich Kuprin] // Kuprin A.I. Sobr. Soch. [Collected works]: V 9 t. / Sost., vstup. st. F.I. Kuleshova; primech. I.A. Pitlyar. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1970. T. 1. pp. 5-38. (In Russian)

Kuprin A.I. Sobr. soch. [Collected works]: V 9 t. / Sost., vstup. st. F.I. Kuleshova; primech. I.A. Pitlyar. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1970. T. 1. 511 p. (In Russian)

Kuprin A.I. Sobr. soch. [Collected works]: V 9 t. / Sost., vstup. st. F.I. Kuleshova; primech. I.A. Pitlyar. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1970. T. 4. 486 p. (In Russian) армейская проза куприн

Mart'yanova S.A. Povedenie personazha. [Character behavior]. // Vvedenie v literaturovedenie. Literaturnoe proizvedenie: osnovnye ponyatiya i terminy. [Introduction to Literary Studies. Literary work: basic concepts and terms]: Ucheb. posobie / L.V. Chernec, V. E. Khalizev, S.N. Brojtman i dr.; Pod red. L.V. Chernec. M.: Vyssh. shk.; Akademiya, 1999. pp. 175-187. (In Russian)

Pitlyar I.A. Primechaniya. [Notes]. // Kuprin A. I. Sobr. soch. [Collected works]. : V 9 t. M.: Hudozhestvennaya literatura, 1970. T. 1. pp. 479-509. (In Russian)

Posohova S.T., Rohova E.V. Skuka kak osoboe psihicheskoe sostoyanie cheloveka. [Boredom as a special mental state of a person]. // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. 2009. Ser. 12. Vyp. 2. CH. 1. pp. 5-12. (In Russian)

3Svendsen L. Filosofiyaskuki. [The philosophy of boredom]. / Per. s norv. K. Muradyan. M.: Progress-Tradiciya, 2003. 256p. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru