"Православный космизм" Алексея Ремизова - динамическая экспозиция литературного образа

Полная тревог и опасностей жизнь героя, его враждебность и протест высвобождаются вовне-внутрь как его идеальное, его сокровенно-личное, его свобода и спасение. Отношение уже не оставляет памяти о своей соотносимости с чем-то, неявно сохраняясь в своих косвенных значениях «по поводу», «в связи», «на фоне». То, что было однажды героем увидено, пережито, прожито - уже с самого начала имело к нему отношение, в свете которого все это снова видится, переживается, проживается как бы впервые, но в ином контексте. Потому что полная рефлексия сюжетной «земной» жизни героя в ее последний момент, одновременно ставший актуальным в его «небесной» жизни, должна «запустить» такое сознание, которое в дальнейшем наполнится исключительно собственной пульсацией, не знающей никаких вне самой себя истоков и причин. Чистое сознание, видящее все как себя, оказывается внутри такой схватки непознанности и очевидности, когда порыв-подхват одного и другого забывает себя как отшатывание от..., когда на ходу забывает, порывом от чего и вопреки чему он сам есть как таковой, отбрасывая внешние ему причины. Вернувшись затем туда, откуда этот порыв-подхват происходит, он уже более не находит там «страха обособления», но «видит» везде и всюду только себя самого - не мятежного и беспокойного, постоянно отшатывающегося прочь от всего чуждого, а непрестанно (в своих бесконечных саморефлексиях) устремленного к самому себе, входящего в самого себя, самонаполняющего себя «Я... исхожу из себя... и направлен вперед себя» - Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - С. 40.. В результате постоянного отвода внутрь/вовне «Внутри этого “вне ”... » - Хайдеггер М. Время и бытие // Введение к: «Что такое метафизика?» - М.: Республика, 1993. - С. 31 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии: Книга первая: Общее введение в чистую феноменологию. - М.: Академический проект, 2015. - С. 152. причин однажды выпростанная энергия саморефлексирующего сознания продолжает впоследствии противостоять уже только собственным причинам, которые, войдя в сопряжение с собственными следствиями, перестают быть противостоящими и спонтанно реклассифицируются в новые формообразующие элементы и экзистенциальные горизонты. Такое «сознание, если рассматривать его в `чистоте ', должно признаваться замкнутой в себе взаимосвязью бытия, а именно взаимосвязью абсолютного бытия, такой, в которую ничто не может проникнуть и изнутри которого ничто не может выскользнуть, такой, для которой не может существовать никакой пространственно-временной внеположности и какая не может заключаться ни в какой пространственно-временной взаимосвязи; такой, которая не может испытывать причинного воздействия со стороны какой бы то ни было вещи и которая не может причинно воздействовать на какую бы то ни было вещь...»

«Радуйся! Радуйся! И твои желания замеревшие, забытые, развернутся своим цветом, ты встанешь, ты пойдешь по земле, и будет тебе, как во сне: отдаленности приблизятся, близь уйдет в даль, предстанут сонмы существ, тьмы жизней, все знание, синие златогрудые грезы раскроют небо, и высоко над землею, над морем, ветром и зноем, над светилами, солнцем и звездами, над гранями и полосами, над землею высоко станет она вся в огнях, в свечечках, как зажженная елка, вездесущая, всенаполняющая.

Дева днесь Пресущественного рождает,

И земля вертеп Неприступному приносит.. ,» Ремизов А. Неуемный бубен. Пруд. - Кишинев: Литература артистикэ, 1988. - С. 197..

Неизбежность смерти, обменяв субъект на предикат (смерть неизбежна), а затем,

отбросив связь с ним в имманентное основание, по ходу дела забывая, неизбежностью чего и по отношению к чему она есть, деперсонифицируя и, соответственно, деобъективируя смерть (неизбежность как таковая), тут же сама становится способом утверждения жизни (неизбежность жизни) и ее условием (жизнь неизбежна). То, что отброшено в основание, все равно, так или иначе, «остается читаемым»³¹. Последнее, что должен и может герой, это принять в себя свой судьбический удел, чтобы внезапно развернулись, переотождествились и ресигнифицировались все элементы-титры, образующие текстуру его сюжетной судьбы. Его дальнейшая самореференция осуществляется таким способом, чтобы оказалась переозначенной глубинная активность из противостоящей и упорствующей в ее самовыявление и самоактуализацию. Рефлексия ресигнифицирует «Я» героя из следствия в причину самого себя и тем самым освобождает ресурс уже иной обновленной жизни от неизбывных ^трансформированных «тяжелых элементов». От того, в каком направлении была осуществлена самотождественность «Я» героя, зависит мера его «небесной тяжести». Оно может соотнестись с неизбежностью смерти и сразу утяжелиться собственной «массой», продолжая «видеть» опасность внешнего, так и не рефлексированную в пульсацию внутреннего. Но оно может пройти сквозь эти опасности, чтобы, разворачивая обратно их векторы направленности, одновременно увидеть собственное упорство как некий сам по себе акт, бытийное самодвижение, принцип существования, как «свое собственное беспокойство в самом себе»³². Для этого герою дана его сюжетная жизнь-смерть-снова-жизнь, в которой судьбические стихии и энергии ощущались бы как его собственные выбор и воля. Чтобы в мнимой принадлежности собственного, или мнимой собственности принадлежащего успеть подготовиться к событию трансформирующей полной рефлексии: к

«фундаментальному развороту» причин в следствия, следствий в причины, разрывности плоти и упорства материи в остроту телесной чувствительности субъекта, действий в условия существования, свойств материи в энергию потока бытия, неизбежности смерти в торжество жизни. И тогда самореференция «Я» героя окажется самовоспроизводимой, потому что она черпает свои импульсы уже из самой структуры «Я». Перерастая в непрерывную самоидентификацию и нескончаемую саморефлексию, открывая каждый раз новое единство восприятия и воспринятого, различия и различенного, новое качество существования.

Сценическая жизнь героя, упершись в некое «сопротивление интерпретации», словно развернулась вспять в обратное, противонаправленное, как в собственное продолжение. Жизнь начинает имитировать рефлексию как перескок туда, где еще мгновение назад то, что ничего никогда не было, сейчас уже всегда есть. Как возможно сближение отличий: ничего никогда и сейчас и всегда? И то и другое переплелось в «то же самое», потому что сознание более не зависит от времени, не фиксирует «зазоры» между рефлексиями. Сколько тысячелетий могут длиться паузы высвобожденного сознания? Кто и посредством каких мер измерит время, которого нет? Эта постоянная величина оказалась крайне неустойчивой, потому что различие и различенное «То, что зачеркивается, остается читаемым. Вопрос лишь в том, что читается и как?» - Подорога

В. Метафизика ландшафта. - М.: Канон-плюс, 2013. - С. 357. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. - М.: Мысль, 1970. - С. 178. настолько сблизились друг к другу «своими краями», что образовали пульсирующее композиционное многообразие, сократив всякую длительность и протяженность до предельной близости. - До эффекта вложения друг в друга достоверности Я и качеств материи, акта и ощущения, земной смерти и небесной жизни, - до эффекта мерцания. Рефлексия в себя - словно «перескок» через гегелевское «небытие инобытия»³ - «не видит» его как таковое, но на его месте сразу обнаруживает новые меры различения всего необычно-неожиданного, крайне необходимого для жизни, - это всегда «переход к различиям другого типа»³⁴ как к истоку жизни, чтобы дать (одновременно принять) к рассмотрению не увиденное и нераспознанное. Будучи однажды различенным, оно позволит открыть в дальнейшем себе подобное, каждый раз бесконечно меняя саму меру подобия и отличия в многообразии уникального. Отношение жизни и смерти притянуло свои крайности так, что они оказались сплавленными различиями, очевидными лишь в своей экзистенциальной близости, светящимися друг в друге Там же. - С. 181. Молчанов В. Исследования по феноменологии сознания // Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. - М.: Территория будущего, 2007. - С. 431. «... Они сами светятся друг в друге» - Гегель Г.В.Ф. Наука логики. - М.: Мысль, 1970. - С. 185.. В своем всецелом отшатывании-притяжении они уже сразу «звучат во всей окрестности», выпроставшись повсюду и повсеместно как изнутри исполняемая и одновременно извне слышимая многооркестровая реальность.

«И поднялась буря голосов, слетелись вихри звуков, зажурчали шепоты, покатились волны слов, встали валы грозных проклятий, выбил фонтан криков, попадали капли упреков, загудели, завыли водопады победоносных гимнов, забарабанили боевые кличи, и схватилось причитанье - ропот с разгульной песней, и потонул в плаче бессильный скрежет. Там загорались голоса, как праздник, - кричали камни. Там голос, как сухой ковыль, шумел простором. Беззвучный плач на заре певучей! Воспоминание в разгар желанного беспамятства! Глухой укор в миг наслаждения! Там темный голос, совсем чужой, выл, как царь-колокол. Был голос - мать, и голос - брат, и голос - друг, и голос - враг, и голос - недруг, и голос - раб... Падали звезды. И вдруг трепет взвившихся крыльев, разорванное небо, ужас метнувшихся звезд,..» Ремизов А. Неуемный бубен. Пруд. - Кишинев: Литература артистикэ, 1988. - С. 216..

Символизм Ремизова впечатляет!.. Это не просто контаминации литературно-художественных образов в духе экспериментальной стилистики. Это более похоже на некий символический отчет о реальности, когда в сознании разомкнут «трельяж» измерений потенцирования, развернувший зеркала подразумеваемых смыслов наружу, вовне друг от друга. Измерения потенцирования более не соотносятся друг с другом посредством бегающей между ними точки актуальности (внимания-присутствия). Она, отбросив от себя всякое соотносимое для отношения, с очевидностью соответствия схватывает «блуждающие» с предельно ослабленными связями предикаты: «голоса загорались», «темный голос», «заря певучая», «кричали камни», «метнувшиеся звезды». Все происходящее случайно, неопределенно и неопределимо, жизненные потоки беспорядочны и не соподчинены друг другу, витальная периферия стремительно «отслаивается» от своих оснований, иерархии значимостей распадаются.

Формула жизни отныне - расточение, распыление, рассредоточение. «Трепет взвившихся крыльев», «разорванное небо» означают разрыв точки присутствия с последней жизненной пульсацией, ее выход-уход вовне в иное. Взгляд из изнанки космологической архитектуры успевает напоследок заметить переворачивание мира, в частности, опрокидывание неба, успевает увидеть обратную - внешнюю сторону небесного купола, откуда звезды обретают зловещую подвижность бесконечного падения вниз в бездонность, где когда-то покоилось твердое основание земли.

Но весь этот динамический космизм обретает иной контекст, как только внимание читателя окажется внутри постоянно саморефлексирующей самореферентной точки внимания-присутствия. Здесь осуществляется чистый синтез всего и себя, постоянно пульсирующая трансценденция, познание себя в каждом моменте собственного самодвижения, неотличимо-отличного от движения бесконечного целого, «втягивание» его в себя для слияния с собой и одновременно «выталкивание» из себя для отличия от него (чистая самость). Точка актуальности узнаёт, пробуждается, угадывает, обретает и сразу преодолевает саму себя, возрастает над самой собой в своей трансцендентности, осуществляя непрерывное привхождение себя в себя. Одновременно «отслаивая» и отталкивая от себя всякое «само», «самой», «самим», всякую самость (как предпосылку возможной предикации), отбрасывая ее в тень подразумеваемого имманентного основания как то, через что преодоление, от какого сна пробуждение, над чем возрастание и среди чего угадывание. Невозможно указать на эту точку, как на именно эту (предпосылка возможного предмета), она тут же выскользнет из всякого «это» с его местоположением, неподвижностью и относительностью. Характерно, что она сразу и всецело там и сама, где и что она видит.

«И вдруг почувствовал он, будто пробуждается от тяжкого сна: пробивая морозные цветы, глядела к нему в окно тихая рождественская звезда. Сердце его засветилось светом ее, и душой понесся он за дома, к звездам - к рождественской тихой звезде, и там, среди звезд сорвал корону тихого мерцания и бурного пламени, и увенчался светом и пламенем, наполнил грудь до краев весенним запахом, засветил сердце восторгом нечаянных радостей. И раскинулась вечность. И всякая самость и тварь слились в единую душу. И всё было всем, и всё было одним... » Там же. - С. 164..

В чем своеобразие данного описания, и какие оно несет в себе значимости? Оно не реально с точки зрения опыта фактичной сценической жизни героя, но содержит в себе очевидность иного порядка. Здесь правят молниеносные перемещения посредством столь же молниеносных метаморфоз пространства-времени. Здесь субъект, как только пытается идентифицировать себя, тут же «слипается» с собственным предикатом (посредством мгновенного взаимообмена и отбрасывания в основание), чтобы остаться, или вновь стать, что уже неотличимо, идеальным субъектом. Понесся к свету и... увенчался (сам там-здесь-всюду исполнился) светом. В Высшем идеальном субъекте мгновенно совпадают: он сам отличный от всего, его намерения и устремленности, свойства и признаки его бытия, действие как таковое, бесконечность его и всего - как то же самое. Этот субъект есть в достаточной мере «накопленная» «абсолютно-непрерывная, никакой границей не прерванная»³ непосредственность самого себя. В субъекте все взаимосвязано и проникнуто его сутью, причем так, что всякое движение себя-единично-присутствующего и всеобъемлюще-существующего-иного есть в то же время моменты внутренне-внешнего самодвижения в динамической бесконечности целого.

Субъект сразу видит как таковое в целом и как таковое конкретной единичности как одно и то же как таковое. Но оно - как таковое - одно и то же, потому что оно всякий раз иное. Каким способом есть иное, дающее как таковому быть одним и тем же? Как только субъект попытается идентифицировать себя в понятиях и образах того, что происходит в пространстве в целом, он так же может сосредоточиться в тех же самых понятиях и образах на целом как таковом. И тогда самоидентификации и самореференции субъекта будет соответствовать определенный способ бытия жизненного пространства. Стоит субъекту начать различать самостоятельную независимую саму по себе жизнь сущностей и элементов целого, неповторимых и уникальных, как он тут же погрузится в забвение самого себя. Но как только он снова попытается обнаружить в тех же понятиях и образах такую же «самостоятельную жизнь» в себе, чтобы ощутить себя, как тут же окажется «вытолкнутым» в иное экзистенциальное измерение. Потому что задуматься только о себе значит «ощутить дыхание» иного горизонта целостности как формы самодостоверности и одновременно обнаружить новые возможности различения уникальных и неделимых элементов реальности. Коль скоро «Я» и мир - единый пространственно-временной модус целого как такового, то задуматься о себе самом значит устремиться мыслью в направлении иного способа достоверности себя, включающего в себя уже иные связи и соотношения с целым. В результате миры, выпрастывающиеся перед субъектом, представляют собой материальную визуализацию его поисков самого себя. Эти миры появляются перед субъектом, и тут же отстраняются от него, поскольку в стремлении «вспомнить себя» он каждый раз «выталкивается» в другое измерение, в иные горизонты всеобъемлющего целого. Стремлением ощутить себя он всегда охвачен новым жизненным пространством, обретающим собственную динамику сгущения и разрежения, отдаления и приближения, трансформирующим одни сущности в фон и освещение, освобождающим другие «из оков» прозрачности и невидимости.

Своими литературно-космологическими образами Ремизов дает повод задуматься не только об их феноменах и онтологии. Важно понимать, как этот «космологический театр судеб и стихий» связан с личностью главного героя и его страданиями, с его ощущениями и переживаниями, поступками и мыслями, видениями и сновидениями, с жизнью сценической и имагинально-психической, земной и небесной, фактичной и феноменальной. Каждые планы и измерения столь сложной многоуровневой жизни тем более автономны, чем более они взаимно сопряжены, вложены друг в друга и одновременно сцеплены между собой перспективами сюжета. Но в процессе сценической жизни героя такие соотносимости и сопряженности не видны. Каждая перспектива стремится быть основной, самой по себе, как таковой, Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. Признающее самосознание.

http://www.magister.konvent.rU/lib/ELIB/gegel000/00000009.htm#a8. (дата обращения: 15.01.2018). отодвигая остальные в статус производных. В зависимости от степени и полноты рефлексивности герою косвенно и опосредованно в его сюжетной жизни, и прямо и непосредственно в его феноменальной жизни открываются подлинные связи и отношения всех модусов его бытия. Однако в момент смерти или сопредельных с ней состояний герою открывается вся полнота существования, основными динамическими моментами которой являются акты самореференции и рефлексии, синтеза и трансценденции - то, что в фактичной жизни создавало непреодолимые противоречия и трудности понимания.

Литература

1. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

2. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. М.: Мысль, 1970.

3. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М.: Наука, 1992.

4. Гуссерль Э. Исследования по феноменологии теории познания // Логические исследования, Т II. М.: Академический Проект, 2011.

5. Гуссерль Э. Общее введение в чистую феноменологию // Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М.: Академический проект, 2015.

6. Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-аут, 1993.

7. Молчанов В. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания // Исследования по феноменологии сознания. М.: Территория будущего, 2007. Подорога В. Метафизика ландшафта. М.: Канон-плюс, 2013.

8. Ремизов А. Избранное. М.: Художественная литература, 1978.

9. Ремизов А. Классическая проза. Т. 1. http://fb2.booksgid.com/content/75/aleksey- remizov-tom-1 -prud/122.html: (дата обращения: 15.01.2018).

10. Ремизов А. Неуемный бубен. Пруд. Кишинев: Литература артистикэ, 1988. Свасьян К. Феноменологическое познание: пропедевтика и критика, ЛитМир - Электронная Библиотека. Свасьян Карен Араевич. Феноменологическое познание. - https://www.litmir.me/br/?b=280108&p=27 (дата обращения: 15.01.2018).

11. ХайдеггерМ. Бытие и время. СПб.: Наука, 2002.

12. Хайдеггер М. Время и бытие // «Что такое метафизика?». М.: Республика, 1993. Хайдеггер М. Закон тождества // Разговор на проселочной дороге. М.: Высшая школа, 1991.

13. Хайдеггер М. О сущности истины // Разговор на проселочной дороге. М.: Высшая школа, 1991.

14. Хайдеггер М. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 1999.

15. Черняк А. Проблема очевидности: ЛитМир - Электронная Библиотека. Черняк Алексей Зиновьевич. Проблема очевидности. - http://www.litmir.me/br/?b=72280&p=18. (дата обращения: 15.01.2018) http://www.magister.konvent.m/lib/ELIB/gegeЮ00/00000009.htm#a8. (дата обращения: 15.01.2018).

References

1. Bakhtin, M. Estetika slovesnogo tvorchestva [Esthetics of verbal creativity]. Moscow: Iskusstvo Publ., 1979. (In Russian)

2. Chernyak, A. “Problema ochevidnosti” [Problem of evidence], [ЛитМир - Электронная Библиотека. Черняк Алексей Зиновьевич. Проблема очевидности. - http://www.litmir.me/br/?b=72280&p=18. accessed on 15.01.2018]. (In Russian) Hegel, G.W.F. Nauka logiki [Science of Logic]. Moscow: Mysl' Publ., 1970. (In Russian)

3. Hegel, G.W.F. Fenomenologiya dukha [Phenomenology of spirit]. Moscow: Nauka Publ., 1992. (In Russian)

4. Heidegger, M. Bytie i vremya [Sein und Zeit]. Sant Petersburg: Nauka Publ., 2002. (In Russian)

5. Heidegger, M. “Vremya i bytie” [Zeit und Sein], in: M. Heidegger, Chto takoe metafizika?. Moscow: Respublika Publ., 1993. (In Russian)

6. Heidegger, M. “O sushchnosti istiny” [On essence of truth], in: M. Heiddeger, Razgovor na proselochnoi doroge. Moscow: Vysshaya shkola Publ., 1991. (In Russian)

7. Heidegger, M. “Zakon tozhdestva” [Principe of identity], in: M. Heidegger, Razgovor na proselochnoi doroge. Moscow: Vysshaya shkola Publ., 1991. (In Russian) Heidegger, M. Polozhenie ob osnovanii [Principe of grounding]. Saint Petersburg: Aleteiya Publ., 1999. (In Russian)

8. Husserl, E. “Obshchee vvedenie v chistuyu fenomenologiyu”, in: E. Husserl, Idei k chistoi fenomenologii i fenomenologicheskoi filosofii. Moscow: Akademicheskii proekt Publ., 2015. (In Russian)

9. Husserl, E. “Issledovaniya po fenomenologii teorii poznaniya”, in: E. Husserl, Logicheskie issledovaniya, Vol. II. Moscow: Akademicheskii Proekt Publ., 2011. (In Russia)

10. Kant, I. Kritika chistogo razuma [Critique of pure reason]. Saint Petersburg: Taim-aut Publ., 1993. (In Russian)

11. Molchanov, V. “Razlichenie i opyt: fenomenologiya neagressivnogo soznaniya”, in: V. Molchanov, Issledovaniya po fenomenologii. Moscow: Territoriya budushchego Publ., 2007. (In Russian)

12. Podoroga, V. Metafizika landshafta [Metaphysics of landscape]. Moscow: Kanon- plyus Publ., 2013. (In Russian)

13. Remizov, A. Izbrannoe [Collected works]. Moscow: Khudozhestvennaya literature Publ., 1978. (In Russia)

14. Remizov, A. Neuemnyi buben. Prud. Kishinev: Literatura artistike Publ., 1988. (In Russian)

15. Remizov, A. “Klassicheskaya Proza” [Classical prose], Vol. 1, [http://fb2.booksgid.com/content/75/aleksey-remizov-tom-1-prud/122.html, accessed on 15.01.2018]. (In Russian)

16. Svas'yan, K. Fenomenologicheskoe poznanie: propedevtika i kritika [?], [https://www.litmir.me/br/?b=280108&p=27, accessed on 15.01.2018]. (In Russia) http://www.magister.konvent.ru/lib/ELIB/gegel000/00000009.htm#a8, accessed on 15.01.2018]. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru