Диалог новеллами в эпоху Возрождения: от придворной практики к городской игре

Размещено на http://www.allbest.ru/

Диалог новеллами в эпоху Возрождения: от придворной практики к городской игре

И.К. Стаф

Аннотация

рассказ ренессансный новелла чтение

Репрезентация устного рассказа в ренессансных книгах новелл предполагает не только отсылки к литературным источникам, но и описание социальных и культурных практик эпохи. Модель обрамления «Декамерона», сближающаяся с куртуазными «судами любви» и жё парти, в начале XV в. отчасти отразилась в устройстве «Любовного двора» Карла VI.

Одна из разновидностей подобного аристократического досуга, коллективное чтение, сопровождающееся пением, музыкой и танцами, оказала в XVI в. влияние на деятельность итальянских «академий». При апроприации этой модели поведения городской литературой рассказывание новелл приобретает функцию обмена новостями выраженно комического характера. Сближение аристократической и городской практик рецитации, отразившееся, в частности, в заглавиях издательских новеллистических сборников, вызвало к жизни -- под влиянием гуманистической традиции -- идею новеллы как игры, коллективного перформанса, которая получила теоретическое обоснование в «Диалоге об играх» Джироламо Баргальи. Обмен новеллами можно считать одной из важных практик эпохи, культурное содержание которой менялось в соответствии с историческим и социальным контекстом.

Ключевые слова: Ренессанс, новелла, «Декамерон», «суды любви», придворное чтение, новость, игра, академии

Annotation

I. K. Staf Dialogue by short stories in the Renaissance:

From courtly practice to urban play

The representation of oral narrative in Renaissance novella books involves not only references to literary sources, but also descriptions of social and cultural practices of the era. The framing model of The Decameron, converging with the Courtois Courts of Love and the jeux-partis, was partly reflected in the arrangement of Charles VI's Court of Love in the early fifteenth century. One form of such aristocratic pastime, collective reading accompanied by singing, music, and dancing, influenced the activities of Italian “academies” in the 16^th century. With the appropriation of this model of behaviour by urban literature, storytelling takes on the function of an exchange of news of a distinctly comic nature (Franco Sacchetti, Philippe de Vigneulles). The convergence between aristocratic and urban practices of recitation, reflected in particular in the titles of published novellas, brought to life -- under the influence of the humanist tradition (Giovanni Pontano, Baldassare Castiglione) -- the idea of the novella as a game, a collective performance, which was theorised in Girolamo Bargagli's Dialogue on Games. The exchange of short stories can be considered one of the important practices of the era, the cultural content of which changed according to the historical and social context.

Keywords: Renaissance, novella, The Decameron, Courts of Love, court reading, news, game, academies

Основная часть

Ренессансная новеллистическая книга на народном языке с момента рождения под пером Боккаччо и вплоть до конца XVI столетия функционировала не столько как полноценный литературный жанр, обладающий устойчивыми признаками -- предпринятую в 1574 г. Франческо Бончани¹ попытку выделить эти признаки в свете «Поэтики» Аристотеля вряд ли можно назвать успешной, -- сколько как изменчивая форма, вбирающая в себя черты других литературных жанров и форм, обладающая выраженной прагматикой и тесно связанная с речевыми и культурными практиками эпохи.

Многие историки литературы, начиная со второй половины ХХ в., считают именно репрезентацию устного диалога -- того, что Ж. Матье-Кастеллани именует «беседой рассказами» [Matthieu-Castellani 1992], -- главной характеристикой новеллы и, шире, короткого повествования эпохи Ренессанса В «Лекции о том, как слагать новеллы» (Lezione sopra comporre delle novelle), предназначенной, скорее всего, для чтения во Флорентийской академии или в «Академии Искаженных» (Academia degli Alterati), в которых он состоял. Сохранилась в рукописях, впервые издана в 1972 г. Ср., например, книгу М. Же, где основные черты устного текста, выделенные П. Зюмтором [Zumthor 1983], распространяются на всю литературную продукцию Средних веков и Возрождения: «Вплоть до XVII в. письменные тексты <.> отвечают описаниям текста устного» [Jeay 1992: 62].: «...определяющим для повествовательного жанра, -- пишет Г.-А. Перуз, -- в очень большом числе случаев становится, по-видимому, присутствие группы “рассказчиков” (причем деятельность этой группы необычайно важна и даже составляет основное повествование) -- общества, речи которого необязательно являются рассказами» [Perouse 1978: 5] (см. также: [Sempoux 1973; Graedel 1959; Baldissone 1985; Di Legami 2016]).

Репрезентация устного рассказа предполагает описание контекста, в котором существует и действует кружок рассказчиков. На протяжении XIVXVI вв. контекст этот мог значительно варьироваться, так или иначе отображая социальные практики, в рамках которых происходит обмен историями. Боккаччо в «Декамероне», выстраивая этический и социокультурный идеал, противостоящий чумному хаосу Флорентийской республики Об истоках политико-этических идей Боккаччо, отразившихся в обрамлении «Декамерона», см., в частности: [Jossa 2013-2014; Ellero 2017]., ориентируется не только на литературные источники -- от «Тысячи и одной ночи» и «Сатурналий» Макробия до «Графа Луканора» и рыцарского романа, в том числе своего «Филоколо». Идеал этот, безусловно, помещен в пространство поэтического вымысла (fictio), однако некоторые его черты позволяют искать сходства и аналогии с известными нам по другим источникам культурными практиками эпохи.

Прежде всего рассказчики, носящие у Боккаччо подчеркнуто литературные имена, благородного происхождения и образованны: «все разумные и родовитые, красивые, добрых нравов и сдержанно-приветливые» [Боккаччо 1955: 38-39]. Все они связаны либо родством, либо -- и это главное -- любовными узами. Сама книга создана «на помощь и в утешение любящим» дамам. Обмен новеллами, тему которых задает король или королева, вписан в строгий распорядок дня, наряду с музицированием, танцами и пением (поэзией). Последняя черта важна, поскольку музыка и танец, неотделимые друг от друга в искусстве и культуре XIV в., всегда связывались с придворным обществом и представлялись как «развлечения, отличающие аристократический образ жизни» [Clouzot 2009: 56] (см. также: [Aurell 2018]). Таким образом, мы находимся в пространстве куртуазной любви с присущим ей кодексом поведения, описанным еще в XII в. Андреем Капелланом в трактате «О любви». Непременной частью этого кодекса -- у Андрея Капеллана она занимает вторую книгу трактата -- являлось обсуждение различных любовных вопросов, принимавшее форму как тенсон и жё парти трубадуров, так и «юридических» дебатов, завершавшихся вынесением решения О роли бесед и рассказов в куртуазных практиках см., например: [Schnell 1989; Guerreau-Jalabert 1997].. Иными словами, обмен новеллами с последующим их обсуждением -- занимающим у Боккаччо подчиненное место, но разрастающимся у ряда его последователей, например у Маргариты Наваррской, -- приобретает сходство со знаменитыми corti d'amore, «судами любви» (или «дворами», поскольку итальянское corte и французское cour имеют оба значения). Говорить о сходстве здесь тем более уместно, что в «Филоколо» заглавный герой, оказавшись при неаполитанском дворе, участвует в придворной забаве -- именно таком «суде» (знаменитый эпизод «любовных вопросов», Questioni d'amore Впоследствии этот эпизод, пользовавшийся большой популярностью, даже издавался отдельно: таков, например, французский перевод, предположительно атрибутируемый Жану Леблону [Treize elegantes demandes 1541]., в четвертой книге романа), причем сюжет по крайней мере двух новелл Десятого дня «Декамерона» (IV и V) полностью совпадает с двумя «вопросами» (IV и XIII) См.: [Guardiani 1986]. Отметим также, что герои «Филоколо», подобно рассказчикам «Декамерона», обретают через любовь «социальную» мудрость, которая позволяет первым прекратить междоусобицу и основать «новый город» Чертальдо, а вторым -- вернуться во Флоренцию, уже не опасаясь общественного хаоса, вызванного чумой..

Подавляющее большинство историков рассматривают подобные «суды» как сугубо вымышленный конструкт, отрицая их реальное существование [Rajna 1890; Crescini 1909-1910], но оговаривая, что описания Андрея Капеллана, по-видимому, оказали серьезное «воздействие на менталитет» и распространение куртуазной доктрины [Bourgain 1986: 36]. Пребывание Боккаччо в 1330-е годы в Неаполе, при анжуйском дворе, особо ценившем музыку и поэзию [Barbero 1998] и изначально тесно связанном с центрами провансальской культуры, позволяет (со всей осторожностью) предположить, что включение в «Филоколо» любовных casus было навеяно не только чисто литературной традицией, но одним из видов аристократического досуга. Как пишет П.-Л. Черизола, «...первоначальный замысел обрамления [“Декамерона”], видимо, был подсказан реальным времяпрепровождением, которое он наблюдал в молодости в Неаполе -- так называемыми жё парти» [Cerisola 1975: 139].

Так или иначе, взаимодействие придворных практик и словесности нашло яркое воплощение спустя полстолетия, при дворе французского короля Карла VI. 6 января 1401 г. (1400 г. по старому летоисчислению) в королевском замке в Манте герцогами Людовиком Бурбоном и Филиппом Бургундским был учрежден так называемый Любовный двор (Cour amoureuse), призванный славить дам и любовь посредством поэтических и риторических состязаний. Описание причин, по которым два герцога решили основать эту «институцию», разительно напоминает обрамление «Декамерона». Обращаясь к королю, они просят:

...среди сей тягостной и вредоносной эпидемии чумы, ныне протекающей в сем христианнейшем королевстве, да будет [Карлу VI] угодно, дабы часть времени проводить более изысканно и заново пробудить радость, учредить и назначить в своем королевском дворце государя любовного двора, каковой бы по праву владычествовал над подданными оного любовного двора ...en ceste desplaisant et contraire pestilence de epidemie presentement courant en ce tres crestien royaume, que pour passer partie du tempz plus gracieusement et affin de trouver esveil de nouvelle joye, il lui pleust ordonner et creer en son royal hostel I prince de la court d'amours, seigneurissant sur les subges de retenue d'icelle amoureuse court (цит. по: [Poitvin 1886: 202-203]). К сожалению, издание материалов Любовного двора Карлы Боццоло и Элен Лойо [Bozzolo, Loyau 1982] осталось для нас недоступным..

В число многочисленных (около 700 человек) «подданных» Любовного двора входили не только представители высшей знати, но и гуманисты Гонтье Коль и Жан де Монтрёй, Ален Шартье, королевский секретарь и поэт Жан Кастель, сын Кристины Пизанской, и др.: двор, «управляемый и основанный под водительством, авторитетом и ручательством таковых двух весьма похвальных добродетелей, каковые суть смирение и верность» .en gouvernement et fondee principaument soubz la conduitte, force et seurte d'icelles deux tres loees vertus, c'est assavoir humilite et leaute [Poitvin 1886: 203]., выступал своего рода идеалом общежития, базирующимся на той cortesia, которая для Боккаччо заключалась в «учтивых деяниях, иначе в совместной свободной и веселой жизни, с возможной ко всем почтительностью» ...negli atti civili, cioe nel vivere insieme liberamente e lietamente, e fare onore a tutti secondo le possibility [Boccaccio 1918: 222].. В хартии значится намерение «объединить подданных нашего любовного двора в приятное и веселое общество» ...mettre ensemble les subges retenus de nostre amoureuse court en douce et solacieuse compaignie [Poitvin 1886: 205]. .il n'est aucun petit office en court d'amours sy dignement fondee («в столь достойно устроенном любовном дворе нет мелких должностей») [Poitvin 1886: 208]., где, несмотря на иерархичность структуры -- государь, трое главных хранителей, посланники, секретари и т. д., -- все должности считаются равными¹¹.

Любовный двор, соединяющий в себе черты поэтического «пюи» (которые устраивались каждый месяц) и любовного суда («.если приятного развлечения ради возникнут какие вопросы среди наших подданных в виде любовной тяжбы, дабы изложить различные мнения» .se aucunes questions pour plaisant passetempz sourdoient entre noz subges en fourme d'amoureux proces pour differentes oppinions soustenir [Poitvin 1886: 212].), служит выразительным примером придворных практик, которые так или иначе нашли отражение в обрамленных сборниках новелл, возникших после «Декамерона», -- от «Новелл» Джованни Серкамби (ок. 1400) до «Бесед» Аньоло Фиренцуолы (1525), где три дамы и трое юношей под водительством Костанцы Амаретты подражают досугам lieta brigata Боккаччо, «Гептамерона» Маргариты Наваррской, «Речей в зачарованных полях» Клода де Тайемона (1553) или «Ста новелл» Франческо Сансовино (1561). По мнению Ф. Пиперно, книга новелл XVI в. «представляет собой типичный продукт учтивого красноречия, понимаемого как способ общения придворного общества» [Pipemo 2015: 415].

Одной из разновидностей таких практик может считаться также обычай совместного чтения, о котором пишет А. Петруччи: «Придворное чтение входит как вспомогательный элемент в более сложную и органичную “пайдейю”, включающую в себя искусства беседы, музыки и телесных упражнений; оно часто сопутствует прогулке, игре, танцам, фехтованию либо чередуется с ними и завершается музыкой. Кроме того, если для клирика или купца чтение почти всегда остается чисто мужским занятием, придворному чтению дамы предаются наравне с мужчинами» [Petrucci 1984: 613]. Петруччи ссылается в качестве примера на эпизод с совместным чтением дантовских Франчески и Паоло -- к которому отсылает и второе название «Декамерона», «Принц Галеотто». Стоит добавить, что аналогичный мотив встречается в средневековых романах (например, во «Флорисе и Лириопе» трувера Робера де Блуа, где юная пара поочередно читает историю Пирама и Фисбы), а в первом «постбоккаччиевском» сборнике новелл, «Пекороне» сера Джованни Флорентийца (1385), он трансформируется в обмен новеллами между юношей Ауретто (или Ауректо, анаграмма auctore) -- и его возлюбленной, монахиней Сатурниной. В «Вечерних трапезах» Антонфранческо Граццини (после 1540 г., опубл. в середине XVIII в.) пять юных дам, «знатных и красивых, изумительно веселых и изящных» (nobili e belle tutte, leggiadre e graziose a meraviglia [Grazzini 1868: 2]), и пятеро юношей «из первых и благороднейших» (de 'primi e piu gentili) [Ibid.: 1] во Флоренции после пения мадригалов собираются по очереди читать «Сто новелл» Боккаччо -- книгу, «наипрекраснейшую и наиполезнейшую из всех, что когда-либо были написаны» (il piu bello ed il piu utile che fusse mai stato composto [Ibid.: 4]), -- но решают вместо чтения рассказывать собственные новеллы, отведя этому занятию три вечера. Взаимозаменяемость двух практик лишний раз подчеркивает неразрывную связь novellare с другими формами изысканного коллективного досуга. Уместно напомнить, что подобные досуги в несколько трансформированном виде стали непременным элементом деятельности итальянских академий Возрождения, в частности «Академии Мокрых» (Accademia degli Umidi), основанной в 1540 г. при активном участии Граццини и превратившейся через год во Флорентийскую академию [Plaisance 2004]: в ее первоначальном уставе предусматривалось, что «академики» на своих собраниях будут читать и комментировать Петрарку и других лучших тосканских авторов.

Апроприация городской литературой модели сборника, предложенной Боккаччо, как правило, имела следствием отказ от обрамляющей конструкции. Однако мотив кружка, в котором происходит обмен новеллами, не исчезает: он лишь перемещается на уровень отдельных новелл. Так, в «Трехстах новеллах» пополана Франко Саккетти (конец XIV в., опубл. 1724), написанных в утешение не влюбленным дамам, а всем несчастным, оказавшимся «в бедственном и горестном положении», мотив этот проявляется время от времени то в упоминании компании, в которой оказался автор-рассказчик (нов. 37, 112 и др.), то в реакции слушателей на острое словцо героя (нов. 7, 11, 20 и др.). Если первый французский новеллистический сборник, «Сто новых новелл» (ок. 1462), созданный при дворе герцога бургундского Филиппа Доброго, хотя и не имеет обрамления, тем не менее имплицитно воплощает идею придворного досуга (рассказчики, обозначенные перед каждой новеллой, -- реальные приближенные герцога Филиппа [Champion 1928: lxxiii-cxv], то у торговца из Меца Филиппа де Виньоля, составившего одноименную книгу новелл в начале XVI в., все истории услышаны «в доброй компании» (en bonne compaignie), а «читатель <...> может передавать эти истории дальше, читая их другим и в свой черед становясь рассказчиком. Очевидная цель автора -- запечатлеть на письме новеллы, которые впоследствии лягут в основу устного исполнения, чтения вслух или рецитации» [Velissariou 2019: 284].

На первый взгляд, перед нами одна и та же практика, получившая распространение в разных социальных стратах: горожане, как и образованные аристократы, собираются вместе, дабы развлечься рассказами. Однако культурный смысл novellare в двух этих контекстах различен. Придворная, «куртуазная» модель поведения не только предполагает наличие сопутствующих занятий (музыка, пение, танцы), но и ставит на первое место риторическое совершенство рассказа и последующий изящный диалог. Члены городских «добрых компаний» подчеркивают, что делятся подлинными происшествиями, иначе говоря, новостями. «Несчастная новость и происшествие приключилось со мною после вашего ухода», -- говорит персонаж первой новеллы Филиппа де Виньоля ...c'est une piteuse nouvelle et adventure qui m'est advenue depuis vostre despart [Philippe de Vigneulles 1972: 60].; «.оказался я недавно в доброй компании, в каковой рассказывали многие славные новости для смеха», -- начинает автор новеллу 55 Je me suis trouvez n'a mie loing temps en une bonne compaignie en laquelle se disoient pluseurs bons nouvelletez pour rire [Philippe de Vigneulles 1972: 231].. Обмен новеллами-новостями, с одной стороны, играет роль, так сказать, «средневекового СМИ», а с другой -- преследует сугубо увеселительные цели. Филипп де Виньоль постоянно описывает реакцию публики на записанные им рассказы -- это не обсуждение, но коллективный хохот, к которому автор призывает присоединиться своих читателей/слушателей: уловка из новеллы 18 «даст вам повод посмеяться» (vous donra cause de rire [Philippe de Vigneulles 1972: 104]); «услышите вы еще одну славную шутку, чтоб людям посмеяться, коль желаете о ней послушать» Mais vous oyres encor une bonne raillerie pour gens rire se escouter le voulles [Philippe de Vigneulles 1972: 101]., -- обращается он к аудитории в новелле 17.

О частичном сближении или совмещении двух моделей обмена рассказами в XVI в. можно судить по характерным заглавиям, которые дают сборникам новелл либрарии и печатники. Бургундские «Сто новых новелл», например, именуются «новыми приятными и увеселительными рассказами для веселой беседы во всякой компании» [Cent Nouvelles Nouvelles s. d.] Под аналогичными заглавиями сборник выходил вплоть до XVIII в. Об издательской эволюции «Ста новых новелл» см.: [Velissariou 2016: 197-198]., а «Фацеции» Поджо в переложении Гийома Тардифа предназначены для «пересказа в любых добрых компаниях» [Poggio 1520]. Книга новелл воспринимается как источник занятных историй, пособие для поддержания разговора. При этом к середине столетия рамки понятия «добрые компании», напрямую отсылающего к городской традиции, расширяются, вбирая в себя элементы традиции аристократической; как следствие, книга новелл приобретает еще одну функцию -- образца, «учебника» галантного красноречия. Так, загадочный «сеньор де Ламотт Руллан, лионец» Р. Дюбюи видит в этом имени анаграмму имени издателя сборника Жана Реаля [Dubuis 1997]. См. также: [Viet 2019]., составитель «Забавных бесед ста новых новелл» [La Motte Roullant 1549], обращаясь к читателям, излагает достоинства своего труда следующим образом:

Молю вас прочесть сии забавные беседы и оные прилежно выучить <...> и сами вы покажете дамам и иным добрым компаниям, что, прочитав все, достойны вы именоваться дамским идеалом, красноречивым и приятным [дамским] угодником Je vous supplie que ces fascetieux devitz vous lisiez et iceulx retenez en bonne affection, au travail de vostre corps en vostre bonne memoire, et vous mesmes monstrez envers les dames et autres bonnes compagnies qu'en apres le tout leu vous soyez dignes d'estre appelle le paragon des dames, beau deviseur, et le plaisant valentin [La Motte Roullant 1549: f. a3v°]..

Как обозначался этот вид приятного времяпрепровождения, обмен новеллами, на протяжении эпохи Ренессанса? Боккаччо в «Декамероне» проводит любопытное различие: когда рассказчики, удалившись из Флоренции, задаются вопросом, чем станут заниматься, Пампинея говорит:

.если бы вы захотели последовать моему мнению, мы провели бы жаркую часть дня не в игре (non giucando), в которой по необходимости состояние духа одних портится, без особого удовольствия других, либо смотрящих на нее, -- а в рассказах (ma novellando), что может доставить удовольствие слушающим одного рассказчика [Боккаччо 1955: 45].

Игры (в частности, упомянутые автором шашки и шахматы) противопоставляются рассказам как потенциальный источник огорчений и раздора в маленькой brigata -- общему приятному развлечению Ср. мнение П. М. Форни [Forni 1993: 531], который трактует эту оппозицию скорее как чередование разных видов игры.. Такое понимание novellare как нельзя лучше согласуется с упомянутым нами выше боккаччиевским определением cortesia. Оно не противоречит и чрезвычайно широкому средневековому пониманию игры, которое могло включать в себя искусство трубадуров и жонглеров [Mussou, Tabard 2010]: последнее представляло собой зрелище, перформанс, но не коллективное занятие. Между тем уже в начале XVI в., в «Придворном» Бальдассаре Кастильоне (ок. 1515, опубл. 1528), беседа на заданную тему именуется игрой (gioco): в замке герцога Урбинского игры устраивались почти каждый вечер. А порядок их был таков: сразу после ужина все сходились в покои синьоры герцогини [Элизабетты Гонзага] и садились кругом, каждый на месте, какое кому понравится или выпадет; причем женщины чередовались с мужчинами, пока хватало женщин. [Кастильоне 2021: 24].

Именно такой игрой становится обсуждение качеств идеального придворного. Пример Кастильоне показателен прежде всего потому, что в его трактате прослеживается отчетливое влияние «Декамерона», особенно в первой редакции (манускрипт vat. Lat. 8204), где -- случай уникальный для ренессансных подражаний Боккаччо -- даже сохраняется мотив передачи «короны» от рассказчика к рассказчику [Ricci 2013: 123]. Понятие игры здесь отсылает не к средневековой, придворно-куртуазной, но к гуманистической традиции, к идее facetudo, которая была обоснована и развита в трактате Джованни Понтано «О беседе» (1499) [Bistagne 2007] и которой Кастильоне посвящает обширный раздел во второй книге «Придворного». Опирающаяся на авторитет античности -- достаточно вспомнить Поджо, защищавшего свои «Фацеции» ссылкой на древних, которые «находили удовольствие в шутках, играх и побасенках», получая за это «не упреки, а похвалу» (facetiis, jocis et fabulis delectatos, non reprehensionem, sed laudem meruisse) [Поджо 1934: 67], -- эта идея закрепила обмен рассказами и шутками в сфере игровых речевых практик, бесед, уже не обязательно сопровождаемых музыкой, пением и танцами. Последующая апроприация facetudo культурой на народном языке шла главным образом в рамках итальянских городских «академий». Одним из итогов этого процесса стал небольшой трактат о новелле Джироламо Баргальи, члена сиенской «Академии Оглушенных» (Accademia degli Intronati), включенный в его «Диалог об играх, принятых на вечерах у сиенцев» (1572). «Диалог», призванный, по словам автора, запечатлеть досуги «академиков», которые могут послужить образцом для образованных придворных [Bargagli 1572: 10], содержит перечень и описание «серьезных» (gravi) и «приятных» (piacevoli) коллективных развлечений. К их числу относится и забавная «игра в новеллу»: рассказчик раздает присутствующим имена из своей истории, и те при каждом упоминании должны на них откликаться. Иначе говоря, новелла для Баргальи -- не только исключительно устный «театрализованный» рассказ (у слушателей должно складываться впечатление, что они присутствуют при описываемых событиях [Ibid.: 215]), целиком подчиненный удовольствию аудитории, но даже коллективный перформанс.

Таким образом, эволюция новеллистической книги неотделима от придворных и городских культурных практик, которые не только находили отражение в сборниках, но и обусловливали сам способ бытования короткого рассказа в эпоху Ренессанса. Можно сказать, что сам обмен новеллами представлял собой одну из таких практик, обретавшую культурный смысл в зависимости от исторического и социального контекста.

Источники

1. Боккаччо 1955 -- Боккаччо Дж. Декамерон / Пер. с итал. А. Н. Веселовского. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1955.

2. Кастильоне 2021 -- Кастильоне Б. Придворный / Пер. с итал. П. Епифанова. М.: КоЛибри, 2021.

3. Поджо 1934 -- Поджо Браччолини. Фацетии / Пер. с лат., коммент. и вступ. ст. А. К. Дживелегова. М.; Л.: Academia, 1934.

4. Bargagli 1572 -- Bargagli G. Dialogo de' Giuochi che nelle vegghie sanesi si usano di fare. Del Materiale Intronato. Siena: Luca Bonetti, 1572.

5. Boccaccio 1918 -- Boccaccio G. Il comento alla Divina Commedia e gli altri scritti intorno a Dante / A cura di D. Guerri. Vol. 3. Bari: G. Laterza, 1918.

6. Bozzolo, Loyau 1982 -- La Cour amoureuse dite de Charles VI. Etude et edition critique des sources manuscrites. Armoiries et notices biographiques / Ed. C. Bozzolo, H. Loyau. T. 1. Paris: Le Leopard d'or, 1982.

7. Cent nouvelles nouvelles s. d. -- Les cent nouvelles nouvelles, contenant en soy cent chapitres hystoires, ou nouveaulx comptes plaisans et recreatiz pour diviser en toutes compaignies par joyeusete. Paris: Jean Trepperel, [s. d.].

8. Champion 1928 -- Les Cent Nouvelles nouvelles / Publ. par P. Champion. Paris: E. Droz, 1928.

9. Grazzini 1868 -- Le Cene di Antonfrancesco Grazzini detto il Lasca riscontrate sui migliori codici con annotazioni / Ed. B. Fabricatore. Napoli: Societa editrice degli novellieri italiani, 1868.

10. La Motte Roullant 1549 -- Les Fascetieux devitz des cent nouvelles, nouvelles, tres recreatives et fort exemplaires pour resveiller les bons espritz francoys, veuz & remis en leur naturel, par le seigneur de la Motte Roullant Lyonnois, homme tresdocte & bien renomme. Paris: Jean Real, 1549.

11. Philippe de Vigneulles 1972 -- Philippe de Vigneulles. Les Cent nouvelles nouvelles / Ed. par Ch. H. Livingston, avec le concours de F. R. Livingston et R. H. Ivy, Jr. Geneve: Droz, 1972.

12. Poggio 1520 -- Les facecies de poge florentin translatees de latin en francoys qui traictent de plusieurs nouvelles choses moralles pour racompter en toutes bonnes compaignies. Lyon: Olivier Arnoullet, [ca. 1520].

13. Treize elegantes demandes 1541 -- Treize elegantes demandes d'amours, composees par le tresfaconde poete Jehan Bocace, & depuis translatees en Francoys: lesquelles sont tresbien debatues, jugees & diffinies, ainsi que le lecteur pourra veoir par ce que s'ensuyt. Paris: Denis Janot, 1541.

References

1. Aurell, M. (2018). Troubadours et trouveres. Musique, societe et amour courtois. In Chr. Cazaux-Kowalski, Chr. Chaillou-Amadieu, A.-Z. Rillon-Marne, & F. Zinelli (Eds.). Les Noces de philologie et de musicologie (pp. 49-65). Classiques Garnier. (In French).

2. Baldissone, G. (1985). La novella e l'ascolto. In G. Barberi Squarotti (Ed.). Metamorfosi della novella (pp. 33-51). Bastogi. (In Italian).

3. Barbero, A. (1998). Letteratura e politica fra Provenza e Napoli. In L'Etatangevin. Pouvoir, culture et societe entre XIIIe etXlVe siecle. Actes du colloque international de Rome-Naples (7-11 novembre 1995) (pp. 159-172). Ecole Franjaise de Rome. (In Italian).

4. Bistagne, F. (2007). Pontano, Castiglione, Guazzo: facetie et normes de comportement dans la trattatistica de la Renaissance. Cahiers d'etudes italiennes, 6, 183-192. (In French).

5. Bourgain, P. (1986). Alienor d'Aquitaine et Marie de Champagne mises en cause par Andre le Chapelain. Cahiers de civilisation medievale, 113-114, 29-36. (In French).

6. Cerisola, P. L. (1975). La Questione della cornice del “Decameron”. Aevum, 49(1/2), 137-156. (In Italian).

7. Clouzot, M. (2009). Sonare et ballare: Musique et danse dans les manuscrits de la fin du Moyen Age. In M. Clouzot, & Chr. Laloue (Eds.) La representation de la musique au Moyen Age. Actes du colloque des 2 et 3 avril 2004 (pp. 56-65). La Cite de la musique. (In French).

8. Crescini, V (1909-1910). Nuove postille al trattato amoroso d'Andrea Cappellano. Atti del Reale Istituto Veneto di Scienze. Lettere e Arti, 69(2), 1-99, 473-504. (In Italian).

9. Di Legami, F. (2016). Novellistica del tardo Trecento. Studi e questioni critiche. In G. Baldassarri, V Di Iasio, G. Ferroni, & E. Pietrobon (Eds.). I cantieri dell'italianistica. Ricerca, didattica e organizzazione agli inizi delXXIsecolo. Atti delXVIII congresso dell'ADI -- Associazione degli Italianisti (Padova, 10-13 settembre 2014) (pp. 1-10). Adi editore. (In Italian).

10. Dubuis, R. (1997). Traduttore, traditore: l'affaire La Motte Roullant. In J. Dauphine, & B. Perigot (Eds.). Conteurs et romanciers de la Renaissance. Melanges offerts a Gabriel-Andre Perouse (pp. 173-187). Honore Champion. (In French).

11. Ellero, M. P. (2017). Natura, desiderio e virtu tra Filocolo e Decameron. Aristotele e le corti d'amore. In M. P. Ellero, M. Residori, M. Rossi, & A. Torre (Eds.). Il dialogo creativo. Studi per Lina Bolzoni (pp. 379-394). Maria Paccini Fazzi ed. (In Italian).

12. Forni, P. M. (1993). Appunti sull'intrattenimento decameroniano. In E. Malato, & M. Picone (Eds.). Passare il tempo. La letteratura del gioco e dell'intrattenimento dalXII alXVI secolo (pp. 529-540). Salerno ed. (In Italian).

13. Graedel, L. (1959). La cornice nelle raccolte novellistiche delRinascimento italiano e i rapporti con la cornice del Decameron. Stamperia “Il cenacolo”. (In Italian).

14. Guardiani, F. (1986). Boccaccio dal Filocolo al Decameron: variazioni di poetica e di retorica dall'esame di due racconti. Carte italiane: A Journal of Italian Studies, 1(7), 28-46. (In Italian).

15. Guerreau-Jalabert, A. (1997). Le temps des creations (XP-XIP siecle). In J.-P. Rioux, & J.-F. Sirinelli (Eds.). Histoire culturelle de la France (Vol. 1, Le Moyen Age, pp. 107-22). Seuil. (In French).

16. Jeay, M. (1992). Donner la parole. L'histoire-cadre dans les recueils de nouvelles des XV-XVP siecles. CERES. (In French).

17. Jossa, S. (2013-2014). “Non giucando [...] ma novellando”. Primi appunti per una lettura comunitaria del Decameron. Levia Gravia: Quaderno annuale della letteratura italiana, 15-16, (pp. 17-29). (In Italian).

18. Matthieu-Castellani, G. (1992). La Conversation conteuse: les nouvelles de Marguerite de Navarre. Presses universitaires de France. (In French).

19. Mussou, A., & Tabard, L. (2010). La regle du jeu au Moyen Age: “On ne peut bien sans regle ouvrer”. Questes. Revue pluridisciplinaire d'etudes medievales, 18, 4-29. (In French).

20. Perouse, G.-A. (1978). Nouvelles franqaises du XVI^е siecle. Images de la vie du temps. Service de reproduction des theses Universite de Lille III. (In French).

21. Petrucci, A. (1984). Lire au Moyen Age. Melanges de l'Ecole franqaise de Rome. Moyen Age, Temps modernes, 96(2), 603-616. (In French).

22. Piperno, F. (2015). Musica, rime e conversari nella mutevole cornice delle Cento novelle di Francesco Sansovino. In S. Benedetti, F. Lucioli, & P. Petteruti Pellegrino (Eds.). Cum fide amicitia: per Rosanna Alhaique Pettinelli (pp. 415-436). Bulzoni. (In Italian).

23. Plaisance, M. (2004). L 'Accademia e il suo principe. Cultura e politica a Firenze al tempo di Cosimo I e di Francesco de 'Medici. Vecchiarelli. (In Italian).

24. Poitvin, Ch. (1886). La Charte de la Cour d'Amour de l'annee 1401. Bulletins de l'Academie Royale des sciences, des lettres et des beaux-arts de Belgique, Ser. 3, 12, 191-220. (In French).

25. Rajna, P. (1890). Le Corti d'amore. U. Hoepli. (In Italian).

26. Ricci, M. T. (2013). Ideali di un'arte di vivere: dal Decameron al Cortegiano. Morus -- Utopia e Renascimento, 9, 111-128. (In Italian).

27. Schnell, R. (1989). L'amour courtois en tant que discours courtois sur l'amour. Romania, 110, 72-126, 331-363. (In French).

28. Sempoux, A. (1973). La nouvelle. Brepols. (In French).

29. Velissariou, A. (2016). Le paratexte des Cent Nouvelles nouvelles, du Moyen Age au XXe siecle: titres, prefaces et introductions. In J. Devaux, & A. Velissariou (Eds.). Autour des Cent Nouvelles nouvelles. Sources et rayonnements, contextes et interpretations. Actes du colloque international organise les 20 et 21 octobre 2011 a l'Universite du Littoral -- Cote d'Opale (Dunkerque) (pp. 193-214). Honore Champion. (In French).

30. Velissariou, A. (2019). Les nouvelles de Philippe de Vigneulles (1471-1528) et leur temoignage sur la societe messine. In L. Evdokimova, & A. Marchandisse (Eds.). Le texte medieval dans le processus de communication (pp. 279-294). Classiques Garnier. (In French).

31. Viet, N. (2019). “Treschevaleureux capitaines” contre “crocheteurs de flascons”: lecteurs et lectorats dans les Fascetieux devitz des Cent nouvelles nouvelles du Seigneur de La Motte Roullant. Renaissance and Reformation = Renaissance et Reforme, 42(1), 189-210. (In French).

32. Zumthor, P. (1983). Introduction a la poesie orale. Seuil. (In French).

Размещено на Allbest.ru