"Бобок" Ф.М. Достоевского: проблема жанра

Размещено на http://www.allbest.ru

"Бобок" Ф.М. Достоевского: проблема жанра

Abstract

«Bobok» by F. M. Dostoevsky: to the problem of the genre

A. Gavrilova

The article raises the problem of the genre of the work of F. M. Dostoevsky «Bobok», actualized by M. M. Bakhtin, but still of scientific interest. The purpose of the article is to clarify the understanding of the genre of the «Bobok» work existing in literary criticism. The objectives of the research are related to the identification in the «Bobok» story of the signs of the genres of vision and anecdote and the definition of their role in the formation of the genre specificity of the work and its semantic organization. The article uses an integrated approach to the analysis of the «Bobok» story, including the philological and structural analysis of the text.

As a result of the study, the conclusion is drawn: the consideration of the «cemetery history» in the «Bobok» story from the standpoint of the medieval genre of vision - more precisely, the vision-test as a variety of the genre of vision - and the anecdote characteristic of the cultural tradition of the time of F M. Dostoevsky and his work the structural and synthetic nature of the genre of this work. The vision and anecdote are inserted genres in the «Bobok» story rei nforcing its versatility. The vision and the anecdote interact with each other. The appeal to these genres allows F. M. Dostoevsky to combine in his story the traditions of Christian literature of the past, folklore and the literary tradition of the present. The presence of the genres of vision and anecdote in the «Bobok» story allows us to define the positions of the author of the story and his hero: the genre of vision accentuates the position of the author, who creates a situation of spiritual and moral test for the hero; the genre of the joke accentuates the position of the hero, who demonstrates his inner ideological, spiritual and moral paradox. The synthesis of genres within the framework of one literary work forms a complex, multi-focus, optics of seeing the world and man.

Keywords: F. M. Dostoevsky, «Bobok», «Diary of a Writer», author, hero, genre, story, vision, anecdote.

Введение

Рассказ «Бобок» задуман Ф. М. Достоевским в январе 1873 года и опубликован в начале фев-раля 1873 года в № 6 журнала «Гражданин». Это произведение стало шестой главой «Дневника писателя». По замечанию М. М. Бахтина, «Бо-бок» - один из самых коротких сюжетных рас-сказов Достоевского - является почти микрокос-мом всего его творчества. Очень многие, и при-том важнейшие, идеи, темы и образы его творче-ства - и предшествующего, и последующего - появляются здесь в предельно острой и обна-женной форме» [Бахтин, 2002, с. 162]. «Бобок» вызывал и продолжает вызывать интерес иссле-дователей в России и за рубежом [Frank Joseph, 2003], [McNair M. J. M, 2006], порождая множе-ство вариантов понимания его смыслов [Милнер- Галланд, 2012]. Идейная масштабность, слож-ность, противоречивость этого произведения не могла не выразиться и в своеобразии его жанра.

Актуальность предлагаемого исследования обусловлена недостаточностью изученности жанрового своеобразия произведений Ф. М. До-стоевского в целом и специфики жанра рассказа «Бобок» в частности. Целью статьи является внесение уточнений в существующее в литера-туроведении понимание жанра произведения «Бобок». Задачи исследования связаны с выявле-нием в рассказе «Бобок» признаков жанров ви-дения и анекдота и определением их роли в фор-мировании жанровой специфики произведения и его смысловой организации. В статье использо-ван комплексный подход к анализу рассказа «Бобок», включающий филологический и струк-турный анализ текста.

Научное осмысление жанрового своеобразия рассказа, прежде всего, опирается на позицию М. М. Бахтина, который определяет жанр произ-ведения «Бобок» как «фантастический рассказ» [Бахтин, 2002, с. 155] (так же определяет жанр этого произведения В. А. Туниманов [Туниманов, 1976, с. 160]) и считает, что это образец проявле-ния в творчестве Ф. М. Достоевского древнегре-ческого жанра мениппеи [Бахтин, 2002, с. 155], ставшего основой для многих литературных жан-ров Нового времени. Более того, по замечанию учёного, «Бобок» по своей глубине и смелости - одна из величайших мениппей во всей мировой литературе» [Бахтин, 2002, с. 155]. Предложенная М. М. Бахтиным жанровая идентификация произ-ведения Ф. М. Достоевского с позиции историче-ской поэтики, безусловно, убедительна. Однако учёного, прежде всего, интересует жанровая сущ-ность текстов Достоевского, в поисках которой он обращается к древнегреческой словесности. Он пишет о том, что «мениппея внедряется во все большие произведения <...>, задает тон всему творчеству Достоевского» [Бахтин, 2002, с. 155]. При этом вопрос о жанровой оригинальности произведения «Бобок» обозначенной идентифи-кацией не ограничивается.

М. М. Бахтин указывает на возможность рас-сматривать «Бобок» Ф. М. Достоевского в аспек-те реализации в нём других жанров, исторически родственных мениппее. Так, завершая анализ произведения, он отмечает, что «у Достоевского мениппея сближается с мистерией», которая «есть не что иное, как видоизменённый средне-вековый драматургический вариант мениппеи» [Бахтин, 2002, с. 165]. Признаком мистерии, по мысли ученого, является то, что «участники дей-ства у Достоевского стоят на пороге (на пороге жизни и смерти, лжи и правды, ума и безумия). И даны они здесь как голоса, звучащие, выступа-ющие «перед землёю и небом». И центральная образная идея здесь мистерийна (правда, в духе элевсинских мистерий): «современные мертве-цы» - бесплодные зёрна, брошенные в землю, но не способные ни умереть (то есть очиститься от себя, подняться над собою), ни возродиться об-новлёнными (то есть принести плод)» [Бахтин, 2002, с. 165-166]. Обращённость к традиции жанра мистерии позволяет Достоевскому пока-зать, а читателю его произведения понять смысл разговора мертвецов в рассказе «Бобок» в аспек-те христианской аксиологии, выразившейся в западноевропейской средневековой словесности.

Перспективность обозначенного М. М. Бах-тиным исторического вектора изучения жанра произведения Достоевского подтверждается ис-следователями. Например, М. Р. Хамитов [Хами-тов, 2016], выявляет в рассказе «Бобок» газетно-фельетонный извод жанра «разговоров мёртвых», зародившегося в античности как вариант развития мениппеи и распространившегося в ев-ропейской литературе Возрождения, XVII-XVIII веков [Бахтин, 2002, с. 131], а затем в русской литературе XVIII-XIX веков и определяет его особенности. Такой подход целесообразен для понимания рассказа Достоевского в контексте литературного процесса, выявления в рассказе элементов фельетона, выражения в нём подлин-ной полемики Ф. М. Достоевского с его оппо-нентами, однако не в полной мере позволяет рас-крыть жанровое своеобразие и художественный смысл произведения.

Жанр видения в рассказе «Бобок»

На наш взгляд, есть основания для рассмотре-ния рассказа «Бобок» с точки зрения особенно-стей жанра видения, характерного для средневе-ковой словесности - и русской, и европейской. Прежде всего, согласно позиции М. М. Бахтина, этот жанр близок мениппее: учёный пишет о том, что в христианских жанрах «известное зна-чение имеют <...>, как и в мениппее, сонные ви-дения» [Бахтин, 2002, с. 152]. По замечанию М. М. Бахтина, Достоевский был очень хорошо зна-ком с древней христианской словесностью [Бах-тин, 2002, с. 152], а значит, и с жанром видения. Это подтверждают исследователи Е. А. Гаричева [Гаричева, 2013] и Е. В. Шишкина [Шишкина, 1997], рассматривающие обращения писателя к жанру видения в романах «Идиот» и «Бесы».

По замечанию А. Б. Соболевой, «видения нельзя рассматривать как явление средневековой фантастики» [Соболева, 2016, с. 154]. Они не со-чинялись, поскольку «средневековая литература не признает вымысла» [Соболева, 2016, с. 154]. А. Я. Гуревич называет видения «специфическим феноменом средневекового миросозерцания» [Гуревич, 1977, с. 5]. В них происходят «проры-вы высшей реальности в повседневную жизнь <...>. Реальность средневекового человека <...> охватывала многие области, лежащие за преде-лами земного существования» [Гуревич, 1977, с. 10]. Е. А. Гаричева на основе сопоставления икон и сказаний об иконах вводит классифика-цию средневековых видений: «<.> в зависимо-сти от степени готовности тайнозрителя выпол-нять Божественный Промысл и способа приоб-щения его к божественному порядку, видения можно классифицировать на видения-испытания, видения-указания и видения-свидетельства. Видения-испытания побуждают тайнозрителя к ду-ховно-нравственному выбору, видение-указание являет волю Божию, которую нужно исполнить, видение-свидетельство показывает будущее, ко-торое изменить нельзя» [Гаричева, 2013]. Со-гласно точке зрения Н. И. Прокофьева, в струк-туру видения входят: молитва или раздумье ви-дящего, после чего он обычно впадает в «тонок» сон; появление чудесных сил, которые, сообщая видящему «откровение», разрешают какой-либо вопрос или призывают к действию; испуг видя-щего; смысл «откровения»; приказание о пропо-веди среди народа «откровения» [Прокофьев, 1964].

Указанные характеристики видения присут-ствуют в рассказе «Бобок», но явно в пародиро-ванном виде, то есть в данном случае отчасти реализуется мысль М. М. Бахтина о том, что «элементы мениппеи прощупываются в резко карнавализованной пародийной и полупародий- ной литературе средневековья: в пародийных загробных видениях <...>» [Бахтин, 2002, с. 153]. Тайнозритель - фельетонист, почитатель Воль-тера и древнегреческой словесности Иван Ива-ныч - сознательно избегает молитвы: во время отпевания родственника он отправился близле-жащий в ресторанчик, где «закусил и выпил» [Достоевский, 1980, с. 43], после похорон на ли-тию не поехал [Достоевский, 1980, с. 44]. Он да-же позволяет себе ёрничество по поводу смрада от мёртвых тел, в двусмысленности которого сквозит богохульство: «Но дух, дух. Не желал бы быть здешним духовным лицом» [Достоевский, 1980, с. 43]. Оставшись после похорон на клад-бище и сев на памятник, герой размышляет о насущном: «Начал с московской выставки, а кончил об удивлении» [Достоевский, 1980, с. 44]. Герой вспоминает о Боге, но «всуе», внутренне полемизируя с одним из оппонентов: «И боже, подумал я, что бы с тобой было, если б ты это дерзнул теперь напечатать!» [Достоевский, 1980, с. 44]. По поводу скинутого им с надгроб-ной плиты на землю недоеденного кем -то бутер-брода герой размышляет так: «<...> на землю хлеб крошить, кажется, не грешно; это на пол грешно» [Достоевский, 1980, с. 44]. Это выска-зывание показывает, что слово «грех» герою не чужое, но понимание его о грехе поверхностно, более относится к сфере суеверий.

Видение в произведении является следствием отнюдь не молитвенного состояния героя: он, будучи нетрезвым, впал в забытье на могильной плите и вдруг начал слышать «разные вещи» [Достоевский, 1980, с. 44]. На голоса «не обра-тил сначала внимания и отнёсся с презрением» [Достоевский, 1980, с. 44], вероятно, ошибочно приняв их за голоса живых людей, случайно за-шедших на кладбище, и лишь потом стал вслу-шиваться. Важно подчеркнуть, что и до видения, и во время видения герой ни разу не замечает за собой, не фиксирует в тексте, испуга - только любопытство. При этом герой не спит, чем мож-но было бы объяснить отсутствие у него страха. Герой лишь забылся и прилёг, а когда услышал глухие звуки, «очнулся, присел и стал внима-тельно вслушиваться» [Достоевский, 1980, с. 44]. Речь в данном случае идёт не об отсут-ствии у Ивана Иваныча суеверного страха. У не-го отсутствует страх Божий. Посмотрим, как ска-занное связано содержанием «откровения» и его смыслом.

М. М. Бахтин, говоря об особенностях жанра мениппеи, подчеркивает, что «фантастика слу-жит здесь не для положительного воплощения правды, а для её искания, провоцирования и, главное, для её испытания» [Бахтин, 2002, с. 129]. Анализируя рассказ «Бобок», учёный го-ворит о том, что для мертвецов «создается ис-ключительная ситуация: последняя жизнь созна-ния (два-три месяца до полного засыпания) <...>» [Бахтин, 2002, с. 157]. Это «анакриза, про-воцирующая сознания мертвецов раскрыться с полной, ничем не ограниченной свободой. И они раскрываются» [Бахтин, 2002, с. 157-158]. В кар-навальном «покойницком эпатаже» [Владимир-цев, 2008] устраняются все социальные, куль-турные, моральные ограничения, определяющие жизнь людей. «На земле жить и не лгать невоз-можно, ибо жизнь и ложь синонимы; ну а здесь мы для смеху будем не лгать», - говорит «него-дяй псевдовысшего света» барон Клиневич [До-стоевский, 1980, с. 52]. Ключевые слова в этом высказывании - «для смеху». Это отнюдь не доб-родушное веселье, не смех над собой или други-ми с целью побуждения себя или других к внут-реннему раскаянию и обновлению, а смех «блудный», в котором присутствует элемент вы-зова [Кунильский, 1994], причем не земной об-щественной морали, которая именуется Клине- вичем «гнилыми верёвками» [Достоевский, 1980, с. 52], а самой вечности. Это демонический, «ку-сающий» смех: «Хи-хи-хи! - откликнулся надтреснутый звук девичьего голоса, но в нём послышалось нечто вроде укола иголки. - Хи-хи- хи!» [Достоевский, 1980, с. 50]. Дарованное мертвецам свыше «последнее милосердие» [До-стоевский, 1980, с. 51], «чтобы в два-три этих месяца успеть спохватиться» [Достоевский, 1980, с. 51] и сделать последнее признание, ис-пользуется ими не для покаяния, а для оконча-тельного растворения в пороке, которое инженер называет устроением жизни «на разумных нача-лах» [Достоевский, 1980, с. 52]. Участники мо-гильного разговора сознательно отказываются от спасения своих душ, даже перешагнув рубеж смерти. В «карнавале мертвецов» нет высшего света, очищения, обновления душ. Финал этого карнавала - словечко «бобок», конечный смысл которого, по замечанию В. П. Владимирцева - «в соотнесении со страшной потусторонней вечно-стью» [Владимирцев, 2008]. Это своего рода апофеоз расчеловечивания.

Учитывая то, что «Дневник писателя» являет-ся художественно-публицистическим единством [Прохоров, 2013], обозначенное понимание раз-говора мертвецов особенно очевидно на фоне предшествующего рассказу фельетона «Влас». В нём поднимается вопрос о способности грешни-ка к покаянию и так же, как в рассказе «Бобок», создаётся ситуация, провоцирующая сознание двух Власов: один искушает другого выстрелить в святое причастие. В завершении фельетона До-стоевский высказывает мысль о том, что «в по-следний момент вся ложь, если только есть ложь, выскочит из сердца народного и станет перед ним с неимоверною силою обличения. Оч-нётся Влас и возьмётся за дело божие. Во вся-ком случае, спасёт себя сам, если бы и впрямь дошло до беды. Себя и нас спасёт, ибо опять- таки - свет и спасение воссияют снизу <...>» [Достоевский, 1980, с. 41]. В рассказе «Бобок» Достоевский вновь поднимает вопрос о способ-ности человека к покаянию, только взгляд его уже обращён к просвещённому и привилегиро-ванному слою общества. Разговор участников «карнавала мертвецов», к сожалению, положи-тельного ответа на этот вопрос не даёт. М. М. Бахтин подчёркивает: «Особое место среди мертвецов занимает «простолюдин» (зажиточ-ный лавочник); он один сохранил связь с наро-дом и его верой, а потому и в могиле ведёт себя благообразно, принимает смерть как таинство

<...>» [Бахтин, 2002, с. 163]. Однако в центре внимания для автора в данном случае оказыва-ются герой, Иван Иваныч, и его духовно - нравственный выбор.

Как уже было отмечено, герой не знает страха Божьего: он материалист. Порочностью своей души герой близок мертвецам: горд, имеет скверный характер, постоянно пьян, не гнушает-ся сомнительных предложений: «Искусство нра-виться дамам» по заказу книгопродавца соста-вил. Вот этаких книжек я штук шесть в моей жизни пустил» [Достоевский, 1980, с. 42]. Для сравнения: Клиневич говорит о «доморощенном философе, естественнике и магистре» Платоне Николаевиче: «Он несколько философских кни-жек пустил» <...>» [Достоевский, 1980, с. 42]. Наконец, Иван Иваныч, как и мертвецы, слышит «не то чтобы голоса, а так как будто кто под-ле: «Бобок, бобок, бобок!» [Достоевский, 1980, с. 43]. Очевидно, что через видение герою от-крывается страшная картина его собственной души. Косвенные указания на эту «зеркаль-ность» присутствует в тексте неоднократно: ге-рой заглядывает в лица мертвецов в гробах, в «могилки», засыпает «на длинном камне в виде мраморного гроба» [Достоевский, 1980, с. 44] - своего рода «верхнем этаже» по отношению к пространству, в котором находятся мертвецы (герой говорит: «Если уж здесь до того дошло, то чего же спрашивать в верхнем-то этаже?» [Достоевский, 1980, с. 46]) Это видение побуж-дает героя к духовно -нравственному выбору. Однако что в данном случае является основным побуждающим фактором?

Герою не чуждо эстетическое восприятие происходящего. В частности, он упоминает эсте-тическую оценку в прессе его портрета, пред-ставленного на выставке («Ступайте смотреть на это болезненное, близкое к помешательству лицо» [Достоевский, 1980, с. 42]), об эстетиче-ском упадке современной публицистики («Ныне юмор и хороший слог исчезают, и ругательства заместо остроты принимаются» [Достоевский, 1980, с. 42]), он даже лица покойников оценивает эстетически: «Есть выражения мягкие, есть и неприятные. Вообще улыбки не хороши, а у иных даже очень» [Достоевский, 1980, с. 42]. Героя должна если не потрясти, то хотя бы эмоцио-нально потревожить не только этическая, но - возможно, даже в большей степени - эстетиче-ская сторона видения. Так и происходит: видение 20 касается лишь слуха героя, но оно производит на него такое впечатление, что в его воображении создаётся визуальный образ «карнавала мертве-цов». Он влияет на формирование отношения героя в услышанному: «Разврат в таком месте, разврат последних упований, разврат дряблых и гниющих трупов и - даже не щадя последних мгновений сознания! Им даны, подарены эти мгновения и... А главное, главное, в таком месте! Нет, этого я не могу допустить...» [Достоев-ский, 1980, с. 54]. Примечательно, что герой го-ворит: «Бобок меня не смущает» [Достоевский, 1980, с. 54]. Его смущает эстетическая и нрав-ственная некрасивость «карнавала мертвецов». Это та самая некрасивость, которую в романе «Бесы» имеет в виду Тихон в разговоре со Став-рогиным: «<...> есть преступления поистине стыдные, позорные, мимо всякого оправдания ужасом...» [Достоевский, 1964, с. 80]. Эти сму-щение и отвращение становятся стимулами для будущего духовного обновления героя рассказа «Бобок». Однако будет ли оно? Ведь, во -первых, герой, не вполне принимает видение как зер-кальное отражение грязной стороны собственной души, хотя интуитивно это допускает: в завер-шении рассказа он говорит: «А к тем непременно вернусь <.> дело совести!» [Достоевский, 1980, с. 54]. Во-вторых, герой, отчасти допуская мысль о том, что видение отражает дно его души, наде-ется, что оно не полностью охвачено пороком, то есть ищет возможность уклониться от полного покаяния: «Побываю в других разрядах, послу-шаю везде. <.> Авось наткнусь и на утеши-тельное» [Достоевский, 1980, с. 54]. Следова-тельно, будущее покаяние героя остаётся под вопросом. В целом разговор мертвецов по со-держанию, структуре и смысловой функции в рассказе «Бобок» соответствует старинному жанру видения-испытания. Он включён как вставной жанр в рассказ «Бобок», что вполне со-ответствует композиционной особенности ме- ниппеи [Бахтин, 2002, с. 133]. Пародийность ви-дения в рассказе Достоевского, наличие в нём сатирического начала, подчёркивает его природ-ное родство с древним жанром разговоров мёрт-вых. Этот жанр в рассказе «Бобок» даёт сюжет-ную основу для жанра видения.

«Кладбищенская история» как анекдот

Для понимания жанровой оригинальности произведения Достоевского, прежде всего, фрагмента разговора мертвецов, целесообразно рас-смотреть его с точки зрения особенностей анек-дота - жанра, очевидно, как разговоры мёртвых и видение, восходящего к мениппее и характерно-го для творчества Достоевского [Захаров, 1985], в частности - для его «Дневника писателя» [Ба-кирова, 2017]. В определении В. И. Даля, акту-альном для второй половины XIX века, анекдот - это «короткий по содержанию и сжатый в изло-жении рассказ о замечательном или забавном случае; байка, баутка» [Даль, 1880]. В. А. Мих- нюкевич даёт этому жанру такое определение: «1) в культурной традиции второй половины XVIII в. - первой половины XIX в. - устный или литературный рассказ о выдающемся или курь-ёзном событии в жизни крупного исторического деятеля или другого широко известного человека <...>; 2) в современной фольклористике - жанр фольклора, характеризующийся откровенно вы-мышленным острым или парадоксальным сюже-том с неожиданным финалом и остроумно вы-смеивающий те или иные стороны жизни, кон-кретное лицо» [Михнюкевич, 1997]. Этот же ис-следователь отмечает, что у Достоевского «анек-дот имеет широкий спектр значений: историче-ское предание <.>, рассказ о реальном проис-шествии современной жизни, отражающий нрав-ственно-поведенческий релятивизм <...>, под-линные происшествия, чем-либо поразившие ко-гда-то самого писателя <.> так называемые блазоны о чертах того или иного национального характера» [Михнюкевич, 1997]. Герой рассказа «Бобок» в конце своих «запи-сок» употребляет слово «анекдот»: «Обещали <...> разные анекдотцы» [Достоевский, 1980, с. 54]. В данном случае имеются в виду истории, о которых говорит Клиневич: «Мы все будем вслух рассказывать наши истории и уже ничего не стыдиться» [Достоевский, 1980, с. 52]. Иначе говоря, мертвецы решили рассказывать друг дру-гу «скандалезные анекдоты» [Михнюкевич, 1997] для низменного удовольствия. С их помо-щью они намерены, как говорит Клиневич, про-жить «эти два месяца в самой бесстыдной прав-де» [Достоевский, 1980, с. 52]. В таком понима-нии анекдот - фольклорный жанр, байка для раз-влечения. Мертвецы успевают лишь намекнуть на возможность таких анекдотов: «<...> Катишь начнет первая свою би-о-графию» [Достоевский, 1980, с. 52]. Рассказать их полностью они не успевают. Однако означает ли это, что в рассказе «Бобок» Ф. М. Достоевского: проблема жанра отсутствует анекдотическое начало? Для выяс-нения этого вопроса вновь обратимся к образу героя.

Текст, составляющий основу рассказа «Бо-бок», написан от имени Ивана Иваныча и назван «Записки одного лица», то есть в его заголовке заявлено присутствие дневникового начала. Дей-ствительно, в первой части текста герой раз-мышляет о жизни, во второй - рассказывает и осмысляет происшествие на кладбище. На неко-торую близость к дневнику указывает наличие в тексте ремарки героя, обращённой к себе: «Справиться в календаре Суворина» [Достоев-ский, 1980, с. 44]. Дневниковое начало показыва-ет, что герой ещё способен к покаянию и внут-реннему обновлению. Однако главное желание героя - публиковаться в журналах, чего у него не получается: «Написал повесть - не напечатали. Написал фельетон - отказали» [Достоевский, 1980, с. 42]. Герой хочет быть в центре обще-ственного внимания: «Разве что безмездно, письма по редакциям рассылаю, за моею полною подписью. Всё увещания и советы даю, крити-кую и путь указую» [Достоевский, 1980, с. 42]. Поэтому он обращается в тексте не столько к себе, сколько к читателям - его «записки» со-держат черты фельетона, на что указывают, в частности, В. А. Туниманов [Туниманов, 1976], Н. Ю. Казакова [Казакова, 2016], М. Р. Хамитов [Хамитов, 2016]. Однако только ли желанием высказаться на злободневные темы, добавив в высказывание «аттической соли» [Достоевский, 1980, с. 41], обусловлены создание героем «запи-сок» и предоставление его в журнал «Гражда-нин» («Снесу в «Гражданин»; там одного ре-дактора портрет тоже выставили. Авось напе-чатает?» [Достоевский, 1980, с. 54])?

Как уже отмечено выше, герой помрачённым состоянием своей души близок мертвецам, в сущности, почти из их сообщества. На это в тек-сте есть косвенный намек: по словам Клиневича, к ним притащат «дня через три-четыре одного фельетониста, и, кажется, вместе с редакто-ром» [Достоевский, 1980, с. 52]. Он тоже любит развлечения: Иван Иваныч начинает свою

«кладбищенскую историю» высказыванием «хо-дил развлекаться, попал на похороны» [Достоев-ский, 1980, с. 43]. Можно полагать, что эта исто-рия тоже отчасти написана для развлечения - себя и читателей. Есть ли в ней черты анекдота? Н. Д. Тамарченко, указывает на то, что одно из значений термина «анекдот» - полуфольклорный- полулитературный малый эпический жанр <...>» [Тамарченко, 2008]. В таком понимании жанр имеет следующие черты: «предельный лаконизм, схематичность изображения действующих лиц, сосредоточенность на одной ситуации, которая переосмысливается и переоценивается посред-ством резкой смены точки зрения (остроумного поворота или пуанта)» [Тамарченко, 2008]. Во фрагменте рассказа «Бобок», где речь идёт о ви-дении героя и его осмыслении, эти черты присут-ствуют: мертвецы изображены схематично, в цен-тре внимания и мертвецов, и Иван Иваныча - неожиданно открывающаяся тайна жизни, кото-рой обусловлена ситуация нравственного выбора. В тексте выделяются две ключевые, противопо-ложные нравственные позиции: мертвецы почти хором принимают предложение «обнажиться» - Иван Иваныч такое поведение категорически не приемлет: «Нет, этого уж я не могу допустить! И это современный мертвец!» [Достоевский, 1980, с. 48]. Однако в завершении текста герой неожиданно для читателя демонстрирует «пуант»: «А к тем непременно вернусь. Обещали свои био-графии и разные анекдотцы» [Достоевский, 1980, с. 54]. Возмущавшийся разнузданностью мертве-цов герой вдруг неожиданно для читателя прояв-ляет интерес к их историям, то есть демонстриру-ет «новую точку зрения на исходную ситуацию» [Тамарченко, 2008]. Таким образом проявляется характерное свойство жанра анекдота - «двой-ственное освещение основной сюжетной ситуа-ции» [Тамарченко, 2008]: «карнавал мертвецов» оказывается для героя одновременно и отврати-тельным, и привлекательным.

Рассмотрение «кладбищенской истории» в рассказе «Бобок» с позиции жанров видения и анекдота показывает структурность и синтетиче-скую природу жанра этого произведения. Виде-ние и анекдот являются вставными жанрами в рассказе «Бобок», усиливая его многостильность, и взаимодействуют между собой. Обращённость к жанрам видения и анекдота позволяет Достоев-скому соединить в рассказе традиции христиан-ской словесности прошлого, фольклора и лите-ратурной традиции настоящего. Присутствие в рассказе «Бобок» этих жанров позволяет обозна-чить позиции автора и героя: жанр видения ак-центирует позицию автора, создающего для ге-роя ситуацию духовно -нравственного испыта-ния; жанр анекдота акцентирует позицию героя, который демонстрирует свою внутреннюю идей-ную, духовную и нравственную парадоксаль-ность. Синтез жанров в рамках одного литера-турного произведения формирует сложную, раз-нофокусную, оптику видения мира и человека.

Библиографический список

1. Бакирова Л. Р Анекдот как жанр малой прозы «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского // Новое слово в науке: перспективы развития : материалы XI Междунар. науч.-практ. конф. (Чебоксары, 26 март 2017 г.). Чебоксары : ЦНС «Интерактив плюс», 2017. С. 177-181.

2. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевско-го // Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Москва : Русские словари; Языки славянской культу-ры, 2002. Т 6. С. 6-300.

3. Владимирцев В. П. Бобок // Достоевский: Сочи-нения, письма, документы: Словарь-справочник.

4. Санкт-Петербург, 2008. С. 33-34.

5. Гаричева Е. А. Видения юродивых в словесно-сти Древней Руси и Нового времени. // Достоевский и современность: Материалы XXVII Международных Старорусских чтений 2012 года / ред. Н. Н. Подосо- корский. Великий Новгород, 2013. С. 44-50.

6. Гуревич А. Я. Западноевропейские видения по-тустороннего мира и «реализм» средних веков // Тру-ды по знаковым системам. Тарту, 1977. Вып. 411. С. 3-27.

7. Даль В. И. Анекдот // Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. Издание М. О. Вольфа. СПб, 1880. С. 17.

8. Достоевский Ф. М. Дневник писателя 1873 г. // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 21. Ле-нинград : Наука, 1980. 551 с.

9. Достоевский Ф. М. У Тихона. Пропущенная глава из романа «Бесы». Inter-Language Literary Asso-ciates. New York, 1964. 144 р.

10. Захаров В. Н. Система жанров Достоевского. Типология и поэтика. Ленинград : Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. 208 с.

11. Казакова Н. Ю. Плагиат как шедевр. Лев Па- нютин и Достоевский // Вопросы литературы. 2016. № 5. С. 214-224.

12. Кунильский А. Е. Проблема «смех и христи-

13. анство» в романе Достоевского «Братья Карамазо-вы» // Проблемы исторической поэтики. 1994. Т. 3. С. 192-200. URL:

14. https://poetica.pro/journal/article.php?id=2382;

15. Милнер-Галланд Р., Соболева О. Что происхо-

16. дит в рассказе «бобок»? // Вопросы литературы. 2012. No 4. С. 293-313. URL:

17. https://web.archive.org/web/20151124081216/http://maga zines.russ.ru/voplit/2012/4/m15.html

18. Михнюкевич В. А. Анекдот // Достоевский:

19. Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / сост. Г. К. Щенников, А. А. Алексеев; науч. ред. Г. К. Щенников. Челябинск: «Металл», 1997. 272 с. URL:

20. https://fedordostoevsky.ru/research/aesthetics- poetics/129/

21. Прокофьев Н. И. Видение как жанр в древне-русской литературе // Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина. Вопросы стиля художественной литерату-ры. № 231 / gод ред. А. И. Ревякина. Москва, 1964. С. 35-56.

22. Прохоров Г. С. О композиции «Дневника пи-сателя» Ф. М. Достоевского // Вестник Челябинского гос. ун-та. 2013. № 14 (305). Филология. Искусствове-дение. 77. С. 58-60.

23. Соболева А. Б. Жанр видений в древнерусской литературе (на материале азбучного патерика) // Про-блемы исторической поэтики. Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ 2016. № 4. С. 153-169.

24. Тамарченко Н. Д. Анекдот // Поэтика: слов. актуал. терминов и понятий. Москва : Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. С. 22.

25. Туниманов В. А. Л. К. Панютин и «Бобок» Достоевского Достоевский. Материалы и исследова-ния // Достоевский. Материалы и исследования. Ле-нинград, 1976. Т 2. С. 160-163.

26. Хамитов М. Р Разговоры в царстве мёртвых: «Бобок» Ф. М. Достоевского // Достоевский. Матери-алы и исследования / РАН ИРЛИ (Пушкинский Дом); отв. ред. К. А. Баршт, Н. Ф. Буданова. Санкт- Петербург : Нестор-История, 2016. Т 21. С. 29-43.

27. Шишкина Е. В. Жанровые формы древнерус-ской литературы в преломлении Ф. М. Достоевского // Актуальные проблемы филологии: Материалы науч-но-практической конференции, посвященной 40- летию Башгосуниверситета. Уфа: Башкирский ун-т, 1997. С. 21.

28. Frank Joseph. The Mantle of the Prophet, 1871-1881. Princeton: Princeton U. P., 2003.

29. McNair M. J. M. Dostoevsky, «Bobok», Pierre Bobo and Boborykin // Dostoevsky on the Threshold of Other Worlds: Essays in Honour of Malcolm V Jones. Ilkeston : Bramcote Press, 2006.

Reference List

1. Bakirova L. R. Anekdot kak zhanr maloj prozy «Dnevnika pisatelja» F. M. Dostoevskogo = Anecdote as a genre of small prose «Writer's Diary» by F. M. Dostoevsky // Novoe slovo v nauke: perspektivy razvitija : materialy XI Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (Cheboksary, 26 mart 2017 g.). Cheboksary : CNS «Interaktiv pljus», 2017. S. 177-181.

2. Bahtin M. M. Problemy pojetiki Dostoevskogo = Problems of poetics Dostoevsky // Bahtin M. M. Sobranie sochinenij: v 7 t. Moskva : Russkie slovari; Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2002. T. 6. S. 6-300.

3. Vladimircev V. P. Bobok = Bobok // Dostoevskij: Sochinenija, pis'ma, dokumenty: Slovar'-spravochnik. Sankt-Peterburg, 2008. S. 33-34.

4. Garicheva E. A. Videnija jurodivyh v slovesnosti

5. Drevnej Rusi i Novogo vremeni = Visions of the young in the literature of Ancient Russia and the New Age // Dostoevskij i sovremennost': Materialy XXVII

6. Mezhdunarodnyh Starorusskih chtenij 2012 goda / red.

7. N. N. Podosokorskij. Velikij Novgorod, 2013. S. 44-50.

8. Gurevich A. Ja. Zapadnoevropejskie videnija potustoronnego mira i «realizm» srednih vekov = Western European visions of the otherworld and «realism» of the Middle Ages // Trudy po znakovym sistemam. Tartu, 1977. Vyp. 411. S. 3-27.

9. Dal' V. I. Anekdot = Anecdote // Tolkovyj slovar' zhivogo velikorusskogo jazyka. T. 1. Izdanie M. O. Vol'fa. Sankt-Peterburg, 1880. S. 17.

10. Dostoevskij F. M. Dnevnik pisatelja 1873 g. = Diary of the writer 1873// Dostoevskij F. M. Poln. sobr. soch. v 30 t. T 21. Leningrad : Nauka, 1980. 551 s.

11. Dostoevskij F. M. U Tihona. Propushhennaja glava iz romana «Besy» = Tikhon's. Missed chapter from the novel «Demons». Inter-Language Literary Associates. New York, 1964. 144 r.

12. Zaharov V. N. Sistema zhanrov Dostoevskogo. Ti- pologija i pojetika = System of Dostoevsky genres. Ty-pology and poetics. Leningrad : Izd-vo Leningr. un-ta, 1985. 208 s.

13. Kazakova N. Ju. Plagiat kak shedevr. Lev Pan-jutin i Dostoevskij = Plagiarism is like a masterpiece. Lev Panyutin and Dostoevsky // Voprosy literatury. 2016. № 5. S. 214-224.

14. Kunil'skij A. E. Problema «smeh i hristianstvo» v

15. romane Dostoevskogo «Brat'ja Karamazovy» The prob-lem of «laughter and Christianity» in Dostoevsky's novel «Brothers Karamazov» // Problemy istoricheskoj pojetiki. 1994. T 3. S. 192-200. URL:

16. https://poetica.pro/journal/article.php?id=2382;

17. Milner-Galland R., Soboleva O. Chto proishodit v rasskaze «Bobok»? = What's going on in «Bobok» sto-ry? // Voprosy literatury. 2012. No 4. S. 293-313. URL: https://web.archive.org/web/20151124081216/http://maga zines.russ.ru/voplit/2012/4/m15.html

18. Mihnjukevich V. A. Anekdot = Anecdote // Dos- toevskij: Jestetika i pojetika: Slovar'-spravochnik / cost. G. K. Shhennikov, A. A. Alekseev; nauch. red. G. K. Shhennikov. Cheljabinsk: «Metall», 1997. 272 s. URL: https://fedordostoevsky.ru/research/aesthetics- poetics/129/

19. Prokof'ev N. I. Videnie kak zhanr v drevneruss- koj literature = Vision as a genre in ancient Russian litera-ture // Uchenye zapiski MGPI im. V. I. Lenina. Voprosy stilja hudozhestvennoj literatury. № 231 / god red. A. I. Revjakina. Moskva, 1964. S. 35-56.

20. Prohorov G S. O kompozicii «Dnevnika pisatel- ja» F. M. Dostoevskogo = About the composition of the «Writer's Diary» by F M. Dostoevsky // Vestnik Chel- jabinskogo gos. un-ta. 2013. № 14 (305). Filologija. Is- kusstvovedenie. 77. S. 58-60.

21. Soboleva A. B. Zhanr videnij v drevnerusskoj lit-erature (na materiale azbuchnogo paterika) = The genre of visions in ancient Russian literature (based on the material of alphabetic paterics)// Problemy istoricheskoj pojetiki. Petrozavodsk : Izd-vo PetrGU, 2016. № 4. S. 153-169.

22. Tamarchenko N. D. Anekdot = Anecdote // Po- jetika: slov. aktual. terminov i ponjatij. Moskva : Iz- datel'stvo Kulaginoj; Intrada, 2008. S. 22.

23. Tunimanov V. A. L. K. Panjutin i «Bobok» Dos- toevskogo Dostoevskij = L.K. Panyutin and «Bobok» Dostoevsky // Dostoevskij. Materialy i issledovanija. Len-ingrad, 1976. T 2. S. 160-163.

24. Hamitov M. R. Razgovory v carstve mjortvyh: «Bobok» F. M. Dostoevskogo = Conversations in the kingdom of the dead: «Bobok» by F. M. Dostoevsky // Dostoevskij. Materialy i issledovanija / RAN IRLI (Push- kinskij Dom); otv. red. K. A. Barsht, N. F. Budanova. Sankt-Peterburg : Nestor-Istorija, 2016. T 21. S. 29-43.

25. Shishkina E. V. Zhanrovye formy drevnerusskoj literatury v prelomlenii F.M. Dostoevskogo = Genre forms of ancient Russian literature in refraction by F.M. Dostoevsky // Aktual'nye problemy filologii: Materialy nauchno-prakticheskoj konferencii, posvjashhennoj 40- letiju Bashgosuniversiteta. Ufa: Bashkirskij un-t, 1997. S. 21.

26. Frank Joseph. The Mantle of the Prophet, 1871-1881. Princeton: Princeton U. P., 2003.

27. McNair M. J. M. Dostoevsky, «Bobok», Pierre Bobo and Boborykin // Dostoevsky on the Threshold of Other Worlds: Essays in Honour of Malcolm V Jones. Ilkeston : Bramcote Press, 2006.

Размещено на Allbest