Освоение некросферы детской субкультурой современного города

Размещено на http://www.allbest.ru/

Освоение некросферы детской субкультурой современного города

Миленина М.М.

Аннотации

В статье проанализированы жанры детского фольклора как инструмент социализации, концептуализации действительности и творческого решения проблемы когнитивной недостаточности, их прагматику и семиозис. Рассмотрены попытки преодоления ребенком экзистенциального ужаса путем коллективного освоения некросферы детской субкультурой.

Ключевые слова: детская субкультура, детский фольклор, семиозис, текст культуры. фольклор творческий детский социализация

Milenina MM

PhD student, Taras Shevchenko National University of Kyiv

APPLICATION OF NECROSPHERE BY CHILDREN'S SUBCULTURE OF MODERN CITY

The article analyzes the genre of children's folklore as a tool of socialization, conceptualization of reality, creative solving of problem of cognitive failure, their pragmatics and semiosis. The attempts of the child to overcome the existential horror through the collective application of necrosphere by child subculture are studied.

Keywords: children's subculture, children's folklore, semiosis, text culture.

Типология текстов танатологического дискурса обусловливается, по нашему мнению, прежде всего их прагматикой и статусом говорящих, а следовательно одним из концептуализирующих факторов прагматики, функций текстов и коммуникативной ситуации их бытования является принадлежность носителей текста к определенной субкультуре. Так, фольклорные танатологические тексты молодежных субкультур, религиозных общин, детской субкультуры, субкультуры народных целителей, биоэнергетиков, субкультуры медработников, работников кладбища, мастеров по изготовлению надгробных портретов и пр. объединены речевой стратегией, спецификой пространства бытования текстов, прагматикой, гендерным и статусным распределением текстов, инвентарем образов, коммуникативными параметрами т.д., отражающими осмысление смерти в картине мира, присущей каждой группе.

Материалом исследования послужили данные включенного наблюдения и устные рассказы - личные нарративы, а также клишированные тексты (запреты, прескрипции, поверья), собранные на территории г. Белая Церковь, Киевской обл., данные неструктурированного неформализованного интервью. По мнению Тернера, сведения о верованиях в том виде, в котором они выделяются людьми с "фольклорного фонда" или "общего знания" традиции в тех или иных жизненных обстоятельствах, могут быть более подробными и детализированными, чем опрос носителей традиции [1; 118]. Такой же метод используется и при анализе танатологических представлений и тафологических практик города Белая Церковь: общие, традиционные представления о смерти представлены сквозь призму личных историй героев. При этом, по нашему мнению, важно сохранить баланс между функциональным и семиотическим подходом.

Денотат смерть может быть представлен в картине мира как структурообразующий, концептуализирующий, как, например, в некоторых молодежных или профессиональных субкультурах, а может быть отнесен на периферию, выступать одним из необязательных элементов структуры, как, например, в субкультуре нищих, в рамках которой концепт смерть реализовано в использовании кладбища как локуса прошения подаяния или объяснения причин попрошайничества фактом смерти кого-то из близких или смертельной угрозы как эпицентр нарратива, который может быть заменен по просьбе в письменной форме ("Помогите, Христа ради, умирает сын", "Помогите на операцию дочери. У нее РАК" (для большей достоверности к текстам прилагаются доказательные документы: справки о болезни, свидетельства о смерти)). Различаются и функции текстов в зависимости от субкультуры и характера осмысления ею смерти, и акциональний код, который выражает присущее данной группе осмысление смерти, способов взаимодействия с покойным, представления о загробном существовании и т.д., которые значительно отличаются от функционирующих в традиционной культуре.

Одной из наиболее репрезентативных субкультур в данном контексте является субкультура детей, специфика опыта осмысления смерти которых отражена не только в вербализованных структурах, а представлена ??и акционально - в таком феномене, как детские игры в смерть, похороны животных, вещей, разыгрывание погребального обряда, обустройство мест захоронения и т.д. Бытует данный обычай в детской субкультуре как минимум с 1950-х - 1960-х годов [2; 240]. Следует отметить существенную черту детских погребальных игр - формально обряд повторяет обряд человеческих похорон, однако цели и функции различаются. Так, похороны животных имеют такую ??же трехэтапную структуру: подготовительный цикл, похороны и поминальные обряды [4; 27]:

"<…> Мы нашли какую-то коробку, украсили ее цветами, устлали травой или тряпками. Положили туда ежа. Долго выбирали место, остановились на жасминовом кусте за домом. Вырывали яму, хоронили, холмик с крестиком - все как положено. <…>Потом вокруг каждой могилы обкладывали камушками оградку, ухаживали за ними, украшали, ленточками, крестиками, цветами, приносили им туда конфеты. У нас получилось целое кладбище, и мы ухаживали за ним всем двором. Когда находили мертвое животное, этому даже радовались, даже специально их искали, было интересно. Мальчишки всегда копали ямки, девчонки собирали ленточки, цветочки, украшали, даже таблички потом стали делать с надписями с датой смерти или нарисованным портретом голубя, собаки, кошки"[1].

Помимо того, что воспроизводится сценарий человеческих похороны за трехэтапной структурой, происходит и определенное разделение обрядовых ролей ("Мальчишки всегда копали ямки, девчонки собирали ленточки, цветочки, украшали",) заимствуется и система прескрипций:

"Маркіз як умер, ми його в коробці з-під обуві похоронили. Богдана і я ще нам ним голосили, як годиться. Потім на девять днів принесли йому канфєти. Я ще хотіла йму Віскас принести, нашо йому ті канфєти, котові. Но то вже, може, потом йому принесу"[2].

Определяется инвентарь: емкость, в которой хоронили, которая заменяла гроб, украшения, вещи, которые хоронили вместе с животным, акцентируется внимание на соблюдении требований к внешней структуре захоронения (надгробие, насыпи, украшения могилы, оградки и т.п.), акции, которыми сопровождается обряд: оплакивания, причитания, воспроизведение похоронной процессии, которая обычно повторяет православный обряд:

"Я еще помню, что тому вот ежу на могилу принесла жвачки. <…>И еще мы отсчитывали девятый, сороковой день и приносили еду на могилу и цветочки"[3].

Как видим, к разыгрыванию погребального обряда приобщались коллективно, это происходило с энтузиазмом, весело, с определенным азартом и интересом. Таким образом происходил процесс социализации, приручение к смерти, даже определенное осмысление ее эстетизации и романтизации.

Опыт приобщения к смерти и факту смертности подтверждают и многочисленные нарративы о первых похоронах или первой смерти, которые фиксируют различные смысловые конструкции осмысления ребенком конечности человеческой жизни. Персонализация детского страха собственной смертности и угрозы жизни реализуется в жанре детских страшилок. Коммуникативная ситуация, в которой рассказываются страшные истории, является обязательным условием их бытования и реализацией функций данного жанра. Место и время рассказа страшных историй всегда пограничные: страшилки рассказываются, как правило, ночью, после отбоя, у костра, там, где темно, страшно, в тесном пространстве, участники держатся поближе друг к другу, чтобы максимально ощутить эмоциональную родство всех участников. Почти каждый информант подчеркивал, что подобные рассказы сопровождались смехом, весельем, несмотря на переживание страха, эмоциональным переживанием того, что бояться вместе - приятно.

"В лагере после отбоя зашторивали окна, сдвигали кровати и рассказывали страшные истории. <…> Еще о какой-то руке были истории, о том, что вожатые вампиры. Было страшно, хоть мы и смеялись до утра".

Такие же эмоции вызывает у детей посещение "страшных мест" как попыток самостоятельного освоения пространства и создания детского мифа о мире. Психолог М. Осорина отмечает в таких практиках первые попытки совладения ребенка с экзистенциональным ужасом, преодоления страха перед неизвестным путем коллективной "встречи с ужасным" [3; 55]. Как правило, наибольший интерес вызывают места нежилые, темные, полуразрушенные, захламленные. Дети описывают их словами: "темно", "страшно", "сыро", "грязно", "тесно", "загадочно", "секретно", отмечается их несхожесть с другими объектами живой и неживой природы, потусторонность и желание к этому приобщиться, живой интерес коллективно разгадать тайну:

"Рядом с моим домом есть стадион, и возле стадиона трибуны. Внутри этих трибун в советское время был склад инвентаря и разных плакатов советской тематики. В постсовке эти трибуны стали заброшены, и двери закрыли намертво. Сразу родились кучи мифов и страхов насчет внутреннего содержимого. Самый крутой был такой, что вдалеке лежит скелет, а в ноге торчит нож. Естественно, никакого скелета там не было, а мы от страха срались так, что никто туда так и не полез проверить"[4].

Чем младше возраст, тем чаще имеет место в нарративах персонификация страха в освоении домашнего пространства. Сюжетообразующим выступает опыт освоения непонятных свойств предметов, наделение их качествами оживления, демоническими свойствами, как, например, пятен на стене, узоров на ковре, темных закоулков, пространства под кроватью, в шкафу и т.д.:

"Я в детстве так боялся этот ковер, который у меня не стене. Вот посмотри, все эти завитушки, узоры - они как глазки, те вон как рожицы, пасть. Я долго не мог уснуть, я помнил каждую его веточку, пятнышко, мне казалось все это живым и что оно шевелится, стоит мне отвести глаза"[5].

В нарративах детей несколько старшего возраста свойства опасности, угрозы жизни и враждебности переносятся из предметов и демонологических существ, ассортимент которых детское воображение черпает основном из кинофильмов, сказок и рассказов взрослых, на реальные объекты. Примерно с 6-8 лет, как свидетельствуют психологи, ребенок начинает осознавать смерть и ее неизбежность, в детской картине мира появляются персонажи, олицетворяющие смерть или наделенные демоническими свойствами и представляющие угрозу для жизни.

"Жив там такий страшний дід, сам у часному домі. Зразу коло школи. У нього ще окуляри якісь такі були на вірьовочке, і така шляпа велика, бриль. І він дуже ругався, як топтались під його вікнами. І ми як ішли з школи додому, щось там казилися - він на нас вибігав і верещав. І ми чогось іще думали, що він в тому домі дітей збирає і ріже їх на кусочки. І по ночам п'є там з них кров"[6].

Как видим, определенные поведенческие и внешние характеристики человека (странность, уединение, агрессивность, угрозы, физические недостатки) формируют в детском воображении связь с потусторонним, смертью, угрозой жизни, описания чего имеют достаточно детализированный и откровенный характер. Как утверждает психоаналитик И. Ялом, смерть для детей является великой и первоочередной загадкой, а преодоление страхов беспомощности и уничтожения - одна из основных задач развития [5; 74].

Таким образом, детская субкультура иллюстрирует восприятие смерти, не дублирующее знания взрослого мифологии, а являющееся элементом исключительно детской субкультуры. Попутно стоит заметить, что любые танатологические тексты, как вербальные, так и акциональные, бытуют исключительно в среде сверстников и транслируются в пределах детской группы. Из мира взрослых заимствуется только инвентарь образов, атрибутов и определенных обрядовых действий, семиозис которых имеет своеобразный характер, локус и среду бытования, которые отличаются приватностью и восприятием всего как достоверного. Практики похороны животных, игр в смерть, рассказы о смерти, детские фантастические слухи, сплетни об убийствах, наделение демоническими свойствами пространственные объекты и предметы, реальных людей, угрозы, страшилки т.п. передаются в детской среде и закрепляются в памяти исключительно устно, выступают определенными средствами социализации и сплочения коллектива. Кроме того, такие практики и жанры фольклора выступают конструктом для персонификации страха смерти и рефлексии по поводу переживания экзистенциального ужаса, выполняют катарсическую функцию: бояться чего-то вместе - приятно и весело.

Литература

1. Turner P. R. The Forest of Symbols: Aspects of Ndembu Ritual. - New York, 1967. - 417 р.

2. Борисов С.Б. Похороны животных как феномен детско-подростковой культуры // Молодежь России на рубеже веков: Материалы науч-практ. конф. Березники, 1999. - С. 238-239.

3. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. - Спб.: Питер, 2008. - 368 с.

4. Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. Исследования, тексты, словарь. - М.: Издательская фирма "Восточная литература" РАН, 1997. - 279 с.

5. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. Перевод Т.С. Драбкиной. - М.: Класс, 1999. - 576 с.

[1] Записано от Замулы Виталины,1989 г.р., г Белая Церковь, работник офиса.

[2] Записано от Милениной Наталии, 2002 г.р., г. Киев, школьница.

[3] Записано от Макеенко Светланы, 1989 г.р., г. Белая Церковь, учительница танцев.

[4] Записано от Лисеенко Александра, 1984 г.р., г. Киев, работник сферы торговли.

[5] Записано Козинко Дмитрия, 1987 г.р., г. Киев, работник ІТ-сферы.

[6] Записано от Волинчик Романа, 1988 г.р., г. Белая Церковь.

Размещено на Allbest.ru