Размещено на http://allbest.ru

22

Орловский государственный технический университет

Влияние традиций на социокультурное взаимодействие между воспитанниками военно-учебных заведений Российской империи Управление общественными и экономическими системами 2011 № 1

Гребенкин Алексей Николаевич

к.и.н., старший преподаватель кафедры

«Философия и история», angrebyonkin@mail.ru

Орёл, Россия

В военно-учебных заведениях Российской империи взаимоотношения кадетов, юнкеров и кондукторов определялись комплексом традиций, самой главной из которых была традиция товарищества. По мнению Е.В. Климашкиной, «приоритетную систему ценностей воспитанников дореволюционных кадетских корпусов можно описать так: в наибольшей степени они ценят дух товарищества, преданность долгу, категорически не приемлют доносительство и воровство» [1].

Микросреда военного учебного заведения, непрерывно воздействовавшая на каждого из воспитанников, полностью поглощала их чувства и мысли. «Кадетский корпус, пять дней в неделю отрезанный от внешнего мира, и был тем местом, на котором кадеты проводили свое детство и юношество, где они учились и воспитывались, шалили, наказывались, имели свои радости и печали, где маленький отрезок жизни каждого был поставлен в рамки суровой дисциплины, где почти каждый шаг жизни был под контролем воспитателя, где хорошие выявления детских натур поощрялись и дурные жестоко искоренялись. Семилетнее пребывание в корпусе было тем подготовительным периодом, в котором каждый оснащался моральным багажом, с которым и вступал на неизведанный и скользкий путь жизни» [2].

Военное учебное заведение, по мнению Н.Н. Ауровой, представляло собой «своего рода «государство в государстве», со своими внутренним уставом, своими нормами и правилами жизни [3].

Тягостное чувство заточения и гнет репрессий, с одной стороны, до предела накаляли противостояние воспитанников и начальства, а с другой - связывали соучеников теснейшими узами дружбы, товарищества и братства. Можно было быть дурным учеником и неважным строевиком, но нельзя было быть плохим товарищем.

С целью проверить моральные качества вновь поступавшего в заведение воспитанника и определить, может ли он быть хорошим товарищем, новичок подвергался «испытанию» или «посвящению». Традиция «испытания», общая для всех военно-учебных заведений, в каждом конкретном заведении осуществлялась по-своему. Как правило, «испытание» плавно перерастало в «цук». Положение новичков усугублялось тем, что они иногда в течение нескольких месяцев не получали казенного обмундирования и были вынуждены ходить в одежде, в которой прибыли из дома, «будто нарочно для того, чтобы никто не прошел мимо них не затронувши» [4].

В Первом кадетском корпусе «посвящение» осуществлялось в форме так называемых «щипков», когда новичка окружали, засыпали вопросами, а затем, окружив теснее, начинали толкать и щипать. Выдержавшим испытание считался тот, кто либо бросался на одного из обидчиков, либо держался спокойно. Тот же, кто смущался или, что еще хуже, бежал жаловаться начальству, «посвящение» проваливал [5].

В этом же корпусе существовал ритуал «посвящения» тех воспитанников, которые переводились из неранжированной роты в ранжированные. В предбаннике новичка хлестали старыми вениками, мокрыми мочалками и жгутами из полотенец, тщательно наблюдая за его реакцией [6].

В прочих кадетских корпусах испытание осуществлялось в форме поединка. Новичка окружали, затем приводили воспитанника примерно такого же роста и силы, который начинал дразнить и толкать вновь поступившего. Как правило, новичок отталкивал задиру, что давало окружающим повод устроить между ними поединок в каком-либо укромном месте. Если новичок одерживал верх в рукопашной схватке или же, даже проиграв, вел себя мужественно, его считали «выдержавшим» экзамен, и он принимался в кадетское товарищество в качестве полноправного его члена. Противник же, даже побежденный, часто становился лучшим другом новичка.

Иногда новичок мог избавиться от истязаний, продемонстрировав свои способности в чем-либо, например в декламации стихов. Так, П.В. Митурич при вступлении в Морской корпус вызвал восхищение гардемаринов и кадетов своим чтением, чем приобрел титул «неуязвимого», а вместе с ним - и защиту со стороны гардемаринов [7]. Быстрому вхождению в кадетскую семью способствовало и совершение отчаянного поступка. Ф.В. Булгарин, пролежавший в горячке 6 недель после того, как совоспитанники сбросили его после бани в сугроб, выздоровев, совершил прыжок в снег самостоятельно. Это дало ему возможность стать полноправным членом «товарищества».

Если новичок, по общему мнению, мог быть принят в товарищество без какого-либо испытания, то «посвящение» не производилось. По свидетельству Н.А. Вельяшева, его, как переведенного из Новгородского графа Аракчеева кадетского корпуса, при вступлении в Первый кадетский корпус никаким испытаниям не подвергали, так как считалось, что аракчеевцы - кадеты сурового воспитания [8]. Впрочем, к тому времени (вторая половина 50-х гг.) обычай истязать новичков в Первом кадетском корпусе почти исчез, и насмешкам подвергались лишь те, которые отличались оригинальным костюмом, смешными манерами и т.д.

Обычай «приставать» к новичкам существовал и в Пажеском корпусе. Князь Н.К. Имеретинский, учившийся в этом заведении в 40-е гг., вспоминал: «…меня познакомили со всеми истязаниями, какие только может изобрести скопище молодежи, почти постоянно замкнутое в четырех стенах» [9]. К этому времени в корпусе существовала разветвленная система ударов, щелчков, подзатыльников, имевших замысловатые названия. Когда «посвящающий» клал руку на шею новичка, как бы для дружеского объятия, но вдруг выпрямив эту руку, сильно ударял по шее натянутыми мускулами, так что искры сыпались из глаз. Это называлось «дать пиво» [10]. Удары костяшками пальцев по голове, вызывавшие резкую боль в черепе, так и назывались - костяшки. Щелчки по голове оттянутым средним пальцем руки назывались конфб. Сильное, до потери сознания, раскачивание на качелях именовалось «киселем».

В Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в первые три десятилетия ее существования приставание к новичкам доходило до бесчеловечности. Не ограничиваясь традиционными для кадетских корпусов поединками при первом появлении в стенах заведения, старшие воспитанники Школы истязали новичков, хотя до зверской жестокости дело доходило редко. Кроме того, были широко распространены поборы с новичков, заключавшиеся в обязанности снабжать притеснителей лакомствами. Здесь мы видим уже зачатки «цука», проявлявшиеся, в частности, в регламентации права воспитанников разных классов издеваться над новичками. После перехода в 3-й класс воспитанник начинал позволять себе «мелкие приставания к новичкам», во 2-м классе он «принимал относительно их уже несколько начальнический тон»; в 1-м же классе «он становился уже решительным деспотом вновь поступающих» [11].

При поступлении новичок подвергался разного рода проделкам, иногда весьма оскорбительным; он должен был прислуживать старшим воспитанникам. Если новичок почему-либо казался смешным, то его заставляли потешать публику. Так, обладавшего густым, басистым голосом могли принудить реветь быком. В ходу были кулачные расправы, особенно среди юнкеров.

Насилия над новичками уже в 40-е гг. XIX в. часто смешивались с понятиями о поддержании дисциплины, и поэтому искоренить их было практически невозможно.

По итогам «посвящения» определялось место воспитанника в корпусной или училищной иерархии, которое могло меняться в течение срока его обучения.

Вспоминая традиции, существовавшие в корпусе, Николай Веденяпин отмечал: «Наибольшим уважением пользовались кадеты, отличавшиеся незаурядной физической силой. Название «первый силач» было самым почетным. Слабосильные, часто ходившие с жалобами на причиненные им обиды кадеты всеми презирались и назывались «фискалами», равно как и те, которые заискивали перед воспитателями и преподавателями, этих называли «подлизами». Не пользовались особой любовью и излишне усердные к наукам, которые назывались «зубрилами» или «долбняками». Бывали такие, которые любили щегольски одеваться, таких называли «тонягами», а тех, которые важничали, «форсилами».

«Кулачное право» получило широкое развитие во всех военно-учебных заведениях. Поступающему в заведение надо было стать в ранжир по физической силе, для чего проводилось несколько поединков с целью определения места новичка в иерархии, по принципу: «все те, которые подчиняются силе поколоченного мною кадета, подчиняются и мне; напротив, те, которые сильнее поколотившего меня, суть мои повелители, и я обязан им повиноваться, под страхом быть поколоченным» [12].

Поединки устраивались по определенным правилам. Драки проходили до первой крови, в присутствии свидетелей. Вместо себя можно было выставить защитника (его можно было даже нанять за деньги, сладости, какие-либо услуги). Вызывать на поединок можно было либо сверстника, либо старшего по возрасту, вызывать младшего не допускалось (его можно было просто побить, без всяких церемоний). Сверстник, получивший вызов, мог отказаться от поединка; старший же такого права не имел, но он мог не драться, а сразу признать свое поражение [13].

В противоположность «силачам», «фискалы» были париями кадетского общества. Поскольку корпоративное товарищество кадетов в условиях постоянного противостояния начальству было развито до наивысшей степени, тех, кто, предавая идеалы товарищества, переходил на сторону врага, было запрещено щадить.

Категорией, близкой к фискалам, были так называемые «тянучки», которые всеми силами старались заслужить расположение преподавателей и офицеров, не останавливаясь перед наушничеством и подлизыванием. Часто они достигали своих целей - попадали на красную доску за примерное поведение и успехи в науках, становились унтер-офицерами и фельдфебелями. Однако корпусное «товарищество» отторгало их, как чуждый элемент, и однокашники «сторонились от них, как от чумы».

Воспитанников, хотя бы раз замеченных в фискальстве, жестоко избивали, а затем подвергали остракизму. В Первом кадетском корпусе в 20-е гг. кадета Левицкого за фискальство избили кирпичом, завернутым в чулок, а затем по общему приговору не разговаривали с ним три года. Фискал стоял как бы вне закона, товарищеские отношения на него не распространялись, и любой кадет имел право в любой момент ударить его - просто в силу того, что тот слыл фискалом: «Три года никто с ним ни слова, и если он обращался к кому-нибудь, то ему - в зубы» [14]. Часто фискалам устраивались «бенефисы», заключавшиеся в коллективном избиении ябед. Случалось, что фискалов забивали насмерть.

В ряде корпусов фискал после жестокой расправы и объявления бойкота становился неприкасаемым, и даже бить его было запрещено. Л.И. Януш, учившийся во Втором Московском кадетском корпусе, так описывал изгнание фискала из «товарищества»: «…предатель-шпион был подвергнут жестоким побоям, после которых его окровавленного замертво снесли в лазарет. По выздоровлении он недолго оставался среди нас. Он был исключен из общества товарищей, из которых никто и ни при каких обстоятельствах не сказал ему ни одного слова. Даже никто не хотел ударить его, считая позорным дотронуться до наушника…» [15]

Клеймо «наушника» сохранялось за такими кадетами не только в течение всего пребывания их в корпусе, но и на службе.

В специальных училищах, где понятие о чести было более развито, чем в кадетских корпусах, «фискалов» удаляли из заведения сами юнкера. При этом в обрядовой стороне традиции «изгнания» подчеркивалось брезгливое отношение к преступнику, которому не было прощения. Так, в Артиллерийском училище юнкерам, совершившим грубое нарушение запрета, грозила «смертная казнь». Она проходила в торжественной, театрализованной, но очень серьезной обстановке. Преступника запирали в чулан, а в самой большой камере - «Москве» - готовили эшафот из табуретов и шинелей. Возле эшафота ставили палача с обнаженным тесаком; палача окружали одетые в черное юнкера со свечами, певшие погребальные песни. По краям «Москвы» стояли разъяренные зрители, рычавшие от возмущения. Виновному, приведенному из «тюрьмы» двумя юнкерами в масках и колпаках, зачитывали приговор. Затем преступника клали на плаху, и палач касался его шеи тесаком. На «казненного» надевали фуражку и шинель, выносили на парадное крыльцо заведения и объявляли, что «для училища он мертв» и чтобы «никогда не смел показываться около его честных стен» [16].

В Морском корпусе у фискалов или, как их называли, «задорных» существовала возможность вернуть себе доброе имя. «Задорный» должен был попросить у всех прощения. После этого кадетское сообщество выносило решение: простить ли его без наказания или же прежде наказать - «отдуть», на кадетском жаргоне. В последнем случае «задорный» «садился или становился, понуря голову, и всякий, подходя к нему, давал ему удар кулаком в спину или в голову. Это было своего рода «сквозь строй». Удары же были сильнее или слабее, смотря по степени важности последствий «задорства» и по произволу бивших, и это уже было делом, так сказать, «общественной совести»… После наказания, иногда и без наказания, виновному объявлялось прощение, и бывший «задорный» вновь входил в общение со своими товарищами» [17].Интересно отметить, что А.С. Пушкин в своей статье «О народном воспитании», отмечая, что нравы в кадетских корпусах «находятся в самом гнусном запущении», предлагал с целью их исправления ввести меры, находящиеся в вопиющем противоречии с кадетской традицией товарищества и с принятым в сообществе воспитанников отношением к «фискалам». Великий поэт предлагал учредить в корпусах полицию из лучших воспитанников, то есть узаконить фискальство [18].

Нетрудно догадаться, каким было бы положение этих «полицейских» и к какому взрыву возмущения это бы привело. Именно вследствие крепкой традиции товарищества и ненависти к фискалам ротному командиру Пажеского корпуса К.К. Жирардоту не удалось внедрить в заведении иезуитскую систему взаимного наблюдения и доносов.

Сама традиция товарищества зижделась на двух принципах - единства действий и взаимопомощи.

Единство действий проявлялось в так называемом правиле «сговора», которое действовало очень жестко и не подразумевало возможность каких-либо исключений. Принятое сообществом кадетов решение было невозможно не исполнить. Если договаривались врать начальству, то врали все воспитанники; санкционированные общим согласием замыслы, в том числе неблаговидные, претворялись в жизнь всеми, даже в ущерб личным интересам. Так, в случае принятия решения об «отказе», то есть коллективном уклонении отвечать урок, даже отличники предпочитали получить ноль и оказаться на дурном счету у начальства, чем пойти против «товарищества». Беспрекословно повиновались и кадеты младших классов. Когда ненавидимый кадетами Главный директор Пажеского и кадетских корпусов Н.И. Демидов угостил воспитанников Первого кадетского корпуса конфетами, то по «эстафете» передали распоряжение старших выбросить лакомства в уборную, что и было сделано [19].

Если по общему приговору кому-либо давалось поручение, то его необходимо было выполнить любой ценой [20].

Принцип взаимопомощи выражался в «невыдаче» виновных, то есть коллективном запирательстве при розыске их начальством, даже если бы это грозило карами ни в чем не повинным воспитанникам, а также в подсказках на уроках и экзаменах, в подкармливании тех, кто сидел под арестом или был лишен ужина или обеда (описанный выше ритуал помощи «столбовым» в Первом кадетском корпусе), в одалживании хорошего мундира для получения разрешения на отпуск и т.д.

Иногда взаимопомощь перерастала в самопожертвование. По преданию, К.Ф. Рылеев в бытность свою воспитанником Первого кадетского корпуса нередко брал на себя чужую вину и добровольно ложился под розги.

Однако не следует считать, что результатом воздействия традиции «товарищества» на жизнь кадетов и юнкеров была предельная нивелировка и уравнение прав и обязанностей всех воспитанников.

С одной стороны, различное социальное происхождение, уже начиная с корпуса для малолетних, сводилось к формальному равенству. Титулы в корпусной и училищной среде не играли никакой роли, и тот, кто вздумал бы кичиться своим титулом, немедленно за это поплатился бы. Это было характерно даже для Пажеского корпуса, где процент титулованных воспитанников всегда был очень велик.

С другой стороны, воспитанники каждого заведения были расколоты на множество микрогрупп. Прежде всего сближались числившиеся в одной роте и проводившие почти все время вместе. Выпускник Дворянского полка так описывал различия между воспитанниками, занимавшими отдельные помещения («каморы»): «Это были небольшие общества, так что каждая камора составляла какую-то независимую от другой аристократию; в одной видишь глубокомысленных философов, рассуждающих о всех предметах, с доказательствами правильными или нелепыми; в другой слышны непонятный шум и крик, там один рассказывает анекдоты, а прочие, с громким смехом слушая, восхищаются забавною его сказкою; в следующей поют русскую песню с разными припевами. Там в отдаленном углу ссорятся и едва не доходит до драки…» [21]

Тесная дружба устанавливалась и на основе сближения с земляками, по «этнографическим группам». Однако, вследствие того что выпуски проводились не по ротам, а по классам, корпоративная связь после окончания корпуса зачастую терялась [22].

Традиция товарищества не исключала возможности возникновения особых групп, своего рода «товариществ в товариществе». Например, во Втором Московском кадетском корпусе среди воспитанников в начале 50-х гг. существовало особое тайное общество, целью которого была взаимная помощь в драках с другими кадетами, не принадлежавшими к обществу, а также укрывательство своих и чужих шалостей от начальства. Это общество было глубоко законспирированной организацией и имело даже свой письменный устав [23].

Выпускник одного из московских кадетских корпусов вспоминал, что в заведении существовали два лагеря: казаки («куркули») и русские («кацапы»). Кадеты, становившиеся на колени во время общей молитвы или особо рьяно крестившиеся перед трудными уроками, подвергались нещадным насмешкам со стороны «куркулей» [24].

Еще одним исключением из традиции товарищества было презрительное отношение к воспитанникам-инородцам. Так, Ф.В. Булгарин в бытность свою кадетом стал мишенью для издевательств по причине польского происхождения, и одноклассники дразнили его «Костюшкой». Насмешкам подвергались и воспитанники-мусульмане. Кадеты издевались над незнанием ими русского языка, над религиозными обрядами. В ходу были обидные клички вроде «беспуговишники» (куртки черкесов были не на пуговицах, а на крючках) и «свиное ухо» [25].

Необходимо отметить, что товарищества между воспитанниками разных военных учебных заведений в первой половине XIX в., как правило, не было. Фраза «Погоны разные, а душа одна» родилась лишь в эмиграции; до этого в отношениях между отдельными заведениями господствовала отчужденность, часто перераставшая в открытую вражду. Столкновения происходили в летнее время, в лагерях. Чувства враждебности у представителей противоборствующих лагерей сохранялись на протяжении всей жизни, чему способствовали всевозможные клички и «дразнилки», переходившие из поколения в поколение и накалявшие атмосферу ненависти до предела. Например, воспитанники кадетских корпусов изощрялись в сочинении оскорбительных прозвищ для своих противников. Дворян Дворянского полка называли «тюками», кадетов Второго кадетского корпуса - «деревяшками», Первого кадетского корпуса - «мясниками» [26].

Помимо общей неприязни к «чужакам», существовало острое противостояние между воспитанниками отдельных военно-учебных заведений. Кадеты Второго кадетского корпуса неприязненно относились к воспитанникам Дворянского полка, с которыми были вынуждены делить здание в течение долгих лет. Эта нелюбовь происходила еще, вероятно, и потому, что Второй кадетский корпус и Дворянский полк на маневрах всегда бывали противниками, входя в состав разных полков. Выпускники привилегированного Пажеского корпуса называли выпускников кадетских корпусов «бурбонами» [27]. Чувством собственного превосходства отличались и юнкера специальных училищ. Назвать воспитанника Артиллерийского или Главного инженерного училища кадетом означало нанести ему страшное оскорбление [28]. В свою очередь, юнкера ненавидели воспитанников Дворянского полка (Древлянского регимента, как они его называли) и жестоко дрались с ними во время лагерей. Воспитанники Главного Инженерного училища считали, что звание кондуктора гораздо выше звания кадета [29]. Питомцы Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров считали себя выше кадетов, и походить в чем бы то ни было на кадетов считалось у них признаком дурного тона.

Воспитанники Царскосельского Лицея враждебно относились к пажам, презирая Пажеский корпус «как собрание молодежи ничему не учащейся» [30].

Ненавидели пажей и воспитанники Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, считая их белоручками и маменькиными сынками. В Школе даже была сочинена оскорбительная песня, начинавшаяся следующими словами: «С тех пор как юнкерские шпоры надели жалкие пажи, пропала лихость нашей школы…» [31]

В свою очередь, в самой Школе, по свидетельству ее выпускников, «пехотные подпрапорщики мало и редко сближались с юнкерами, которые называли нас «крупою» [32].

Усугублению вражды между воспитанниками разных заведений способствовала и непродуманная политика начальства. В 1818 г директор Второго кадетского корпуса А.И. Маркевич категорически запретил кадетам посещать каморы расположенного в здании корпуса Дворянского полка, во избежание дурного влияния на кадетов великовозрастных «недорослей из дворян» [33]. Эта мера спровоцировала развитие презрения к «грубым и диким» дворянам, загнанным в своего рода «резервации», тем более что одевали и кормили их хуже, чем кадетов, и даже в общей столовой дворяне появлялись лишь после того, как с обеда уходили последние воспитанники Второго корпуса.

После сообщения Дворянскому полку элитарного характера, в 40-е гг., кадеты презирали дворян уже не за грубость, а, напротив, за «отсутствие военного духа». «Шаркуны», как презрительно именовали дворян кадеты, по их мнению, «больше любят танцевать, чем драться» [34].

Великий князь Михаил Павлович, недовольный таким характером взаимоотношений, попытался сблизить кадетов и дворян, заставляя их по праздникам ходить в гости друг к другу. Однако взаимная ненависть была столь сильна, что однажды кадеты, будучи в гостях в Дворянском полку, «поссорились с хозяевами и поколотили их» [35]. После этого с визитами было покончено. кадетский юнкерский честь фискал

Между тем некоторые заведения были издавна связаны традициями дружбы и взаимопомощи. По традициям Второго кадетского корпуса, кадеты Московского корпуса пользовались особой любовью, и переведенный из Московского корпуса кадет никаким испытаниям не подвергался [36]. При драках между корпусами, происходившими в лагерях, эти два корпуса были верными союзниками.

Как уже упоминалось выше, главными хранителями традиций были воспитанники старших, выпускных классов заведений. Именно они организовывали «балаганы», «бунты» и «гажения» в рамках традиции негативного отношения к начальству, принимали в «товарищество» и исключали из него, организовывали травлю «фискалов». Этими вожаками «товарищества», долгое время считавшимися идеальным типом кадетов, были «закалы». Одновременно они были рьяными приверженцами культа грубости и показного молодечества и организаторами «цука», являясь, таким образом, носителями, хранителями и защитниками всех кадетских традиций.

Взаимоотношения «закалов» с основной массой воспитанников были достаточно сложными. С одной стороны, «коренные кадеты» являлись всеобщим идеалом, а при случае выступали даже в роли благодетелей, принимая на себя вину совершивших дурной поступок однокашников. С другой стороны, они грубо притесняли младших, зачастую делая их жизнь невыносимой.

«Старый кадет относился всегда с презрением к мелюзге, с некоторой ненавистью к товарищам, обошедшим его по служебной дороге, и с открытой злобой к тем, кто не уважал его закальство. На последних, при случае, сыпались и колотушки, грубая же брань - постоянно. Большинство уважало старых кадет за переносимые ими истязания и за то, что они отваживались говорить офицерам и начальству дерзости» [37].

Расправа с ослушниками была жестокой. Одним из мемуаристов описан случай, когда в Московском кадетском корпусе провинившегося кадета «закалы» спустили за окно, держа за погоны.

Тиранию устанавливали не только «закалы», но и все великовозрастные кадеты вообще, по каким-либо причинам оказавшиеся в одном классе с малолетками. Кроме того, внутри одной роты старшие тиранили младших, а в масштабах всего корпуса гренадерская рота помыкала всеми, первая рота - второй, третьей и четвертой и т.д. Хуже всего приходилось «неразжеванной резине» - воспитанникам неранжированной роты. Над ними издевались все.

Подобная же иерархия существовала и в Артиллерийском училище. Верховодили юнкера 1-го (старшего класса); 5-й и 4-й беспрекословно ему подчинялись; 3-й обладал некоторой самостоятельностью, а 2-й иногда даже пытался бороться с засильем первоклассников, хотя, как правило, безрезультатно.

Во Втором Московском кадетском корпусе великовозрастные гренадеры приготовительного класса держали своих малолетних одноклассников в постоянном страхе физической расправы и тем самым подчиняли их, вынуждая оказывать себе разные услуги. Они отнимали у малышей еду, заставляли выполнять за них разные письменные работы, вследствие чего те не имели времени делать свои собственные и за то подвергались наказаниям со стороны начальства. Некоторые одичавшие донельзя кадеты, насмотревшись на процесс забивания скота на расположенной недалеко от корпуса бойне, образовали общество «быкобойцев», члены которого подражали ремеслу мясников. Поймав маленького кадета, они просовывали его голову сквозь поручень дивана и били кулаками по лбу, имитируя убийство быка [38].

Во время уроков младшие были обязаны подсказывать вызванным отвечать гренадерам, и за неудачное исполнение роли суфлера следовали побои [39].

Но чаще всего, вследствие возможности выхода в офицеры из средних классов, «закалы» и великовозрастные кадеты полностью бросали учебу. В классе они усаживались на заднюю скамейку, прогнав с нее малолетних отличников [40]. Во время уроков они набивали табаком папиросы, закусывали, переписывали стихотворения нецензурного содержания, играли под столом в карты. Когда таких кадетов вызывали отвечать урок, они или отмалчивались, или говорили все, что придет в голову, или же просто объявляли: «Я-с в гарнизон!»

Как правило, «закалы» добивались своей цели и действительно выходили «в гарнизон». Однако иногда во время «чистки» корпусов от великовозрастных кадетов, безнадежно отставших в учебе, вместе с ними в нижние чины выписывали и «закалов».

Даже в Пажеском корпусе существовали свои «старые кадеты». Это была так называемая «гора» - задняя скамейка, на которой сидели пажи, открыто заявившие о своем презрении к учебе. Все учителя махнули на них рукой, и «монтаньяры» на уроках безо всякого стеснения спали, занимались посторонними вещами, пререкались с преподавателями. Интересно, что предводителями «горы» были способные, но ленивые пажи, которые, взявшись за ум во 2-м классе, добились хорошего распределения: в гвардию или в саперы, а один из них, Лев Маков, дослужился до министра внутренних дел [41].

«Гора» диктовала правила поведения всему Пажескому корпусу. Например, правом курить пользовались только первый и второй (т.е. самые старшие) классы. Воспитанникам младших классов курить было запрещено под угрозой сурового наказания - их затаскивали на территорию старших и избивали линейками или подтяжками. Кроме того, младшеклассники не имели права заходить на территорию старших классов.

Но самым жестоким «цук» был в Артиллерийском училище. Новичка могли положить между двумя тюфяками, плотно перевязанными веревками, и вывесить из окна третьего этажа, то опуская до земли, то опять подтягивая наверх. Иногда вместо тюфяков использовались большие дубовые табуреты, внутрь которых запихивали новичка.

Новички, отличавшиеся физическими недостатками, «дураковатостью» и нечистоплотностью, подвергались преследованию вплоть до окончания курса.

Весь первый год новичок не смел курить, ложиться днем на постель и расстегивать куртку.

В конце первого года обучения происходила торжественная церемония посвящения новичков в «старички». Посвящаемых прогоняли сквозь строй, стегали нагайками, били. Если «новики» мужественно выдерживали испытание, им давали целовать нагайку, как символ власти старших над младшими, а затем заключали в объятия и поздравляли «старичками» [42].

Однако, в отличие от кадетских корпусов, в Артиллерийском училище (как и в Школе подпрапорщиков) притеснение младших было ограничено самими «цукателями». Никто не смел сказать новичку «ты» и дотронуться до его лица. Получить пощечину считалось бесчестьем.

К притеснениям и физическим наказаниям прибегали не только «закалы», но и «чиновные» кадеты. Так, Э.В. Бриммер в бытность свою фельдфебелем в первой роте Первого кадетского корпуса наказывал подчиненных, деря их за уши и щелкая по носу [43]. Другие «чиновники» расправлялись с нерадивыми кадетами при помощи линеек и ременных плеток.

Настоящую тиранию устанавливали «чиновные» кадеты в неранжированных ротах. Налагая на малолетков наказание в виде лишении блюда, они сами съедали его.

В Морском кадетском корпусе господство гардемаринов над младшими кадетами установилось еще в конце XVIII в., когда корпусом от имени И.Л. Голенищева-Кутузова управлял ограниченный и жестокий капитан I ранга Н.С. Федоров. Гардемарины и старшие в каморах, помыкая кадетами, «употребляли последних в услугу как сущих своих дворовых людей». Декабрист В.И. Штейнгель вспоминал: «Я сам, бывши кадетом, подавал старшему умываться, снимал сапоги, чистил платье, перестилал постель и помыкался на посылках с записочками, иногда в зимнюю ночь босиком по галерее бежишь и не оглядываешься. Боже избави ослушаться! - прибьют до полусмерти. Зато какая радость, какое счастье, когда произведут, бывало, в гардемарины; тогда из крепостных становишься уже сам барином, и все повинуются» [44]. Главный сержант, выбиравшийся из «чиновных» кадетов или из гардемарин, обладал очень большими полномочиями, в том числе и в отношении физических наказаний. Ему безропотно подчинялись даже корпусные силачи. В.И. Штейнгелю, когда он «стоял на главном», прежде чем выдрать великовозрастных шалунов за уши, приходилось приказывать им нагнуться [45].

Гардемарины, бывшие «старшими» в каморах, по обычаю, имели адъютантов из числа маленьких кадетов. Адъютанты были обязаны выполнять все приказания гардемарина: сходить за книгой, позвать кого-либо и т.д. Со своей стороны, гардемарин не давал в обиду своих адъютантов.

По мнению выпускника Морского корпуса Э. Стогова, несмотря на ряд неодобрительных отзывов об этом обычае, он был полезен, так как приучал кадетов к послушанию, и замечательная дисциплина на флоте была следствием именно этого обычая [46].

В 20-е гг. XIX в. во время строевых занятий «старые кадеты, возведенные в звание ефрейторов…колотили учащихся вдоволь и по щекам, и по зубам, и все смотрели на это, как на самое необходимое при обучении фронту» [47].

Грубость, культивируемая в военно-учебных заведениях в первой половине XIX в., имела несколько источников происхождения. Самым важным источником было домашнее воспитание, на которое накладывали сильный отпечаток распущенность и вседозволенность в обращении с крепостными крестьянами в родительских имениях. Особенно сильно «крепостническая закваска» давала о себе знать в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, куда поступали не дети, а юноши, среди которых были «барчуки, обладавшие более или менее порядочными средствами, а иногда и очень богатые» [48]. Изначальная склонность к грубости усугублялась «ведением воспитания на солдатский лад» с жестокими и необразованными корпусными офицерами. Наконец, немаловажное значение имел брутальный дух, проникавший в военные учебные заведения из армейских частей.

П.П. Коновницын считал, что причины упадка в кадетских корпусах нравственности крылись в: 1) производстве приемов в корпуса воспитанников свыше определенного числа лет и в разное время; 2) составлении рот из воспитанников несходных лет; 3) малости числа воспитателей и непомерном умножении числа питомцев [49].

Даже после упорядочения правил приема и выравнивания возрастного состава рот младшие кадеты, так или иначе общаясь со старшими, перенимали у них многие дурные привычки (курение, сквернословие), знакомились с песнями и стихами непристойного содержания. Многие руководители пытались бороться с этими контактами, изолируя младших от старших. Например, ротный командир Пажеского корпуса К.К. Жирардот старался отделять больших пажей от малолетков, размещая последних на третьем этаже корпуса, в так называемой «обители ангелочков» [50].

Нравы самих кадет и их обращение друг с другом в первой половине XIX в. были поистине варварские. Выпускник Морского кадетского корпуса вспоминал: «Мы беспрестанно дрались. Вставали - дрались, за сбитнем - дрались, перед обедом, после обеда, в классном коридоре, вечером, ложась спать, - дрались; в умывалках - сильнейшие драки. Мы дрались за все и про все, и просто так, ни за что, и не то, чтобы шутками, а серьезно, до крови и синяков, дрались. В этом отношении мы были воспитанники заведения действительно военно-учебного. Я лично был один из самых смирных и благонравных питомцев заведения, однако же, увлекаемый общим потоком, помню, что и для меня, например, пройти мимо стоящего в дверях спиной ко мне кадета и не толкнуть его в спину, если после двери идет в следующую комнату ступенька…было немыслимо» [51].

Междоусобная война в Морском корпусе продолжалась до производства в гардемарины - после достижения «этого вожделенного чина…у кадета прежние дикие замашки смягчались; показывались понятия о чести, и прежде бывший дикарь стал походить на человека» [52].

Проявлением «лихости» было воровство казенного имущества. По кадетским и юнкерским понятиям, собственностью считалась только собственность товарищей; взять ее считалось позорным. Украсть же казенную вещь - еду, обмундирование и т.п. - считалось геройством [53].

Отчаянность этих поступков тем более очевидна, если учесть то обстоятельство, что воспитанников, пойманных на воровстве, ждала суровая расправа. Так, два дворянина Дворянского полка за кражу из запасной белошвейной кладовой 51 пары кадетских чулок были наказаны розгами и выписаны в рядовые [54].

«Старые кадеты» имели особую точку зрения по поводу содержания права собственности - они попросту не признавали его. Эта традиция сумела проникнуть даже в элитные учебные заведения. В Пажеском корпусе, «усвоив старокадетский взгляд на собственность», в 1816 г. пажи Ханыков и Баратынский [55] украли у отца одного из своих товарищей золотую табакерку и 500 рублей ассигнациями. За это они были исключены из корпуса без права поступать на службу, кроме военной - рядовыми [56].

Наконец, специфической формой демонстрации удали были пари. Их условия подчас были настолько дикими и изуверскими, что спор оканчивался трагедией. В Первом кадетском корпусе в 50-е гг. кадет Недзялковский съел на спор булку, пропитанную чернилами, и умер. Другой кадет того же корпуса поспорил на Пасху, что съест 39 яиц, но на третьем десятке ему стало плохо, он попал в лазарет и там умер [57].

«Старые кадеты», отличные строевики, по мере возможности вносили разнообразие и в занятия фронтом. Особой лихостью считалось отличное выполнение ружейных приемов: «…для этого воспитанники подпиливали штыки и подтачивали ложе под ружейными гайками…чтобы ружье бренчало… Почиталось также за особую ловкость, при делании приема «клади» локтем сломать ружейный приклад» [58].

Культ грубости и показного молодечества в зависимости от мер, предпринимаемых начальством, то затухал, то разгорался с прежней силой. Например, в Первом кадетском корпусе «закалов» при либеральном и просвещенном директоре М.С. Перском стало меньше, а кадетская грубость была вытеснена добронравием. Когда после смерти Перского на посту директора оказался ленивый и морально нечистоплотный П.П. Годеин, кадетская грубость вернулась вновь [59].

Культ грубости исключал положительное отношение к учебе и формировал презрение к ней. Согласно традициям, из общей массы воспитанников можно было выделиться за счет недюжинной физической силы, открытого хамства начальству и прочих качеств, не связанных ни с умом, ни с прилежанием.

Напротив, на демонстрацию выдающихся способностей ума, как правило, налагался запрет. В этом отношении нивелирующее воздействие традиций было очень действенным. Если кто-либо начинал выделяться в учебе, то его силой вынуждали понизиться до признаваемого пристойным уровня - балансирования на грани неудовлетворительной оценки [60]. Тех, кто не соглашался с этой традицией, лишали возможности учиться: рвали книги, тетради. Нарушение запрета говорить на иностранных языках (прежде всего немецком) влекло за собой физическую расправу и унизительную кличку «колбасник».

Традиции контролировали каждый шаг воспитанника. Основой социокультурного взаимодействия кадетов был сплав двух взаимообусловленных традиций - традиции негативного отношения к начальству и традиции товарищества. Последняя, будучи производной от первой, со временем стала главной традицией, основой жизни кадетской семьи. С целью проверки на верность «товариществу» воспитанник при поступлении корпус подвергался испытанию, результаты которого определяли его место среди товарищей и диктовали линию поведения по отношению к нему.

Традиция товарищества предполагала обязательную взаимопомощь и взаимовыручку воспитанников. Строго соблюдались правило «сговора», обеспечивавшее единство действий, и принцип «не выдавать», спасавший воспитанников от индивидуальных жестоких наказаний. Воспитанники, нарушавшие традиции, и в первую очередь доносчики, выбраковывались из кадетской семьи и подвергались остракизму.

Поскольку товарищи должны были быть равны, в корпусе было запрещено хвастаться знатностью происхождения, богатством и т.п. под угрозой расправы. Однако эта нивелировка имела и отрицательные стороны (например, существовавшее в некоторых корпусах отрицательное отношение к учебным успехам отдельных воспитанников).

В целом традиции (даже негативные, за исключением наиболее жестоких их форм) и создававшееся на их основе социокультурное взаимодействие воспринимались кадетами как должное. Они приучали их к взаимопомощи любой ценой, беспрекословному повиновению старшим, умению мужественно вести себя в критический момент. Впоследствии практически все мемуаристы с благодарностью отзывались о времени, проведенном ими в заведении, о своих товарищах, шалостях и забавах.

Источники

1. Климашкина Е.В. Источники изучения педагогического опыта кадетских корпусов и военных гимназий дореволюционной России: Дис.… к.п.н. Ставрополь, 2006. С. 173.

2. Ишевский Г. Честь. Париж, 1955. С. 17.

3. Аурова Н.Н. Кадетские корпуса в системе дворянского образования и культурной жизни России: конец XVIII-первая половина XIX в.: Дис…. к.и.н. М., 1999. С. 138.

4. Халютин Л. Воспитание в кадетском корпусе за полвека назад // Современник. 1858. № 10. С. 635.

5. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Кадетский корпус. Школа русской военной элиты. М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. С. 294-295.

6. Там же. С. 296.

7. Морской кадетский корпус в 1823-1828 гг.: Из воспоминаний генерал-майора Петра Васильевича Митурича // Исторический вестник. 1888. № 9. С. 509.

8. Вельяшев Н.А. Воспоминания о бывшем 1-м кадетском корпусе. 1857-1863 гг. // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 25. Л. 7.

9. Имеретинский Н.К. Пажеский корпус в 1843-1848 гг. Записки старого пажа // Русский вестник. 1887. № 8. С. 674.

10. Там же. С. 675.

11. Ореус И.И. Школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров в воспоминаниях одного из ее воспитанников. 1845-1849 гг. // Русская старина. 1884. № 1. С. 215.

12. Броневский Д.Б. Воспоминания // Русская старина. 1908. № 6. С. 545-546.

13. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Указ. соч. С. 241-242.

14. Похитонов Г.Д. Мои воспоминания о Первом кадетском корпусе // РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 1. Д. 351. Л. 5 об.

15. Януш Л.И. Полвека назад. (Воспоминания о Втором Московском кадетском корпусе) // Русская школа. 1907. № 5/6. С. 63.

16. Новички (Из воспоминаний о Михайловском артиллерийском училище 50-х гг. прошлого века) // Русская старина. 1903. № 10. С. 61-62.

17. Воспоминания о Морском кадетском корпусе. А.С. Зеленый // Исторический вестник. 1901. № 2. С. 608-609.

18. Пушкин А.С. О народном воспитании // Полное собрание сочинений: В 10 т. Изд. 2-е. Т. 7. М., 1958. С. 46.

19. Похитонов Г.Д. Указ. соч. Л. 3 об. - 4.

20. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Указ. соч. С. 238-239.

21. Седков Е.И. Воспоминания. Сообщ. И.В. Помяловский // Русский архив. 1909. № 11. С. 304.

22. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Указ. соч. С. 202.

23. Януш Л.И. Полвека назад… // Русская школа. 1907. № 5/6. С. 63.

24. Шаров А. Кадеты и юнкера // Военные знания. 1995. № 4. С. 16.

25. Вельяшев Н.А. Указ. соч. Л. 25 - 25 об.

26. Гольмдорф М.Г. Материалы для истории бывшего Дворянского полка. СПб., 1882. С. 11.

27. Аурова Н.Н. Указ. соч. С. 140.

28. Артиллерийское училище в 1845 г. // Русская старина. 1904. № 5. С. 425.

29. Памяти Д.В. Григоровича (Пребывание его в Главном Инженерном училище). Ал.И.Савельева // Русская старина. 1900. № 8. С. 327.

30. Имеретинский Н.К. Пажеский корпус в 1843-1848 гг. Записки старого пажа // Русский вестник. 1887. № 8. С. 703.

31. Шаров А. Указ. соч. С. 16.

32. Михаил Юрьевич Лермонтов в заметках его товарища // Русская старина. 1880. № 12. С. 590.

33. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. 1712-1912. В 2-х т., Т. 1. - СПб.: тип. Тренке и Фюсно, 1912. С. 199.

34. Мещеряков П. Из недавнего прошлого (1830-1867) // Русская беседа. 1896. № 9. С. 100.

35. Там же. С. 101.

36. Там же. С. 100.

37. Востоков. Из воспоминаний бывшего кадета // Русская мысль. 1883. Кн. 1. № 1. С. 156-157.

38. Януш Л.И. Полвека назад… // Русская школа. 1907. № 9. С. 110.

39. Януш Л.И. Полвека назад… // Русская школа. 1907. № 5/6. С. 43.

40. Хороших по успехам кадет сажали на задние скамейки, а дурных - на передние, где они находились под постоянным присмотром учителя.

41. Имеретинский Н.К. Указ. соч. С. 685.

42. Новички… С. 63.

43. Бриммер Э.В. Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в Первом кадетском корпусе и выпущенного в 1815 г. // Кавказский сборник. 1894. Т. 15. С. 57-58.

44. Кротков А.С. Морской кадетский корпус. Краткий исторический очерк. СПб., 1901. С. 94-95.

45. Штейнгель В.И. Сочинения и письма. В 2-х тт. Т. 1. Записки и письма. Иркутск, 1985. С. 96-97.

46. Кротков А.С. Указ. соч. С. 116-117.

47. Митурич П.В. Указ. соч. С. 526.

48. Ореус И.И. Школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров в воспоминаниях одного из ее воспитанников в 1845-1849 // Русская старина. 1884. № 1. С. 213.

49. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Указ. соч. Приложение XI. С. 112.

50. Имеретинский Н.К. Указ соч. С. 670-671.

51. Воспоминания о Морском кадетском корпусе. А.С. Зеленый // Исторический вестник. 1901. № 2. С. 608-609.

52. Броневский Д.Б. Указ. соч. С. 546.

53. Вельяшев Н.А. Указ. соч. Л. 38 об.

54. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Указ. соч. С. 266-267.

55. Впоследствии известный поэт.

56. Максимов Н. Евгений Абрамович Баратынский по бумагам Пажеского е.и.в. корпуса // Русская старина. 1870. Т. II. С. 204.

57. Вельяшев Н.А. Указ. соч. Л. 52 об.

58. Гольмдорф М.Г. Указ. соч. С. 51.

59. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Указ. соч. С. 288.

60. Там же. С. 239-240.

Аннотация

Влияние традиций на социокультурное взаимодействие между воспитанниками военно-учебных заведений Российской империи. Гребенкин Алексей Николаевич, к.и.н., старший преподаватель кафедры «Философия и история» Орловского государственного технического университета, Орёл, Россия, angrebyonkin@mail.ru

В статье характеризуется влияние традиций на социокультурное взаимодействие между воспитанниками кадетских корпусов и юнкерских училищ дореволюционной России. Анализируется воздействие таких традиций, как товарищество, культ показной грубости, враждебное отношение к воспитанникам других учебных заведений. Автор приходит к выводу, что даже негативные традиции имели определенные положительные последствия, развивая у кадет и юнкеров мужество, выносливость, готовность прийти на помощь товарищу.

Ключевые слова: традиция, военно-учебное заведение, социокультурное взаимодействие, кадеты, юнкера.

Annotation

The influence of traditions upon the sociocultural interaction between pupils in military schools of Russian empire. Grebenkin Aleksey Nikolayevich, Candidate of Historical Sciences, Senior Lecturer, Chair of Philosophy and History, Oryol State Technical University, Orel, Russia, angrebyonkin@mail.ru

This article gives the characteristic to the influence of traditions upon the sociocultural interaction between cadets* in pre-revolutionary Russia. Author analyses the influence of such traditions as comradeship, cult of deliberate rudeness, hostile attitude towards pupils of other schools. The conclusion is that even negative traditions had some positive effect, because they cultivated in pupils courage, endurance and readiness to help a comrade.

Key words: tradition, military school, sociocultural interaction, cadets.

* Слова «кадет» и «юнкер» на английский язык переводятся одинаково - ?cadet?.

Размещено на Allbest.ru

...