Культура семейских старообрядцев Забайкалья в романе О. Шейпак "Тарбагатай"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Культура семейских старообрядцев Забайкалья в романе О. Шейпак «Тарбагатай»

Инесса Анатольевна Ковригина, Елена Николаевна Ищенко

Аннотация

В статье проводится анализ характера отражения традиционной культуры старообрядцев Забайкалья («семейских») в романе О. Шейпак «Тарбагатай». Дается общая характеристика атмосферы создания и вытекающие из нее ориентации автора, взявшегося за художественную реконструкцию социокультурного контекста жизни описываемых героев. Поэтапно разбираются как сильные стороны произведения, так и противоречия, неизбежно возникающие при игнорировании научной литературы по теме. Особое внимание уделяется культивируемому стереотипу, связанному с проблемой «осквернения» (и относящихся к ней вопросов «чашечничества» и «обмирщения») через общение с представителями других конфессий. Привлеченные научные данные исследователей, занимающихся изучением забайкальского старообрядчества, показывают несостоятельность абсолютизации этого феномена. Тем не менее подобная гипербола имеет место в художественной литературе и ведет к несостоятельной мифологизации образа старообрядческой культуры. В результате делается вывод, что реконструкция (в том числе художественная) истории представителей какой-либо этно-конфессиональной группы должна в большей мере учитывать данные культурологических исследований.

Ключевые слова: старообрядчество, старообрядцы, «семейские», исторический роман, Тарбагатай, Ольга Шейпак

Abstract

The culture of the Semeiskys Old Believers of Transbaikalia in O. Sheypak's novel “Tarbagatai”

Inessa A. Kovrigina, Elena N. Ishchenko

The article analyses the nature of reflection of traditional culture of Old Believers of Transbaikalia (“Semeiskys”) in the novel “Tarbagatai” by O. Sheypak. A general description of the creation's atmosphere and the resulting orientations of the author, who undertook the artistic reconstruction of the socio-cultural context of the lives of the protagonists described, is given. Both the strengths of the work and the contradictions that inevitably arise when the scholarly literature on the topic is ignored are dealt with step by step. Particular attention is paid to the cultivated stereotype associated with the problem of “defilement” (and related issues of “cupism” and “deconsecration”) through interactions with members of other faiths. The attracted scientific data of researchers engaged in the study of the Transbaikalia Old Believers show the inconsistency of the absolutization of this phenomenon. Nevertheless, such hyperbole takes place in fiction and leads to an untenable mythologization of the image of the Old Believer culture. Consequently, it is concluded that the reconstruction (including artistic reconstruction) of the history of representatives of any ethno-confessional group should take into account the data of cultural studies to a greater extent.

Keywords: Old Belief, Old Believers, Semeiskys, historical novel, Tarbagatai, Olga Sheypak

Богатая культура русского старообрядчества находит свое отражение не только в научной, но и в художественной литературе. Подобное осмысление и презентация позволяют взглянуть на феномен через призму личностного восприятия писателя, его творческого самовыражения. Широко известными произведениями, посвященными этой непростой теме, стали романы П. Мельникова-Печерского («В лесах», «На горах»), А. Черкасова («Хмель», «Черный тополь», «Конь рыжий»), И. Чернева («Семейщина»), И. Басаргина («Дикие пчелы»), Г. Пакулова («Гарь») и др. При этом каждое сочинение неизбежно несет на себе отпечаток эпохи создания, его реалий, идеологии и приоритетов. Не являются исключением и литературные эксперименты современной эпохи, в которой жанр исторического романа все чаще стал испытывать на себе влияние фэнтези, отчего проявились современные формы мифологизации сознания. В связи с этим важным является вопрос реалистичного отражения разных параметров (событий и культуры описываемой группы), точнее группы, образ которой используется для реализации своего художественного замысла. В отечественной научной литературе накоплен определенный опыт анализа художественных произведений прошедших эпох, посвященных старообрядчеству (Боченков, 2002; Дизендорф, 2004; Соколова, 2007). Однако современные романы, затрагивающие эту тему, еще не подвергались научной критике.

В 2020 г. в московском издательском доме «Алдоор» вышел роман Ольги Шейпак «Тарба- гатай»¹, который представляет собой семейную сагу, охватывающую три века истории - с середины XVII до середины XX в. В центре внимания - представители старообрядческого движения, которые ввиду обострившихся в послераскольное время гонений на хранителей «старой веры» бежали из Центральной России в Речь Посполитую, а во второй половине XVIII в. были высланы оттуда в Забайкалье, где получили название «семейские». Для создания подобного грандиозного исторического полотна автор привлекла большое количество фактических данных и, очевидно, проработала немалый массив исторической литературы. При этом история в ее произведении персонифицирована, наполнена конкретными людьми, переживающими разные этапы своей судьбы и судьбы страны.

В романе события, происходящие в начале XX в. с одним из главных героев - жителем забайкальского села Тарбагатай Илларионом Чебуниным («Ларькой»), перемежаются с описанием пути, который проделали его предки в конце XVII - XVIII в. из Москвы в польскую Ветку, а оттуда в Забайкалье. Подобное вольно-беглое и невольно-этапное миграционное перемещение активной части русского народа облечено не только в биографизм отдельных персонажей, но и в генеалогию известных семейских родов. Так, помимо отдельных тарбагатайских крестьян, здесь художественно реконструируются образы таких известных деятелей забайкальского старообрядчества, как Амвросий Феофанович Федотов (который в 1929 г. стал белокриницким епископом Афанасием) и Сергей Афанасьевич Думнов (который с 1930 г. был старообрядческим священником). тарбагатай шейпак осквернение

Помимо художественной составляющей, которая автору, безусловно, удалась, в романе также предпринимается попытка отражения яркой культуры забайкальских старообрядцев. В текст вплетаются элементы диалектной речи и фольклоризмов, социальных отношений между представителями разных возрастных и гендерных групп, процесса поиска священников, истории создания новых населенных пунктов, межкультурного взаимодействия (контакты семейских старообрядцев с бурятским населением), яркости народного костюма и др.

Местная фактура - одна из основ романа, в котором в том числе делается ставка на «семейский колорит». Также на игре с разного рода регламентами традиционной старообрядческой культуры основывается и формулирование главного морально-психологического вопроса повествования и ответа на него, вынесенного на обложку, - «Только великая любовь открывает путь к спасению». Этот посыл отражает современное восприятие традиции, склонное и склоняющее к упрощению и ведущее к поверхностному пониманию причин и сути таких сложных феноменов, как староверие. По сути это взгляд с позиции современного российского светского неокон- фессионализма, который стал одним из маркеров нашей эпохи. Поэтому раздел «От автора» начинается в духе подобного мировоззрения - с рефлексии на детские обиды, которые произошли от столкновения с непонятой системой традиционных запретов («...неужели я осквернила бабушкину посуду, когда пыталась помыть ее? За что папина мама презирает меня? Почему ее родного сына и нас, внуков, не пустили к гробу покойной?» Шейпак О. Тарбагатай. Роман. М., 2020. 304 с. Там же. С. 6.). Также в духе времени то, что перед началом написания исторического романа о старообрядцах автор берет благословение у ново- обрядческого митрополита Симбирского и Новоспасского Прокла (Хазова) Там же.. И если в науке это могло бы квалифицироваться как корпоративно-групповая субъективность, то в художественной литературе подобный подход, конечно, допустим. Тем не менее в этом проявляются истоки интерпретации «проблемы» старообрядческого традиционализма, противостоящего как широким допускам светской культуры, так и либерально-этатистской церковной корпорации.

Подобный «воцерковленный» взгляд на реконструируемую, а точнее создаваемую, историческую реальность, ведет к своеобразным последствиям. В «Эпилоге» провозглашается: «Сосуд, предназначенный человеческой природой для совести, мы спешим заполнить научным мусором, жить с которым удобнее, чем с Богом, но образование - низшая форма ума...»¹. Этим тезисом сразу отметаются исследователи, которые всерьез занимались изучением забайкальского старообрядчества (Селищев, 1920; Попова, 1928; Болонев, 1985; Костров, 2010; Тихонова, 2007) и внесли заметный вклад в научную (стремящуюся к объективности) реконструкцию истории его культуры. Подобное отрицание «научного мусора» ведет к предсказуемым последствиям - автор, берясь за такую серьезную тему, несерьезно относится к данным географии, истории и культурологи. Например, в мире, который создается в романе, «Байкал-море сосет своих деток: Селенгу и Лену, также сосет остальные реки, коих множество, окромя Ангары» Шейпак О. Указ. соч. С. 298. Там же. С. 128.. Как видим, великая сибирская река Лена вдруг становится притоком Байкала, хотя она к бассейну этого озера не имеет отношения. Тем не менее героям повествования предлагается двигаться на Аляску, куда они решили мигрировать, через замерзший Байкал, а потом «идти вверх по Лене» Там же. С. 289., которая, как известно, течет с юга на север, а не наоборот. Что касается последствий игнорирования исторической науки, то здесь, помимо того, что в начале XVIII в. паломники, «тайно пересекая границы Российской империи, наезжали, чтобы исповедоваться и причаститься по-старому» Там же. С. 199., отец Иоанн Кудрин, который был главным старообрядческим священником армии Колчака, обозначен как «священник армии Деникина» Там же. С. 280.. С такой же легкостью формируется и образ культуры семейских старообрядцев, который заслуживает отдельного внимания.

К компонентам семейской культуры, которые нашли спорное отражение в романе, можно отнести следующее. Хронологический казус в игнорировании церковного календаря, который играет крайне важную роль в жизни старообрядцев, проявился в следующих строках: «на дворе хозяйничал декабрь, а у крещенского месяца - свои правила поведения» Там же. С. 98.. Общеизвестно, что Крещение (Богоявление) и старообрядцами, и новообрядцами празднуется в январе. Также герой произведения готовит лес для строительства дома летом и заготавливает («отбирает») для этого кедр, в то время как для подобной цели древесина традиционно заготавливалась в конце зимы и использовалась сосна и лиственница (для нижних венцов). Кедр в строительстве не применялся, так как был «кормильцем», т. е. поставщиком ценнейшего ореха, которым питались (в том числе делали из него «молоко») в посты. Исключением была рубка кедра для изготовления киотов (рам для литых икон) и домовины (долбленого гроба). Также, что касается строительства, герои книги кладут русскую печь в новопостроенном доме из необожженных кирпичей Там же. С. 259.. Но дело в том, что семейские в описываемый период еще делали глинобитные («битые» из сырой глины в опалубке) печи, а богатые члены общества начинали класть их из обожженного кирпича. Если говорить о гастрономии, то упоминаемый «вяленый налим» Там же. С. 264. вряд ли мог быть на столе семейских старообрядцев в начале Хх в., так как традиция, которая тогда еще была в силе, запрещает есть рыбу без чешуи.

Встречаются огрехи и в редких описаниях бытования одежды. Так, в перечислении компонентов женского костюма упоминается юбка (которая на самом деле всегда была нижней), но забывается сарафан, который является важнейшей частью этого комплекса Там же. С. 124., а описание начала первого дня молодухи в доме мужа сообщает, что «утром молодая жена впервые надела на голову кичку» Там же. С. 251., хотя известно, что первый раз кичка одевается во время брачного обряда, после расплетения девичьей и заплетания двух женских кос. Но все это мелочи, которые может себе позволить талантливый литератор, которым, без сомнения, является автор романа.

Что касается серьезных противоречий в тексте, построенном в том числе на использовании предполагаемых стереотипов мышления и поведения, которые характерны для старообрядческой культуры, то это проблема «осквернения». По сюжету молодой старообрядец в истощенном состоянии был спасен бурятом, который обогрел и накормил его в своей юрте. В тексте эта ситуация формулируется следующим образом: «По обычаям семейских пить и есть, а тем более спать в доме иноверцев, где нет древлеправославных икон, - страшный грех. Но отказаться в бурятской юрте от угощения означало глубоко обидеть гостеприимных хозяев. Эти люди подобрали его, замерзающего, в степи и обогрели. Как быть? Осквернить веру отцов и навсегда (курсив наш. - Авт.) отделить себя от сородичей? Или плюнуть в душу того, кто спас тебя от смерти?»¹. Таким образом, по задумке автора главный герой романа неожиданно для себя встал перед сложным моральным выбором. И то, что он сделал, т. е. питался и жил у «иноверных», становится источником его психологических мучений, через которые реализуется борьба узкогруппового мышления и вселенской любви. Эти мучения проходят красной нитью через роман и неоднократно проявляются в его сюжетной линии. Например, когда дед и жена главного героя узнают о том, что он «осквернился», дед выгоняет его из избы, где «святые иконы висят» Шейпак О. Указ. соч. С. 35. Там же. С. 97-98., а жена называет «нечистым» Там же. С. 254.. С одной стороны, согласно традиции, это обычная реакция представителей старообрядческой общины на нарушение запретов одним из ее членов. Однако в данной ситуации слабое знание старообрядческой культуры автором привело к абсолютизации этой проблемы, вокруг которой выстроены нравственные метания героя. Дело в том, что ортодоксальные старообрядцы действительно сохраняют «чашечничество» (использование только своей посуды) и запреты на близкое общение (еда, молитва, брак) с представителями других конфессий и культур. Поэтому они всячески стараются избежать подобного «смешения» (Духовная литература староверов Востока России, 1999). Но так как жизнь сложнее любых регламентирующих ее систем, в староверии также были выработаны правила искупления подобной вины. Если человек «осквернился», то он выпадал из общины, считался «мирским» и не допускался до общинной молитвы. Если он хотел вернуться к ней, то от него требовалось покаяние и продолжительная епитимья (церковное наказание в виде ежедневного прочтения большого количества молитв с земными поклонами в течение сорока дней или другого срока). По прошествии епитимьи он возвращался в лоно Церкви, т. е. своей общины. Через подобную реадаптацию проходили мужчины, вернувшиеся из армии, с приисков и других долгосрочных отлучек, во время которых в той или иной мере происходило «осквернение».

Также были выработаны социокультурные механизмы не только межконфессионального, но и межэтнического взаимодействия. Имеется в виду тот факт, что в семейско-бурятских отношениях получил развитие феномен «хозяйственных друзей» - «тала» Словарь говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья / под. ред. Т.Б. Юмсуновой. Новосибирск, 1999. С. 466.. Необходимость хозяйственного взаимодействия вела к тому, что у многих старообрядческих семей были дружественные отношения с конкретными бурятскими родами. В рамках этих отношений не только семей- ские ездили в гости к бурятам, но и принимали их у себя, угощали (отдельно от себя и из специальной посуды) и оставляли на ночлег (Тихонова, 2007). Необходимость закрепления хозяйственного симбиоза вела к смешанным бракам при условии перехода бурятского брачного партнера в старую веру. То есть бурят, перешедший в старообрядчество, становился для них своим и теперь уже он должен был соблюдать определенную осторожность при общении со своими иноверными (шаманистскими и буддистскими) родственниками, чтобы не «оскверниться» и не «встать на епитимью».

Поэтому живописание того, как старообрядец, пообщавшийся с бурятами, «навсегда» осквернен и потерян для своего общества, является не более чем художественным вымыслом, который основан на неглубоком знании традиционной культуры. Это не вина, а скорее беда автора как представителя современного российского общества, плохо знающего свою традиционную культуру, пробавляющегося упрощенными стереотипами о ее разных компонентах и часто воспроизводящего исторически необоснованную мифологизированную неотрадицию.

К сожалению, степень сохранения традиции, в частности в Забайкалье, ведет к тому, что и современные потомки семейских мало что знают об этой некогда богатой культуре. Поэтому основными специалистами в области традиционной народной культуры семейских старообрядцев Забайкалья являются редкие местные собиратели и ученые, занимающиеся данным вопросом. Считаем, что любая (в том числе художественная, так как жанр исторического романа ее предполагает) реконструкция истории представителей какой-либо этно-конфессиональной группы должна в большей мере учитывать данные культурологических исследований. В противном случае произведение выпадает из жанра исторического романа и попадает в разряд обычного романа с элементами фантастики на историческую тему.

Список источников

1. Болонев Ф.Ф. Взаимовлияние культур русского и аборигенного населения Восточной Сибири // Известия СО АН СССР. Серия История, филология, философия. 1985. Вып. 3, № 14. С. 37-43.

2. Боченков В.В. «Очерки поповщины» П.И. Мельникова как произведение публицистики и изображение старообрядческого священства в них // Старообрядчество: история, культура, современность: материалы VI науч.-практ. конф. М., 2002. С. 365-373.

3. Дизендорф О.Л. Изображение старообрядчества как феномена русской истории в романе И. Басаргина «Дикие пч^ы» // Старообрядчество Сибири и Дальнего Востока. История и современность. Местные традиции. Русские и зарубежные связи: материалы IV Междунар. науч.-практ. конф. Владивосток, 2004. С. 214-218.

4. Духовная литература староверов Востока России XVIII-XX вв. / под ред. Н.Н. Покровского. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. 799 с.

5. Костров А.В. Фотоматериалы как источник по истории «семейских» старообрядцев в первой трети XX в. // Вестник Тамбовского университета. Сер.: Гуманитарные науки. 2010. № 3 (83). С. 327-333.

6. Попова А.М. Семейские (Забайкальские старообрядцы). Верхнеудинск, 1928. 36 с.

7. Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы. Семейские. Иркутск: Сибирское книжное дело, 1920. 108 с.

8. Соколова В.Ф. Художественные функции жанра жития в раскрытии мировоззренческих представлений нижегородских старообрядцев в романах П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» // Старообрядчество: история, культура, современность: материалы VIII Междунар. науч. конф. М., 2007. Ч. II. С. 173-178.

9. Тихонова Е.Л. Мотив «запрета на общение с иноверными в еде и питье» в рассказах современных старообрядцев Забайкалья // Старообрядчество: история, культура, современность: материалы VIII Междунар. науч. конф. М., 2007. Ч. II. С. 265-271.

References

1. Bochenkov, V.V. (2002) "Ocherki popovshchiny" P.I. Mel'nikova kak proizvedenie publitsistiki i izobrazhenie staroobriad- cheskogo sviashchenstva v nikh [P.I. Melnikov's "Essays on Popovshchina" As a Work of Publicism and the Portrayal of the Old Believer Priesthood in Them]. In: Staroobriadchestvo: istoriia, kul'tura, sovremennost [Old Believers: History, Culture, Modernity: Proceedings of the VI Scientific-Practical Conference.]. Moscow, p. 365-373. (In Russian)

2. Bolonev, F.F. (1985) Vzaimovliianie kul'tur russkogo i aborigennogo naseleniia Vostochnoi Sibiri [Mutual Influence of Russian and Aboriginal Cultures in Eastern Siberia]. Izvestiia SO AN SSSR. Seriia Istoriia, filologiia, filosofiia [Proceedings of the Siberian Branch of the USSR Academy of Sciences. Series History, Philology, and Philosophy.]. 3 (14), 37-43. (In Russian)

3. Dizendorf, O.L. (2004) Izobrazhenie staroobriadchestva kak fenomena russkoi istorii v romane I. Basargina "Dikie pchely" [The image of Old Belief as a Phenomenon of Russian History in the novel "Wild Bees" by I. Basargin]. In: Staroobriadchestvo Sibiri i Dal'nego Vostoka. Istoriia i sovremennost. Mestnye traditsii. Russkie i zarubezhnye sviazi' [Old Beliefs in Siberia and the Far East. History and Modernity. Local Traditions. Russian And Foreign Relations]. Vladivostok, PGOM, p. 214-218. (In Russian) Kostrov, A.V. (2010) Photo Files as the Source of the History of “Semeyskie” Old Believers in the First Third of the XX Century. Tambov University Review. Series: Humanities. (3), 327-333. (In Russian)

4. Pokrovskij, N.N. (1999) Dukhovnaia literatura staroverov Vostoka RossiiXVIII-XX vv. [Spiritual Literature of the Old Believers of Eastern Russia in the 18th-20th centuries]. Novosibirsk, Sibirskii khronograf. (In Russian)

5. Popova, A.M. (1928) Semeiskie (Zabaikal'skie staroobriadtsy) [Semeiskys (Old Believers of Transbaikalia)]. Verkhneudinsk, Tipografija NKPT. (In Russian)

6. Selishchev, A.M. (1920) Zabaikal'skie staroobriadtsy. Semeiskie [Semeiskys Old Believers of Transbaikalia]. Irkutsk, Sibir- skoe knizhnoe delo. (In Russian)

7. Sokolova, V.F. (2007) Khudozhestvennye funktsii zhanra zhitiia v raskrytii mirovozzrencheskikh predstavlenii nizhego- rodskikh staroobriadtsev v romanakh P.I. Mel'nikova-Pecherskogo "V lesakh' i "Na gorakh" [The Artistic Functions of the Genre of Hagiography in Revealing the Worldview of Old Believers of Nizhny Novgorod in P. I. Melnikov-Pechersky's novels "In the Forests" and "On the Mountains"]. In: Staroobriadchestvo: istoriia, kul'tura, sovremennost' [Old Believers: History, Culture, Modernity: Materials of the VIII International Scientific Conference]. Moscow, p. 173-178. (In Russian)

8. Tikhonova, E.L. (2007) Motiv "zapreta na obshchenie s inovernymi v ede i pit'e" v rasskazakh sovremennykh staroobriadtsev Zabaikal'ia [Motive of " Prohibition to Eat and Drink with Non-Christians" in stories of contemporary Old Believers of Transbaikalia]. Staroobriadchestvo: istoriia, kul'tura, sovremennost [Old Believers: History, Culture, Modernity]. Moscow, p. 265-271. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru