Символист Минский Николай Максимович

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Символист Минский Николай Максимович

Студентка 405 группы ИИиП МПГУ

Самсоненко Александра

Родился в бедной еврейской семье. В 1875 году окончил Минскую гимназию, в 1879 -- юридический факультет Петербургского университета. В дальнейшем занимался литературной деятельностью. Его первые стихотворения были написаны на «гражданские темы».

В 1889 Минский выпустил книгу «При свете совести», где изложена его «теория» мэонизма, провозглашающая, что самое главное для человека «небытие», «внежизненная правда», «внесуществующее и непостижимое» (мэ он значит по-гречески не сущий).

В 1900 Мережковский, Минский, Гиппиус, В. Розанов и другие основывают в Петербурге Религиозно-Философское Общество, ставившее целью сблизить русскую интеллигенцию с церковью.

В 1905 Минский, как и большинство интеллигентов, сочувствовал революции и социал-демократии. Вместе с М. Горьким возглавлял легальную большевистскую газету «Новая Жизнь», в которой, в частности, в тот период была напечатана известная статья В. И. Ленина«Партийная организация и партийная литература». Минский как редактор и издатель был арестован, однако затем выпущен под залог. С 1906 жил за границей в Париже, став одним из вождей русского декадентства и символизма, проповедовавшим культ красоты и наслаждения и объявившим войну общественным тенденциям в искусстве, как наносящим вред «чистоте» художественного творчества.

Поэзия Минского, по мнению Александра Блока, сильнее всего там, где она выражает жизнеощущение «декадентской музы» в аллегорической форме. Минский как бы преподносит «рецепт» поэтики и мировоззрения предсимволизма. Выше всего Блок оценивал стихотворение Минского «О двух путях добра».

Как многие «старшие» символисты, Николай Максимович Минский (настоящая фамилия Виленкин) несколько раз пережил «переоценку всех ценностей». Дебютировав в 1876 г., он быстро обрел популярность как «гражданский» поэт. Его стихотворение «Последняя исповедь» (1879) с посвящением казненным революционерам было напечатано в нелегальной газете «Народная воля»; позднее оно вдохновило Репина на создание картины «Отказ от исповеди перед казнью». В 1883 г. первый сборник стихов Минского был уничтожен цензурой. Но уже через год он опубликовал в киевской газете «Заря» статью «Старинный спор», в которой объявлял о разрыве с традициями «шестидесятничества» во имя «самообожествления личности в делании, в творчестве». Это был первый «декадентский» манифест, обозначивший вместе с трактатом Минского «При свете совести» (1890) и сочинениями Мережковского, А. Волынского, Брюсова мировоззренческие контуры нового направления. В 1890-е годы Минский проповедует культ Красоты и «вакхического» наслаждения, а затем переходит к богискательству: в начале века он активный участник Религиозно-философских собраний. В 1905 г. -- новый резкий поворот: Минский становится редактором-издателем большевистской газеты «Новая жизнь» и печатает в ней «Гимн рабочих» («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»). Но вскоре возникшее в этой газете единственное в своем роде объединение символистов с большевиками распалось, Минский был арестован, выпущен под залог и эмигрировал. В Париже он пробыл восемь лет, вновь вернулся к идеям богоискательства в философии и «песням любви» в поэзии. После амнистии и недолгого пребывания в России снова уехал во Францию. Последние сборники стихов и статей выпустил в 1922 г. Некоторое время был сотрудником советского полпредства в Лондоне, умер в Париже.

Поэзию Минского при всех изменениях его творческой и духовной ориентации -- то постнекрасовской «народнической», то раннесимволистской -- отличает склонность к риторике и аллегоризму. Современники, не отрицая искренности и одаренности поэта, отмечали рассудочность и холодность его стихов. Лишь немногие из них (например, стансы «Как сон, пройдут дела и помыслы людей...») заслужили читательское признание.

Одним из любимых тетрадочных поэтов среди студентов в косоворотках и синечулочных курсисток был как раз выходец из бедной еврейской семьи Николай Минский, и девичьи бледные мечтательные пальчики выводили в тетрадках крупными буквами с грациозным наклоном: «Я влюблен в свое желанье полюбить, Я грущу о том, что не о чем грустить». Помимо интимного смысла, в стихотворении было точно схваченное отношение большей части русской интеллигенции, а в ряде случаев и правящей аристократии к надвигавшейся революции - не то что любовь к революции, а именно желание полюбить ее, обернувшееся затем глубоким разочарованием для здравомыслящих, но крепких - увы! - лишь задним умом мечтателей.

Минский был среднеарифметическим выразителем настроений этой далеко не самой худшей прослойки нашего общества, не сразу поскользнувшейся на корке арбуза с красной сердцевиной, выращенного ею самой в интеллектуальных парниках Москвы и Петербурга.

В другом, тоже «тетрадочном», стихотворении, более похожем на краткий рифмованный трактат («Нет двух путей добра и зла, Есть два пути добра…»), Минский подхватил мысль о близорукости безоговорочного осуждения Греха. Здесь поощрялась, конечно, не та вседозволенность, которой так страшился Достоевский, но все-таки та свобода поведения, которая при безалаберном ее расширении могла переходить просто-напросто в распущенность, а затем и в нравственное разложение.

Проповедуя свободу интимно поведенческую, ее апологеты хватались за свободу социальную как за «осознанную необходимость», однако не всегда придерживались этой рациональной формулы, сковывающей их опыты над собой и над особями противоположного пола, а иногда и собственного, что становилось всё модней именно в Серебряном веке.

Любопытно, что у Минского с декадентскими личностными мотивами перемешано народническое самоуничижение, да и не у него одного. Это был массовый интеллигентский мазохизм.

В «Гимне рабочих», где рефреном стал лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», будущий беглец от революции ее приветствовал. Она оказалась материализацией другого его же рефрена: «Шагайте через нас!»

Она и зашагала, но не через, а по. Иногда и по трупам.

За «высокую гражданственность», частенько переходившую в щеголянье намекающими абстракциями, прощалась явная «маловысокохудожественность». И это запутывало авторов, легко впадавших в преувеличенное мнение о себе, о своем настоящем и еще более о своем посмертном будущем, а также о своей роли не только в литературе, но и в истории, что прекрасно уживалось с показным самоуничижением.

Самой же интеллигенции явно не хватило навыков обращения со свободой. Вот слова Минского, показывающие, как глубоко он понимал, что происходит с ним и вокруг него: «Наша интеллигенция забыла истину, доказанную опытом веков, что великие исторические движения производятся только великими нравственными отвлеченными идеями... У нас же с непонятным противоречием говорили об идеальном устройстве человеческих отношений и в то же время смеялись надо всем идеальным, толковали о самопожертвовании и вместе с тем били на эгоистические инстинкты толпы, путали великое и низменное, прекрасное и безобразное. Удивительно ли, что, исходя из ложного понятия о человеке вообще, наша интеллигенция очутилась в самом ложном и грустном положении насчет народа?» Разве это не бьет в болевую точку и нынешнего времени?

В «Строфах века», когда я был помоложе, я с непростительной, как считаю сейчас, издевкой написал о жертвенных революционных устремлениях Минского: «Всё это, как и приветствия Брюсова «грядущим гуннам», напоминало мечты скучающей барыньки, мечтающей, чтобы ее изнасиловали. Так нечего барыньке жаловаться. Сама напросилась». Это слишком плоско и грубо, чтобы быть полной правдой. Беру свои слова обратно. Если я и был в чем-то прав, то не в жестокой насмешке.

Чтобы понять человека, надо побывать или у него дома, или в его биографии. Единственный эпизод из детства Минского, описанный им самим, - это безжалостное подавление польского восстания 1863 года:

Из детских лет

я помню образ дикий:

Бил барабан…

С телег носились крики

И стоны раненых.

Струилась кровь с колес,

И эту кровь

лизал голодный пес…

Минский рано остался круглым сиротой и был усыновлен неким Виленкиным. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Первый сборник «Стихотворения» (1883) был со скандалом запрещен за нескрываемую крамолу. Еще бы, в столичных литературных кругах помнили его строчку: «Я кафедру создам из эшафота…»

Вот как описывает сам Минский свое хождение по инстанциям: «Я отправился для объяснений к председателю Комитета, который принял меня любезно, хвалил стихи и выразил сожаление, что их присудили к такой каре (к сожжению. - Е.Е.). Он прибавил, что фактически сборник еще не сожжен и дело зависит от министра народного просвещения графа Д. Толстого… Я пошел на прием к министру... Узнав, что я автор приговоренного к сожжению сборника стихов, министр с бешенством накинулся на меня, стал топать ногами. «Мы знаем, - кричал он, - кого вы подразумеваете в своих стихах!»… Меня несколько раз вызывали в Третье Отделение, и я помню, как жандармский капитан, звеня шпорами, допрашивал меня: «А кого, скажите нам, пожалуйста, вы подразумевали под волнами? Кого под скалами?»

Предсимволистские мотивы обернулись у поэта романтикой бунта. В 1905 году Минский получил разрешение издавать газету «Новая жизнь», которую предоставил в полное распоряжение большевиков. В ней, в частности, впервые была напечатана статья Ленина «Партийная организация и партийная литература». Газету закрыли. Минского арестовали и месяц продержали в тюрьме. Отпущенный до суда под залог, он бежал за границу. После амнистии 1913 года вернулся. Затем снова уехал. Революция застала его за рубежом. Три года он прослужил в советском полпредстве в Лондоне. В 1927 году ему назначили персональную пенсию от Советского правительства в размере 15 фунтов стерлингов ежемесячно. Но попытка издать свой сборник в Москве провалилась. Последние десять лет Минский прожил в Париже.

Я с трудом пробирался сквозь дебри его искренней, но такой устаревшей стихотворной риторики и порой впадал в безнадежность. Однако к трем стихотворениям, которые отобрал еще для «Строф века», одно за другим начали сами собой прирастать другие, открывая чистую душу поэта, чей идеализм мешал ему быть прозорливым, но зато помогал оставаться честным перед собой и родиной. Есть что-то ироническое, но одновременно и трогательное в том, что стихи ярого антимонархиста Николая Минского напечатаны в «Строфах века» по соседству со стихами К.Р. - великого князя Константина Романова, внука Николая I.

минский декадентская поэзия предсимволизм

Размещено на Allbest.ru