Московские старообрядцы в Первую мировую войну

Размещено на http://www.allbest.ru/

Московские старообрядцы в Первую мировую войну

Старообрядцы Русской Православной старообрядческой церкви разделили с Отечеством все тяготы и страдания I Мировой войны. Центром и средоточием всей, в том числе и военной старообрядческой жизни, была Архиепископия на Рогожском кладбище в Москве. Владыка Иоанн в начале войны оставил свою скромную резиденцию и предоставил её для нужд лазарета, содержавшегося на пожертвования. Жертвовали всем: деньгами, одеждой, бельем. Иереи Белокриницкой иерархии также следили за нахождением в лазаретах Москвы воинов старообрядцев, о чем писали в канцелярию Архиепископии.

Даже не полностью сохранившиеся донесения позволяют установить места расположения лечебниц и представляют Москву как один большой лазарет. Так, 17 декабря 1914 г. иерей Михаил Волков - настоятель храма во имя Покрова Божией Матери Замоскворецкой общины кратко лаконично писал: « в моей парохии находится до десяти лазаретов….» Тогда же священник Самуил Иванович Рогов храма Тихвинской царицы Небесной на Хавской ул. д. 23/1 писал архиепископу Иоанну и епископу Александру, возглавлявшему канцелярию: «лазаретов в нашем районе 8 , кроме Канатчиковой дачи 1. Никольское подворье; 2. городское училище, 3. Дом Иванова; 4. Даниловка, дом Сахарова; 5. Дом Бобылева; 6. Мещерина фабрика; 7. Малая Тульская, д.22; 8. Убежище слепых. «Наименьший Алтарю» священноиерей Трифон Шешнев сообщал о лазаретах в своей порохии: 1. При старообрядческом храме Успения Пресвятой богородицы в Большом Покровском пер. д.23; 2. Николая Васильевича Крылова в Пустой ул. д.7. 3. Алексея Никитича Бусуркина Зонточный пер. № 5. 4. Первый городской лазарет Сущевского дамского попечительства - Воронцовская улица. 5. Таганский городской госпиталь, д.6. 6. Лазарет при Церкви Воскресения Словущего. 7. Краснохолмская набережная, Новоспасский пер., дом Новикова при Сорокосвятской церкви, д.11. 8. Крутицкий пер., дом Соколова. 9. Лазарет мясной торговли Камер-Коллежский вал. 10. Лазарет служащих Носенкова на Семеновской улице. 11. Лазарет при фабрике Белова также на Семеновской улице. 12. Лазарет Никольской на Студенцах церкви в Гендриковом переулке. 13. Лечебница Назарова на Семеновской ул.

06 января 1915 г. священноиерей Самсон Семенович Веревкин сообщал адреса лазаретов, которые он посещал и оставлял свой адрес: 1) лазарет в доме Назаровых в Рыкуновом переулке; 2) Лазарет в Потребительском союзе, в Малом Переведеновском, 3) Лазарет на Большом Переведеновском пер. у беспоповцев (дом семейства Елисея Савича Морозова) , 4) Лазарет в доме Забродина, в Рыкуновом переулке. 5) Лазарет в доме Пешкова на Покровской ул. 6) Л-т в Мещанском большом пер. 7) Романовский лазарет при Покровской общине. 8) Лазарет Хуторевых. Покровская, д. 98. О. Самсон также исправлял раненых воинов в Бахрушинском Большом лазарете в Сокольниках, в лазарете Марфо-Мариинского приюта у Устьинского моста, «по мере сил утешая телесно и словом духовного назидания».

На фронтах сражалось множество христиан. Под ружье, сменив книги на винтовки, встали почти все начетчики. Казак Иван Васильевич Попов в мирной жизни был головщиком и учителем знаменного пения и числился в 32 -й сотне Оренбургского казачьего полка. С первого дня войны был на фронте. За храбрость в боях был награжден серебряной медалью. Сразу после объявления манифеста о вступлении России в войну Владимир Павлович Рябушинский - представитель известной династии, автор труда «Старообрядчество и русское религиозное чувство» и ряда других, был допущен к несению службы «на собственных автомобилях» при штабе корпуса. В дальнейшем до ранения ружейной пулей в грудь навылет 16 июля 1915 г., он участвовал во всех боях в составе этого корпуса. После выздоровления вернулся в действующую армию. Выполнил ряд сложных секретных операций, был отмечен многими наградами. Находился на службе до 09 февраля 1918 г. Старообрядец Белокриницкого согласия Алексей Григорьевич Белов из Нижегородской губернии подпрапорщик кавалергардского государыни императрицы Марии Федоровны полка к началу 1916 г. был ранен 18 раз, 4 раза находился на излечении в госпиталях. За боевые подвиги был награжден георгиевскими крестами всех 4-х степеней и имел две георгиевские медали за храбрость.

Но различных организационных проблем было множество. Как отмечал старообрядческий историограф Федор Ефимович Мельников, «когда старообрядцы кровью и жизнью и всеми средствами защищали свою родину, им отказывали в праве поступления в военные училища и даже в получении звания “прапорщика запаса”». Так, выпускникам Чистопольской школы прапорщиков предложили перейти в синодальную церковь. Не согласившихся, отправили на фронт простыми солдатами. Только после многочисленных ходатайств, старообрядцев стали допускать до получения офицерского звания. Все учащиеся старших курсов старообрядческого богословско-учительского Института после дополнительных прошений были допущены при Московском военном округе, сдать экзамены на прапорщиков запаса, и в таком звании они отправились на театр военных действий. И это после десятилетнего действия закона о вероисповедных свободах.

В ходе Первой мировой войны сложился ряд новых явлений. Так, для обустройства военно-полевой жизни, как воинов, так и более 10 священников Белокриницкой иерархии духовно окормлявших «солдатиков», как тогда неизменно говорили, на Северном, Западном, Юго-Западном и Черноморском и Кавказском фронтах под главенством архиепископа Иоанна (Картушина), а затем Мелетия (Картушина) была создана Комиссия по ходатайствам. Впервые старообрядческий священник Димитрий Смирнов, письма которого находятся в РГАДА и опубликованы Е.М. Юхименко, участвовал в Русско- японской войне, но тогда это было лишь единичным фактом. Во время же I мировой войны стала создаваться настоящая система духовного окормления воинов старообрядческого исповедания, учитывающая его особенности. И в материалах комиссии, и в письма и отчетах священников с передовой практически нет описания сражений и подвигов, но пред нами предстают повседневные будни, редкие праздники, например, торжественные богослужения или парады.

Комиссия занималась распределением священства по фронтам, их перемещением, обустройством военно-полевой жизни. Так, значительное время не было священника на Румынском фронте, выделенном из Юго-Западного, что требовало постоянных согласований и прошений. По положению к священнику должны были быть приставлены псаломщики и денщики. Последние утверждались по одному на двух иереев, что вызвало, конечно, недоумение и большие трудности для иереев.

Важнейшим вопросом было разрешение старообрядцам сохранять бороду. Такие запросы поступали неоднократно. Ответ протопрезвитера Георгия Щавельского, направленный на имя главы комиссии старообрядческого епископа Петроградского и Тверского Геронтия (Лакомкина), свидетельствовал, что «на основании статьи 855 кн. VII Свода военных постановлений 1889 г. изд. второе, нижним чинам не возбраняется ношение бороды». Также отмечалось, что отдельные случаи принуждения к бритью бород, будут рассмотрены особо. Тем не менее, и в дальнейшем было немало жалоб на нарушение этого постановления. В письме от 27 февраля 1917 г. иерей Северного фронта Димитрий Мартинианович Смирнов, ставший первым военным священником ещё в годы Русско-японской войны, писал владыке Александру: «Я имею псаломщиком сына, стихарного, которого имел и в Русско-японскую войну, и денщика, который служит со мной третий год с Покрова, отец Афанасий - другой священник Северного флота имеет одного псаломщика, но нам приказано иметь одного денщика на двоих. Относительно стеснения в войсках, многие заявляют, что их принуждают брить бороду. Это мне заявляли в 28 корпусе 1 Кавказской дивизии, и в других. Некоторые говорили, что ставят под винтовку за ослушание бритья бороды, и по морде попадало. А начальник штаба Кавказской дивизии просил меня сказать проповедь о том, чтобы брили бороды старообрядцы для того, чтобы при надевании маски, плотнее прилегала к телу. Я, конечно, возражал, тогда он предложил, хотя бы с боков и под бородой убрать волосы. Я думаю со своей стороны, не следовало бы предпринимать каких-либо мер об этом, ибо с Вашей стороны сделано все нужное». Владимир Макаров - старообрядческий деятель, начетчик, публицист и историк, автор Истории Рогожского кладбища сообщал, что « вчера , 10 января 1917 г. по 3 армии, в состав которой входит управление интенданта, в коем я состою делопроизводителем, отдан приказ не понуждать старообрядцев брить бороды, со ссылкой на ходатайство Ваше и владыки Александра. С нами, видимо, все-таки считаются!» А 07 февраля 1917 г. также на имя епископа Геронтия поступило донесение из Главного управления Генерального штаба, где, казалось, разрешались насущные проблемы - исключалась возможность каких-либо стеснений в отношении традиционного внешнего вида старообрядцев. Вопрос о денщиках так же был разрешен «в благоприятном смысле».

Владыке Геронтию в комиссии принадлежала значительная роль. Он писал: «Делов ужасно много. Один за всех: и за послушника, и за письмоводителя, и за секретаря. Простите за небрежность. Нередко устаю, но вспоминаю слова Марковны - «Доколе?» «До гроба. - ответил ей св. Аввакум. Стало быть, и нам пока есть время и возможность делать благое дондеже время имамы». Его соратником, основным исполнителем, автором воззваний и иных документов исходящих из Архиепископии был другой епископ - Рязанский и Егорьевский Александр (Богатенков), обладавший огромным опытом тщательной работы по организации канцелярии, типографии, учебных заведений, разработки думских проектов, знатока древнерусского пения и вдумчивого канониста. Именно непосредственно он составлял прошения и запросы, вел значительную переписку, как со священниками, так и с прихожанами по самым разным вопросам. Так, иерей Кавказского фронта Кондратий Петрович Пушечкин настойчиво писал на Рогожское кладбище о необходимости походной Церкви по примеру Западного и Северного фронтов: « А без Церкви нам, владыко святый, - писал Пушечкин - очень плохо. При удобном месте отслужить бы Обедню средь отсутствующих от дорогой Родины, и защитникам Отечества было очень приятно». К вопросу о походной Церкви возвращается и в дальнейшем. Сообщает, что получил известие, что «это не нужно, и мы должны жить в глубоком тылу». Но, с точки зрения, иерея выгодно и лучше жить на позициях, «потому что если я живу в Тифлисе - пишет о. Кондрат, - то мне почти жалованья не хватает, потому что все очень дорого пережить, также и квартира, а на позиции я в этим ничем не страдаю, потому, что все казенное, почти бесплатное, только одно затруднительно, что много приходиться тратить энергии, по горам ходить, ну ничего не поделаешь, без труда и несть спасения».

Священник страдал заболеванием легких и малокровием, но важнее для него было то, что « в некоторых полках, как в Кизляре Гребенском, также и в Горско - Моздокском, и в 55 Донском и в пластунских при горах находится по 250 , и по 150, и по 100 старообрядцев, и нам известно, где их можно найти всех вместе. И в таких местах совершенно необходима церковь, потому что, во-первых, приходится несколько раз разводить святые дары, а во-вторых, все спрашивают, почему, батюшка, у Вас нет церкви, как на прочих фронтах. Говорят, что мы несколько лет не слышали Божественной литургии». Повседневную жизнь старообрядческого иерея на военном театре военных действий описывает и священник Западного фронта Алексей Михайлович Журавлев в письме на Рогожское кладбище: « настоящим долгом считаю сообщить вам о моей деятельности на фронте. 4 декабря выехал на фронт передовых линий, где пробыл до 29 декабря. В это время я проехал на конях 363 версты, из этого числа 60 верст я проехал верхом.

Был в передовых окопах, где подвергался неприятельскому орудийному обстрелу и пришлось проехать верхом во весь карьер на лошади верст около пяти, пока не скрылись за гору от места неприятельских позиций, которые не преминули по нам сделать несколько выстрелов…» Деятельность отца Алексея была высоко оценена строобрядцем Белокриницкого согласия , 28 Донского казачьего полка Акиндином Леонтьевичем Фроловым, писавшим владыке в 1916 г.: « В один из дней декабря месяца с/г по внушению самого Господа Бога, нас воинов под неприятельским обстрелом посетил передовые окопы занимаемые полком на расстоянии от врага 400-500 шагов обожаемый от. Алексей Михайлович Журавлев. Я первый удостоился получить благословение, после которого я чувствую себя так легко, так хорошо. Я готов теперь ко всему. Пусть со мной случается все - я готов».

Священник Кавказского фронта Кирик Георгиевич Мущинин, как и другие иереи был обеспокоен отсутствием необходимой богослужебной литературы: «Присланные Вами книги все роздал нашим доблестным воинам старообрядцам. Больше роздал казакам кубанцам и донцам. Очень благодарны и рады казаки, что Вы не забываете их, находя здесь в непроходимых заоблачных горах. Конечно, канонов надо бы за сто, но и за это спаси Христос. Многие утеряли нательные кресты, если соблаговолите, то пришлите. На Крещение Господне совершал богослужение накануне вечерню с водосвятием, всенощную, на праздник часы также с водосвятием - в Донской бригаде 7 января ездил на передовые позиции, в первую сотню, где совершал молебен с водосвятием и окропил из землянки. Из донских казаков очень много здесь старообрядцев, старообрядчество может гордиться за свою братию - многие из них имеют св. Георгия все четыре степени и произведены в подхорунжие». В другом письме о. Кирик писал: « Я посетил бригаду донских казаков, которые усиленно меня просили посетить их и во время Святого великого поста и встретить вместе с ними день святого Христова Воскресения. Со своей стороны я дал им согласие, но беда в том, что у меня с собою нет службы Святой Пасхи. Обращаюсь с покорнейшей просьбой, не найдётся ли службы Вербному Воскресенью, благоволите выслать.

Прошу Вас, владыка святый, не ради себя, но ради наших воинов-казаков, вспомните, как они страждут среди вьюг и метелей на заоблачных горах, защищая своей грудью благополучие дорогого нам отечества. Наш долг согреть души их словом Божиим, но Ваш долг предоставить нам письменное слово Божие». Но 5 сентября 1917 года о. Кирика исключили из штата. Командование решило, что достаточно одного священника при одной армии, как пишет иерей Кондрат. На самом деле их явно было недостаточно. Так, в одном из писем священноиерей писал: «Сегодня случайно встретил своих старообрядцев 78 сотни донской казачьей станицы Молодельской, и они очень рады были. Они говорят: мы слыхали, и пишут нам из дома, что есть старообрядческие священники, а встречаться не приходилось, потому что они были в глубоком тылу». Пушечкин был готов нести службу один, но главное, по его словам, было выполнение своего долга : «Я не могу обслуживать трапезундские и эрзерумские районы, начиная ниже Трапезунда и до Триполе и до Ванского озера дальше не разрешает дежурный офицер ехать, а я ему говорю: «а Персию же надо посетить и тифлисские и батумские лазареты?» А он отвечает: «Они не входят в нашу Армию». Владыка святый, если не разрешат второго священника, то хотя бы разрешили бы посещения персидского гарнизона и тыловых лазаретов».

Судьба этой просьбы неизвестна, а вот надежды на получение Церкви не было никакой. В феврале 1917 г. несмотря на прошения Архиепископии пришел окончательный и отрицательный ответ из Главного штаба: «Сооружать походную церковь в настоящее время очень трудно и дорого. Вы должны находиться ближе к передовым позициям, или в лазаретах в тылу, а не проживать в одном месте (к слову, именно об этом и писал, о. Кондрат в письмах). Возить же церковь неудобно всюду. Готовых походных храмов сейчас нет, все розданы, вновь же не сооружают. Итак, трудитесь и молитесь, как дозволяет общество».

Не имея походных церквей, священники и воины использовали каждую возможность помолиться. Так, иерей Афанасий Милованов писал на Рогожское кладбище: «Встречали Св. Пасху в Риге, собирали войско Северного фронта всех корпусов, помолились в храме Матвея Сидоровича Кузнецова, певчих было 30 человек, а всего - 185. Очинна остались довольны этой службой».

Особенно интенсивная, как общего характера, так личная, переписка сложилась с настоятелем Севастопольской старообрядческой общины священником Иаковом Никулиным. Община в Севастополе стала быстро расти в связи с присутствием большого числа старообрядцев во флотских экипажах. Постоянной заботой иерея Иакова было добиться от Штаба Командующего Черноморским флотом и Севастопольским гарнизоном, чтобы старообрядцы были беспрепятственно отпускаемы для слушания богослужения в старообрядческий моленный дом на ул. Екатерининской , 100. О необходимости увольнения низших чинов приходилось напоминать неоднократно. Беспокоило священника и употребляемое часто оскорбительное устоявшееся выражение «австрийское священство», которое он требовал заменить на «белокриницкое», что значительно было точнее и достовернее. Малые размеры моленной не вмещали всех желающих молиться.

Отец Иаков постоянно обращался в Архиепископию на Рогожское кладбище и к жертвователям, убеждая начать строительство храма, тем более, что поддержку обещало военное ведомство. Но иерей Иаков хотел дать духовную пищу, как можно большему числу христиан старообрядцев - жителей Крыма. Он хотел, чтобы ему разрешили свободно, хотя бы во время Великого поста, объезжать Ялту, Феодосию, Керчь. Военное командование соглашалось расширить влияние отца Иакова, но требовало от него большей сановитости, внешней представительности, поскольку он представлял Архиепископия богатейшей Москвы и окормлял христиан могущественного русского флота. На самого священника огромное впечатление, как он пишет «до слез», произвел военный парад. Но у него было скромное облачение. Он называет его мишурным он также не носил наперсный крест, о чем ему не раз указывало командование. И он решается обратиться на Рогожское кладбище с просьбой выслать ему все необходимое. Архиепископ Мелетий немедленно направил благословение: «Благоговейному протоиерею Иакову Никулину. Сим назначаю Вас, о. протоиерей, Благочинным над всем побережьем Черного и Азовского морей и надеюсь, что Вы оправдаете мое к Вам доверие, и примите все зависящие от Вас меры, чтобы доблестные наши воины, защищающие “даже до крове” Святую Русь, а равно и наши братья-старообрядцы, разбросанные по берегам Черного и Азовского морей, не оставались без удовлетворения их духовных нужд и без пастырского о них попечения». Несколько дней спустя отец Иаков узнал, что «облачение парчовое выпросили у отца Варфоломея», собирались приобрести наперсный крест и скуфию. Стремительно развивающиеся события не способствовали налаживанию духовной жизни старообрядчества на фронте и привели отца Иакова к следующему заключению в письме к епископу Александру от 28 ноября 1917 г.: «Пишу со слезами. Не буду описывать то, что и у Вас Бог попустил, это всеобщее несчастье наше и всего нашего дорогого Отечества. Боже! Спаси нашу Русь Святую!»

Все это свидетельствует, что духовное напутствие было важнейшим для воинов старообрядцев, от того так проникновенно звучат слова послания 1916 г. из Москвы от имени всех старообрядческих епископов: «Будем же непоколебимо верить, что Всемогущий Господь победит, сокрушит и развеет, как прах под ногами нашими, всех супостатов и врагов нашей дорогой Родины. Но надеясь на Бога, мы должны напрягать все наши силы для избавления Отечества от вторгшегося в его пределы врага, должны неизменно укрепиться в решимости смело и мощно довести войну до спасительного конца».

старообрядчество община война

Размещено на Allbest.ru