"Две головы лучше, чем одна" - неожиданный исход всеобщих выборов в Великобритании

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Две головы лучше, чем одна" - неожиданный исход всеобщих выборов в Великобритании

д.полит.н., зам.директора

Института Европы РАН.

Громыко Алексей Анатольевич

Молодое поколение британцев выросло при новых лейбористах, как предшествующее ему - при консерваторах. Казалось бы, две главные политические силы страны сменяли друг друга также неизбежно, как день сменяет ночь. Но очередные парламентские выборы, состоявшиеся 6 мая 2010 года, смешали карты. Выборы были долгожданными, ведь избиратели настроились на них ещё осенью 2007 года, но тогда премьер-министр Гордон Браун идти на них не решился. Несмотря на благоприятные обстоятельства той осенью, ему показалось, что шансы на убедительную победу правившей Лейбористской партии снизились. Знал бы тогда Браун, что лучшей возможности получить у населения демократический мандат у него уже не будет.

С тех пор фортуна от него отвернулась, и главе правительства не оставалось ничего иного, как ждать максимально долго, пока вновь не подвернётся благоприятный случай. В этом ожидании он и провёл оставшиеся два с половиной года, пока не был исчерпан пятилетний срок между парламентскими выборами, разрешённый британской неписаной конституцией. Голосование прошло, как и положено в соответствии всё с тем же негласным правилом британской политической жизни, в четверг, в мае - излюбленном месяце для выборных ристалищ.

Лейбористы пробыли у власти 13 лет, выиграв на всеобщих выборах трижды подряд, что даёт им повод для гордости. Консерваторы такой же рекорд установили в 1951-1964 годах, затем сами его побили под руководством М. Тэтчер и Дж. Мейджора в 1979-1997 годах.

Период “новых лейбористов” на весах истории. Чем запомнится Британии пребывание лейбористов у власти? У всех на слуху и в памяти непростительная ошибка Тони Блэра по втягиванию страны в войну против Ирака, небывалые по размаху антивоенные демонстрации, скандал вокруг подозрений о предоставлении мест в палате лордов в счёт финансовой помощи правящей партии, ухудшение российско-британских отношений, катившихся под гору ещё с “дела Березовского”. Но всё же вердикт правительствам выносят прежде всего, оценивая их успехи или провалы в повышении благосостояния граждан. А в этой области “новым лейбористам” было чем похвастаться. С 1997 года продолжительность жизни британцев выросла и у мужчин, и у женщин. Количество домохозяйств с наличием мобильной телефонной связи и с доступом к Интернету поднялось соответственно с 17 до 93% и с 4 до 73%. Ключевой показатель самочувствия государства - реальный ВВП увеличился на 27%, средняя зарплата стала тяжелее вполовину.

Не удивительно, что удалось добиться неплохих показателей с точки зрения социальной справедливости, что важно для лейбористов как социал-демократической партии: относительная бедность снизилась с 25 до 22%, а благосостояние наиболее бедных 10% домохозяйств приросло на 13%. Улучшилось и качество жизни британцев. Так, преступность в целом сократилась на 60% (хотя по отдельным категориям она усугубилась, особенно в части незаконного владения оружием и изнасилований), на треть упала смертность на дорогах, значительное число людей бросило курить. Прогрессивный характер Лейбористской партии был продемонстрирован и тем, что в целом государственные расходы поднялись с 38 до 47% - беспрецедентный показатель для Соединённого Королевства. Государство стало тратить на образование в 1,6 раза больше, на здравоохранение - в 2,5 раза. Конечно, надо сделать скидку на то, что частично такое небывалое увеличение государственной доли общественного пирога было связано с монетарными мерами в 2008-2009 годах, направленными на борьбу с экономическим кризисом.

Однако дифирамбы лейбористам петь не стоит, ведь и в пассиве у них не меньше “заслуг”. Оборотной стороной инвестиций в социальную сферу и антикризисных мер стал рост государственного долга с 42 до 62%. Дефицит государственного бюджета в 2009 году превысил немыслимые для Британии 12%. При лейбористах, как и при их предшественниках, продолжила падать доля промышленности в структуре экономики, снизившись с 20,8 до 12,4% ВВП. Приведённые выше показатели успехов борьбы лейбористов за социальную справедливость блекнут на фоне увеличившегося за годы их пребывания у власти разрыва между процентом самых богатых и самых бедных с 18 до 26 раз.

И с качеством жизни всё не так однозначно. Так, количество людей, страдающих ожирением, повысилось с 17 до 24%. Резко, на 40%, возросло число лиц, находящихся в тюремном заключении (хотя даже при этом в Великобритании их не более 90 тыс.). Отдельная проблема - военные потери. Здесь ситуация резко ухудшилась: по сравнению с Фолклендской войной 1982 года, в ходе которой погибло 255 британских военных, только в Ираке и Афганистане безвозвратные потери за последние годы составили более 500 человек, не считая потерь среди персонала частных охранных предприятий и гражданских лиц.

И всё же, взвешивая все плюсы и минусы, нельзя не признать, что в 1997-2010 годах (особенно до начала мирового экономического кризиса) Великобритания развивалась достаточно успешно. Тем неожиданнее, что к концу этого периода (даже до открытой фазы кризиса, резко ухудшившего общественные настроения) большинство британцев в ходе социологических опросов стали заявлять, что при лейбористах жизнь в стране ухудшилась, хотя среди наиболее удовлетворённых своей жизнью доминировали сторонники именно Лейбористской партии.

Всеобщие выборы 2010: нестандартность и необычность. Отличительной особенностью последних всеобщих выборов было не только то, что они обрамляли рекордный по продолжительности период пребывания лейбористов у власти. Из ряда вон выходящим было и то, что консерваторы в качестве главной оппозиции не выигрывали выборы более 30 лет - с 1979 года. Отличился в хорошем смысле и лидер тори: Дэвид Камерон стал самым молодым премьер-министром страны с 1812 года, перехватив пальму первенства у Тони Блэра образца 1997 года. Кроме того, с 1992 года это были первые выборы с интригой, когда шансы на победу у консерватора Джона Мейджора и лейбориста Нила Киннока были примерно одинаковые. Результаты же голосования в 1997 году, при всём драматизме тогдашних событий, были предсказуемы, как и, в ещё большей степени, исход выборов 2001 и 2005 годов.

Беспрецедентным на памяти молодого и среднего поколения британцев было и то, что к власти пришла не одна партия, а коалиция тори и либеральных демократов, причём с вхождением представителей последних не просто в правительство, а в его ядро - Кабинет. Последний раз нечто похожее случилось в 1976-1977 годах, когда был заключён “либерально-лейбористский пакт”, а также после выборов 1997 года, когда с участием либерал-демократов была сформирована одна правительственная комиссия. Но ни в том, ни в другом случае правящая Лейбористская партия не допустила своих союзников даже на второстепенные должности в правительстве, не говоря уже о Кабинете.

Тем примечательнее было то, что в правящую коалицию 2010 года вошли такие разные, во многом антагонистические партии, как консерваторы и либерал-демократы. Попытка тори получить поддержку предшественников последних - либералов - была предпринята в далёком 1974 году после поражения консерватора Эдварда Хита на февральских выборах (в том году всеобщие выборы состоялись дважды). Тогда для поддержания на плаву своего правительства меньшинства, Хит попытался опереться на содействие либералов во главе с Джереми Торпом, но получил отказ. Ни до, ни после такие попытки никогда не предпринимались, а тут, в 2010 году, формируется полноценное двухпартийное правительство тори и либерал-демократов!

Но и это ещё не всё. Лидер либерал-демократов Ник Клегг стал вторым человеком в Кабинете после Дэвида Камерона в ранге вице-премьера. Этот пост в составе британской исполнительной власти вводился лишь изредка, а когда это происходило, то за редким исключением принадлежал представителю правящей партии в однопартийном правительстве. В последний раз лидеры разных партий занимали позиции премьера и его заместителя в годы Второй мировой войны (соответственно консерватор Уинстон Черчилль и лейборист Клемент Эттли).

Нестандартность предвыборных баталий 2010 года состояла и в том, что впервые голосованию предшествовали телевизионные дебаты руководителей трёх ведущих политических сил страны, после которых взмыл вверх рейтинг популярности молодого и телегеничного Ника Клегга. Он показал себя наиболее выигрышно в этих поединках, потеснив не только Гордона Брауна, что можно было предсказать, но и Дэвида Камерона, первоначального фаворита. Появился даже термин “клеггмания”. Однако, в который раз, как показали события, американизация британской политики имеет свои пределы. Результаты голосования продемонстрировали, что личная популярность лидера либерал-демократов не трансформировалась в дополнительные депутатские мандаты его партии. Более того, к глубокому разочарованию своих сторонников, она потеряла несколько мест в палате общин.

Наконец, за счёт перечисленных нестандартных факторов интерес к участию во всеобщих выборах у рядового британца в 2010 году заметно вырос: явка на избирательных участках прервала негативную тенденцию последних десятилетий, увеличившись с 59 до 65%.

Умозрительно оценивая шансы на успех той или иной политической силы Британии перед голосованием 6 мая, можно было бы предположить, что, по логике вещей, у лейбористов была возможность победить, пусть и с минимальным перевесом. По крайней мере, у них должен был быть шанс обеспечить себе крупнейшую фракцию в парламенте. Действительно, лейбористы имели козыри на руках. Например, как левоцентристская партия, кто как не они могли рассчитывать набрать дополнительные очки в связи с глубокими проблемами неолиберальной модели развития, внедрённой в 1980-е годы тэтчеристами. Мировой кризис стал важным и во многом определяющим фоном, на котором протекала предвыборная кампания. Однако этого не случилось, что, однако, не удивительно, ведь не кто иной, как Гордон Браун в течение многих лет был главным радетелем либерального финансового капитализма.

От “нового либерализма” до либерального консерватизма. Для оценки значения прошедших выборов важно рассмотреть текущую политическую ситуацию с точки зрения динамики отношений государства и рынка в XX веке. В начале XX века в стране появился феномен “нового либерализма”, когда государство признало важность социальных функций (реформы либеральных правительств Г. Кемпбелл-Баннермана и Г. Асквита). Первая мировая война привела к ещё большему усилению роли центральной власти. Однако 1920-е годы прошли под лозунгом “назад, к 1914 году”, вновь укрепились рыночные начала, произошла определённая дерегуляция в социально-экономической сфере. Тем не менее с 1931 года начался окончательный демонтаж свободнорыночной модели (отказ от золотого стандарта, политика протекционизма), доставшейся Британии от XIX столетия. Вторая мировая война и реформы лейбористского правительства К. Эттли завершили эту работу.

После 1945 года, в отличие от ситуации 1918 года, возврата в прошлое с точки зрения социально-экономической политики государства не произошло. В то же время период с 1931 года и особенно после 1945 года можно в определённом смысле назвать продолжением начатого, имея в виду развитие наследия “нового либерализма”. Другими словами, в 1945 году началась эпоха “нового либерализма с добавленной стоимостью”. Роль государства в рамках рыночной модели развития и принципов парламентской демократии увеличилась как никогда. В 1945-1979 годах Великобритания прошла через социально-реформистский политический цикл, включавший такие составляющие, как государство благосостояния, смешанную экономику и социальное партнёрство (трипартизм).

Наступил 1979 год, и вместе с ним - эпоха тэтчеризма. Вновь, как когда-то в начале XX века, в период “нового либерализма” и в период после 1931 года, произошёл разрыв с прошлым. Однако на сей раз его природу можно охарактеризовать как “усечённый классический либерализм”, то есть сочетание принципов свободного рынка и сильного государства. На смену социал-реформистскому политическому циклу пришёл либерально-рыночный.

Победе “новых лейбористов” в 1997 году с точки зрения соотношения между государством и рынком однозначную оценку дать сложно. С одной стороны, наряду с 1905 годом, когда к власти пришли “новые либералы”, с победой в 1945 году лейбористов во главе с К. Эттли и с приходом тэтчеристов в 1979 году парламентские выборы 1997 года положили начало четвёртой реформаторской волне в истории Великобритании XX века. С другой - не произошло полного разрыва с прошлым. Скорее, 1997 год ознаменовал период мягкой трансформации: теперь правительство руководствовалось не формулами “новый либерализм с добавленной стоимостью” или “усечённый классический либерализм”, а формулой “рыночная экономика с добавленной стоимостью”. Ингредиентами этой политики стали фрагменты наследия тэтчеризма, правой социал-демократии, а также конституционные реформы - то, что в сумме стало называться “третьим путём”.

Таким образом, на смену либерально-рыночному циклу пришёл социально-либеральный цикл, смысл которого можно передать словами “рыночной экономике - да, рыночному обществу - нет”. Главное отличие этого политического цикла от предыдущих в том, что в нём присутствует сильный интегралистский, синтетический элемент. Выборы 2010 года наверняка впишутся в этот цикл, и он получит своё дальнейшее развитие.

Из-за чего лейбористы, помимо негативного фактора мирового кризиса, проиграли всеобщие выборы 2010 года? Тому есть несколько фундаментальных причин. Во-первых, это исчерпанность идеологии “третьего пути” в условиях, когда политические идеологии по-прежнему востребованы британским обществом. Несмотря на многочисленные диагнозы о “смерти идеологии”, которые ставились в 1990-е годы, политические партии не превратились в безликие электоральные “пылесосы”, собирающие голоса избирателей. Классовая структура общества за последние десятилетия претерпела значительные изменения в виде смешения классов, однако партии не смогли отказаться от мировоззренческих элементов в своих программах. На вопрос о своих идеологических пристрастиях четверть населения страны относит себя к левым, четверть - к политическому центру и четверть - к правым. С одной стороны, Лейбористская и Консервативная партии, действительно, во многом потеряли свой изначально ярко выраженный классовый характер. В настоящее время доля среднего класса у тори составляет 60%, что незначительно больше, чем у лейбористов - 53%, а доля рабочего класса - соответственно 40 и 47%. Но всё же половина сторонников лейбористов чётко заявляют о своей левой идентификации, как и половина сторонников тори - о своей правой.

Во-вторых, огромную роль в отношениях между партиями и электоратом играет фактор доверия. В последние годы он играл против всей партийно-политической системы Великобритании, но больше всего - против правившей Лейбористской партии.

Помимо этого существовали и причины “второго эшелона”: психологическая усталость избирателей от партии, долго находившейся у власти, и неизбежное накопление «негатива» в деятельности правительства. Каждая из них в отдельности была неопределяющей, но в целом, чем ближе были выборы, тем больше они ощущались, мешая объективно оценивать достижения правительства. Свою роль сыграл и субъективный фактор, ведь в современную эпоху политическое действие крайне персонализировано. И здесь Г. Браун проиграл и своему предшественнику Т. Блэру, и лидеру консерваторов Д. Камерону, и лидеру либерал-демократов Нику Клеггу. На посту премьер-министра он явно уступал Блэру по гибкости, умению общаться с прессой и держаться на публике, ораторским способностям. Его первоначально высокая популярность растаяла, как снег, уже к концу 2007 года. Это яркий пример того, как человек в одном качестве (в данном случае - министра финансов) выполняет свою работу успешно, добивается признания, а в другом - становится неудачником.

Вновь проводя параллели с последними перед Великой депрессией парламентскими выборами 1929 года, можно вспомнить о том, что тогда тори проводили предвыборную кампанию под лозунгом “Осторожность прежде всего!”, пытаясь выставить лейбористов в неприглядном свете как неопытных и безответственных новичков. В 2010 году роли поменялись: теперь лейбористы убеждали избирателей в истинности поговорки “коней на переправе не меняют”, а консерваторы ратовали за перемены. Но в целом Лейбористская партия находилась в растерянном и деморализованном состоянии. Многие депутаты из её парламентской фракции смирились с поражением. Было немало и тех, кто считал, что уход лейбористов в оппозицию пойдёт им только на пользу.

Кроме фактора “усталости” электората, экономического кризиса, ошибок правительства и лично Брауна, существенную роль в исходе голосования 6 мая сыграла, конечно же, Консервативная партия. После прихода на пост лидера тори в 2005 году Д. Камерона она сильно преуспела в изменении непопулярного имиджа политической силы, стоящей на страже крупного бизнеса, бесконтрольного рынка и пренебрегающей интересами “простого человека”. Камерон сумел сделать то, что в своё время удалось Тони Блэру, - заставить значительную часть избирателей поверить, что он сумел изменить партию, освободить её от груза прошлого, сделать её вновь способной слышать голос народа. И все же консерваторы победили не столько благодаря притягательности своих предвыборных лозунгов, сколько по причине непопулярности лейбористов. Ничего похожего по идейной заряженности и популизму на тэтчеризм или “новый лейборизм” у тори в мае 2010 года не было, если не считать довольно абстрактной идеи “большого общества”. Однако “победителей не судят”, власть перешла в другие руки.

Помимо Камерона на небосклон британской политики поднялись такие консерваторы, как Джордж Осборн, ставший министром финансов, Лиам Фокс - министр внутренних дел, Майкл Гоув - министр образования. Ульям Хейг, лидер Консервативной партии в 1997-2001 годах, занял пост министра иностранных дел. В большую политику вернулся политик-ветеран Кеннет Кларк - министр по делам бизнеса.

Как отмечалось, лейбористы не смогли воспользоваться “прогрессивным моментом”, то есть обратить в свою пользу обстоятельства мирового экономического кризиса, в основании которого, в отличие от проблем 1970-х годов, лежали слабости не кейнсианской, левоцентристской модели рыночной экономики, а неолиберальной, взращенной в эпоху тэтчеризма. Не сумели они воплотить в жизнь и лозунг Тони Блэра, провозглашённый им в конце XX века о “прогрессивном альянсе”, то есть о союзе с Партией либеральных демократов, близкой лейбористам по духу. Правда, виноват в этом был не столько Браун, сколько сам Блэр, ведь именно он в своё время упустил шанс, пусть и под давлением своих более скептически настроенных однопартийцев, ввести либерал-демократов в правительство. лейборист британский политика идеология

Но, пожалуй, главная интрига майских выборов заключалась в том, что по мере приближения момента голосования, всё больше возрастала вероятность формирования в Британии “подвешенного парламента” или, другими словами, формирования нового состава палаты общин без доминирующей партии. В условиях мажоритарной избирательной системы, типичной для Британии в XX веке, коалиционные правительства, или правительства меньшинства, были большой редкостью. Именно поэтому страна находилась в предвкушении столь редкого для неё события. В последний раз “подвешенный парламент”, как результат парламентских выборов, функционировал в 1974 году, а затем появлялся на короткие сроки между всеобщими выборами ещё дважды - в 1977-1979 годах и в 1996 году.

Как же распределились голоса на этот раз? Консерваторы получили 306 депутатских мандатов, лейбористы - 258, либерал-демократы - 57 и 28 мест распределили между собой малые партии (в одном избирательном округе голосование было проведено во второй половине мая; победу одержали консерваторы). Так как общая численность членов палаты общин составляет 650 человек, для завоевания минимального рабочего большинства в нижней палате тори требовалось 326 мест.

Муки рождения правящей коалиции. Как только стали известны результаты голосования, выяснилось, что возможных вариантов развития событий несколько. “Естественными сторонниками” по вхождению в коалицию могли стать лейбористы и “либдемы”, однако, даже сложив свои мандаты, они не набирали заветной цифры. Кроме того, Нику Клеггу не с руки было иметь дело с премьер-министром, который фактически проиграл выборы, хотя и консерваторы не одержали полноценной победы. Не случайно в ходе предвыборной кампании Клегг дал понять, что Брауну придётся уйти, даже если расклад сил после выборов подтолкнёт две партии в объятия друг друга. Действительно, после выборов Браун так и сделал, смирившись с поражением, но предоставив лейбористам и либерал-демократам дополнительный шанс достичь соглашения. Однако здесь встал вопрос: а с кем Клеггу договариваться об условиях вхождения в коалицию? Браун для этого не подходил, как уходящая фигура, а появление нового лидера лейбористов ожидалось не раньше сентября.

Другим вариантом развития событий могло стать правительство меньшинства, будь то лейбористское или консервативное. В этом случае избирателям пришлось бы вернуться на участки для голосования уже в 2010 или 2011 году. Но Британия, переживающая глубокие экономические проблемы, не могла позволить себе досрочных выборов, и не потому, что на это не хватило бы денег, а потому, что срочно требовались неотложные и жёсткие меры по борьбе с кризисом.

Невозможность осуществления двух перечисленных вариантов открывала дорогу третьему варианту, который ещё за несколько дней до выборов казался невозможным - союзу консерваторов и либерал-демократов. Судьба распорядилась именно в его пользу. Перефразируя известное в России высказывание, можно охарактеризовать ход мысли у либерал-демократов тех дней, как “вступить в союз с консерваторами, значит, не иметь сердца, вступить в союз с лейбористами, значит, не иметь головы”. Прагматизм политиков и необходимость спасать страну от вероятности развития событий по греческому сценарию, когда Афины были на волоске от суверенного дефолта, привели именно к такому результату, который, в отличие от всех других, давал шанс избежать внеочередных всеобщих выборов, по крайней мере, на два-три года.

Но чтобы этот результат состоялся, обеим политическим силам пришлось идти на серьёзные компромиссы. Партия Ника Клегга закрыла глаза на планы консерваторов безотлагательно предпринять жёсткие меры по сокращению бюджетного дефицита, главным образом за счёт государственного бюджета и социальной сферы. Тори, со своей стороны, вынуждены были согласиться с постановкой вопроса о проведении в 2011 году референдума о введении в стране новой системы голосования на всеобщих выборах, которая была бы более справедливой к малым партиям с точки зрения распределения парламентских мандатов.

Таким образом, политическая ситуация после 6 мая пестрит новизной. В то же время она укладывается в рамки тенденций последних десятилетий: политическая система Великобритании медленно дрейфует от мажоритарной к плюральной модели демократии, для которой коалиционные правительства представляют собой обычное явление. При всём своеобразии прошедших выборов и необычности их результатов вряд ли стоит говорить о вступлении Британии в новый политический цикл. Условиями начала каждого нового цикла являются полный или хотя бы частичный, но чувствительный разрыв с прошлым, запуск масштабных реформ, затрагивающих не только политическую, но и социально-экономическую модель развития. В XX веке так было в 1906, 1945, 1979 годах. Развитие событий в 2010 году пока не предвещает чего-то подобного.

Каждый новый политический цикл характеризуется достижением межпартийного консенсуса, что произошло в Британии в рамках социал-реформистского цикла в 1950-1960-е годы и в рамках либерально-рыночного цикла в 1990-е годы. В последнем случае олицетворением межпартийного консенсуса стал феномен “нового лейборизма” и концепция “третьего пути”. Пройдя сквозь призму “третьего пути”, либерально-рыночный цикл уступил место социально-либеральному, который характеризуется сочетанием принципов “государства благосостояния”, значительной свободы рыночных сил и конституционными реформами. Как когда-то лейбористы приняли большинство реформ тэтчеристов, так и тори при Дэвиде Камероне где молчаливо, а где открыто смирились с реформами, осуществлёнными лейбористами после 1997 года.

Дальнейшая тонкая настройка современной модели развития Соединённого Королевства будет осуществляться новым коалиционным правительством консерваторов и либерал-демократов. Однако сказать, останется ли оно в рамках межпартийного социал-либерального консенсуса или попытается предложить стране что-то принципиально новое, можно будет только после завершения периода пожарных мер по борьбе с кризисом, направленных прежде всего на сокращение бюджетного дефицита. На это уйдёт не только 2010 год, но, по всей видимости, и весь следующий. Трудно сказать доживёт ли вообще коалиция до “мирных времён”. События будут постоянно испытывать её на прочность, тем более что общество не склонно считать такую политическую конфигурацию долгоиграющей.

Прочность коалиции основывается на преходящей необходимости сплотить ряды, забыв о межпартийных разногласиях, для спасения экономики. А положение здесь из рук вон плохое. К 2010 году ВВП страны упал почти на 6%, безработица выросла до 8%. Более трети британцев не ждут ничего хорошего от предстоящего десятилетия (более пессимистично настроены только французы). Но по мере отступления кризиса императив объединения ради спасения перестанет работать и на первый план выйдут более конъюнктурные политические соображения, партийные эгоизмы и личные амбиции. Путы смирительной рубашки объединения во имя интересов общества ослабнут, а значит, неизбежно нарастание внутренних противоречий между партнёрами по коалиции уже в недалёком будущем. Когда правящие партии почувствуют, что положение государства стабилизировалось, они вновь на первое место поставят интересы своего электората, вспомнят о предвыборных лозунгах, с которыми они выходили на выборы в мае 2010 года. А лозунги эти у консерваторов и либеральных демократов были по большей части разные, а во многих случаях и прямо противоположные.

Система голосования - главный тест правительства на прочность. Дальнейшее развитие политической ситуации в Великобритании будет во многом зависеть от того, когда и с каким результатом в Великобритании пройдёт референдум о новой системе голосования на парламентских выборах. Заветной мечтой либерал-демократов является замена ныне действующей мажоритарной системы (системы относительного большинства) на пропорциональную (в виде её варианта “единого переходящего голоса”). В этом они приняли эстафету от Либеральной партии, в результате слияния которой с правыми социал-демократами, отколовшимися от лейбористов, и была в 1988 году образована Партия либеральных демократов. И это желание понятно: лишь пропорциональная система голосования обеспечит им постоянную возможность претендовать на власть, если не единолично, то в составе коалиционных правительств. Тем более что мажоритарная система всё больше походит на вымирающий вид, используясь лишь на выборах депутатов палаты общин, пусть и самых важных выборах в стране.

Действуй в Великобритании чисто пропорциональный принцип распределения мандатов в палате общин, либералы и социал-демократы могли бы стать участниками коалиционных правительств после выборов 1983 и 1987 годов, а либерал-демократы, пришедшие им на смену, - после выборов 1992 года и, возможно, после всех последующих. Да, в мае 2010 года они получили доступ к власти и без изменения правил голосования, однако в нынешних условиях это редкое исключение из правил. Поэтому либерал-демократы не меньше, чем консерваторы, а возможно, и больше, заинтересованы в сохранении коалиции, по крайней мере, до проведения референдума. Но как только он состоится, союз с тори окажется под большим вопросом, так как многие из рядов их младших партнёров захотят поскорее испробовать новую систему голосования на практике, если, конечно, страна с ней согласится, и значительно увеличить количество депутатских мандатов своей партии.

И это единственный действенный способ достижения заветной цели либерал-демократов. Действительно, последние десятилетия возрождения либерального политического движения в Великобритании показали, что разрушить монополию консерваторов и лейбористов на власть в условиях мажоритарной системы голосования не получилось ни в 1980-е, ни в 1990-е, ни в 2000-е годы. Беспочвенна надежда на то, что повторится ситуация первой трети XX века, когда Либеральная партия была вытеснена лейбористами. Тогда в игру вступили мощные факторы перестройки социальной структуры общества, появления новых классов и массовых партий. В начале XXI века, при всей его турбулентности, нет признаков того, что партийно-политическая система Великобритании стоит на пороге подобных изменений. Измениться она может, причём значительно, но для этого требуется законодательным, рукотворным порядком реформировать существующую систему. При нынешней либерал-демократы могут рассчитывать на вхождение в правительство только при форс-мажорных обстоятельствах, таких, как выборы 2010 года. Но вновь такого экстраординарного шанса им может не представиться опять очень долго, если правила избрания в палату общин сохранятся прежние. Уж если даже “клеггмания”, охватившая значительную часть британского общества в ходе прошедшей предвыборной кампании, не обеспечила либерал-демократам электорального прорыва, то полагаться остаётся только на чудо.

Идея отказа от сугубо мажоритарной системы голосования была не чужда и лейбористам, которые не раз в XX веке выказывали желание это сделать. Однако, каждый раз приходя к власти в качестве однопартийного правительства, их реформаторский пыл быстро остывал. В последний раз Британия наиболее близко подошла к возможности реформирования в этой сфере в 1917 году, когда палата общин проголосовала за использование сразу двух систем голосования: пропорциональной системы “единого переходного голоса” и системы “альтернативного голоса” - мажоритарной системы квалифицированного большинства. Однако это предложение было отвергнуто палатой лордов. В следующий раз реальная возможность перемен появилась только после всеобщих выборов 1997 года. По заданию правительства была создана комиссия во главе с лордом Роем Дженкинсом, тем самым, который в 1981 году возглавил праволейбористскую фронду, создавшую Социал-демократическую партию. Предложение комиссии заключалось в том, чтобы ввести в стране механизм голосования под названием “альтернативный голос плюс”, который включал бы в себя как элементы мажоритарной, так и пропорциональной избирательной системы. Однако дальше этого дело не пошло, и лейбористы так и не выдвинули соответствующего законопроекта, не желая играть кому бы то ни было на руку в условиях своего полного контроля над парламентом.

Теперь, если в 2011 году консерваторы сдержат обещание, а коалиция до того времени не развалится, правительство имеет неплохие шансы победить на референдуме. Многое зависит от позиции таких “неестественных союзников” как тори и либерал-демократы. Большинство в рядах консерваторов против отказа от мажоритарной системы, и лишь столь выстраданное желание отнять власть у лейбористов заставило их до поры до времени приглушить свои голоса.

Судя по всему, консерваторы не согласятся ни на что бульшее, кроме как на переход от мажоритарной системы простого большинства к системе “альтернативного голоса”. Это та же мажоритарная система одномандатных округов, требующая, однако, для победы набрать более половины голосов избирателей, принявших участие в голосовании, с помощью ранжирования кандидатов в депутаты. Но даже в этом случае на следующих парламентских выборах либерал-демократы смогут увеличить свои ряды сразу на четверть. После этого у них появятся дополнительные рычаги для дальнейшего проталкивания идеи введения пропорциональной системы голосования (в виде “единого переходного голоса”), которая сметёт последние остатки традиционной для Британии XX века двухпартийной системы в пользу многопартийной.

Надо сказать, что в случае если это произойдёт, Британия вполне спокойно, хотя и с определённым волнением, отнесётся к нововведениям. Дело в том, что эта новизна будет относительной. На сегодняшний день классическая мажоритарная система используется только на всеобщих выборах. На всех других - местных, региональных, европейских - в ходу иные механизмы, количество которых значительно. На региональных выборах в Шотландии и Уэльсе, проводящихся с 1999 года, а также на выборах Ассамблеи (парламента) Лондона применяется система “дополнительного мандата”, при которой выборы проходят как в одномандатных избирательных округах, так и в округах по партийным спискам. На системе “альтернативного голоса”, о которой говорилось выше, базируются североирландские довыборы в палату общин (в случае смерти какого-либо из депутатов или его отставки). В Северной Ирландии традиционно действует пропорциональная система “единого переходного голоса” (за которую ратуют либерал-демократы) в многомандатных округах на выборах Ассамблеи Северной Ирландии, Европейского парламента и на местных выборах. С недавних пор она же применяется на местных выборах в Шотландии. Причём этот вариант подсчёта голосов уже существовал в период с 1918 по 1950 год в университетских избирательных округах Англии, которые позже были ликвидированы. Наконец, на выборах мэра Лондона и ряда других английских городов используется система “дополнительного голоса” - одна из разновидностей механизма подсчёта голосов с ранжированием кандидатов в депутаты.

Применение перечисленных систем голосования неизбежно вело к возникновению то там, то здесь коалиционных форм правления. На многих местных выборах это общераспространённая практика в течение десятилетий. В Холируде - шотландском парламенте, и в Сенедде - парламенте Уэльса, в разное время уже успели поработать коалиции лейбористов и либерал-демократов. В настоящее время в Шотландии действует правительство меньшинства, сформированное Шотландской национальной партией, которое пользуется поддержкой ряда малых партий региона.

Таким образом, большинство избирателей уже знакомы с широкой палитрой избирательных систем, и падение последнего бастиона мажоритарной системы относительного большинства - всеобщих выборов - не станет для них чрезвычайным событием. Но её участь ещё далеко не решена. Многие жители Соединённого Королевства, разочарованные и в консерваторах, и в лейбористах, готовы от неё отказаться. Не случайно на прошедших выборах целых 35% голосов были поданы за третьи партии. Но не меньше и тех, кто по-прежнему считает, что двухпартийная система с однопартийными правительствами наиболее надёжная и устойчивая. Опыт других европейских стран, большинство из которых уже давно живут с коалиционными правительствами, не однозначен. Для одних это нередко сопровождалось политической чехардой, слабой исполнительной властью, диктатом малых партий (например, Бельгия, Италия). Для других многопартийные правительства не создавали проблем, а, напротив, служили делу социальной стабильности и учёта интересов широкого круга избирателей (например, Германия, Голландия, Австрия).

В какую сторону склонится чаша весов настроений британцев, во многом зависит от результатов деятельности нынешней коалиции тори и либеральных демократов. Если она покажет себя эффективной, способной решать проблемы, то скептики останутся в меньшинстве. Если уж союз столь разных партий продемонстрировал способность служить на благо общества, будут рассуждать британцы, то коалиционный принцип, действительно, не несёт в себе опасности. Однако это оптимистический сценарий, который в данном случае далеко не самый вероятный.

Малые партии - большие амбиции. Прошедшие 6 мая выборы предоставили интересную пищу для размышлений не только с точки зрения перспектив трёх ведущих партий страны. 28 депутатских мандатов достались малым партиям, как региональным, так и общебританским. Это немного на фоне других фракций, но достаточно для того, чтобы в ходе поиска возможной правительственной конфигурации после завершения голосования лейбористы и либерал-демократы рассматривали вариант привлечения на свою сторону представителей других парламентских политических сил. Несмотря на то что британские малые партии никогда не имели шанса получить правительственные посты в Вестминстере, они не раз играли важную роль в судьбе исполнительной власти. Именно благодаря их поддержке (шотландских и уэльских националистов) правившая Лейбористская партия смогла протянуть ещё несколько месяцев до выборов 1979 года. Их помощью (на сей раз юнионистов Северной Ирландии) пользовался консерватор Джон Мейджор в 1990-е годы.

Но вес и значение малых партий состоит не столько в их деятельности в палате общин, сколько в их роли на местах. Пусть лейбористы или консерваторы, а теперь и либерал-демократы, имеют монополию на власть в Лондоне, но Шотландская национальная партия руководит в Эдинбурге, а Плайд Камри, националисты Уэльса, совместно с лейбористами - в Кардифе. Ни одна их трёх ведущих партий Великобритании не участвует и никогда не участвовала в отправлении власти в Северной Ирландии. Там в последние годы это делает коалиция из Шинн Фейн и Демократической юнионистской партии.

Из общебританских малых партий в палате общин представлены только зелёные с одним мандатом, для которых это историческая, первая победа. Но во всеобщих выборах принимали участие, конечно, не только они, а ещё добрых два десятка небольших и карликовых партий. Отсутствие тех или иных политических сил в Вестминстере может говорить о политической ситуации не меньше, чем факт их присутствия там. В палату общин вновь не смогли пройти две крупнейшие из малых партий страны - Партия независимости Соединённого Королевства и Британская национальная партия, обе из которых заключают в себе течения английского национализма, шовинизма и ксенофобии. Конечно, было бы упрощением демонизировать их, ведь они представляют собой определённый срез британского общества. Последнее не могло не отреагировать, в том числе и негативно, на то, что в 1997-2008 годах ежегодно в среднем в страну въезжало на 160 тыс. человек больше, чем выезжало из неё. По последним опросам общественного мнения две трети британцев одинаково относятся к своим согражданам вне зависимости от их цвета кожи, однако немногим менее считают, что иммиграции в Соединённое Королевство должен быть положен предел. Около половины населения видит в исламе угрозу “западной цивилизации”. В результате Партия независимости и британские националисты набрали немалое число голосов - соответственно 920 тыс. и 560 тыс., но недостаточное для того, чтобы получить хотя бы один мандат.

Это говорит о значительном запасе толерантности в британском обществе к окружающему его миру и неприятии радикализма любых мастей сверх определённого предела. Но желание многих жителей страны видеть свою политическую систему более плюралистичной, в том числе с помощью введения новой избирательной системы на всеобщих выборах, повысит шансы радикалов на завоевание парламентских мест. Тогда придётся смириться с тем, что с парламентской трибуны будут раздаваться, пусть и маргинальные, но режущие слух достопочтенных граждан высказывания. Партия независимости Соединённого Королевства и британские националисты уже имеют своих представителей в Европарламенте, которые время от времени шокируют местную публику резкостью своих взглядов, но эти издержки демократии приходится терпеть.

Если отвлечься от всех краткосрочных и среднесрочных последствий парламентских выборов 2010 года и постараться вписать их в более долгие исторические периоды, то на первый план выйдет вопрос о судьбах Британии как мировой державы. Как поведёт себя британский политический класс и общество в условиях, когда роль их государства на международной арене, включая “жёсткую силу” и экономическое влияние, неуклонно снижается, пусть и незаметно для тех, кто живёт сегодняшним днём? Что делать, когда голос Британии в “большой двадцатке” слышен слабее, чем в “восьмёрке”, и лучше уже не будет?

Определённое восстановление позиций страны в мире произошло при Маргарет Тэтчер. Закрепить это достижение постарался Тони Блэр. Однако в результате Британия взвалила на себя неподъёмную ношу международных обязательств, ещё больше размазала свой военный бюджет тонким слоем по новым театрам военных действий; возомнив себя вновь всемогущей, способствовала развязыванию непростительной и безумной войны в Ираке, пойдя на поводу у американских неоконов. Британия оказалась в эпицентре мирового экономического кризиса и в числе государств, наиболее пострадавших от него. И это в условиях, когда надо изыскать в полупустых закромах британской финансовой системы огромные средства на выведение экономики страны из кризиса, на модернизацию ядерной системы “Трайдент”, на строительство десятков новых атомных электростанций для восполнения стремительно тающих нефтяных запасов Северного моря.

Относительное снижение роли Британии в мире - черта, присущая, конечно, не только ей, а “развитому миру” в целом, а также всей Европе, включая Россию. Как минимизировать это падение глобального влияния, продолжать “бить сильнее своих возможностей”? Основной мировой площадкой, где Британия, как, впрочем, и Россия, действительно сохраняет лидирующие позиции в тех или иных сферах, остаётся Европа. Именно здесь, помимо своих многочисленных международных обязательств, этим двум государствам, опоясывающим континент с запада и с востока, необходимо сконцентрировать усилия по созданию общеевропейского пространства политики, экономики и безопасности. Размещено на Allbest.ru