Традиции профессиональной школы в России

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Образование как творческий процесс получения и осмысления информации, касаемой какой-либо из сфер человеческой деятельности, как нельзя точно характеризует обучение профессиональному мастерству в общем спектре народных промыслов дореволюционной России. Процесс этот, всегда очень индивидуальный, как правило, был связан с непосредственным общением «мастера»-специалиста и ученика. В большинстве случаев создание профессиональных школ в ремесле либо заканчивались неудачей, либо не имело того эффекта, в основном экономического, на который рассчитывали его создатели. Поэтому определенный интерес может представлять то, как и чему обучались дети при овладении той или иной формой профессионального мастерства. В качестве примера авторам представляется целесообразным рассмотреть процесс обучения в структуре народных промыслов Владимирской губернии, где наиболее многочисленными являлись: иконопись, во всем многообразии направлений и стратовой сегментации, строчка и вышивка, деревообработка (ложкарный промысел) и многое другое. Наиболее интересным авторам представляется процесс обучения в иконописных промыслах Вязниковского уезда Владимирской губернии на примере основных центров - Палех, Холуй и Мстера. образование профессиональный промысел губерния

Очень важно отметить, что иконопись не рассматривалась как промысел в экономическом смысле этого слова. Это было своего рода сакральное действо, создающее инструмент посреднических отношений при общении человека с Богом. Творчество иконописца было обусловлено определенной системой представлений человека о мире и его собственной в нем роли. «Сознание того, что он имеет дело с божественной реальностью, «шифрами» и «ключами» для ее «раскрытия» - «снятия покровов» (Павел Флоренский), предполагало и некое намеренное «тайнодействие»» [28, с. 198]. В наборе достаточно разрозненных и часто непоследовательных правил, охватывающих сферу быта, содержался как бы общий каркас модели мира иконописца. Необходимо отметить, что быт иконописца регламентировался церковным календарем, а труд часто определяли не технологии, а иконописные подлинники, составленные в соответствии с тем же календарем при строгом соблюдении канона. Это, с одной стороны, даже упрощало задачи художника, поскольку элемент творчества был ограничен традициями повторяемости канона, тем более там, где икона была поставлена на поток, как, например, в мастерских Холуя, где семья из 5-6 человек, включая детей, могла за неделю изготовить более 500-600 икон, разбивая последовательность изготовления на узкие технологические операции. Заработки в такой структуре домашнего наемного или семейного ремесла очень образно приводятся в материалах для оценки земель Владимирской губернии за 1903 г. «…в год одно семейство, состоящее из 4-5 человек (включая сюда лиц в рабочем возрасте и подростков), зарабатывало при гуртовой продаже 360 руб.; исключая материальные расходы по производству, за труд оставалось семье около 240 руб. Означенный заработок требовал от семьи написать громадную партию икон» [23, с. 28]. Икона не писалась целиком одним работником, она проходила и при простом письме, но «хорошей» работы, через руки мастеров более ста раз, что давало возможность создать своеобразный «домашний конвейер», в котором члены семьи, или наемные работники участвовали при изготовлении икон на нескольких этапах [9, с. 108-115]. Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что при обучении нового иконописца могли использоваться как традиционные для средневековой Руси методы обучения на так называемой подсадке - «делай как я», так и накопление кустарного мастерства - «мышечной памяти» в процессе многократного повторения одного и того же сюжета, что часто подтверждается и воспоминаниями очевидцев.

Обучение иконописному ремеслу в традиционных центрах Палехе, Мстере и Холуе обычно начинали с раннего возраста. «Когда мальчику исполнится 9-10 лет, его отдают «в учение» лет на 5-6» [5], писали «Владимирские губернские ведомости» в 1871 г. В методике обучения особое значение имел культ св. Иоанна Богослова. «Молятся об изучении иконного писания святому апостолу Иоанну Богослову, сентября в 26 день» [4], так писали об этом обычае «Владимирские губернские ведомости» еще в 1864 году.

Олег Юрьевич Тарасов - искусствовед и историк, в своем труде «Иконопись и благочестие» приводит следующие данные по обучению будущих иконописцев. «Местная устная легенда об Иоанне Богослове как покровителе иконописцев имела, кстати, прочные литературные корни. Текст «повести» или «чуда о гэсаре» был переведен, как известно, на славянский язык не позднее XIV в. и обычно помещался в Прологе под 16 декабря, реже под 26 сентября (память Иоанна Богослова). Согласно этой повести, Иоанн Богослов обучал мальчика «гусопаша» писать иконы. Но что интересно: суздальские иконники своим покровителем выбирали не апостола Луку - традиционного иконописца, написавшего образ Богоматери, а именно апостола Иоанна. Можно предположить, что главную роль здесь сыграло чудо посвящения мирянина в сакральное искусство, то есть чудо как некое ниспосланное свыше символическое откровение. Отсюда каждый новый иконописец уподоблялся древнему «гэсарю», чему должна была способствовать обращенная к Иоанну Богослову молитва, сочетавшаяся с многократным раскрытием образа апостола» [29, с. 196].

По сути, в Палехе, по воспоминаниям очевидца, процесс обучения проходил так же, как описывают Владимирские губернские ведомости и О.Ю. Тарасов. Один из основателей артели древней живописи Палеха, Александр Зубков, пишет: «В 1893 году мне исполнилось восемь лет. Тогда меня отдали в одноклассную земскую палехскую школу… Проучился я два года. Мне исполнилось десять лет… - Лето прогуляешь, а на зиму отдадим тебя в мастерскую. Читать и писать ты выучился, а больше нам ничего не надо, - так сказал мне отец» [1, с. 24-25]. Первый год «обучения» «студентам» приходилось заниматься любой работой, зимой колоть дрова, топить печи в мастерской, чистить снег, а летом сушить и убирать хозяйское сено, копать и полоть гряды, даже бегать за водкой «но с условием, чтобы не попадаться на глаза хозяину» [2, с. 25]. Но не только этим занимались ученики. Как правило, обучение на первом году состояло в копировании иконописных образцов «под нож». Ребенок срисовывал икону по образцу (образцом обычно служила икона Иоанна Богослова) на специально заготовленную доску, а по окончании работы наблюдающий мастер делал замечания, а потом счищал работу ножом и заставлял рисовать снова. Этот процесс повторялся от ста до пятисот раз, что доводило работу до автоматизма и давало наработку мышечной памяти, которая оставалась с художником всю жизнь. Иногда наиболее талантливые ученики на втором году обучения уже сажались на роспись массовой «расхожей», «крестьянской» иконы и работали наравне со взрослыми художниками. Это было наиболее характерно для села Холуй, где производством «расхожей», «крестьянской» иконы занимались целыми семьями, где семья из пяти человек могла за неделю изготовить до 600 икон. Некоторые мастера, по словам журнала министерства внутренних дел, «…писали иконы мерою в 8 вер. долично, т.е. вплоть до лица, по 600 штук в неделю; в течение этого же времени другие мастера писали до 600 лиц. Краски разводились на яичном белке; все написанное тотчас же покрывалось олифой, и икона считалась готова. Сотня таких икон стоила 2 рубля» [31, с. 12].

Вспоминая о сроках обучения в мастерской, Александр Зубков пишет: «Срок обучения был шесть лет, рабочий день - наравне с мастерами. Начало занятий в летнее время с пяти часов до восьми вечера с трехчасовым перерывом, в зимнее время с семи с половиной часов утра до десяти часов вечера с двухчасовым перерывом на обед и часовым на сумерки» [3, с. 26]. Поскольку с начала XIX века в мастерской Софонова, самой крупной в Палехе, работало более трехсот человек, учеников набирали много. Иван Иванович Голиков, возглавивший в советское время артель древней живописи, пишет: «…летом меня отдают в мастерскую Софонова в возрасте десяти лет сроком на шесть лет обучения. В это время нас учеников было девяносто. Из них талантливых было человек десять, пятьдесят процентов средних и остальные без способностей» [27, с. 78-79]. Определенных программ обучения в частных мастерских не было, учили в зависимости от предрасположенности к определенному делу, поскольку кроме художников было еще более двадцати специальностей в своеобразном «домашнем конвейере». Сюда входили: столяры, левкащики, позолотчики, чеканщики, укрывщики. Даже у художников была своя специализация. Определяясь с будущим делом, писали: «личное» (лики и руки), «доличное» (писали деревья, платье, палаты), иногда выделались «лещатники» (писали лещадку, т. е. горки, скалы, землю), причем в разных иконописных традициях все это писали по-своему. По описаниям того же А. Зубкова, после четвертого, иногда пятого года обучения, мальчишек начинали брать на роспись храмов, где они, опять же на «подсадке», обучались приемам фресковой живописи. «На мои успехи хозяевами было обращено внимание, и в 1900 году, то есть на пятый год обучения, меня отправили в поездку в бывший Муромский уезд, в село Чулково» [26, с. 27]. Что можно было назвать, говоря современным языком, выездной практикой. По истечении шестилетнего срока обучения писалась «выпускная работа», обычно икона классического канона, и ученик становился специалистом. Хотя получить звание «мастера» удавалось очень немногим.

Если говорить о степени профессионализации обучения и социально-экономическом положении учеников, то монастырские мастерские многим отличались от сельских. В частности в иконописных мастерских Киево-Печерской лавры дело обучения иконописанию было поставлено монахами лавры так, «как это практиковалось в других ремесленных мастерских», особенно в XVIII в.: ученик получал от мастера «полное содержание вплоть до одежды» [17, с. 299]. Во взаимоотношениях мастера и ученика существовала своего рода ритуализация отношений, связанных с постепенностью раскрытия секретов ремесла. О сохранении секрета в иконном деле первой половины XIX в. писал еще Д.А. Ровинский, заметивший, что небольшое количество иконописных подлинников в мастерских «легко объясняется боязнью иконников, чтобы ученики их не узнали главных секретов технического производства и не сделались сами мастерами». Тот же Д.А. Ровинский пишет, что «секрет» мог содержаться и в самом иконописном подлиннике. Так, при расшифровке древних рецептов изготовления «почешного» золота «некоторые из них были написаны латинскими буквами и тайнописью - «тарабарщиной», иногда справа налево» [24, с. 57-58].

Если рассматривать кустарные секреты с политэкономической точки зрения - об этом в 20-е годы уже XX века писал Алексей Капитонович Гастев - экономист и историк. Говоря о промыслах, стремящихся сохранить свои профессиональные секреты, он пишет, что ремесленное производство само по себе чрезвычайно консервативно и индивидуалистично: «…для деятельность кустаря, ремесленника, который всегда видит в машинном производстве конкурента, характерна скрытность, для него характерен «секрет», «он совершенно не терпит видимую для всех установку своей работы. По существу он - конспиратор и всегда гордится тем, что именно он, исключительно он, это знает» [8, с. 176-177]. Надо думать, что есть определенные основания связывать все эти секреты со старообрядческой средой. Очевидно, иконописание, как ремесло, в системе древнерусских православных представлений определенным образом представлялось вне письменной традиции, а следовательно, и вне культуры, оно усваивалось именно как обычай и ремесленный навык, которые относятся скорее не к сфере культуры, а к сфере быта [12, с. 48-54]. Присутствовавшая здесь «загадочность» могла работать как на авторитет мастера в ритуализации его отношений с учеником, так и на характерную для старообрядчества «зашифрованность» и кодифицированность бытового поведения. Надо сказать, что во второй половине XIX в. этот же секрет легко мог объясняться и корыстными соображениями [25, с. 79-80]. Очевидно, необходимость в производственном секрете в различные исторические периоды имела разную мотивацию. «По сути, любой промысел это удача, построенная на трудолюбии. И с этой точки зрения наличие секретов, производственных, технологических или каких-то других - это в большинстве случаев совокупность опыта в сочетании с предсказуемой неожиданностью, когда у мастера происходит своеобразное озарение и из разрозненных опытов и экспериментов складывается что-то новое» [10, с. 76].

Проводя экскурс в историю промысла, можно привести немало примеров того, как дети готовились к будущей профессиональной деятельности в частных иконописных мастерских и иконописных школах. До революции обучение детей в традиционном для Владимирской губернии промысле, каковым являлась иконопись, проводилось в двух вариантах: на подсадке в крупных и мелких иконописных мастерских, а также в государственных иконописных школах, образованных по настоянию Комитета попечительства о русской иконописи, созданного в 1901 году по «высочайшему указу» Николая II. «В Палехе, Мстере и Холуе предполагалось открыть иконописные школы, а в дальнейшем, «по мере потребности», и в других областях» [16, с. 7]. Комитет возглавили: известный византинист, академик Никодим Павлович Кондаков, великие князья Константин Константинович и Сергей Александрович при участии самого Николая II. Комитет ставил перед собой задачи повышения благосостояния и дальнейшего развития русской иконописи, сохранение образцов русской старины и византийской древности и укрепление связей «народной иконописи» с «религиозной живописью России» [30, с. 236]. В 1902 г. были открыты учебно-иконописные мастерские в Палехе, Мстере, Холуе и селе Борисовке Курской губернии, где воспитывали новое поколение «просвещенных» иконописцев [18, с. 62]. Хотя еще за двадцать лет до создания Комитета «первые иконописные школы были созданы в Холуе и Мстере при содействии Владимирского Братства св. Александра Невского. В уставе Владимирского Братства был и параграф о содействии открытию образцовых иконописных мастерских» [6, с. 271]. Однако подавляющее большинство детей, составлявших впоследствии основную массу иконописцев, готовили «на подсадке» в частных иконописных мастерских, где дети приобретали, кроме навыков ремесла, и навыки выживания в очень непростой конкурентной среде. Само создание Комитета было продиктовано необходимостью укрепления традиций рукописной иконы, поскольку засилье иконы, штампованной на жести, приводило к угасанию и разорению традиционного промысла в иконописных центрах, особенно села Холуй, где с начала XIX века «писалось и продавалось до 1,5-2 миллионов икон в год» [20, с. 35], а уже к началу XX века, Холуйский иконописный промысел практически полностью разорился. В частности, в 1902 году Н.П. Кондаков пишет: “Бедно смотрит Холуй, как убого и само его мастерство... поверх грязи тянутся бесконечными лентами пруды и лужи, прохожих уже вовсе не было и не могло быть” [19, с. 7]. Несмотря на то, что иконописные школы, созданные по рекомендации Комитета, были хорошо оборудованы, снабжены библиотеками, квалифицированными руководителями-художниками и лучшими мастерами-иконописцами в качестве инструкторов, время было упущено. Неверной и нежизнеспособной оказалась и основная установка: подготовка ремесленника-иконописца, а не художника [11, с. 61-68].

Некоторые особенности обучения профессиональным навыкам можно выделить и в других народных промыслах Владимирской губернии. Очень схожая с иконописной ситуация по наследственному обучению в промысле прослеживается и в Пестяковских вязальных промыслах. С детства и мальчики, и девочки учились только одному ремеслу - вязанию - и занимались этим делом всю жизнь [13, с. 67]. Еще одной особенностью подобных промыслов являлось то, что они в основном являлись наследственными и, зародившись однажды, при удачном стечении обстоятельств кормили семью в течение многих поколений. Разросшийся пестяковский промысел поражает воображение своими масштабами и может быть сравним, пожалуй, только с местным же иконописным промыслом, который являлся основным в соседнем Вязниковском уезде. Чулками и варежками пестяковцы снабжали всю страну от Финляндии до Кавказа и от Москвы до Порт-Артура. Русская армия, воевавшая на Балканах против турок в 1877-78 годах, была одета в изделия пестяковских мастеров. «За год вязальщиками изготовлялось от одного до двух миллионов пар изделий, при этом наибольшим количеством выпускаемой продукции на одного работника отличались деревни Горки (ныне в черте поселка Пестяки), Керёгино, Родино, Шестаково, Деменино, Скоба, Утка, Тимаково и Березники» [14, с. 67]. В Пестяковский этноучасток вошли и несколько деревень соседних волостей. И если жители села Федоровки, числившейся в Верхнеландеховской волости, больше тяготея к Пестякам, также занимались вязанием чулок и варежек, то их соседи занимались ложкарным производством, изготовляя до 30 миллионов ложек более чем 40 наименований. При количественных показателях, значительно превосходящих по валовым показателям вязальные промыслы региона, ложкарный промысел может быть сравним, пожалуй, только с иконописными промыслами. «Семеновские скупщики-купцы-старообрядцы, зная выгоды своего положения… понижали цену до того крайнего, наименьшего предела, при котором самая работа еще возможна, окупается. И дает хоть какую-то прибыль. Средняя цена «ложченки» «некоренной работы» - 3 руб. за 1000 шт., колеблется, смотря по сорту. Но вообще цены колеблются смотря по сортности и «мастерству»: нижний сорт, «сибирка», ценится за 1000 шт. - 2 руб. 50 коп. - 3 руб. (11-12 руб. ассигнациями, у семеновских ложкарей счет идет по-старинному - на ассигнации). Ложки работы лучших мастеров 3 руб. 50 коп. - 4 руб.; «Межеумок» - крупная ложка, стоит зимой 4 руб. 50 коп. - 1000 шт., а на ярмарке - 5 руб.» [7, с. 83]. Знаменитое выражение «бить баклуши» также происходит из лексикона ложкарей. Баклушей называли липовую чурку, из которой затем выделывали ложку. Выражение «бить баклуши» подразумевало колоть липовые чурки для ложек, т.е. заниматься легкой работой [15], что часто доверяли детям.

Немалый доход давал в Вязниковском уезде еще один распространенный, «чисто женский», промысел, это художественная строчка белья в селе Холуй, «где число женщин-промышленниц достигало 41,5% [21, с.17]. И «шитье тамбуром и гладью в селе Мстера, где, кроме того, вышивают ризы, хоругви и другия церковныя принадлежности… число женщин-промышленниц во Мстере составляло 24,0%, причем значительную их часть составляли девочки-подростки, которым полагалась меньшая, чем взрослой вышивальщице, оплата» [22, с. 17]. Даже такой, далеко не полный, перечень промыслов, сопровождающих крестьянское хозяйство на территории Владимирской губернии в дореволюционный период, говорит о значительном вкладе в общую региональную экономику этого края. При этом подавляющее число воспроизводимой рабочей силы составляли дети, обучающиеся на так называемой «подсадке».

Литература

1. Вихрев Е. Палешане. Записки палехских художников о жизни и творчестве. М.: Московское товарищество писателей. 1934.

2. Вихрев Е. Палешане. Указ. соч., с. 25.

3. Вихрев Е. Палешане. Указ. соч., с. 26.

4. Владимирские губернские ведомости (ВГВ), 1864, № 36.

5. Владимирские губернские ведомости (ВГВ), 1871, № 41.

6. Владимирские губернские ведомости (ВГВ), 1866, № 44.

7. Всероссийская выставка 1896 г. Нижегородской губернии. По исследованиям губернского земства. Изд. Губернского земства. С.Петербург, Паровая скоропечатня. М. Гутзацъ. 1896.

8. Гастев А.К. Как надо работать. Практическое введение в научную организацию труда. 2-е изд. М.: «Экономика», 1972.

9. Дубровский П.С. Использование исторического опыта при обучении детей основам народных промыслов // Начальная школа. 2005, № 11.

10. Дубровский П.С. Народные промыслы как форма мелкотоварного производства // Монография, Иваново-Шуя: издательство «Весть», 2005.

11. Дубровский П.С. Предпринимательство в народных и художественных промыслах центральной России // Вестник Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова. Серия «Проблемы новой политической экономии». Кострома, 2005. № 2.

12. Живов В.М. История русского права как лингво-семиотическая проблема, 1988.

13. Иванов Д.А. Ландех. Иваново. Изд. МИК, 2004.

14. Иванов Д.А. Ландех. Указ. соч., С. 67.

15. Из воспоминаний Холуйского художника Колганова Юрия Сергеевича, 10.07.2004 г. 2-я Тихвинская ярмарка в селе Холуй, июль, 2004.

16. Известия высочайше учрежденного Комитета попечительства о русской иконописи. СПб. - Петроград: вып. 1, 1902.

17. Истомин М.П. Обучение живописи в Киево-Печерской лавре XVIII в.//Искусство и художественная промышленность, 1901, № 10.

18. Кондаков Н.П. Современное положение русской народной иконописи // Памятники древней письменности и искусства (ПДПИ), т. CXXXIX. СПб., 1901.

19. Кондаков Н.П. Указ. соч., с.7.

20. Леонтьев П. Иконопись // Материалы для оценки земель Владимирской губернии. Т. IV. Вязниковский уезд. Вып. III. Промыслы крестьянского населения. Владимир, 1903.

21. Леонтьев П.О. Иконопись // Материалы для оценки земель Владимирской губернии. Т. IV. Вязниковский уезд. Вып. III. Промыслы крестьянского населения. Владимир на Клязьме. Типо-литография Губернской Земской Управы. 1903.

22. Леонтьев П.О. Указ. соч., с. 163.

23. Материалы для оценки земель Владимирской губернии. Т. IV. Вязниковский уезд. Выпуск III. Промыслы крестьянского населения. Владимир на Клязьме. Литография Губернской Земской Управы. 1903.

24. Ровинский Д.А. Указ. соч., с. 79-80.

25. Ровинский Д.А. Обозрение иконописания в России до конца XVII в. СПб., издание А. С. Суворина. 1903. С. 79-80.

26. Вихрев Е. Палешане. Указ. соч., с. 27.

27. Там же, с .78-79.

28. Тарасов О.Ю. Икона и благочестие: очерки иконного дела в императорской России. М:, «ПРОГРЕСС - КУЛЬТУРА», «ТРАДИЦИЯ», 1995.

29. Тарасов О.Ю. Указ. соч., с. 196.

30. Тарасов О.Ю. Икона и благочестие: очерки иконного дела в императорской России. Указ соч, с. 236.

31. Юридический вестник. М., 1854. Ч. VI.

Размещено на Allbest.ru