Русский национальный характер: от панегирика к инвективе и обратно (на примере русской художественной литературы XIX века)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Русский национальный характер: от панегирика к инвективе и обратно (на примере русской художественной литературы XIX века)

Тема русского национального характера является одной из констант историко-культурного дискурса. В периоды кризисов интерес к этой теме резко возрастает. Современная геополитическая и глобальная культурная ситуация вызвали очередной виток философской ревизии черт русского национального характера.

Исследователи приходят к закономерному выводу о том, что русский национальный характер имеет поляризованные качества. Русские представлены в отечественных и зарубежных исследованиях, то как «народ-мессия», «народ-богоносец», «народ - хранитель вселенского добра», заслуживающий панегириков, то как «народ-ребенок», homo soveticus, «ватник», заслуживающий инвектив.

Целью статьи является исследование механизмов, управляющих социальными и культурными практиками, их связи с ментальными представлениями и чертами национального характера.

Методологической основой является дальнейшее обоснование возможности привлечения классических художественных текстов в качестве источников для культурологической реконструкции и раскрытия содержания сложных культурных феноменов, в частности, национального характера. Литературные произведения, по мнению автора, могут быть тончайшими и точнейшими выразителями ментальности своей эпохи. Тексты русских классиков можно смело отнести к так называемым «изображающим источникам», на важность которых указывали А. С. Лаппо-Данилевский и М. М. Бахтин.

Несмотря на то что «национальный характер» не является строгой категорией, мы рассматриваем его как объективную реальность, как механизм, посредством которого выбирается реакция или действие в конкретной историко-культурной реальности. Национальный характер является феноменом, проявляющимся одновременно на двух уровнях: общеисторическом и индивидуально-психологическом. Задаче соединения этих двух уровней может способствовать психологический подход к анализу и истолкованию историко-культурных феноменов. Такой метод находится в тесной связи с современными подходами и близок автору настоящего исследования.

Автор также приводит свои размышления и выводы о том, как коррупция связана с чертами национального характера и менталитетом, и где историко-культурные корни этой живучей социальной практики. Также рассмотрен феномен экономоцентризма, который появляется вместе с развитием капитализма в пореформенной России.

Ключевые слова: менталитет, национальный характер, культурологическая реконструкция, «изображающие источники», социальная практика, коррупция, экономоцентризм.

Russian national character: from panegyric to invective and back (on the example of Russian classical literature of the 19th century)

The topic of the Russian national character is one of the constants of historical and cultural discourse. In times of crisis, the interest in this subject increases dramatically. The contemporary geopolitical cultural situation initiated a new round of philosophical revision of the Russian national character.

Researchers come to the logical conclusion that the Russian national character is polarized. Russians are represented in domestic and foreign studies either as people-messiah, god-bearing people, people-protector of the universal virtuous, deserving of panegyrics, or as people-child, homo soveticus, vatnik, deserving of invective.

The article is aimed at studying the mechanisms of social and cultural practices, in connection with mental representations of the national character.

Methodological basis is the demonstration of possibility of attracting the classical texts as sources for cultural reconstruction of the content of cultural phenomena, in particular the national character. Literary works, according to the author, can be the adequate expressions of the mentality. The texts of the Russian classics can be recognized as describing sources, the importance of which was pointed out by A.S. Lappo- Danilevsky and M.M. Bakhtin.

Despite the fact that the national character is not a strict category, we consider it as an objective reality, as a mechanism of reaction in a particular historical and cultural reality. The national character is a phenomenon that reveals itself at two levels: general historical and individual psychological. The task of combining these two levels can be facilitated by a psychological approach to the analysis and interpretation of historical and cultural phenomena. This method is in close connection with modern and is supported by the author.

The author offers reflections on how corruption is connected to national character and mentality, and where the historical and cultural roots of this social practice are. The phenomenon of the economocentrism, which appears with the development of capitalism in Post-reform Russia, is considered.

Keywords: mentality, national character, cultural reconstruction, describing sources, social practice, corruption, economocentrism.

Введение

Тема русского национального характера является одной из констант и практически не исчезает из историко-культурного дискурса. В периоды кризисов и испытаний (будь то внутренние реформы или внешние вызовы в форме различных проявлений глобализации) интерес к этой теме резко возрастает. Это связано с потребностью народа в цивилизационной самоидентификации, в более четком осознании своих ментальных основ, своей национальной идеи, в понимании ее связи с государственной идеологией. Важность осмысления этих феноменов связана с оценкой возможностей поступательного развития этноса, необходимости понимания того, какие черты национального характера являются востребованными, а какие становятся препятствием для решения насущных задач на определенном историческом этапе. Современная геополитическая и глобальная культурная ситуация вызвали очередной виток философской ревизии черт русского национального характера, что легко понять по растущему количеству исследований на эту тему.

Вполне закономерно, что самоидентификация и самооценка невозможны без сравнения себя с другими этносами и народами. Сравнение - это своего рода социальный рефлекс, который проявляет себя на онтогенетическом и филогенетическом уровне и является мощным толчком для развития как отдельного человека, так и этноса в целом. Сравниваются условия и уровень жизни, социальные и политические институты, достижения в области культуры, уровень развития национального языка, черты национального характера. Здесь уместно привести слова Н. В. Гоголя, который рассуждая о силе русского слова, писал: «...мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет. недолговечное слово француза; затейливо придумает свое. умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово». Сравнение себя с «другими» имеет целью преодолеть кризис идентичности, убедить себя в своей состоятельности, поэтому даже признание своих недостатков, доходящее до самоиронии и самобичевания, имеет целью «раззадорить себя», сформировать импульс, сделать очередной шаг в развитии.

Большинство историков и антропологов согласны с тем, что исходные природно-климатические и географические факторы существенно влияют на формирование экономических основ и ведущего типа хозяйства, а те, в свою очередь, определяют базовые основы менталитета нации. Следом идут историко-культурные факторы, которые формируют надстройку в виде национального характера. В наших рассуждениях мы будем понимать менталитет как некие сходные принципы мышления, которые часто обусловлены географическими, климатическими, биологическими особенностями формирования этноса. Они являются базисом, возможно, биологически наследуемым, представляющим самые глубокие корни сознания. А. Я. Гуревич понимал менталитет как «самый глубинный уровень общественного сознания, в котором мысль еще не отчленена от эмоции, латентных привычек, приемов сознания - люди ими пользуются, не осознавая и не замечая этого. Это не те идеи, что порождаются индивидуальным сознанием, и неотрефлектированные духовные конструкции. Это, скорее, жизнь таких идей и конструкций, которые для самих носителей идей остаются неосознанными» [2, с. 101]. Это определенные матрицы, в них «заливается» исторически обусловленное содержание, которое можно назвать культурно-историческим типом ментальности.

Несмотря на то что «национальный характер» является категорией менее строгой чем «менталитет», мы будем рассматривать его как объективную данность и определим его как механизм, посредством которого выбирается реакция на ситуацию или действие. Эти реакции в любой культуре управляют «ее языком, ее схемами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, иерархией ее практик. определяют для каждого человека эмпирические порядки, с которыми он будет иметь дело и в которых будет ориентироваться» [15, с. 33]. Так, чертой русского характера, которая роднит всех героев В. Шукшина, являются их спонтанные, непосредственные «реакции на всякого рода унижения человека человеком и полное неприятие этого» [3, с. 155].

Русский национальный характер формировался в процессе адаптации к соответствующим условиям жизни, связанным с суровыми природными условиями, их особой цикличностью [5, с. 143]. Рассуждая о русском национальном характере, исследователи приходят к закономерному выводу о том, что он имеет поляризованные качества. Поляризация была сформирована многими факторами, и, в первую очередь, рваным трудовым циклом, возникшим в зоне рискованного земледелия, когда от долгого «ничегонеделания» и «лежания на печи» надо было переходить к периоду сбора урожая (страде), когда на счету была каждая пара рабочих рук. Именно эта резкая смена характера и напряженности труда заложена в таких пословицах, как «русские долго запрягают, но быстро едут», «еду-еду не свищу, а наеду - не спущу!».

На формирование картины мира русского, несомненно, повлияла триада «лес - река - степь». И, по-видимому, именно степь, бытование на обширной разомкнутой вовне территории стали причиной открытости русской культуры и сформировали, с одной стороны, способность взаимодействовать с «чужими культурами», а с другой стороны, способность к быстрой мобилизации и отражению внешней угрозы. Еще одним социокультурным фактором стала крестьянская община, без которой невозможно было выжить в зоне рискованного земледелия и которая также сформировала противоположные качества. Среди положительных: готовность помочь ближнему, открытость и умение жить на виду, отсутствие враждебного всепоглощающего индивидуализма. Однако община сформировала и целый ряд негативных черт: возможность спрятаться за спину другого, уход от ответственности («моя хата с краю...»), отсутствие конкуренции, отсутствие выраженного стремления к предпринимательству. Поляризации качеств способствовал и много раз описанный в русской историософской литературе феномен «двоеверия» - своеобразное переплетение глубоко укорененных языческих представлений и наложившегося на них христианства, которое оформило языческие представления «человека ветхого» в этически приемлемые конструкции «человека Нового завета».

Видимо, поэтому русские представлены как в отечественных, так и зарубежных исследованиях то как «народ-мессия», «народ-богоносец», «народ - хранитель вселенского добра», заслуживающий панегириков, то как «народ-ребенок», homo soveticus, «ватник», заслуживающий инвектив.

Целью данной статьи можно считать исследование механизмов, управляющих социальными и культурными практиками, их связи с ментальными представлениями и чертами национального характера.

Другой целью статьи можно считать дальнейшее обоснование и развитие методики привлечения художественных текстов в качестве материала для культурологических реконструкций, которые не только являются занимательными иллюстрациями к теоретическим рассуждениям, но и позволяют «поднять избранную частицу общей картины на высоту характеристического описания» [16, с. 10].

Методологию подобных исследований описать довольно сложно. Национальный характер обладает «ускользающей природой большинства культурных феноменов» (термин Р. Барта). Он представляет собой «текучую постоянно исчезающую субстанцию», не поддающуюся разложению на простые составляющие. Найти и описать (проиллюстрировать) эти элементы - задача сравнительно легкая. Однако когда исследователь пытается выйти на уровень теоретических обобщений, он сталкивается с тем, что отдельные факты, как бы интересны они ни были, выглядят как абсолютно недоказуемые «истины» и не могут претендовать на роль выводов или максим, «подобно тому, как ряд колес, ремней и рычагов сам собою не превращается в машину» [16, с. 13].

В исследованиях, посвященных национальному характеру, часто противостоят друг другу два противоположных методологических подхода: теоретизм и эмпиризм. Эмпирическая методология, опирающаяся на результаты социологических исследований, имеет дело с массовыми представлениями о собственной уникальности и самобытности, поэтому не может считаться надежной индукцией. Противоположный, теоретический подход опирается на историко-философские концепции русской культуры, он обращает особое внимание на исторические, географические и социокультурные детерминанты и выводит из них черты русского национального характера. Такие исследования зачастую сводятся к компилятивному комбинированию черт национального культурного кода и созданию произвольной модели национального характера [13, с. 17]. А. С. Лаппо-Данилевский называл такие исследования «сорванными со своего корня» и не могущими претендовать на достоверность. При этом он указывал на важность так называемых «изображающих источников» и на их способность «реконструировать чувственный образ», соответствующий эпохе [8, с. 42-45].

Национальный характер является феноменом, проявляющимся одновременно на двух уровнях: общеисторическом (филогенетическом) и индивидуально-психологическом (онтогенетическом). Задаче соединения этих двух уровней может способствовать психологический подход к анализу и истолкованию исторических явлений, который получил свое начало в немецкой и французской литературе второй половины XIX века. (Дж. С. Милль, М. Лазарус, Дж. Гербарт) и впервые установил связь между «представлениями единичного человека, направляемого и принуждаемого культурой», и теми представлениями, которые обнаруживаются в пределах всей социальной группы. М. Шелер считал чрезвычайно важным «вовлечь в сферу культурологического рассмотрения весь социокультурный опыт человека» и сосредоточить внимание на деталях, которые позволяют понять, как человек «себя мыслил, созерцал, включал в порядок бытия» [19, с. 142]. Такой метод находится в тесной связи с современными подходами философии культуры, культурной антропологии и близок автору настоящего исследования.

Где же найти такие достоверные «изображающие источники»? М. М. Бахтин, рассуждая о значимости образа в культуре, указывал на то, что «овнешнение внутреннего и оживление внешнего» происходит именно через образ [1, с. 366-367]. Художественный образ способен реконструировать для нас мысли и чувства так называемого «простеца», главного героя истории, который один только и может претендовать на право достоверно представить свою эпоху. К «изображающим источникам» можно отнести бытовые реконструкции определенной эпохи, типичные ситуации, воссоздающие целый комплекс характерных фактов, отражающих эпоху в целом. «Нетелесной» формой выражения ментальности и национального характера «предстают художественные образы, знаки, метафоры, символы. Художественный образ может быть выражен (материализован) в звуке, цвете, речи, мимике, движениях» [5, с. 142].

В своей статье мы бы хотели использовать метод культурологической реконструкции с привлечением комплементарных дискурсов. Мы будем обращаться к «энциклопедическим», с точки зрения культуры, текстам русских писателей, Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. А. Островского, которые хорошо понимали, точно описывали и справедливо критиковали поступки своих современников, имея на это право, поскольку находились «внутри» историко- культурной-ситуации. Их тексты раскрывают для нас «ментальную изнанку наличной эмпирии» [12, с. 71], социокультурные корни повседневных практик. Мы не раз убеждались, что литературные произведения могут быть тончайшими и точнейшими выразителями ментальности и характера своей эпохи. Трудно не согласиться с тем, что «у Достоевского как в спектре разложен русский характер на трех братьев: бескорыстного в любви Алешу, неудержимого в национальном порыве Дмитрия, до конца идущего в своей рефлексии Ивана. Несомненно, это яркие типажи, отражающие характер русских» [11, с. 22]. Отрывки из художественных произведений будут привлекаться нами для того, чтобы восстановить живую ткань культуры и сделать отвлеченные рассуждения более осязаемыми. Суждения русских писателей о национальном характере русских рождаются в рефлексии повседневной жизни и становятся ярчайшими иллюстрациями к сложным теоретическим рассуждениям [18, с. 65].

Наша попытка культурологической реконструкции основывается на важном представлении о том, что в современном дискурсе отсутствует классическая интерпретация текста как произведения, созданного конкретным автором, ибо текст есть постоянный процесс смыслопорождения, отделенный от автора-творца. Художественный текст, сохраняя для нас образ или ситуацию прошлого, дает возможность современных интерпретаций, «распаковывающих» для нас в этом схваченном образе важные культурные смыслы, которые не могут быть почерпнуты из других источников.

Значимость текстов классической русской литературы XIX века объясняется еще и тем, что исследователю историко-культурных феноменов «приходится охватить не одно столетие в развитии этноса, чтобы уловить подлинные черты его характера. Только в истории мы можем понять, что в этнической системе остается при любых обстоятельствах неизменным, что отбрасывается, что и как видоизменяется» [10, с. 65].

С другой стороны, обращаясь к художественным текстам, мы, конечно, отдаем себе отчет в том, что необходимо «удержать равновесие между демонстрацией примеров, которые кажутся привлекательными, но мало что доказывают», и «скучным теоретизированием, из которого абсолютно исчезает смысл» [12, с. 74]. Весьма важные замечания о методе исследования таких феноменов содержатся в работе В. Н. Чалидзе «Иерархический человек». Он предлагает вместо «выведения истин» в гуманитарных науках пользоваться «гипотетическими моделями», поскольку в гуманитарных науках нет возможности подтверждать выводы с помощью воспроизводимых экспериментов [17, с. 7-8]. При этом следует помнить, что даже добросовестно проиллюстрированное не может считаться доказанным.

Основное содержание

национальный характер художественный

Наши рассуждения о русском национальном характере могут быть отнесены, скорее, к инвективам, чем к панегирикам. Нам хотелось бы представить свои рассуждения о причинах живучести негативных социальных практик, которые могут стать препятствием для решения тех витальных задач, которые стоят перед современным российским обществом.

Мы согласны с теми исследователями, которые считают, что природа негативных социокультурных практик не может быть понята без их рассмотрения «с позиций генезиса, эволюции, трансформации, совокупности условий, влияющих на развитие этого явления, его консервацию» [9, с. 51]. Нужно признать, что эти практики приобретают необыкновенную живучесть, поскольку наделены «культурным, то есть ценностносимволическим и нормативным содержанием» [6, с. 98-99], причем содержанием с положительной коннотацией.

Одним из исследований, нацеленных на поиск социокультурных оснований коррупции, является работа Н. П. Копцевой. Коррупция рассматривается с точки зрения коммуникационной специфики, характерной для национального характера, а именно - через практики пирования и дарования [7, с. 30-36]. В повседневной бытовой практике и общественном сознании она одобряется и легитимируется через идеологемы участливой исключительности предоставляемых услуг, где вознаграждение, дары выступают ритуально-адекватной платой за их оказание [6, с. 94]. Иллюстрацией именно этой идеологемы являются слова одной из героинь пьесы А. Н. Островского «Доходное место». М-м Кукушкина считает, что «взятки» - это ничто иное как «благодарность», «учтивое обхождение» людей, которые соблюдают «нормы приличия». Слово «взятки», по ее мнению, специально выдумали образованные «верхогляды», чтобы «опорочить порядочных людей».

Более того, она опасается, что если исключить из практики общественных отношений ритуал благодарности, то «и дочерей будет не за кого выдавать замуж», а там чего доброго «и род людской прекратится!». В результате такая практика дачи и получения взятки возвышается до «нормы приличия», становится одобряемой и органичной частью культуры общественных отношений, сопровождается оформлением определенных ритуалов и институционально-унифицированных форм. Коррупция не только трансформируется в культурно обусловленную практику неформального ритуального обмена «дарами», но и становится частью мировоззрения.

В текстах русских классиков можно найти немало описаний стандартных повторяющихся ситуаций и так же детально описанных соответствующих им моделей поведения. Указан даже причитающийся «размер благодарности» в виде «синенькой», «красненькой», «катень- ки», «барашка в бумажке» (смотря по чину), а иногда и в виде «борзых щенков». Заметим, что А. Н. Островский описывает в своих пьесах не «частные случаи из практики», а типовые модели коммуникаций, укоренившиеся общепринятые практики. На бытовом уровне существует абсолютный консенсус всех слоев общества по отношению к практике «дарования». Кроме того, русские писатели детально воспроизводят и соответствующий дискурс, те словесные формулы, которые бытуют в среде чиновничества и являются матрицами, задающими поведенческие модели. Так можно найти следующие советы: «не марай чиновников - возьми так за дело» (поведение оправдано справедливостью), «чтоб проситель был не обижен и чтоб ты был доволен» (дружелюбность и общежитие). Важным является принцип «не зарывайся», «не гоняйся за большим», поскольку «курочка по зернышку клюет, да сыта бывает» (разумность, умеренность, терпение).

Таким образом, центральным смыслом акта коррупции становится не разрушение социальных институтов, а акт «дарения, подарка-дара, общего пирования, обеспечивающего формирование социальной солидарности, направленной на установление и поддержание соучастия и взаимности» [7, с. 27-28]. Интересно, что ценностно-нормативные установки массовой психологии современных россиян в отношении к коррупции, которая рассматривается, прежде всего, как благодарное поведение, а совсем не как феномен, разрушающий социальные институты, мало изменились. Они выражаются, «во-первых, в толерантности, сопряженной с чувством неизбежности и вечности этого явления; а во-вторых, осуждается не столько сам факт взятки, сколько ее непропорциональность должности коррупционера» [4, с. 11].

Нужно отметить и еще одну связанную и воспитанную коррупцией особенность поведения, на которую указывал Н. В. Гоголь в «Мертвых душах», а именно - способность безошибочно выбирать правильную (приличную статусу) модель взаимодействия «согласно чину». Гоголь иронизирует над собирательным образом европейца, который «одним и тем же голосом и почти тем же языком станет говорить и с миллионщиком и с мелким табачным торгашом. У нас не то: у нас... с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста. а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот, - словом, хоть восходи до миллиона, все найдутся оттенки». И, несмотря на то что Гоголь высмеивает такое поведение, можно с большой уверенностью сказать, что оно во времена писателя было социально одобряемым и связывалось с такими положительно оцениваемыми чертами, как отсутствие гордыни, умение проявить уважение, а отчасти и смекалку.

Другим феноменом, привлекшим наше внимание, является экономоцентризм. Со времен философских споров западников и славянофилов непроясненным остается вопрос о совместимости принципов капитализма, буржуазной этики с русским менталитетом и русским национальным характером. Крестьянская община в этих спорах выступала морально-этической основой и моделью «общинного социализма», для которого чужды такие качества, как стяжательство, конкуренция, обман с целью извлечения неправедной выгоды, использование ближнего в качестве объекта для манипуляций и спекуляций. Все эти качества являются чертами «нового социального характера» (термин Э. Фромма) раннего европейского буржуа. А смог ли русский этнос, впервые столкнувшийся с бурным развитием капитализма лишь в пореформенный период, избежать этой сосредоточенности на все оправдывающей идеологии извлечения прибыли?

Современное российское общество очень настороженно относится к феномену экономоцентризма, который стал принципом мышления и одновременно, моделью поведения. Идея утверждения феномена экономической целесообразности в качестве системообразующего и всепоглощающего принципа вызывает сегодня настоящую антропологическую тревогу, поскольку он несет целый ряд рисков. Не будем забывать, что в жизни социума есть масса вещей, которые не могут с точки зрения экономики и приращения стоимости считаться эффективными, и тем не менее значимость их для устойчивого развития этноса является непреходящей. Экономоцентризм может быть описан как «система взглядов, жизненных ориентаций и установок, абсолютизирующих принципы получения прибыли и индивидуального прагматизма в противовес органическим потребностям природы, общества, человека» [14, с. 4-5]. В масштабах государства он «предполагает экстраполяцию логики экономических отношений и смыслов на все другие сферы внеэкономической реальности» [14, с. 12]. Эконо- моцентричное общество порождает соответствующий ему тип человека - homo economicus, который выстраивает свои отношения с обществом на основе принципа экономической целесообразности. С. З. Семерник в своем исследовании указывает на то, что «экономический человек» из эпизодического персонажа превращается во все более распространенный для современного общества тип личности. Автор также указывает на то, что экономоцентризм как явление сформировался в «новоевропейский период развития социума и получил доминирующее значение в системе современных социальных и культурных отношений». С историко-генетической точки зрения «его легитимация была невозможна в эпоху, предшествующую модерну» [14, с. 9].

Так ли это? На наш взгляд, следы таких отношений на уровне личностных связей можно найти в культуре повседневности «в эпоху, предшествующую модерну». И здесь в качестве иллюстрации мы обратимся к тексту повести М. Е. Салтыкова- Щедрина «В дороге». В ней автор недвусмысленно указывает на то, что в глазах его современника, российского обывателя пореформенной России, когда отмена крепостного права ускорила развитие капитализма, именно такой подход возобладал не только в экономических, но в социальных, межличностных связях.

Повествование идет от первого лица, то есть от лица самого автора. Он описывает свою растерянность и возмущение, когда его и всех, «кто поступает по совести» в соответствии с нормами христианской морали, постоянно обвиняют в том, что они «очень уж просты!». Эти восклицания он слышит потому, что в каждой описываемой ситуации человек, вместо того чтобы поступить «с выгодою для себя и в ущерб другим», поступает «по закону». Сам факт неиспользования возможности получения прибыли считается не только простотой, но даже глупостью. На честного и порядочного человека смотрят «как на дурака и показывают пальцем». «Вы имели, например, случай обыграть в карты и не обыграли: - Очень уж вы просты!...Вас надули при покупке... потому, что вам на ум не приходило, чтобы в стране, снабженной полицией, мошенничество было одною из форм общежития: - Очень уж вы просты!. Вы управляли чужим имением и ничем не воспользовались в ущерб своему доверителю. Очень уж вы просты!. Поэтому дурак, а дураков учить надо. Счастье само в руки лезет, а он, смотри, нос от него воротит». Любое мошенничество, даже самое неприкрытое (продал ли ты мешок с зерном наполовину смешанным с песком на глазах у всех; взял ли расписку в получении денег и не отдал деньги изумленному немцу; отправил человека в долговую яму по подложному векселю или духовной; обманул подрядчиков, приписав в договор об оплате слова «буде мне то заблагорассудится»), любой такой акт, если он остался безнаказанным и принес доход, единодушно одобряется представителями всех слоев общества: от кучеров и крестьян до купцов и дворян. Существует общественный консенсус по поводу того, что «учить надо тех, кто прост», поскольку «это и в законе так сказано!». Автор не просто удивлен, растерян, но и возмущен тем, что «даровой прибыток нас соблазняет больше, нежели прибыток, сопряженный с трудом». Он, подобно Эразму Роттердамскому в «Похвале глупости», восклицает: «Нет. Не прост тот народ, который к простоте относится с такой язвительностью и который так решительно бичует ее!»

Трудно однозначно ответить на вопрос, с какими именно чертами национального характера сопряжено такое поведение и почему оно так горячо одобряется. Но и в нем нужно искать ментальные корни и ценностно-нормативное содержание. Можно предположить, что такое поведение связывается не с обманом, а со смекалкой, удалью, лихостью. Это не столько проявление конкуренции и враждебности, сколько игра, «социальный тренинг» для ближнего, чтобы тот впредь не попадал в такие переделки. Не случайно здесь употребляется именно слово «учить», а не «надуть», «объегорить» и им подобные, имеющие отрицательную коннотацию.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что если в представлениях большинства членов общества какие-либо культурные практики нагружаются положительным нормативно-ценностным содержанием и в ментальной парадигме связываются (осознанно или неосознанно) с положительно оцениваемыми чертами национального характера, они прочно и надолго становятся одобряемым (в крайнем случае - снисходительно принимаемым) социальным поведением, как бы ни грустно это было признать.

Литература

1. Бахтин М. М. Достоевский // Бахтин М. М. Собр. соч.: в 7 т. - М.: Русские словари, 1996. - Т. 5. - 732 с. - ISBN 5-94457-097-2.

2. Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». - М.: Индрик, 1993. - 327 с. - ISBN 987-598712-151-1.

3. Дмитриев А. И. Герои В. М. Шукшина как носители русского национального характера // Вестн. Кемер. гос. ун-та культуры и искусств. - 2014. - № 26. - С. 154-157.

4. Журавлев А. Л., Юревич А. В. Психологические факторы коррупции // Прикладная юридическая психология. - 2012. - № 1. - С. 9-14.

5. Казаков Е. Ф. Душа русской культуры: к определению понятия // Вестн. Кемер. гос. ун-та культуры и искусств. - 2018. - № 45-2. - С. 140-148.

6. Каменский Е. Г. Трансляция социокодов культуры региональными вузами в модели «тройной спирали» (коррупциогенная деконструкция ценностей инновационного развития): дис.... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2022. - 337 с.

7. Копцева Н. П. К вопросу о культурных основаниях коррупционного поведения в современной России // Человек и культура. - 2014. - № 3. - С. 23-50.

8. Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории: монография. - М.: Территория будущего, 2006. - 472 с. - ISBN 5-7333-0150-3.

9. Лукин Н. Н. Проблема коррупции: вопросы методологии // Философия права. - 2010. - № 4. - С. 50-53.

10. Лурье С. В поисках русского национального характера // Отечественные записки. - 2002. - № 3. - С. 62-68.

11. Моисеева Н. А. Русский национальный характер как значимый механизм становления и развития гражданского общества в России // Вестник МГПУ. - Серия: Философские науки. - 2018. - № 2 (26). - С. 19-27.

12. Пелипенко А. А. Рождение смысла // Личность. Культура. Общество. - 2007. - Вып. 3(37). - С. 69-78.

13. Поломошнов Л. А. Национальный характер как проблема самосознания русской культуры: автореф. дис.... канд. филос. наук. - Волгоград, 2021. - 24 с. - Текст: непосредственный.

14. Семерник С. З. Социокультурные риски экономоцентричного общества: автореф. дис.... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2020. - 48 c.

15. Фуко М. Слова и вещи: монография. - СПб.: A-cad, 1994. - 405 с. - ISBN 5-85962-021-7.

16. Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: в 3 т - М.: Республика. - Т 1. - 278 с. - ISBN 5-300-00719-6.

17. Чалидзе В. Н. Иерархический человек. - М.: Терра, 1991. - 220 с. - ISBN 5-85255-013-2.

18. Черемушникова И. К. Писал ли Чехов об имидже: к вопросу об использовании художественных текстов в культурологических реконструкциях // Вестн. Томского гос. ун-та. 2015. - № 396. - C. 64-68.

19. Шелер М. Человек и история // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. - 1993. - Т 1, № 3. - С. 132-154.

References

1. Bakhtin M.M. Dostoevskiy [Dostoevsky]. Bakhtin M.M. Sobr. soch.: v 7 tomakh. Moscow, Russkie slovari Publ., 1996, vol. 5. 732 р. (In Russ.), ISBN 5-94457-097-2.

2. Gurevich A.Ya. Istoricheskiy sintez i Shkola "Annalov" [HistoricalSynthesis and the Annale School]. Moscow, 1993. 327 р. (In Russ.), ISBN 987-5-98712-151-1.

3. Dmitriev A.I., Geroi V.M. “Shukshina kak nositeli russkogo natsional'nogo kharaktera” [The heroes of V.M. Shuk- shin as a bearers of Russian national character]. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universita kul'tury i iskusstv [Bulletin of the Kemerovo State University of Culture and Arts], 2014, no. 26, pp. 154-157. (In Russ.).

4. Zhuravlev A.L., Yurevich A.V. Psikhologicheskie faktory korruptsii [Psychological factors of corruption]. Priklad- naya yuridicheskaya psikhologiya [Applied legal psychology], 2012, no. 1, pp. 9-14. (In Russ.).

5. Kazakov E.F. Dusha russkoy kul'tury: k opredeleniyu ponyatiya [The soul of Russian culture: to definition of the termin]. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universita kul tury i iskusstv [Bulletin of the Kemerovo State University of Culture and Arts], 2018, no. 45-2, pp. 140-148. (In Russ.).

6. Kamenskiy E.G. Translyatsiya sotsiokodov kul'tury regional'nymi vuzami v modeli "troynoy spirali" (korruptsiogen- naya dekonstruktsiya tsennostey innovatsionnogo razvitiya): dis.... doktora filos. nauk [Translation of sociocodes of culture by regional universities in the "triple helix" model (corruption-related deconstruction of the values of innovative development). Diss. PhD in philosophy]. Volgograd, 2022. 337 p. (In Russ.).

7. Koptseva N.P. K voprosu o kul'turnykh osnovaniyakh korruptsiogennogo povedeniya v sovremennoy Rossii [On the cultural grounds of corrupt behavior in modern Russia]. Chelovek i kul'tura [Man and Culture], 2014, no. 3, pp. 23-50. (In Russ.).

8. Lappo-Danilevskiy A.S. Metodologiya istorii [Methodology of history]. Moscow, Territoriya budushchego Publ., 2006. 472 p. (In Russ.), ISBN 5-7333-0150-3.

9. Lukin N.N. Problema korruptsii: voprosy metodologii [The problem of corruption: methodological issues]. Filosofiya prava [Philosophy of Law], 2010, no. 4, pp. 50-53. (In Russ.).

10. Lurye S. V poiskakh russkogo natsional'nogo kharaktera [In Search of a Russian National Character]. Otechestven- nye zapiski [Domestic notes], 2002, no. 3, pp. 62-68. (In Russ.).

11. Moiseeva N.A. Russkiy natsional'nyy kharakter kak znachimyy mekhanizm stanovleniya i razvitiya grazhdanskogo obshchestva v Rossii [Russian national character as essential mechanism of forming and development of civil society in Russia]. VestnikMGPU. Seriya: Filosofskie nauki [Bulletin of MGPU], 2018, no. 2 (26), pp. 19-27. (In Russ.).

12. Pelipenko A.A. Rozhdenie smysla [The Birth of Meaning]. Lichnost'. Kul'tura. Obshchestvo [Personality. Culture. Society], 2007, no. 3(37), pp. 69-78. (In Russ.).

13. Polomoshnov L.A. Natsional'nyy kharakter kak problema samosoznaniya russkoy kul'tury: avtoref. dis.... kand. filos. nauk [National character as a problem of self-consciousness of Russian culture Author's abstract of diss. PhD in philosophy]. Volgograd, 2021. 24 p. (In Russ.).

14. Semernik S.Z. Sotsiokul'turnye riski ekonomotsentrichnogo obshchestva: avtoref. dis.... doktorafilos. nauk [Sociocultural risks of an economocentric society. Author's abstract of diss. PhD in philosophy]. Volgograd, 2020. 48 p. (In Russ.).

15. Fuko M. Slova i veshchi [Words and things]. St. Petersburg, A-cad Publ., 1994. 405 p. (In Russ.), ISBN 5-85962021-7.

16. Fuks E. Illyustrirovannaya istoriya nravov: v 3 tomakh [Illustrated history of demeanors. In 3 vol.]. Moscow, Respublika Publ., vol. 1. 278 p. (In Russ.), ISBN 5-300-00719-6.

17. Chalidze V.N. Ierarkhicheskiy chelovek [Man Hierarchical]. Moscow, Terra Publ., 1991. 220 p. (In Russ.), ISBN 5-85255-013-2.

18. Cheryomushnikova I.K. Pisal li Chekhov ob imidzhe: k voprosu ob ispol'zovanii khudozhestvennykh tekstov v kul'turologicheskikh rekonstruktsiyakh [Did Chekhov write about the image phenomenon: to a problem of the exploiting of the classical literary texts for cultural reconstructions]. Vestn. Tomskogo gos. un-ta [Bulletin of the Tomsk State University], 2015, no. 396, pp. 64-68. (In Russ.).

19. Sheler M. Chelovek i istoriya [Man and History]. THESIS: Teoriya i istoriya ekonomicheskikh i sotsial'nykh institutov i system [THESIS: Theory and history of economic and social institutions and systems], 1993, vol. 1, no. 3, pp. 132-154. (In Russ.).

Размещено на Allbest.ru