Социально-политические представления

3.3 Установки и феномен идентификации

Социально-политические отношения - это в самом общем виде отношения трех уровней. Во-первых, между индивидами и большими социальными группами различных типов и масштабов. Во-вторых, отношения между самими этими группами. И, наконец, в-третьих, отношения между людьми (выступающими в качестве индивидов или будучи объединенными в группы) и социальными институтами. Ограничиваясь пока отношениями первых двух уровней (внутри- и межгрупповыми), можно констатировать, что необходимым условием их функционирования является большая или меньшая степень психологической интеграции индивидов в большие социальные группы.

В психологических теориях личности социально-интегративная тенденция человеческой психики характеризуется и анализируется по-разному. Например, в концепции А. Маслоу она выделяется, как мы видели, в особую инстинктоидную потребность в "принадлежности" (к человеческой общности). В других теоретических контекстах, например в психоаналитическом, эта тенденция рассматривается вне связи с мотивационной проблематикой, но как одно из проявлений полифункционального психического феномена идентификации - присущего человеку бессознательного отождествления себя с кем-то другим, переживание тождественности другому. Российский психолог Е.З. Басина считает разновидностью идентификации эмпатию - способность человека переживать, чувствовать за другого, как за самого себя.

Идентификация или эмпатия яснее всего проявляются в межличностных отношениях - семейных, любовных, дружеских, микрогрупповых. Труднее понять, как люди могут идентифицировать себя с "другими", которые в основной своей массе находятся вне зоны их непосредственных контактов - с большой социальной группой или институтов (нацией, государством, классом, конфессией, политическим течением и т.д.). Такого рода "обобщенные другие" присутствуют в психике индивида в виде более или менее абстрактного образа, а идентификация, "сопереживание" с абстракцией, по всей видимости, дело психологически достаточно трудное. Вопрос, собственно, и состоит в том, какая "сила" позволяет преодолеть эти трудности. А также в том, какие факторы обусловливают индивидуальный выбор того или иного из наличествующих в социальной действительности "обобщенных других", большую или меньшую степень идентификации с ними.

Ответы на эти вопросы, очевидно, кроются в социальной природе бытия и психической жизни человека. В принципе эта природа вообще не предполагает каких-либо ограничений масштаба практических и психологических связей между людьми: единственное предельное ограничение - это принадлежность к человеческому роду. Реальные и гораздо более узкие ограничения накладываются не человеческой онтологией, но историей, географией и возможностями взаимного познания. История становления человека проходила в социальном плане через эволюцию стай его ближайших предков в родоплеменные общности, вынужденные соперничать между собой за доступ к природным благам, необходимым для их существования. Масштабы человеческих общностей диктовались условиями, оптимальными для выживания и организации совместной производственной деятельности, эволюционировали и расширялись в интересах защиты этих условий и их улучшения. Познание людьми их собственных социальных связей основывалось вначале на совместной жизнедеятельности и непосредственном общении; у многих первобытных племен общее понятие "люди" совпадало с именем племени. Для первобытного человека характерен высокий уровень идентификации со "своей" общностью; люди, находившиеся за ее пределами, воспринимались либо как реальные и потенциальные враги, и соперники, либо как нейтральные "чужие". Так возник психологический и лингвистический - выраженный в местоимениях первого и второго-третьего лица дуализм "мы" - "они (вы)".

Знаменитому швейцарскому психологу К. Юнгу - наиболее значительному после 3. Фрейда представителю психоаналитического направления - принадлежит идея архетипов - коллективных представлений, выработанных человечеством на ранних стадиях его истории и сохраняющихся на бессознательном уровне до наших дней. Юнг подчеркивал, что архетипы соответствуют типичным жизненным ситуациям и что они воспроизводятся "не в форме образов, наполненных содержанием, но, только как формы без содержания, репрезентирующие просто возможность определенного типа восприятия и действия". Можно полагать, что противостояние "мы-они" относится к числу таких архетипов. Конкретное содержание "мы" и "они" разнообразно и изменчиво; весьма устойчивой, если и не полностью неизменной является именно структурная форма восприятия и дифференциации социальных связей людей.

Эту форму можно рассматривать также как исторически первичное проявление тех тенденций к автономии, выделению и к интеграции, объединению, о которых подробно говорилось во второй главе книги. На ранних стадиях человеческой истории, когда практическая и психологическая возможность индивидуального выделения была еще крайне узкой, субъектом выделения было не столько индивидуальное, сколько коллективное "я" (мы)"; индивид выделялся из массы человеческих существ как бы в составе той группы, с которой он себя идентифицировал. Подобный способ выделения является, однако, не только архаичным. В трудах упоминавшегося уже французского социолога П. Бурдье показано, какую большую роль в повседневной жизни современного человека играет поведение, демонстрирующее и символизирующее его принадлежность к определенной социальной группе.

Подобное "коллективное выделение" предполагает в то же время присутствие в психике образа других, не принадлежащих данной группе людей - образа, который может быть вполне конкретным, "эмпиричным", если речь идет о "соседних", находящихся в поле непосредственного восприятия группах, или относительно абстрактным, когда такое восприятие невозможно. Материал мифологии и истории религии показывает, что восприятие этого абстрактного "обобщенного другого" не обязательно подчинялось тесному противостоянию "мы-они". Если в одних антропогонических (описывающих происхождение человека) мифах, как отмечает филолог и культуролог В.В. Иванов, "не всегда отчетливо различимо происхождение всего рода человеческого и отдельного народа", то в других сотворенный божественной силой человек - родовое понятие, не имеющее этнических или племенных характеристик. В библейской легенде отражено представление о первичности всеобщего родового человеческого "мы" и вторичности частных, объединяющих и противопоставляющих друг другу различные племена и народы "мы". Новое пронизанное гуманистическими морально-этическими ценностями воплощение идея общечеловеческого единства получила в христианстве.

Установки на идентичность с макросоциальной общностью тех или иных масштабов - от родоплеменной до национально-государственной, социально-классовой и общечеловеческой - образуют, таким образом, специфический класс социально-политических аттитюдов, обусловленных социальными отношениями личности и социэтальными межгрупповыми отношениями. Комплементарными (дополняющими) по отношению к этим аттитюдам являются установки на другие "чужие" общности, которые могут быть однозначно позитивными, дружественными, однозначно негативными, враждебными, индифферентными или носящими более сложный амбивалентный характер.

Какую же роль играют подобные установки в психологической структуре личности? Очевидно, что они, прежде всего, ориентируют ее психологические и поведенческие реакции на ситуации, которые возникают в сфере межгрупповых отношений. Возникновение и острота международных конфликтов, возможности их перерастания в войну так же, как устойчивость мирных или дружественных отношений между соседними государствами зависят от многих экономических, политических и геополитических факторов. А также в большой мере - от психологического взаимовосприятия народов, выраженного в соответствующих аттитюдах. Если, например, отношения между Францией и Германией во второй половине XIX - первой половине XX в. характеризовались напряженностью, трижды на протяжении 70 лет перераставшей в войны, то это объяснялось не только столкновением государственных интересов, наличием спорных территорий, агрессивностью германского рейха и т.п. обстоятельствами. Напряженность и войны вряд ли были бы возможны, если бы в национальной психологии обеих стран не было бы устойчивых антинемецких во Франции, и антифранцузских в Германии установок. После же второй мировой войны под влиянием ряда факторов, в том числе становления "атлантической солидарности", западноевропейской интеграции, раскола Германии и устойчивой демократизации западногерманского общества эти установки в значительной мере были вытеснены другими, выражавшими идентификацию французов и западных немцев с "Западом", "свободным миром", "Европой". Соответственно растворилась не только политическая, но и психологическая напряженность в отношениях между соседними народами.

Не менее велика роль групповых установок в межэтнических и социально-классовых отношениях внутри отдельных обществ. Она ярко проявилась, например, в тех процессах, которыми сопровождался распад многонациональных государств, испытавших в конце 80 - начале 90-х годов крах "социалистического" тоталитаризма. В Чехословакии он принял форму мирного "развода", на территории бывшего СССР возник ряд острых межэтнических и межреспубликанских конфликтов, которые, однако, не переросли (во всяком случае, до 1994 г.) во всеобщую войну и относительно слабо затронули подавляющее большинство этнических общностей. Совершенно иначе пошло развитие событий в бывшей Югославии, где кровавые войны между наиболее крупными этническими, а точнее, религиозными общностями - православными сербами, католиками-хорватами и мусульманами-боснийцами приняли перманентный характер. Югославская ситуация в немалой степени обусловлена тем, что этно-религиозная взаимная отчужденность и враждебность - психологический феномен, издавна укоренявшейся в этой части Балкан. Ни в дореволюционной России (за исключением некоторых регионов), ни в Советском Союзе этот феномен не проявлялся в столь жестко агрессивной форме.

Столь же очевидна роль групповых аттитюдов в социально-классовых отношениях. Так, напряженный и перманентно-конфликтный характер отношений между рабочими и предпринимателями отличал социальную историю стран романской Европы, вплоть до 60-70-х годов нашего века. В то же время в англо-саксонских странах они были значительно более мирными, тяготеющими к компромиссу и партнерству, С этими различиями коррелировалось разное восприятие "противоположного класса" и разные типы групповой идентификации, закрепленные в психологических установках социальных действующих лиц. В истории же Соединенных Штатов особо драматическую роль играли аттитюды, действовавшие в сфере расовых отношений (между белыми и черными американцами). Кстати, и американский, и западноевропейский примеры подтверждают отмеченную выше историческую изменчивость аттитюдов. В 80-90-х годах во Франции и Италии традиционные классовые, а в Штатах расовые установки в значительной мере ушли или уходят в прошлое. Влияние групповых идентификационных аттитюдов отнюдь не ограничивается сферой межгрупповых отношений. Было бы неправильно думать, что они определяют только отношение индивида к представителям своей и других групп, с которыми он сталкивается на общественно-политической арене или в обыденных бытовых ситуациях. Современная социальная психология изучает воздействие групповой идентификации на относительно "удаленные" от нее уровни и сферы психической жизни и поведения личности.

3.4 Структура установок

Многообразие и подвижность связей между установками различных уровней, их неодинаковые мотивационные функции во многом объясняются сложной, "гибридной" структурой самих установок. В современной социальной психологии широко признана концепция их трехчленной структуры. В соответствии с ней установка (аттитюд) включает когнитивный (знание об объекте установки и о ситуации), аффективный (положительное или отрицательное эмоциональное отношение к ним) и конативный, т.е. поведенческий (готовность действовать определенным образом, по отношению к объекту и ситуации) компоненты. При этом в литературе высказывались различные мнения по вопросу о взаимоотношениях между компонентами установки. Если одни авторы утверждают, что между ними существует весьма тесная взаимосогласованность, то другие считают, что это не подтверждается эмпирическими данными. Противоречия вызывает и вопрос о роли различных компонентов: является ли центральным звеном установки эмоция по поводу ситуации или объекта, а отбор и мобилизация знаний производится в соответствии с эмоциональным переживанием, как бы по его "заказу" или, напротив, в установке доминирует именно знание. В.А. Ядов исходит в своей диспозиционной концепции из предположения, что познавательные, эмоциональные и поведенческие диспозиции "образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляции активности субъекта".

Значение таких установок очевидно: в них выражается взаимодействие между обобщенным восприятием общественных условий жизни людей, оценкой ими собственных жизненных возможностей и их личной мотивацией.

Перед нами данные различных опросов, проведенных в СССР и в России в начале 90-х годов, и так или иначе выявляющих установки по названному кругу вопросов. На вопрос анкеты ВЦИОМ (конец 1990 г.) "Что нужно, прежде всего, чтобы достичь хорошего общественного положения?" наибольшее число опрошенных выбрало противоположные по смыслу ответы: "знания, умения, способности" (38%) и "знакомство, связи" (37%). "Упорный труд" ответило 27, "деньги" 20 и "напористость, умение пробиваться" 23%. Очевидно, что в данном случае опрос выявляет установки, выражающие определенные социальные представления, т.е. преимущественно познавательные. Те из них, которые восходят к конвенциональным, принятым в обществе ценностям (добросовестного труда, знаний), несомненно, имеют положительный эмоциональный смысл: упорно трудиться и иметь знания не только полезно практически, но и "хорошо", "правильно" в моральном и психологическом отношении. Этого не скажешь о более "циничных" и "прагматических" не конвенциональных установках, отводящих решающую роль в социальной ситуации индивида связям, деньгам, личной напористости. Люди, давшие соответствующие ответы, могут по-разному относиться к роли таких факторов: осуждать их или считать в порядке вещей. И столь же по-разному могут соотноситься эти представления с реальным поведением. Признание решающей роли упорного труда может реально мотивировать трудовую деятельность человека, содержать соответствующий ценности и знанию поведенческий компонент. Но оно может иметь и чисто "идеологический", вербальный характер, не оказывать существенного воздействия на мотивационно-волевую сферу личности.

Когнитивная составляющая таких установок, очевидно, включает различные иерархические уровни диспозиций. Высший, наряду с "идеологическим" представлением (принимающим или отвергающим господствующую идеологию с ее ценностями труда и знаний) выражает определенное представление об общественной действительности. Одним она кажется построенной на справедливых принципах (вознаграждение достойных), другим - чем-то вроде джунглей, где не преуспеешь без ловкости, "пробивной силы", третьим - построенной на власти денег и неравенстве, определяемом социальными связями людей. Подобные обобщенные представления могут быть заимствованы из общественного опыта, т.е. просто воспроизводить общеизвестные идеологические или "житейские" истины, но могут в то же время подкрепляться собственным опытом человека и его отношениями с непосредственным социальным окружением на работе и в быту. В последнем случае одна и та же когнитивная установка имеет различные иерархические составляющие, включает в себя знания об обществе в целом и о тех социальных ситуациях, которые непосредственно переживает человек.

В целом получается, что как различные в функциональном отношении компоненты установки (когнитивные, эмоциональные, поведенческие), так и установки, функционально однородные, но ориентированные на ситуации различных уровней (макро- и микро-социальные) могут или соответствовать друг другу и сливаться в единое целое, или расходиться, проявляя большую или меньшую самостоятельность. Вместе с тем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям установки человека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, к формированию единой системы.

Общество "реального социализма" своей официальной идеологией формировало у людей ценности добросовестного труда и знаний как условия социального продвижения. И одновременно своей практикой опровергало эти ценности, прививая установки на социальное иждивенчество и индивидуальное приспособление к бюрократической системе распределения материальных и социальных статусов. Хаотичный и непоследовательный переход к рыночной экономике создал новую ситуацию, в которой возможности обогащения и продвижения стали определяться иными факторами. Развитая, последовательная (т.е. включающая поведенческий компонент), установка на упорный труд, реализацию собственных способностей, приобретение знаний могла послужить тем психологическим "материалом", который помогал адаптироваться к новым условиям: люди, настроенные на интенсивный труд и преуспевшие (или рассчитывающие преуспеть), беря дополнительную работу или перейдя в частный сектор экономики, были склонны надеяться на собственные силы и видели в богатстве достойную награду за напряженную трудовую активность. Те же, кто не смог адаптироваться к "рыночной" ситуации по объективным обстоятельствам или субъективно, во многих случаях прилагали к переходным условиям привычные представления о несправедливости или случайности распределения социальных благ и актуализировали в своем сознании укоренившуюся установку на ожидание защиты от государства.

Конечно, между различными установками могли складываться и иные соотношения. Нам лишь важно подчеркнуть, что регулируемые ими реакции человека на различные социальные ситуации, объекты и ценности взаимосвязаны некой единой психологической "осью". Существует далеко не механическая и достаточно индивидуализированная взаимосвязь между самыми "интимными" глубинами личной психологии (потребностями и мотивами) и представлениями человека об общественном устройстве, его идеологической и политической ориентацией.

В системе установок личности те из них, которые относятся к сфере социально-политической психологии, выполняют специфические функции. Во-первых, они фиксируют определенный образ общественной действительности, те "законы жизни" в данном обществе, которые служат индивиду ориентиром в осуществляемой им оценке возможностей, в определении своих собственных мотивов и целей. Во-вторых, они являются источником ценностей, которые либо непосредственно формулируют эти мотивы и цели, придают им осознанный характер, либо обосновывают и оправдывают их в глазах индивида. Если ориентировочную функцию выполняет преимущественно познавательный компонент социально-политических установок, то в их ценностной функции существенную роль играет эмоциональный компонент: эмоциональная привлекательность, "комфортность" избираемых целей и ценностей.

Индивидуальные системы социально-политических установок различаются по удельному весу в них познавательно-ориентационных и ценностно-эмоциональных компонентов. У большинства людей в большинстве "нормальных" жизненных ситуаций, по-видимому, преобладает ориентационный компонент этих установок; они играют в основном служебную роль в функционировании мотивационно-волевой сферы. Ценностные и эмоциональные их компоненты особенно важны для людей, активно включенных психологически в общественно-политическую жизнь: для них избранная ими общественная или политическая цель и ценность сами становятся личным мотивом. У общественно индифферентного и пассивного человека ("обывателя") ценностно-эмоциональный акцент социально-политических установок выступает отчасти в скрытом виде: в значительной мере он трансформирован в эмоции, объектом которых является не общественно-политическая действительность, но сфера собственной деятельности такого человека. Так, предприниматель в обществе рыночной экономики еще в процессе своей социализации усваивает выработанную этим обществом ценность свободного предпринимательства и позитивное эмоциональное отношение к занятию бизнесом. Однако в качестве сложившейся личности он любит свое дело не только и не столько потому, что в обществе оно признано ценным и почетным (хотя и это имеет немалое психологическое значение), сколько потому, что ему нравится и выгодно им заниматься, оно является объектом и средством удовлетворения его личных потребностей.

Было бы, разумеется, нелепостью утверждать, будто у людей, далеких от общественной жизни, она вообще не вызывает никаких эмоций, отражающих их отношение к тем или иным социально-политическим ценностям. Хорошо известно, насколько сильными могут быть массовые эмоциональные реакции на определенные общественные и политические события. Однако в таких реакциях часто проявляются не столько социально-политические установки как таковые, сколько установки, ориентированные на объекты и ситуации, с которыми люди имеют дело в своей собственной повседневной жизни. Так, сильную массовую реакцию вызывает решение правительства, затрагивающее жизненный уровень людей, или политические перемены, которые рассматриваются как потенциальная угроза подобным жизненным интересам. Эмоциональный аспект социально-политических установок как таковых проявляется на массовом уровне в особых ситуациях, в которых решаются судьбы страны, например, в момент угрозы большой войны или во время выборов, на которых сталкиваются силы, выдвигающие противоположные альтернативы внутри- и внешнеполитической стратегии. В таких ситуациях психологическую значимость приобретают не только непосредственные частные и социально-групповые интересы, но и социально-политические установки, выражающие интеграцию индивидов в национально-государственную общность. У многих в такие моменты пробуждаются и актуализируются, приобретают эмоциональный характер те компоненты социально-политической психологии, которые в обычных условиях находятся в "спящем", пассивном состоянии.

Приведенный выше пример с предпринимателем иллюстрирует отношения между социально-политическими установками и различными уровнями мотивации человека. Этим отношениям чужда какая-либо однолинейная причинно-следственная зависимость. Тезис "каковы потребности человека, таковы и его социальные и политические позиции" так же неверен, как и обратный: "общественно-политические установки человека определяют иерархию его личных мотивов и потребностей". Отношения между этими уровнями психики динамичны, ситуативны, основаны на взаимодействии и взаимном приспособлении. Их можно представить как замкнутую цепь; в одних личностных и социальных ситуациях решающее мотивационное значение приобретает одно ее звено (например, внутреннее психическое напряжение, порождающее потребность), в других - иное (например, актуализированная общественно-политическая ценность); возникшее здесь возбуждение передается по всей цепи. Но во всех случаях социально-политические установки являются необходимым звеном мотивационной "цепочки".

Социально-политические установки представляют собой один из важнейших механизмов приобщения личности к культуре общества или социальной группы. Ибо те ценности, верования, идеи, в которых запечатлены исторически сложившиеся типы общественно-политического сознания, органически входят в национальные, региональные (например, западноевропейскую, латиноамериканскую и т.п.) и социально-групповые культуры.

4. Личностно-психологические предпосылки политических решений

Психология лидерства есть результирующая сложной "пирамиды" факторов, в основе которой лежат исторические условия и ситуации, в которых действует лидер, его индивидуальные свойства, природные или приобретенные, а в вершине - психические механизмы, непосредственно регулирующие его политическую деятельность. К ним относятся такие индивидуальные психические свойства, которые оказывают самостоятельное и весьма существенное воздействие на деятельность политиков и ее результаты. Различные политики могут иметь сходные мотивы, убеждения, цели, не особенно различаться по своему интеллектуальному уровню и используемым когнитивным механизмам, но принимать при этом в сходных ситуациях решения, резко различающиеся по уровню своей адекватности ситуации и результативности.

Политическая психология испытывает потребность в понимании такого рода различий, но наталкивается при этом на громадные трудности. Фактически речь идет об анализе неопределенного числа психологических характеристик, образующих в совокупности неповторимую индивидуальность человека, переплетающихся друг с другом и не поддающихся при современном уровне науки четкой дифференциации и классификации.

4.1 Матрица психологических характеристик лидеров

Более перспективной представляется дифференциация психологических свойств лидеров на крупные блоки, разделяемые по достаточно четким основаниям. Так, их можно, во-первых, подразделить на содержательные и процессуальные характеристики. Определенным содержанием, или значением обладают мотивы, цели, ценности, убеждения человека, знания и представления, формирующие в его психике образы действительности. Процессуальные характеристики описывают, как происходят осуществляемые человеком процессы познания, мышления, практического действия; к ним относятся его когнитивный, поведенческий, коммуникативный стили, в которых отражаются его темперамент, способности, сила воли, особенности эмоциональной сферы.

Во-вторых, психологические свойства лидеров целесообразно подразделить на интрапсихические и поведенческие (имплицитные и эксприцитные). К интрапсихическим относятся все компоненты психики - содержательные и процессуальные - образующие сознание, мышление и неосознанные переживания, мотивы, установки, к поведенческим - конативные компоненты установок, стиль поведения и общения.

Еще одно преимущество предлагаемой классификации состоит в том, что она позволяет придать более точный смысл многим определениям, используемым в обыденном языке для характеристики политиков. Подобные определения часто сбивают с толку своей семантической многозначностью.

Подобный способ уже применяется в политико-психологических конкретных исследованиях, правда, пока с учетом более ограниченного числа компонентов

4.2 Лидерство как взаимодействие

Важнейшая сущностная особенность политики состоит в том, что она представляет собой процесс взаимодействия людей. Виды, уровни и линии этого взаимодействия весьма многообразны, оно охватывает отношения внутри больших социальных групп и между ними, международные и межгосударственные отношения, которые реализуются главным образом на уровне государственного руководства, но также и на массовом уровне, отношения внутри малых контактных групп, функционально осуществляющих политическую деятельность или вовлеченных в нее, а также между такими группами. Взаимодействие неразрывно связано с общением людей, причем психологическая наука пока не достигла особой ясности в понимании взаимоотношения между этими двумя понятиями. Одни концепции (например, интеракционизм Дж. Мида) фактически отождествляют их, в других взаимодействие признается лишь одной из сторон общения, наряду с коммуникативной (обмен информацией) и перцептивной (восприятие людьми друг друга) его сторонами.

Феномен лидерства, в том числе и лидерства политического, представляет собой один из видов взаимодействия и общения. Словосочетание "одинокий лидер" выглядит абсурдным, лидером можно быть только по отношению к другим людям. В политической психологии интеракционистский подход к проблеме лидерства является одним из наиболее распространенных.

Некоторые авторы выделяют свойства лидера, характеризующие особенности его отношения к другим людям, его взаимодействия с ними в отдельный "социально-психологический" блок (наряду, с мотивационным, когнитивным и т.д.). Такая операция наталкивается на серьезные трудности, пожалуй, даже превышающие те, которые, как отмечалось, возникают при любых попытках структурирования психики. Ведь реализуемые в общении отношения между людьми являются тем "пространством", в котором происходит формирование и функционирование большинства психических процессов. Мы видели, что из этих отношений рождаются многие потребности и мотивы людей, в том числе те, которые специфичны для психологии лидерства; те же отношения обусловливают процесс социальной идентификации. По данным политико-психологических исследований, мотивы, ориентированные на сферу общения, могут быть доминирующими в психологии лидера. Не менее трудно отделить социально-психологические характеристики от когнитивных: объектом знаний лидера, его образов действительности являются другие люди или их общности, а такие знания представляют собой перцептивную и коммуникативную стороны общения.

Для преодоления этих трудностей возможны два пути. Первый состоит в выделении процессуальных, имплицитных и эксплицитных черт, характеристик психологии лидера, образующих коммуникативный и перцептивный стили его отношений с другими людьми: общительность или замкнутость, дар убеждения или подверженность влиянию других, доверие, подозрительность, эмоциональный или трезво рациональный подход к ним и проч. Такие характеристики могут быть определены как социально-психологические в узком смысле этого понятия. К ним тесно примыкают "гибридные" образования, в которых социально-психологические характеристики сливаются с мотивационными, например инструменталистское, или основанное на эмпатии отношение к людям.

Второй путь состоит в том, что личность лидера рассматривается не как таковая, а именно в ее отношениях, "связке" с другими людьми, это отношение и становится объектом социально-психологического анализа. Избирая такой путь, мы сразу же сталкиваемся со значительной разнотипностью такого рода отношений, невозможностью рассматривать их как единое целое. Одно дело "горизонтальные" отношения между различными лидерами (государств, партий), другое - "вертикальные" между лидером, его последователями и массой, доверие которой он стремится завоевать. Это "вертикальное" взаимодействие и общение, в свою очередь, весьма неоднородно по своим механизмам и содержанию. По этим признакам их можно разделить на отношения лидер-масса, лидер - его активные сторонники и отношения лидера с его "командой".

Поскольку на каждом из этих уровней отношений во взаимодействии с лидером находятся субъекты, различающиеся по своим интересам, целям, месту и роли в таком взаимодействии, логично анализировать конкретно каждый из них. Так, психологические аспекты взаимодействия и общения лидеров государств исследуются в рамках психологии международных отношений, выделившейся в особое научное направление.

Субъектом лидерства, в том числе лидерства национально-государственного, далеко не всегда являются лица, формально облеченные высшей властью. Реальными индивидуальными лидерами становятся лишь деятели, обладающие соответствующими мотивационными, интеллектуальными и поведенческими. Когда таких качеств у формального лидера нет, лидерство фактически делегируется другому лицу или группе.

Особенности политического строя, конкретной исторической ситуации и личностные качества национально-государственных лидеров таковы факторы, определяющие соотношение индивидуального и группового лидерства. Их перечень был бы, однако, неполным, если не учесть еще один фактор: объективно необходимое разделение труда в осуществлении лидерских функций. Даже деспотический лидер, стремящийся лично контролировать все сферы жизни общества, не всегда может обойтись без консультаций с помощниками, лучше, чем он, знающих ту или иную сферы. Эта необходимость многократно возрастает с усложнением экономической и социально-политической жизни, с повсеместно возрастающей ролью государства и политики в регулировании экономических и социальных процессов. Ныне невозможно единолично управлять государством так, как это делали Цезарь, Наполеон или Петр I. Функциональный фактор оказывает растущее воздействие на институциональную структуру власти, на осуществление принятого в развитых странах принципа разделения властей и в то же время на неформальную дифференциацию внутри лидирующей микро-группы. Одним из наиболее типичных ее оснований является разделение общеполитических и "экономических" функций, особенно необходимое в условиях модернизации и реформирования экономики. Глава государства делегирует всю экономическую политику компетентному специалисту. Еще одно проявление действия того же фактора - обрастание высшей исполнительной власти обслуживающим ее экспертным аппаратом. Так, администрация и аппарат помощников президента России насчитывает несколько тысяч служащих. Сходные процессы происходят и за пределами институтов государственной власти.

Психологические аспекты отношений, складывающихся внутри лидирующих групп, несомненно, оказывают существенное влияние на процесс принятия политических решений. Однако до настоящего времени они исследуются больше в рамках общей теории управления, социологии и социальной психологии, концепций групповой динамики, чем в качестве специфического объекта политической психологии. Несомненно, механизмы лидерства, выявляемые этими научными направлениями, действуют и в политической жизни. Так, широко признанная классификация стилей руководства групповой деятельностью: авторитарный, демократический, устраняющийся - вполне применима к политическим лидерам. Тем не менее, отношения в группах, осуществляющих политическое лидерство, имеют свою специфику, связанную с масштабом и общественными последствиями принимаемых решений, с влиянием на них идеологических ценностей и социальных интересов.

Представляется, что в рамках социально-политической психологии взаимодействие внутри лидирующих групп могло бы изучаться в двух основных аспектах.

Во-первых, с точки зрения влияния механизма этого взаимодействия (стиля лидерства, распределения ролей и т.д.) на качество принимаемых решений. Обычно решения, принимаемые коллективно, на основе свободного сопоставления различных точек зрения, организуемого демократическим лидером, считаются более адекватными, чем навязанные авторитарным лидером, к которому подлаживаются его сотрудники.

Как показывает советская история, "коллективное руководство", объединяемое конформистским единством, стремлением избежать разногласий и сохранить стабильность группы, ничуть не эффективнее авторитарной власти единоличного лидера.

Эффективность группового взаимодействия зависит от того, в какой мере оно обеспечивает "интегративную сложность" анализа решаемой проблемы. Оптимальна ситуация, при которой лидер стимулирует столкновение позиций, акцентирующих различные ее аспекты и соответственно обеспечивающих различные варианты решения. Но этого недостаточно: в группе должен быть человек, способный сопоставить и "сложить", интегрировать различные мнения в целостную картину и на этой основе предложить оптимальное решение. В идеале таким человеком должен быть лидер, обладающий формальным статусом, дающим право ставить точки над "и". "Устраняющийся лидер", не способный выработать собственное мнение, резко снижает эффективность группового взаимодействия, нередко делает его безрезультатным.

В свете сказанного очевидна весьма неоднозначная роль компромисса в процессе группового взаимодействия. Компромисс компромиссу рознь. Только что рассмотренная ситуация группового конформизма представляет собой как бы абсолютный компромисс - члены группы бессознательно авансом подавляют собственные мнения, чтобы сохранить единство. Компромисс политически эффективен, если он представляет собой целостное решение, учитывающее разные стороны проблемы, и различные мнения, но основанное на достаточно четком выборе приоритетов и целей. Компромиссы же, основанные на механическом соединении различных, в том числе взаимоисключающих позиций, ценностей, целей, приводят к противоречивым, или бессодержательным, чисто бумажным псевдорешениям, подрывают стабильность и последовательность политического курса.

Во-вторых, внутригрупповое взаимодействие можно изучать с содержательной точки зрения - как соединение подходов, ориентированных на единую цель, но основанных на различных профессионально ролевых и ценностных приоритетах. В современном мире соответствующая ситуация складывается в странах с отсталой, неэффективной и кризисной экономикой, пытающихся преодолеть отсталость и выйти на уровень наиболее развитых стран. Технико-экономическая отсталость в большинстве таких стран тесно связана с тоталитарным или авторитарным политическим строем: государственная власть в той или иной мере сращивается с экономическими структурами, заставляет их обслуживать свои интересы, пытается командовать ими и тем самым тормозит экономическое развитие. Поэтому стремление к экономическому прогрессу сливается с борьбой за демократию.

Дискредитация социалистического пути модернизации, не приводящего, как показал исторический опыт, к экономическому процветанию и полностью подавляющего демократию, повсеместно повысила престиж альтернативного пути: перехода к свободной рыночной экономике. Модернизация, означает радикальную ломку устоявшихся экономических и социальных структур и в то же время не может привести к быстрому и массированному росту благосостояния, требует значительных жертв как от связанных со старой системой элитарных, так и особенно от массовых слоев. Перед лидирующими группами этих стран возникала трудно разрешаемая дилемма: как обеспечить политически реформирование экономики, коль скоро оно - во всяком случае, на первых, наиболее трудных своих этапах - не может опереться на достаточно широкую социальную поддержку, как совместить его и нужно ли вообще совмещать с функционированием демократических институтов, с политическим плюрализмом?

Разумеется, такая формулировка проблемы носит теоретико-аналитический характер. В реальной же жизни она решалась на основе иной "логики", в зависимости от хода политической борьбы, состава и политической идеологии группировок, осуществляющих государственную власть. Уже имеющийся опыт позволяет поставить вопрос, имеющий прямое отношение к теме наших размышлений: какой тип политического лидерства и взаимодействия в лидирующей группе оптимален для решения проблем переходного периода?

Более или менее ясен один из компонентов ответа: переход "получается", если непосредственная разработка и осуществление реформ доверяется команде квалифицированных специалистов, а политическое их обеспечение берет на себя носитель высшей власти. Гораздо труднее однозначно определить, каким должен быть этот политический лидер, и какими методами должен он выполнять свои функции.

5. Социально-психологические факторы влияния политического лидера

Формирование того или иного типа и стиля политического лидерства определяется комбинацией факторов как субъективного характера (личностные качества политика как человека), так и целым рядом внешних по отношению к личности обстоятельств. Среди последних факторов, в наибольшей степени, политическое лидерство определяют следующие.

1. Политико-исторические факторы. Важнейшие из них - особенности политического режима, что уже само по себе является залогом появления авторитарных или демократических лидеров, а также определяет возможность появления лидеров оппозиции и основные способы рекрутирования в элиту. Наконец, политическое лидерство может быть определено доминирующим вектором развития общества: форсированное, революционное развитие общества, как правило, приводит к складыванию авторитарных тенденций в руководстве, а эволюционный путь - демократических.

2. Политическая культура. Речь идет о влиянии на политика доминирующего в обществе типа политической культуры, включающего в себя народные стереотипы идеального политика, а также ориентацию на допустимые правила политической борьбы. Например, в патриархальной культуре доминирует ориентация на лидера-героя, в подданнической - на лидера-отца, лидера-хозяина, лидера-вождя, в гражданской - на лидера-служителя, лидера-администратора. Так, на характер лидерства в современной России оказывают влияние стереотипы политической культуры, доставшейся в наследство от предшествующих эпох: доминирование в сознании россиян приверженности к харизматическому и авторитарному лидерству. От лидеров ожидают скорее распоряжений, а не приглашения к сотрудничеству, ожидают чуда и быстрого решения всех беспокоящих проблем. Неудовлетворенность завышенных ожиданий впоследствии вызывает высокую степень разочарованности. К тому же выдвижение каждого нового руководителя, как правило, приводит к забвению прежнего.

Фактор политической культуры определяет и общий настрой выступлений политиков. В России, где всегда актуальным был вопрос "Кто виноват?", население более склонно доверять тому, кто больше критикует и обличает. Исследователи американской электоральной культуры отмечают другой интересный факт: политики, выступающие с мрачными прогнозами, в большинстве случаев терпят поражение.

3. Ситуационный фактор. Лидерство всегда осуществляется в контексте конкретной экономической, политической, социальной и международной обстановки. Роль ситуации обусловливается ее влиянием на выдвижение первоочередных задач и целей руководства, на создание условий, в рамках которых лидеру придется действовать, определяет круг потенциальных сторонников и оппонентов, оказывает влияние на формирование определенного типа политика. Например, ситуация войны или кризиса продуцирует тип жесткого политика.

4. Потенциал организации, на которую опирается политик, в том числе ее способность к проведению эффективной электоральной политики во время выборов, ее имидж и политическая доктрина. На политика переносится образ его организации, что усиливает положительное или отрицательное восприятие политика массами.

5. Характеристики последователей: их предпочтения, ожидания и ориентации, стереотипы мышления.

5.1 Индивидуальные черты, влияющие на формирование лидера

Помимо указанных факторов характер лидерства определяется индивидуальными чертами политика. Остановимся на более существенных из них для понимания природы лидерства.

Личностные качества политика: нравственные, организационные качества и способности, определяющие профессиональность в сфере управления. Вопрос о том, какие качества необходимы для успешной политической деятельности, остается открытым. Но, видимо, среди них может быть и комбинация следующих:

- способность аккумулировать и отражать в своей деятельности интересы широких масс;

- способность подчинять своей воле окружающих;

- определенная степень амбициозности;

- высокая работоспособность и самообладание;

- мужество брать на себя инициативу и ответственность за собственные действия и действия своих сторонников;

- способность выдвигать новые политические идеи, комбинировать и совершенствовать ранее выдвинутые;

- умение выстраивать из разрозненных идей целостные программы политических действий;

- решительность в отстаивании своей позиции;

- способность извлекать выгоду из любых изменений политической ситуации;

- интуиция, позволяющая принять нужные решения в нужное время.

Естественно, что у каждого крупного политического лидера обозначенные качества проявляются сугубо индивидуально. Отдельные черты приобретают доминирующий характер, другие отходят на задний план. Кроме того, лидеров отличает наличие множества чисто индивидуальных, присущих только им черт, что формирует особый стиль лидерства.

Среди других личностных характеристик, детерминирующих характер лидерства, исследователи выделяют:

- представления политика о самом себе, качество самооценки;

- мотивацию, определяющую политическое поведение;

- систему политических убеждений;

- стиль принятия политических решений;

- стиль межличностных отношений;

- устойчивость к стрессу.

Политические убеждения, самооценка и мотивация к достижению власти накладывают наибольший отпечаток на выполнение политиком своих ролей. Идеальный пример политического лидерства - это политик с адекватной самооценкой и мотивацией на достижение общественного блага. Завышенная или заниженная самооценка лидера государства может иметь неоднозначные последствия для внутреннего и международного положения страны: попытка доказать себе и окружающим собственную значимость может привести к принятию хотя и эффектных, но в то же время рискованных по своим последствиям политических решений. Столь же разнообразными могут быть побудительные мотивы, которыми руководствуется политик в своем стремлении к власти: это может быть одновременно и мотив выполнения долга перед своими последователями и мотивы личного самоутверждения. В зависимости от того, какой мотив становится доминирующим, исследователи выделяют социоцентрический и эгоцентрический типы лидерства.

Политик первого типа рассматривает власть как служение классу, нации или обществу в целом. Власть для него - это средство разрешения какой-либо общественной проблемы и способ достижения общественных идеалов.

Политик второго типа может рассматривать власть также инструментально. Как и в первом случае, власть - тоже средство, но теперь уже средство, позволяющее достичь личного материального благополучия, каких-либо привилегий, более высокого статуса и престижа. Наконец, для другого лидера наиболее важным является обладание властью как таковой. Исходным компонентом потребности во власти может быть "игровой азарт" - победить соперника и подняться над обстоятельствами (тип лидера авантюриста), жажда реванша либо потребность в компенсации чувства неполноценности. Можно утверждать, что у многих известных тиранов преобладал компенсаторный мотив власти, который к тому же был усилен невротической агрессивностью (Калигула, Гитлер). Выделение типов политиков на основе доминирующих стимулов к достижению власти носит условный характер. Это означает, что одни мотивы не обязательно исключают другие.

Список литературы

Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология /Учебное пособие - М.: Новая школа, 1996. - 352 с.

Бартол К. Психология криминального поведения: Учебник. - СПб., 2004

Зимичев А.М. Психология политической борьбы. - СПб.: Санта, 1993. - 160с.

Размещено на Allbest.ru