Занятия музыкой с детьми во времена Рахманинова: взгляд из XXI века

В XIX веке музыкальное образование получали в основном дома. Как указывает Н. П. Иванчей, «традиции домашнего музицирования приближались к западноевропейским образцам, чему способствовала полиязыковая среда, распространение и равноправие европейских языков (французского, немецкого, итальянского), когда титульные листы нот содержали информацию на нескольких языках» [5, с. 14].

Учитель и воспитатель Рахманинова Н. А. Зверев по 10-11 часов в день разъезжал по частным домам, давая уроки. Учили музыке и в гимназиях. Мариэтта Шагинян оставила воспоминания о своих занятиях в гимназии-пансионе: «Средняя школа развила. постоянный интерес к музыке. <.> Те из учащихся (гимназии. - Т. П.), которые лишь приходили на дневные уроки, посещали только класс хорового пения с обязательным чтением нот. Для нас же, пансионерок, рабочий день в три часа не кончался, и среди прочих обязанностей мы должны были довольно серьёзно учиться музыке, начиная с игры на фортепиано и кончая уроками по теории и гармонии с решением задач по композиции. <.> Каждая из нас имела свой час для “упражнения” [в музыкальной комнате] и ревниво сторожила его, чтобы никто не “зажилил” лишних пяти минут» [4, с. 100].

Не могу не остановиться на сообщении о хоре, хоть это и не вписывается в канву моей темы. Более ста лет учебные программы сохраняли старую идею о том, что надо «учить грамоте» голос - музыкальный инструмент, данный человеку от природы. Меня восхищали хоры подростков, певших по партитуре хоровую музыку XVIII века в школах Уэльса, где учатся дети шахтёров. В русских гимназиях детей учили петь в хоре по нотам, традиция перешла и в советскую общеобразовательную школу, правда, без чтения нот. Уроки хора убрали из обязательных программ в постсоветский период, а между тем пение хором - это первый для детей опыт работать в ансамбле с другими, не говоря уже об эстетической стороне воспитания.

В нашем современном представлении о домашнем образовании много ошибочного; мы, как говорит русская поговорка, мерим позапрошлый век на свой аршин, а потому полагаем, что домашние занятия были свободны от дисциплины. На самом деле дети - дома ли, в гимназии ли, в ином учебном заведении - подчинялись строгой дисциплине, если их родители хотели дать им в руки орудие, способное защитить их в будущей самостоятельной жизни. Рахманинов вспоминал о пяти годах своего раннего детства с четырёхлетнего возраста до отъезда в Петербург, когда он, как и его старшие сестра и брат, должны были подчиняться жёсткой дисциплине, установленной матерью, Любовью Петровной Рахманиновой: «С самых первых дней мы были приучены к тому, что для всего есть своё время. Кроме подробного расписания уроков, строго определённые часы отводились игре на фортепиано, гулянию, чтению, и только чрезвычайные обстоятельства могли нарушить этот чёткий распорядок» [3, с. 16]. И далее о жизни у Зверева: «Начиналась жизнь, подчинённая суровой дисциплине и серьёзным занятиям. <...> Мы имели... один рояль на. троих. Каждый из нас должен был заниматься ежедневно по три часа. <.> и горе тому, кто начинал заниматься на пять минут позже или вставал из-за рояля на пять минут раньше, чем положено!» [Там же].

Рабочий день «зверят» (воспитанников Зверева. - Т. П.) начинался в шесть часов утра и заканчивался в восемь часов вечера. И это не исключение. Все авторы мемуаров о том времени, каждый по-своему, вспоминают о своих детских занятиях примерно одно и то же. У детей и подростков того времени, в сущности, не было каникул в современном понимании этого слова, когда ребёнок встаёт с постели к полудню и свободен от каких-либо обязанностей, а на первых уроках по специальности в начале сентября выясняется, что летнее домашнее задание не выполнено. В письмах и воспоминаниях о летних месяцах, проведённых Рахманиновым в Ивановке и в Крыму, находим сообщения о том, что молодёжь ни на один день не прекращала своих обычных занятий. Рахманинов пишет Л.Д. Скалон в декабре 1890 года: «Помню очень хорошо ивановский час от двух до трёх, когда Ваше Превосходительство играло; а я сидел рядом на табуретке и слушал вашу игру...» [6, с. 33].

А в воспоминаниях Рахманинова, записанных Риземаном, есть следующий эпизод: «Зверев снял. маленький домик (в Крыму, в Олеизе. - Т. П.), где поселил троих мальчиков, и не одних, но поручив их заботам Ладухина, профессора. из Московской консерватории. Его задача заключалась в том, чтобы за два с половиной месяца его питомцы прошли материал, согласно планам Московской консерватории, отводилось два-три года, а именно курс элементарной теории и начала гармонии. <.> Когда ранней осенью мальчики вернулись в Москву, они блестяще сдали экзамен в Московской консерватории и были немедленно зачислены на следующий курс гармонии, который вёл известный композитор Антон Аренский» [3, с. 37].

Наши предки-педагоги знали, что нельзя остановить разогнавшийся паровоз, его трудно будет опять привести в движение. Мозг ученика работает как во время занятий, так и во время каникул, и в этот очаг надо постоянно подкладывать топливо, иначе ему будет скучно, и он займёт себя сам чем-нибудь ненужным, вредным, пустым. Компьютерной игрой, например... Отсутствие дисциплины в совокупности с неумением педагога заинтересовать ученика своим предметом приводят к последствиям фатальным. Примером тому служит история двухлетнего пребывания С. В. Рахманинова в Петербургской консерватории в классе преподавателя Демянского. Мальчик потерял дом (поместье Онег продали за карточные долги отца), был выброшен из развалившейся семьи (отец ушёл к другой женщине, три сестры умерли одна за другой, его самого отправили жить к Трубниковым, не скрывавшим по этому поводу своего раздражения). Отданный в класс беспомощного педагога [7, с. 147], он целыми днями бродил по городу, с риском для жизни катался на конке, прицепившись сзади, исправлял колы на четвёрки в своей ведомости и погибал. Он жил вдали от матери, раздавленной горем и заботами о двухлетнем малыше, которого надо было кормить, и без гроша в кармане. Уже и речи не было о хоть какой-нибудь дисциплине для Сергея. Но именно мать спасла его: она пошла на поклон к тамбовскому родственнику Александру Зилоти, оказавшемуся проездом в Петербурге. Родственники со стороны её мужа презирали новоявленных дворян Бутаковых, и Зилоти не сразу согласился послушать Сергея, но Любовь Петровна в прямом смысле слова умолила его приехать. Зилоти отправил двенадцатилетнего Сергея в ежовые рукавицы Н. Зверева, и Россия не потеряла своего великого Музыканта.

Проверенные тысячелетиями инструменты поддержания дисциплины - поощрение за успехи и наказание за небрежение. Первый пережил века и сейчас существует в педагогике в некой уродливой форме, заимствованной от американцев: детей нужно только хвалить. Сыграл ученик на фаготе гамму в одну октаву и сделал только две ошибки - хвали, это уже успех, на прошлом уроке ошибок было три. Через месяц, глядишь, и в две октавы гамму одолеет. Рахманинов сообщал: «В наказание... за скверное поведение меня сажали под рояль. Других детей в таких случаях ставят в угол. Сидеть под роялем было в высшей степени позорно и унизительно» [3, с. 15].

Ребёнок в принципе отрицает труд и насилие над собой, такова человеческая природа, и, если его не заставлять, он сам учиться не будет, ему, как любому детёнышу, приятнее играть. Сохранились воспоминания о том, как педагог Ростроповича в гневе выбросил его смычок, как Зверев своим ученикам, не справившимся с трудным пассажем, пригрозил исключением из консерватории и повёл к директору. Эти предания звучат сейчас как сказки. В XXI веке студенту консерватории нужно поставить по предмету три двойки, чтобы не допустить до экзамена, а исключить можно лишь при наличии двойки по трём предметам. Не в каждом студенте горит пламя Великой Музыки, но каждый студент должен получить ШКОЛУ. И если он сам ленив и небрежен, то ему нужно помочь наказанием.

ШКОЛУ (ремесло) в русскую систему образования закладывали европейцы. Единственное условие для получения грамотной школы (ремесла) - дисциплина. До тех пор, пока либеральные веяния, поддержанные и порой спровоцированные государственными распоряжениями и постановлениями, не вмешались в дисциплину изучения ремесла, русские и советские студенты получали великолепную школу. Упражнения, ставшие классическими в советском образовании, а также индивидуальные, разработанные педагогами для своего класса и не изданные, сохранившиеся в рукописях, как, например, упражнения профессора института им. Гнесиных Яна Францевича Шубарта, показывают, каким скрупулёзным, дотошным было освоение технических приёмов исполнительства. Такую школу получали Зилоти, Рахманинов, их сверстники, независимо от того, стали они потом профессионалами или нет; такую школу высоко оценил Лист, когда к нему из России приехал учиться юноша, почти мальчик Александр Зилоти.

Школа даёт добротного ремесленника. Для рядового человека этого достаточно, и школа - предмет, которым любой может гордиться. Но для творческой личности она лишь фундамент. Жёстко усвоенная школа даёт человеку искусства свободу творчества, и эта последняя отличается от анархии именно тем, что опирается на школу.

Русская система образования учила несколько поколений студентов умению выразить с помощью инструмента своё мироощущение. По воспоминаниям людей, окружавших Рахманинова, и его собственным ремаркам в письмах мы можем судить, что их педагоги требовали от учеников большего, нежели постижение школы, но всестороннего развития личности. Ученики не просто «проходили» Достоевского, они знали его, размышляли над его философией; они знали доступную им живопись и размышляли над её образами. Педагоги всячески развивали способность ученика воспринять и оценить окружающую действительность, богатство внешнего мира, потому что музыкант интересен не механистическим воспроизведением текста, но передачей своего видения того, что заложено в музыке автором.

Способность созерцать была естественным качеством рахманиновского поколения, чему мы находим постоянные подтверждения в переписке и мемуарах практически всех, оставивших свои записи о Рахманинове. Люди этого поколения, их ученики и ученики их учеников каждый по-своему воспринимали мир, каждый по-своему отражал своё восприятие, и нам интересна именно индивидуальная, неповторимая образность, отличающая одного художника от другого. Они находили мысли и краски внутри себя, влияние на них со стороны было кратковременным и воспроизводилось в памяти с естественными купюрами. В современном мире студент раз за разом прослушивает запись, которая въедается в его мозг, затем так же, раз за разом, - другую запись, третью, четвёртую... Он уже и сам не знает, где его собственное творчество, а где заимствование, и сколько их, этих заимствований. То, что музыканты столетней давности переживали сами, за нотными значками видели душевное состояние, которое вызывало у них естественную чувственную реакцию - смех и слёзы, взрыв энергии и успокоение, современный студент склеивает из разных исполнений, и это лоскутное одеяло лишено не только индивидуальности, но и единого стиля.

Заключение