"Письма к Вере" 1920-х гг. В. Набокова как лирический дневник и источник к роману "Дар" (1937)

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Письма к Вере» 1920-х гг. В. Набокова как лирический дневник и источник к роману «Дар» (1937)

О.А. Дмитриенко

В 2017 г. впервые на русском языке были опубликованы письма В. В. Набокова к жене в полном объеме, что дало возможность включить этот бесценный материал в поле литературоведческого анализа. В предлагаемой статье выявляется и исследуется ряд тем, мотивов и образов романа «Дар», первое упоминание которых находим в письмах В. Набокова 1920-х гг., за более чем десятилетие до создания и публикации романа в журнале «Современные записки» в 1937-1938. Проследить развитие мотивов от импульса в «Письмах» до лейтмотива, определяющего мотивную структуру романа, выявить тематические параллели, попытаться найти источник уникальности художественной природы (между поэзией и прозой) романа «Дар» - такова задача статьи. В ходе исследования выяснилось, что основные мотивы романа «Дар» звучат уже в письмах. Это мотив «узнавания», имеющий платоническую природу, и тема благодарности судьбе, тема мысленных, воображаемых прогулок Федора, одного или вместе с матерью, по тропинкам имения, тема «игры и озорства Создателя», представленная в письмах, в том числе и визуально - в изысканном кроссворде, и тема Груневальда. Особая интонация писем 1923-1926-х гг. делает их похожими на лирический дневник, значительную часть которого Набоков использует в романе «Дар. Набоков воссоздает не только события, образы, детали и подробности своей жизни 1920-х гг. - в этом нет ничего необычного: «поэтическое хозяйство» - банк воспоминаний - есть у каждого писателя. Набокову удается, казалось бы, невозможное: он оживляет чувства и состояния, интонацию тех лет - создает лирический автопортрет своей писательской юности.

Ключевые слова: В. Набоков, роман «Дар», «Письма к Вере», тематические параллели, мысленные путешествия, тема узнавания и благодарности Судьбе, тема «Груневальда».

O.A. Dmitrienko

«Letters to Vera» in 1920-s by V. Nabokov as a lyric diary and material source of the novel «The Gift» (1937)

In 2017 the full set of V. V. Nabokov's letters to his wife was published for the first time in Russian, which made it possible to include this invaluable material in the field of literary analysis. The article reveals and explores a number of themes, motives and images of the novel «The Gift», the first mention of which is found in V. Nabokov's letters of the 1920s, more than a decade before the creation and publication of the novel in the magazine «Sovremennye zapiski» in 1937-1938. The main purpose of the article is to trace the development of motives from the impulse in the «Letters» to the leitmotif that determines the motif structure of the novel, to identify thematic parallels, to find the source of the uniqueness of the artistic nature (between poetry and prose) of the novel «The Gift». The study revealed that the main motives of the novel «The Gift» sound already in letters. This is the motif of «recognition», which has a Platonic nature, and the theme of gratitude to fate, the theme of mental, imaginary walks of Fiodor, alone or with his mother, along the paths of the estate, the theme of «games and mischief of the Creator», presented in letters including visually - in an exquisite crossword, and the theme of Grunewald. The special intonation of the letters of 1923-1926-s makes them look like a lyrical diary, a significant part of which Nabokov uses in the novel «The Gift». Nabokov re-creates not only the events, images, and details of his life in the 1920s - and it is not unusual because each writer has his own «poetic domain», i.e. the Bank of memories. Nabokov succeeds in reviving the feelings and states, intonation of those years and creates a lyrical self-portrait of his writer's youth, that accomplishes something that might have seemed almost impossible.

Keywords: V. Nabokov, novel «The Gift», «Letters recognition and gratitude for the fate, «Grunewald» theme

Так Набоков подписал одно из посланий - нарисованную им для Веры бабочку. В этой формуле-палиндроме угадывается магически-сакральный смысл духовного тождества. И хотя письмо датировано пятым января 1969 г., осознание этого появилось у Набокова в самом начале знакомства. Письма к Вере, особенно ранние, 1920-х гг., напоминают лирический дневник. Здесь и рефлексия, попытки разобраться в своих чувствах, мыслях, переживаниях, и раздумья над совершенными и задуманными поступками. Зарисовки, наброски тех или иных будущих художественных текстов, прерываются бытовыми записями, описаниями, которые позволяют понять, что стало мотивом, дало толчок к их созданию, позволяют проникнуть в жизнь автора.

Занимавшиеся рукописями Набокова О. Воронина и Б. Бойд считают, письма Владимира Набокова к Вере Слоним, в определенном смысле, начинаются со стихотворения «Встреча» - обращенного к Вере поэтического приглашения к продолжению знакомства. Дата создания стихотворения 1 июня 1923 г., менее чем через месяц после их встречи на благотворительном балу 8 мая 1923 г. Через несколько дней после бала Набоков, как ранее и планировалось, уехал на юг Франции работать на ферме, которой управлял один из коллег его отца по Крымскому правительству. Стихотворение прислано оттуда и опубликовано в журнале «Руль» 24.06.1923. Вера ответила: «В течение лета она отправила ему на юг Франции как минимум три письма» [2, с. 20-21].

Стихотворение «Встреча» пронизано романтическим мотивом «узнавания», имеющим платоническую природу. Мотив звучит пока еще с вопросительными интонациями: «Надолго ли? Навек? Далече // брожу и вслушиваюсь я //в движенье звезд над нашей встречей... // И если ты судьба моя. ». Через пять месяцев - в письме от 8 ноября 1923 г. (Берлин - Берлин) - во-просительные интонации исчезают и появляется тема благодарности судьбе, которая становится сквозной в письмах 1920-х гг.: «Ты пришла в мою жизнь - не как приходят в гости (знаешь, «не снимая шляпы»), а как приходят в царство, где все реки ждали твоего отражения, все дороги - твоих шагов. Судьба захотела исправить свою ошибку - она как бы попросила у меня прощения за все свои прежние обманы» [6, с. 57]. В письме от 31 (?) декабря того же года (Берлин - Берлин) платоническая идея любви как стремления к божественно-прекрасной цельности находит воплощение в мифопоэтическом образе, в котором соединяются метафизика и игра, что так свойственно стилю Набокова: «Думала ли ты когда-нибудь о том, как странно, как легко сошлись наши жизни? Это, вероятно, у Бога, скучающего в раю, вышел пасьянс, который выходит не часто. Я люблю в тебе эту чудесную понятливость, словно в душе у тебя есть заранее уготовленное место для каждой моей мысли» [6, с. 62].

Мотив «узнавания» и тема «благодарности Судьбе», связанные с событием встречи и событием Владимира и Веры, из писем переходят в художественное творчество - особенно явственно они звучат в романе «Дар» (1937). Размышления самого автобиографического героя Набокова Федора Годунова-Чердынцева о своей возлюбленной Зине Мерц - в значительной мере, авто-цитирование, диалог с самим собой: «Что его больше всего восхищало в ней? Ее совершенная понятливость, абсолютность слуха по отношению ко всему, что он сам любил. И не только Зина была остроумно и изящно создана ему по мерке очень постаравшейся судьбой, но оба они, образуя одну тень, были созданы по мерке чего-то не совсем понятного, но дивного и благожелательного, бессменно окружавшего их» [5, с. 358].

В 1924 г. Набоков дважды уезжал в Прагу к матери, в январе и в августе. В зимнем письме Вере из Праги (от 24 января 1924 г. Прага - Берлин, Ландхаусштрассе, 41) появляется первый импульс темы, которая также очень объемно представлена в романе «Дар». Это тема мысленных прогулок Федора, одного или вместе с матерью, по тропинкам имения. «Сегодня я рассматривал громадный коленкоровый план (который с другими бумагами, к счастью, остался у меня) моего имения и мысленно гулял по тропинкам; и сейчас у меня такое чувство, словно и вправду я только что побывал у себя. Сейчас, должно быть, там сугробы, ветки в белых рукавщиков и очень явственно звуки за рекой - кто-то колет дрова.» [6, с. 75].

Вторая глава «Дара» начинается с воображаемой летней прогулки героя через лесок, по аллее лешинского парка - «к еще невидимому дому», хотя романное время года - зима. В этой же главе Федор вместе с матерью совершает мысленно воображаемые путешествия в сакральном пространстве Лешинского парка. И эти путешествия напоминают движение по плану на карте. Только карта в памяти: «И бывало, они играли так: сидя рядом и молча про себя воображая, что каждый совершает одну и ту же лешинскую прогулку, они выходили из парка, шли дорожкой вдоль поля (слева, за ольшаником, речка), через тенистое кладбище, где кресты в пятнах солнца показывали руками размер чего-то пребольшого и где было как-то неловко срывать малину, через речку <...> и дальше, сквозь сосняк <...>. И вдруг, среди этой безгласной прогулки, которую две мысли проделывали, пользуясь по правилам игры мерой человеческого шага (хотя в один миг могли бы облететь свои владения), оба останавливались и говорили, где кто находится, и когда оказывалось<> что ни один не обогнал другого, остановившись в том же перелеске, - у матери и сына вспыхивала одна и та же улыбка сквозь общую слезу» [5, с. 272].

В 1926 г., в период со 2 июня по 19 июля, Вера находится с матерью в санатории в Санкт-Блазиене, поправляет там здоровье. Набоков, чтобы развлечь ее и отвлечь от болезни, создает «эпистолярные игры»: шарады, крестословицы, шифрограммы, головоломки, ребусы. Он обещает: «в каждом письме пошлю тебе новую маленькую игру» [6, с. 131]. Выделяется одна из крестословиц - в форме бабочки (в письме от 6 июля 1926 г.), которой Набоков как лепидоптеролог-первооткрыватель придумывает шутливое латинское название: Crestos lovitza Sirin. Первый вопрос по горизонтали в правом крыле бабочки сформулирован так: «Сверхъестественный жулик» [6, c. 148] из трех букв, где вторая буква - начальная в слове «Прощай» по вертикали, а третья по вертикали - слово из стихотворения Тютчева «...Все вторит весело громам!». Интересно, что лишь некоторые набоковеды, среди тех, к кому мы обращались, сразу отгадали, что это слово - «Бог».

В рассматриваемом письме одна из важных метатем в творчестве Набокова - «игры и озорства Создателя» - представлена в замечательной амбивалентно-двойной перспективе: автор бабочки-крестословицы выступает как ученик Бога в озорстве и остроумной игре - и наоборот, Бог в адресно-игровом дискурсе письма назван «жуликом», хотя и «сверхъестественным». Интересно, что в этимологическом словаре слово «жулик», относясь к русскому арго, имеет значение «ученик преступника» [7]. И опять же кто чей здесь ученик?... Тема «игры и озорства Создателя» из писем 20-х гг. также переходит в художественное творчество Набокова, составляет основу «тема-тического узора» романа «Дар». Приведем два наиболее ярких примера: набоков мотив роман

1. Финал предсмертных размышлений о Боге и послесмертии Александра Яковлевича Черны-шевского: «(В комнате было темно из-за опущенных штор): “Какие глупости. Конечно, ничего потом нет ”. Он вздохнул, прислушался к плеску и журчанию за окном и повторил необыкновенно отчетливо: “Ничего нет. Это так же ясно, как то, что идет дождь”. А между тем за окном играло на черепицах крыш весеннее солнце, небо было задумчиво и безоблачно, и верхняя квартирантка поливала цветы по краю своего балкона, и вода с журчанием стекала вниз» [5, с. 486-496].

2. Три попытки судьбы свести Федора и Зину, где в третьей - судьба, не сумев показать Федору Зину в квартире, от которой он уже собирался отказаться, «как последний отчаянный маневр <.> показала мне твое бальное голубоватое платье на стуле, - и странно, сам не понимаю почему, но маневр удался, представляю себе, как судьба вздохнула» [3, с. 539]. Только оказалось, что это было платье не Зины, а ее кузины. Реакция Федора - известная в набоковедении цитата, определяющая основы его эстетики и поэтики: «Тогда это совсем остроумно. Какая находчивость! Все самое очаровательное в природе и искусстве основано на обмане <...> Какая тема! Но обострить, завесить, окружить чащей жизни - моей жизни, с моими писательскими страстями, заботами» [5, с. 539].

Еще одна тема писем в Санкт-Блазиен от июня-июля 1926 г. находит развитие в роман «Дар» - тема «Груневальда». Зная, что в этот период Набоков писал письма к Вере каждый день (в письме от 29 июня 1926 г. он напоминает ей об этом: «Моя душа, я единственный русский эмигрант в Берлине, который пишет к своей жене каждый день») [6, c. 133], можно посчитать,

Набоков гулял в Груневальде, загорал у озера и купался шестнадцать раз, начиная с 14 июня и до возвращения Веры в среду 21 июля. Эти прогулки стали привычной частью летней жизни. Он даже придумывает специальное слово, для определения любимого времяпрепровождения: «утром груневальдовал с Ш., потом на обратном пути пришлось сделать кое-какие покупки - почтовые марки, теннисные туфли, „ Современные записки”« [6, c. 162] (13 июля 1926). Русский суффикс «-овал (ть)» образует глаголы со значением: «находиться в каком-либо необычном состоянии». Набоковское слово «груневальдовал» синонимично, например, таким словам: «блаженствовал», «бесчинствовал», «волхвовал», «колдовал». В письмах Груневальд оживает в великолепных суггестивно-ярких пейзажных, сюжетных зарисовках:

Письмо от 22 июня 1926: «С Заком <...> отправились в Груневальд, где великолепно выкупались. Мы лежали на песочке, когда вдруг грянул дождь, гром выломал лиловое кусище неба и по озеру запрыгали серебристые стрелки. Густой дуб нас от дождя охранил» [6, c. 121].

Письмо от 7 июля 1926: «Утром, около десяти, покатил в Груневальд. Сперва было пасмурно, потом хлестнул великолепный, насквозь золотой ливень (пронзенный солнцем), и после этого солнце жарило вовсю и я купался, делал гимнастику, бегал, лежал на угреве - до 4-х часов!» [6, с. 149].

Письмо от 25 июня 1926: «утром поехал с Шурой в Груневальд - благо погода солнечная; там купались, бегали в одних купальных штанишках вокруг озера, блаженствовали на песочке. Прошла какая-то русская старушка и спросила: „Простите, тут не мужской пляж?” (Пляж!)» [6, с. 126].

Письмо от 3 июля 1926: «утром один поехал в Груневальд, с десяти до часу голый валялся на песочке, затем вернулся» [6, с. 140].

Письмо от 23 июня 1926: «утром я покатил в Груневальд и роскошно там выкупался. Час лежал на песке. (Солнце с пенками - но жаркое)». В этом же письме: «Любовь моя, я сегодня наконец чувствовал солнце» [6, с. 123].

Это «чувствование солнца» и состояние, определяемое словом «груневальдовал» разрастается в «Даре» в образ с язычески- приапическими коннотациями. Федор Годунов- Чердынцев не просто загорает. Сначала он мимикрирует - сливается с окружающей средой: «благодаря сплошному загару, бронзой облившему тело, так что только пятки, ладони и лучевые черты остались естественной масти, я чувствовал себя атлетом, тарзаном, адамом, всем чем угодно, но только не голым горожанином. Неловкость, обычно сопряженная с наготой, зависит от сознания нашей беззащитной белизны, давно утратившей связь с окраской окружающего мира, а потому находящейся в искусственной дисгармонии с ним» [5, с. 508].

Далее Набоков открывает человеку, давно вырванному из природного ряда, социализирован-ному, включенному в ряд морально-этический, пути обретения первобытного рая. Федор отдает себя во власть солнца, уподобленного языческому богу: «Солнце навалилось. Солнце сплошь лизало меня большим, гладким языком. Я постепенно чувствовал, что становлюсь раскаленно-прозрачным, наливаюсь пламенем и существую, только поскольку существует оно. Как сочинение переводится на экзотическое наречие, я был переведен на солнце» [5, с. 508].

Языческое начало эпизода усиливается, дионисийское раскрепощение граничит с чем-то приапическим. И вот уже сам Федор предстает нагим языческим богом - хозяином сказочного леса: «Двигаться нагишом было удивительным блаженством. <...> Он пошел между кустами, прислушиваясь к звону насекомых, к шорохам птиц. <.> Где-то невдалеке зазвучали девичьи голоса, и он остановился в пятнах тени, неподвижно застывших у него вдоль руки, но ровно содрогавшихся на левом боку, между ребер. <.> Мох, мурава, песок - каждый по-своему - сооб-щался с босой подошвой, и по-разному солнце и тень ложились на горячий шелк тела. Чувства, обостренные вольным зноем, раздражала возможность сильвийских встреч, мифических умыканий <.> Дал бы год жизни, даже високосный, чтобы сейчас была здесь Зина - или любая из ее кордебалета» [5, с. 509-510].

Античные мифологические претексты в этом эпизоде узнаются и благодаря прямому указанию на мифические умыкания (далее в тексте упоминается Пан), а также аллюзивно (и это аллюзия - интермедиальный палимпсест): застывшие пятна тени на нагом теле создают визуальный образ, напоминающий костюм Фавна из балета «Послеполуденный отдых фавна». Аллюзию к балету подтверждает и желание увидеть Зину как главную нимфу с кордебалетом. В свою очередь, балет был поставлен на музыку К. Дебюсси, в основе которой стихотворение С. Малларме «Послеполуденный отдых Фавна», в апреле 1912 года в парижском театре Шатле в рамках русских сезонов. Хореографом и исполнителем роли Фавна выступил знаменитый русский танцовщик Вацлав Нижинский, декорации и костюмы создал Леон Бакст. Впервые мужчина появлялся на сцене столь откровенно обнаженным: на нем было создающее иллюзию обнаженного тела трико кремового цвета с разбросанными темно-коричневыми пятнами. Сюжет миниатюры прост: Фавн просыпается, любуется виноградом, играет на флейте. Вдруг появляется группа нимф, затем вторая, которая сопровождает главную нимфу. Она танцует, держа в руках длинный шарф. Фавн, привлеченный танцами нимф, бросается к ним, но они в испуге разбегаются. Только главная нимфа медлит, после па-де-дё она убегает, уронив свой шарф под ноги фавну. Он поднимает его, уносит в свое логово на скале и, расположившись на легкой ткани, предается любовной истоме.

Груневальду, названному «первобытным раем», и «груневальдованию» отведен значительный объем текста последней главы романа. Обретение рая связано с упразднением времени: «Выбрав тайный затончик среди камышей, Федор Константинович пускался вплавь. Теплая муть воды, в глазах искры солнца. Он плавал долго, полчаса, пять часов, сутки, неделю, другую. Наконец, двадцать восьмого июля, около трех часов пополудни, он вышел на тот берег» [5, с. 511]. Разница во времени в «Письмах» и романе - неделя: ежедневные письма прерываются 21 июля - в день возвращения Веры.

Упразднению времени соответствует и экстатическое состояние неразрывно связанное с топосом, пейзажем, который также можно определить как «экстатический». В создании этого пейзажа Набоков руководствуется принципом: от мимикрии - к метаморфозе.

Замечательно точно определяет мимикрию в понимании Набокова С. Давыдов: «Это дар твор-ца твари, чтобы та, повторяя изысканные многоцветные узоры, прославляла сотворенный мир» [3, с. 232]. Мимикрия и метаморфоза, считает С. Давыдов, - это разные способы отождествления нетождественного. «Мимикрия - это дивное внешнее сходство нетождественного, метаморфоза - еще более внутреннее тождество несходного. Если мимикрия - артистический дар, то метамор-фоза - дар метафизический» [3, с. 232-233].

В пейзаже Груневальда Федор от мимикрии восходит к чудесному преображению. Последовательно, детализировано в чувственных ощущениях, Набоков изображает полное слияние малого тела героя с материальным миром Вселенной. Именно тело - плотская природа, родственная всему природному царству - становится посредником, инструментом растворения Федора в воздушно-солнечной стихии, необходимым участником экстатического акта - выхода за грани индивидуации: «Собственное же мое я, то, которое писало книги, любило слова, цвета, игру мысли, Россию, шоколад, Зину, - как-то разошлось и растворилось, силой света сначала опрозраченное, затем приобщенное ко всему мрению летнего леса, с его атласистой хвоей и райски- зелеными листьями, <...> с его небесной синевой, где высоко-высоко гремел самолет, как бы подернутый синей пылью, синей сущностью тверди» [5, с. 509].

Набоковский экстатический пейзаж отменяет психологический параллелизм: не подобие, но тождество, равенство в причастии - в этом пафос пейзажа и открытие автора.

В статье затронута лишь часть тем, идей, образов романа «Дар», источник которых находим в письмах 1920-х гг., за 12-14 лет до создания и первой публикации романа в «Современных записках».

Конечно, письма к Вере полны и бытовыми подробностями. Так, в письмах 1926 г. Набоков обещает Вере описывать каждый свой день в деталях: чем он обедал и ужинал, какая была погода в Берлине, и по погоде ли он оделся. Но особая интонация влюбленности одухотворяет бытоописание, окружающий мир обретает иное «поэтическое» измерение. Уместно вспомнить здесь размышления о сущности поэзии М. Хайдеггера, который настаивал, что «человеческое пребытие» на земле, в основе своей, - «поэтическое <.> „Проживать поэтически” значит пребывать в присутствии богов и быть затронутым близостью сути вещей» [8, с. 83]. Именно интонация писем 1923-1926-х гг. делает их похожими на лирический дневник, значительную часть которого Набоков использует в романе «Дар». Состояние счастья, свободы, радости удивлений и открытий - со-бытиЯ в любви, - все это запечатлено как настоящее в письмах 20-х гг. и воскрешается воспоминанием в «Даре». Поэтому и в романе преобладают юношески-солнечные интонации. Набокову удается воссоздать не только события, образы, детали и подробности тех лет - в это нет ничего необычного: «поэтическое хозяйство» - банк воспоминаний - есть у каждого писателя. Набокову удается, казалось бы, невозможное, - он оживляет чувства и состояния, интонацию тех лет - создает лирический автопортрет своей писательской юности. Как же ему это удается?... Можно предположить, что письма к Вере 20-х гг., все же были «материальным источником» - Набоков перечитывал их.

Роману «Дар» с момента первой публикации находится в центре внимания набоковедов. Наиболее ранними исследованиями были статьи S. Karlinsry [15] и D. Rampton [16], посвященные анализу литературных аллюзий и референций и замечательная работа Sergei Davydov [14], в которой представлен анализ нарративной структуры «Дара». D. B. Johnson [9] исследовал мотивную организацию романа. «Дар» рассматривали в контексте русской и английской литературной традиции [10], изучалась образная система и жанровые особенности текста. S. Blackwell [11, 12, 13] посвятил роману несколько интересных статей и книгу Zina's Paradox: The Figured Reader in Nabokov's Gift. «Дар» - один из самых автобиографических романов Набокова. Публикация «Писем к Вере» позволяет ввести в поле анализа романа уникальный автобиографический материал, увидеть становление замысла.

Библиографический список

1. Аверин, Б. В. Письма Набокова к Вере как художественный текст (1923-1926) [Текст] /

Б. В. Аверин // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2018. - № 10 - 2 (88). - С. 235-238.

2. Бойд, Б. Конверты для «Писем к Вере» [Текст] / Брайан Бойд // Набоков Владимир. Письма к Вере; [вступит. ст., подгот. текста и коммент. О. Ворониной и Б. Бойда] - М. : КоЛибри, Азбука - Аттикус, 2018. - С. 14-51.

3. Давыдов, С. Набоков: герой, автор, текст

[Текст] / С. Давыдов // В. В. Набоков: рго et contra. Т 2 / сост. Б. В. Аверин, библиогр. С. А. Антонова - СПб. : РХГИ, 2001 - C. 315-328.

4. Долинин, А. Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар» [Текст] / А. Долинин. - М. : Новое издательство, 2019. - 684 с.

5. Набоков, В. В. Собр. соч. русского периода

[Текст] в 5. т. Т. 4. / Владимир Набоков; сост. Н. Артеменко-Толстой. прим. О. Сконечной,

A. Долинина, Ю. Левинга, Г. Глушанок. - СПб. : Симпозиум, 2002. - 784 с.

6. Набоков, В. Письма к Вере [Текст] / В. Набоков; [вступит. ст., подгот. текста и коммент. О. Ворониной и Б. Бойда]. - М. : КоЛибри, Азбука - Аттикус, 2018. - 704 с.

7. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка [Текст] в 4 т. Т. 2. / М. Фасмер; перевод с нем. и доп. О. Н. Трубачева. - 4-е изд., стер. - М. : АСТ: Астрель, 2004. - 671 с.

8. Хайдеггер, М. Разъяснения к поэзии Гёльдерлина [Текст] / М. Хайдеггер; перевод с нем. Г. Б. Ноткина. - СПб. : Академический проект, 2003. - 320 с.

9. Johnson, D. B. «The Key to Nabokov's Gift». - Canadian-American Slavic Studies 6. - 1982. - р. 190-206.

10. Berdijs, N. W. Imagery in Vladimir Nabokov's Last Russian Novel (Дар), Its English Translation (The Gift), and Other Prose Works of the 1930s. - Zurich : Peter Lang, 1995. - 200 р.

11. Blackwell, S. H. «The Poetics of Science in, and around, Nabokov's The Gift». - Russian Review 62.2. - 2003.

12. Blackwell, S. H. «Boundaries of art in Nabokov's The Gift: Reading as Transcendence». - Slavic Review 58.3. - 1999.

13. Blackwell, S. H. Zina's Paradox: The Figured Reader in Nabokov's Gift. - Zurich : Peter Lang, 2000.

14. Davydov, S. Teksty-Matreshki Vladimira Nabokova. - Munich : Otto Sagner, 1982.

15. Karlinsky, S. «Nabokov's Novel Dar as a Work of Literary Criticism: A Structural Analysis». - The Slavic and East European Journal 7. - 1963. - р. 284-290.

16. Rampton, D. Vladimir Nabokov: A Critical Study of the Novel. - Cambridge : Cambridge UP, 1984. - р. 64-100.

Reference List

1. Averin, B. V. Pis'ma Nabokova k Vere kak hudozhestvennyj tekst (1923-1926) = Nabokov's letters to Vera as an artistic text (1923-1926) [Tekst] /

B. V. Averin // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. - 2018. - № 10 - 2 (88). - S. 235-238.

2. Bojd, B. Konverty dlja «Pisem k Vere» = Envelopes for «Letters to Vera» [Tekst] / Brajan Bojd // Nabo-kov Vladimir. Pis'ma k Vere; [vstupit. st., podgot. teksta i komment. O. Voroninoj i B. Bojda] - M. : KoLibri, Azbuka - Attikus, 2018. - S. 14-51.

3. Davydov, S. Nabokov: geroj, avtor, tekst = Nabokov: hero, author, text [Tekst] / S. Davydov // V.V. Nabokov: rro et contra. T. 2 / sost. B. V. Averin, bib- liogr. S. A. Antonova - SPb. : RHGI, 2001 - C. 315-328.

4. Dolinin, A. Kommentarij k romanu Vladimira Nabokova «Dar» = Comment on Vladimir Nabokov 's novel «Gift» [Tekst] / A. Dolinin. - M. : Novoe izdatel'stvo, 2019. - 684 s.

5. Nabokov, V. V. Sobr. soch. russkogo perioda = Complete works of the Russian period[Tekst] v 5. t. T. 4. / Vladimir Nabokov; sost. N. Artemenko-Tolstoj. prim. O. Skonechnoj, A. Dolinina, Ju. Levinga, G. Glushanok. - SPb. : Simpozium, 2002. - 784 s.

6. Nabokov, V. Pis'ma k Vere = Letters to Vera [Tekst] / V. Nabokov; [vstupit. st., podgot. teksta i kom-ment. O. Voroninoj i B. Bojda]. - M. : KoLibri, Azbuka - Attikus, 2018. - 704 s.

7. Fasmer, M. Jetimologicheskij slovar' russkogo jazyka = Russian Etymological Dictionary [Tekst] v 4 t. T. 2. / M. Fasmer; perevod s nem. i dop. O. N. Trubacheva. - 4-e izd., ster. - M. : AST: Astrel', 2004. - 671 s.

8. Hajdegger, M. Razjasnenija k pojezii Gjol'derlina = Explanations to Holderlin 's poetry [Tekst] / M. Hajdegger; perevod s nem. G. B. Notkina. - SPb. : Akademicheskij proekt, 2003. - 320 s.

9. Johnson, D. B. «The Key to Nabokov's Gift». - Canadian-American Slavic Studies 6. - 1982. - р. 190-206.

10. Berdijs, N. W. Imagery in Vladimir Nabokov's Last Russian Novel (Дар), Its English Translation (The Gift), and Other Prose Works of the 1930s. - Zurich : Peter Lang, 1995. - 200 р.

11. Blackwell, S. H. «The Poetics of Science in, and around, Nabokov's The Gift». - Russian Review 62.2. - 2003.

12. Blackwell, S. H. «Boundaries of art in Nabokov's The Gift: Reading as Transcendence». - Slavic Review

58.3. - 1999.

13. Blackwell, S. H. Zina's Paradox: The Figured Reader in Nabokov's Gift. - Zurich : Peter Lang, 2000.

14. Davydov, S. Teksty-Matreshki Vladimira Nabokova. - Munich : Otto Sagner, 1982.

15. Karlinsky, S. «Nabokov's Novel Dar as a Work of Literary Criticism: A Structural Analysis». - The Slavic and East European Journal 7. - 1963. - р. 284-290.

16. Rampton, D. Vladimir Nabokov: A Critical Study of the Novel. - Cambridge : Cambridge UP, 1984. - р. 64-100.

Размещено на Allbest.ru