Шаманские культовые места и "онгоны" – маркеры этнической культуры бурят

Размещено на http://www.allbest.ru/

Шаманские культовые места и «онгоны» - маркеры этнической культуры бурят

Михайлова Вера Тарасовна, к.и.н., доцент

Музей истории г. Иркутска

В статье рассматриваются такие части субкультуры носителей шаманизма, как «обо», «онгоны» и шаманские рощи, называемые автором маркерами этнической идентичности бурят. Маркеры закрепляют этнос с освоенной территорией и являются своего рода пограничными знаками. Маркеры - это также особые эмоции, такие как чувство рода, территории и собственно этничности. Буряты-шаманисты сохраняли свою идентичность благодаря уникальности созданных в Средние века маркеров.

Ключевые слова и фразы: метамаркеры; минимаркеры; пространство культуры; ценности рода; сакральный ландшафт; «свое» и «чужое»; онгоны - маркеры бурятской идентичности.

этнический бурят шаманизм байкальский

Понятие «маркеры» характеризует определенные явления культуры, которые актуализируют и визуально закрепляют на территории проживания определенного этноса события, имеющие особую ценность в системе культуры. Актуальность изучения маркеров заключается в создании системного, модульного ряда фактов культуры этноса в рамках теории коммуникации. Маркеры носителей шаманизма зачастую внедрены в ландшафт, опредмечены в объектах материальной культуры, в шаманском культе. Эта особая значимость многих объектов и предметов до сих пор не раскрыта с позиций современной теории коммуникаций, не обозначена роль подобного рода маркеров в формировании этнической культуры. В запасниках музеев исторического региона проживания бурят (Иркутская область, Республика Бурятия, Забайкальский край) до настоящего времени хранятся шаманские раритеты, собранные в конце XIX - начале XX в., не затронутые научным музейным описанием и каталогизацией. Есть опасность их физической утраты из-за ветхости и отсутствия финансирования на реставрацию. В Национальном музее истории Бурятии с 1920-х гг. шаманские культовые предметы оставались без должного внимания и научного изучения. Новое прочтение семантического поля шаманских предметов, «оправдание» шаманизма как национальной идеологии - задача, направленная на выявление истинной роли древней религии бурят в разные исторические периоды, в том числе в проекции в настоящее время. Введение в научный оборот вещественных источников из культовой практики бурят-шаманистов, интерпретация смыслов предметов и объектов религиозной культуры позволят выявить глубинные истоки и корни традиционной этнической культуры, определить «маркеры», идентифицирующие этнокультурное своеобразие шаманистов, понять их значение в системе современной культуры.

В исследованиях культуры Байкальского региона в последнее десятилетие наметилась тенденция к появлению нового языка описания и характеристик религиозной культуры. Отдельные авторы выстраивают модели ландшафтных привязок религии и культуры [1; 3; 9; 11], относящихся к такому феномену, как сибирский шаманизм и его бытование в условиях легитимно распространявшихся русского православия и буддизма. Субкультура носителей шаманизма - бурят, тунгусов (эвенков), якутов, испытавших влияние русской культуры и православной идеи, - явление сложное и неоднозначное. Связь обрядов и фольклора, методика их анализа в комплексе, социально-коммуникативный характер ритуалов народов Сибири рассматривала в 1980-е гг. Е. С. Новик, систематизировав огромный по объему материал полевых экспедиций [13]. Символику ритуалов и семиотику обрядности изучали в первой четверти ХХ в. выдающиеся ученые В. Я. Пропп, Е. М. Мелетинский, Н. П. Дыренкова [7; 8; 10; 15], во второй половине ХХ века - Б. О. Долгих, Т. М. Михайлов, Б. Н. Путилов, С. Д. Сыртыпова [5; 6; 11; 16; 17]. В этих работах рассматривались механизмы воздействия на сознание сюжетов и образов шаманской мифологии и других общих фольклорных жанров, выявлялись структура комплекса обрядности, механизмы сакрализации объектов и предметов культа. По мнению этих авторитетных исследователей, в религиозной культуре шаманистов Восточной Сибири существуют структурные совпадения, сходные семантические ряды. Путешествия шаманов в мир ценностей, принадлежащих духам, «зависят от масштаба моделируемых связей», - пишет Е. С. Новик [13, с. 159]. Моделирование событий символизировало приобщение шамана к «иным» мирам, маркировало его особую магическую силу. Фактически три с половиной века деятели православия в Байкальском регионе противопоставляли миру язычества (шаманизма) и буддизма сакральные азы христианства. В этой борьбе трех различных символических систем полной и однозначной победы не одержала ни одна символическая идея. А. Н. Дамбаева связывает этические принципы в традиционной культуре бурят с буддизмом [4, с. 47-48].

Фундаментализм имперского духа и государственной православной идеологии христианизации и русификации формировался в условиях перманентной борьбы с самим образом жизни сибирских инородцев, наделяя весь комплекс социальной структуры, хозяйственно-бытовых занятий, фактов языка и культуры, идеологического комплекса маркерами не врага, но чужого. Дихотомия «свой - чужой» на биологическом уровне разделяла членов сообщества на определенной территории, укрепляла чувство единства. Вместе с тем коллективный разум в процессе практической деятельности мог рассыпать конструкцию идеи единства на составные части, связи между которыми захватывали иные чувства, кроме чувства доминирования.

Сибирские шаманисты отличались от православных, прежде всего, устройством социальной организации. Родовое начало превалировало, оно фиксировало главный маркер - ценность родственных уз. Трансляция опыта поколений осуществлялась в системе традиций, обрядов и обычаев, соблюдаемых чрезвычайно строго и освящаемых религией. Известно, что у бурят «Степное уложение» закрепило средневековые отношения внутри родов и между родами, определило роль и место каждого индивида в родовом сообществе. Самостоятельной единицей был род, но не отдельная семья и не члены семьи. Индивидуум рассматривался только как часть целого, в отличие от русской культурной традиции.

Следующим пограничным маркером «своего» и «чужого» в культурном пространстве региона была ландшафтная составляющая - ценность освоенного ландшафта. Шаманисты как никто другой боготворили окружающий ландшафт, ибо его ценность не практическая, а вневременная, божественная, принадлежащая вечности. Пока существует природа, считали они, будет существовать жизнь. Кормящий ландшафт для любого народа - базис культуры. В конце XIX - начале XX в. особенно активно уничтожались родовые святыни - шаманские рощи с захоронениями шаманов, распахивались пастбища под нужды переселенцев - русских земледельцев. Идея земледелия, большей его ценности для государства насаждалась на государственном уровне [12, с. 58-62].

Погружаясь в мир новых чувств и эмоций, ощущений от происходивших событий, изменений и перемещений в пространстве, язычник как существо, привязанное к семье, роду и территории, был вынужден открыть в себе новое чувство - возможность одиночества. Открытие одиночества создает само по себе внутри шаманиста новые миры, новые реальности. Одиночество впервые давало возможность расширять или сужать пространство окружающего мира либо новыми событиями и мирами, либо забвением прошлого. Пространство культуры начинало сжиматься и растягиваться под влиянием переживаемых эмоций и переживаний, от трансформаций ландшафта, и потому прежняя созерцательность, присущая кочевникам-скотоводам, постепенно исчезала. Происходили процессы утраты либо ослабления тесной связи с родом и его ценностями. На смену созерцательности приходила предприимчивость как новое качество, необходимое для выживания в условиях развивающегося капитализма. Созерцательность, необходимая для целостности рода, не была необходимым компонентом нового мировоззрения. Рождалась новая личность, переступившая границы субкультур.

Современная культура бурят как этноса формировалась под знаком национального самоосознания, поиска национальной идентичности. Шаманизм в начале ХХ века был гонимой религией, никто не считал его субъектом идеологии. Шаманизм назывался в проповедях миссионеров язычеством, идолопочитанием. «Итак, не бойтесь его (диавола - В. М.) и не служите ему, не ходите ни к ламам, ни к шаманам, ни на хуралы, ни на тайлаганы (обряды жертвоприношения - В. М.), ни на кырыки (обряды брызгания молоком для кормления духов - В. М.), ни на гурумы (буддийские молебствия - В. М.), не молитесь ни идолам, ни шаманским онгонам (особые предметы, изображения на ткани или маски - «хозяева» духов - В. М.), ни ламским (т.е. буддийским - В. М.) бурханам. Кто молится с ламами и шаманами, тот молится Диаволу и бесам, а не Богу, и снова отдает себя во власть Диаволу» [14, с. 10].

Главными маркерами носителей субкультуры шаманизма, отличавшими их от носителей других религиозных традиций, были: родовое устройство общества, сакральная связь с кормящим ландшафтом, особые структура и психология личности, поведение в целом. Комплекс метамаркеров сопровождал экзистенциальное восприятие отдельных сообществ людей и отличал их друг от друга в силу необходимости. Метамаркеры как зримые явления не столько материальные предметы, сколько связи и цепочки структур в подсознании людей одного круга, сформировавшиеся в сфере духовного творчества и неосознанного, образного, художественного постижения действительности. Задача унификации мировоззрения, образа жизни народов Сибири в царской России не могла быть завершена быстро и окончательно. Она была продолжена после Октябрьской революции более жесткими методами.

В отличие от метамаркеров, по нашему мнению, должны были существовать и минимаркеры. У западных бурят (до принятия буддизма в XVI-XVII вв. у восточных групп бурят) существовал культ онгонов - поклонение предметам из дерева, металла, ткани, меха, камня, символизировавших собой конкретное историческое событие или реальных лиц. Примеры поклонения онгонам показывают, что семантика пикториальных изображений и фигурок на онгонах - наглядное отражение переживаний и чувств их предков - основателей рода. Психологическая составляющая обрядовых действий с онгонами показывает стремление к осознанию идентичности с определенными людьми, презентацию этничности, привязку к местности - действующие составляющие комплекса маркеров пограничных культур.

Популярные онгоны, бытовавшие среди всех локальных групп шаманистов, - тугалхан онгон (телячий онгон) - оберег для домашнего скота, войлочный мешочек с палочкой; Хан Хоото - покровитель чадородия, по сути, обычный деревянный ящик, в котором хранился кусочек ткани с изображением людей; табан хушута (пять зверей) - шкурки 5 зверьков - горностая, белки, зайца, колонка, хорька; а также «горные» онгоны, «монгол-бурханы», хозяин острова Ольхон, сайтинские божества (чайные божества) и др. Прикладное значение онгонов многофункционально - это и обереги, и безмолвные носители генеалогических преданий и тайн определенного рода. Онгоны часто свидетельствовали о происхождении данного рода. Например, Хан Хоото - властитель острова Ольхон, по преданиям, пришел из Монголии во время междоусобных войн XVI-XVII вв. Предания, записанные С. П. Балдаевым, опубликованные и еще не опубликованные, - уникальное собрание исторических и генеалогических сведений о происхождении бурятских родов и основателях поселений [2]. Изготовление, хранение и освящение онгонов для бурят - не только религиозное действо. В истории отдельных племен были глубокие потрясения психики, связанные с бегством из прежних границ обитания - Монголии. В архиве С. П. Балдаева есть описание обряда, посвященного двум несчастным девушкам-сиротам, умершим от голода и холода. Онгон - кусочек ткани с изображением двух девиц - клали на импровизированный стол, рядом ставили лучшую еду и питье.

Религиозный смысл обряда - угощение мертвых, чтобы души несчастных не вредили живым. Нерелигиозное, воспитательное значение обряда - порицание жестокости. Молодое поколение сможет узнать о страшном событии в истории рода, о том, что такое поведение осуждалось соплеменниками. В данном случае онгон стал материальным воплощением идеи, знаком в пространстве, маркировавшим историю данного конкретного рода. Онгоны хранились над изголовьем кровати, за печкой, на внешней стене жилища, на столбах в ограде, при въезде в селение. Эти предметы визуально обеспечивали определенный психологический комфорт, а обрядность объединяла членов рода через пафос театрализации, путем приобщения к страданиям.

Актуализация смыслов данных объектов объединяла в пространственно-временную связь фантомы сознания. Фантом рода получал объяснение зрелищными действиями, звукорядом, телодвижениями и выражался в эмоциях. Обряд вызывал к жизни необходимые эмоции и служил воспитанию чувств. Магия священнодействия с онгонами позволяла «прочесть», прочувствовать и воссоздать смысл, заключенный в неживом предмете.

В период активного миссионерства Русской Православной Церкви в пореформенный период, активной христианизации и русификаторской политики маркеры-предметы делили пространство на «свое», освоенное и близкое, прочувствованное и осознанное, и «чужое» - неосвоенное, далекое, непрочувствованное и не воспринятое сознанием. Маркеры культуры бурят-шаманистов - это объекты культа, обозначенные визуально и материально.

Археолог П. Б. Коновалов отмечал, что до нашего времени сохранились уникальные шаманские погребения X-XI вв. в лиственничных колодах [9, с. 5], причем предметы шаманского культа средневековых племен идентичны старобурятским культовым предметам XVIII-XIX вв. Археологические находки домонгольского периода свидетельствуют о существовании сходных с бурятским шаманизмом культов.

Метамаркеры - шаманские погребальные рощи и «обо» - определяли привязку определенного рода к местности, закрепляли чувство родоплеменной идентификации. Минимаркеры - онгоны - «растолковывали» членам родового сообщества истоки и корни их самобытности, отличие от других бурятских родов. Каждый человек посредством визуализации маркеров окружающего пространства (окрестности селения, обстановка жилых помещений и хозяйственных построек) мог идентифицировать себя и окружающих как членов определенного рода, что было важно для мироощущения человека, его этнической и культурной идентификации.

В современном обществе шаманисты, буддисты и православные буряты до сих пор выясняют друг у друга родовую и территориальную принадлежность, происхождение родителей, придавая этим характеристикам особую культурную ценность, очевидно, не утратившую актуальность. Землячества разных групп бурят (осинско-боханские, баргузинские, тункинские и др.) организуют встречи в центрах культуры городов УланУдэ, Иркутск, Чита - театрах, филармониях, концертных залах, где представители разных поколений общаются, знакомятся, делятся актуальными новостями. В Бурятии издаются книги воспоминаний о землякахгероях, тружениках тыла. Подобные мероприятия поддерживают связь поколений и передачу определенных культурных ценностей, сохранивших актуальность в эпоху глобальных социальных изменений.

Религиозные обряды - шаманские ежегодные и сезонные церемонии, проводимые в определенных местностях, посвященные божествам гор, озер, рек, полей, хранителям родов, хозяевам поселений, - закрепляют в сознании верующих и приобщившихся к ним ценность неразрывной связи человека и кормящего ландшафта. Маркеры шаманской субкультуры возвращают части бурятского населения Бурятии, Иркутской области и Забайкальского края ценности традиционной, добуддийской старобурятской культуры, расставание с которой так же невозможно, как отрицание древних славянских корней русской культуры.

Список литературы

1. Асеев В. И. Отражение некоторых аспектов шаманизма в археолого-этнографическом материале Предбайкалья и Забайкалья // Древнее Забайкалье и его культурные связи. Новосибирск: Наука, 1985. С. 161-172.

2. Балдаев С. П. Архив исследователя // Фонды Музея истории Бурятии им. М. Г. Хангалова, г. Улан-Удэ. 1926-1957 гг.

3. Васютин С. А. Концепция традиционных обществ и номадизм // Древние кочевники Центральной Азии: история, культура, наследие: материалы международной научной конференции (г. Улан-Удэ, 23-29 августа 2005 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. С. 60-63.

4. Дамбаева А. Н. Буддийские принципы в традиционных представлениях бурят // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 7 (21). Ч. III. С. 47-50.

5. Долгих Б. О. Легенды и сказки нганасанов / текст и предисл. Б. О. Долгих. Красноярск: Гос. изд-во, 1938. 136 с.

6. Долгих Б. О. Мифологические сказки и исторические предания нганасанов / сост. Б. О. Долгих. М.: Наука, 1976. 341 с.

7. Дыренкова Н. П. Пережитки материнского рода у алтайских тюрков. Авункулат // Советская этнография. 1937. № 4. С. 18-45.

8. Дыренкова Н. П. Птица в космогонических представлениях турецких племен Сибири // Культура и письменность Востока. Баку: Издание ВЦК НТА, 1929. Кн. 4. С. 119-126.

9. Коновалов П. Б. Хунну в Забайкалье: погребальные памятники. Улан-Удэ: Изд-во Бурят. ин-та обществ. наук, 1976. 22 с.

10. Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса: ранние формы и архаические памятники. М.: Изд-во восточной литературы, 1963. 462 с.

11. Михайлов Т. М. Бурятский шаманизм: история, структура и социальные функции. Новосибирск: Наука, 1987. 288 с.

12. Михайлова В. Т. Роль православной церкви в распространении земледелия у бурят в конце XIX - начале XX века // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2011. № 1 (25).

13. Новик Е. С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме: опыт сопоставления структур. М.: Главная редакция восточной литературы, 1984. 304 с.

14. Огласительное поучение готовящимся ко святому крещению язычникам. Иркутск: Типография А. А. Сизых, 1890. 28 с.

15. Пропп В. Я. Фольклор и действительность. М.: Наука, 1976. 115 с.

16. Путилов Б. Н. Фольклор и народная культура. СПб.: Наука, 1994. 239 с.

17. Сыртыпова С. Д. Традиционные культовые объекты географического ландшафта Прибайкалья как памятники кочевнического типа // Древние кочевники Центральной Азии: история, культура, наследие: материалы международной научной конференции (г. Улан-Удэ, 23-29 августа 2005 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. С. 123-124.

Размещено на Allbest.ru