Региональные стратегии Саудовской Аравии и Катара на Ближнем Востоке в контексте "Арабской весны": сравнительный анализ

Размещено на http://www.allbest.ru/

Региональные стратегии Саудовской Аравии и Катара на Ближнем Востоке в контексте «Арабской весны»: сравнительный анализ

Леонид Кияница

Магистр политических наук, в 2014 г. закончил аспирантуру на кафедре политологии Национального университета «Киево-Могилянская академия» (Киев, Украина).

Рецензент: профессор Валентин Михайлович Якушик, доктор политических наук, кандидат юридических наук (Национальный университет «Киево-Могилянская академия», Киев, Украина).

Аннотация

ближневосточный региональный революционный катар

Статья посвящена сравнению региональных стратегий одних из наиболее влиятельных государств современного Ближнего Востока - Королевства Саудовской Аравии и Эмирата Катар - в плане их реакции на революционные процессы, известные под названием «Арабской весны». Указываются основные проявления региональной политики этих государств по итогам «Арабской весны», делаются выводы относительно их возможного влияния на дальнейшее развитие ближневосточной региональной системы.

Ключевые слова: Ближний Восток, геополитика, Катар, Саудовская Аравия, международные отношения

Summary

This article deals with a comparison of regional strategies of the two of most influential states of the contemporary Middle East, i.e. the Kingdom of Saudi Arabia and the Emirate of Qatar in respect of their responses to the revolutionary processes colloquially known as the `Arab Spring'. The article outlines most prominent expressions of these states' regional policies in the aftermath of the `Arab Spring', while presenting some inferences as to their potential impact on future developments of the Middle Eastern regional system of international relations.

Keywords: Middle East, geopolitics, Qatar, Saudi Arabia, international relations

Вступление

События, охватившие большинство стран арабского Ближнего Востока имели весьма значительное влияние на расстановку сил внутри региональной системы международных отношений. На смену предыдущему взгляду на страны Ближнего Востока как на источник религиозного и политического обскурантизма пришло относительно оптимистическое представление о «новой волне» распространения либеральной демократии, якобы нашедшей свое яркое выражение в событиях на площади Тахрир в Каире. Тем не менее, такой взгляд на события, которые достаточно скоро стали известными под обобщенным названием «Арабская весна», оказался не менее упрощенным, чем предыдущий дискурс, фокусировавший внимание внешних наблюдателей исключительно на опасности исламского фундаментализма. Значительный конфликтный потенциал социально-политических трансформаций (или попыток осуществления последних), развернувшихся в ряде ключевых государств Ближнего Востока (Египет, Ливия, Йемен, Сирия), обусловил начало острого кризиса управляемости многих ближневосточных государств, общей дестабилизации ближневосточной системы региональных отношений и способствовал повышению уровня конфликтности в отношениях ключевых региональных государств и негосударственных субъектов международных отношений.

В связи с обозначенными выше особенностями «Арабской весны» вызывает обоснованный интерес вопрос о последствиях последней с точки зрения баланса сил между ключевыми региональными игроками. В данной статье речь пойдет о двух наиболее влиятельных представителях группы так называемых «нефтяных монархий» Залива - Саудовской Аравии и Катаре. Поэтому целью этого исследования и является анализ влияния «Арабской весны» на региональные стратегии этих государств, а также его возможных геополитических импликаций.

Изложение основного материала статьи

Как отмечает М. Аль-Рашид, «реакция Саудовской Аравии на востания в арабском мире развивалась в соответствии с интересами правящего дома, для которого безопасность и сохранение status quo является приоритетными в сравнении с общественными изменениями и демократизацией» [1, 29]. Соответственно, можно утверждать, что позиция Саудовской Аравии относительно событий «Арабской весны» определялась императивом продолжения дальнейшего существования власти дома Саудидов, причем основным вызовом для этой власти считался, как и в предыдущие десятилетия, радикальный исламизм [2]. Поэтому реакция саудовского руководства на события «Арабской весны» была во многом обусловлена сочетанием традиционных моделей сотрудничества-вражды, с одной стороны, и общих опасений относительно усиления радикальных исламистских сил на всем Ближнем Востоке - с другой.

В пределах «своей» сферы влияния Саудовская Аравия продемонстрировала свою стабилизационную, «контрреволюционную» стратегию противодействия революционным движениям на примерах Йемена и Бахрейна. В случае Йемена следует указать, что правящий в этой стране политический режим был традиционным союзником Саудовской Аравии еще со времен «холодной войны», причем прямое вмешательство Саудидов во внутренние дела йеменских племен и государственных образований началось еще с 1930-х годов [3]. Накануне «Арабской весны» Саудовская Аравия значительно усилила свою финансовую и военно-техническую помощь правительству А. Салеха, что имело целью способствовать скорейшей победе правительственных сил над шиитскими повстанцами из движения «Хути», которые в 2000-х годах активизировали свои действия на юге Йемена [4]. Соответственно, начало массовых протестных выступлений в столице Йемена г. Сана (январь 2011) вызвало беспокойство саудовского правительства. Тем не менее, влияния и военно-политических возможностей Саудовской Аравии оказалось недостаточно для того, чтобы предоставить прямую помощь А. Салеху ради подавления антиправительственного движения. Зато Саудовская Аравия сыграла ведущую роль в переговорах между правительством Йемена и оппозиционными силами, завершившимися выработкой так называемых Йеменских соглашений. Согласно тексту последних, А. Салех, находившийся у власти в объединенном Йемене с начала 1990-х годов, должен был добровольно передать власть своему вице-президенту А. Мансуру Хади, получив в обмен гарантии неприкосновенности и свободного выезда за пределы страны [5]. В дальнейшем, ослабленной власти А. Мансура Хади и его союзников из числа влиятельных племенных шейхов пришлось противодействовать как повстанческому движению «Хути», так и ранее подпольным группам суннитских исламистов, родственных с «Аль-Каиде», которые воспользовались постреволюционной дестабилизацией для расширения масштабов своей деятельности. На данный момент можно утверждать, что правительство Йемена не контролирует значительную часть своей суверенной территории [6].

В то время как в Йемене саудовское руководство добилось своих целей в плане сохранения своего влияния на внутреннюю политику этого государства, в случае с Бахрейном Саудидам пришлось перейти к прямому применению силы ради недопущения свержения суннитского по своей конфессиональной принадлежности монархического режима и замены его потенциально проиранским правительством, который представлял бы шиитское большинство населения этой страны. После массовых столкновений 14 февраля 2011 г. между протестующими и силами внутренней безопасности Бахрейна, состоявшими в основном из наемников из суннитских стран Ближнего Востока, Саудовская Аравия и другие государства-члены Совета сотрудничества арабских стран Залива (ССАГЗ) приняли решение о введении своих военно-полицейских контингентов на территорию Бахрейна с тем чтобы противодействовать возможному свержению правящей монархии. Введение на территорию Бахрейна около 1 тыс. саудовских военнослужащих и почти 500 полицейских офицеров из ОАЭ в начале марта 2011 г. показало готовность Саудовской Аравии и других консервативных государств-членов ССАГЗ применять средства военно-политического характера для преодоления угрозы распространения революционной нестабильности [7, 242]. Предоставленная Саудовской Аравией военно-политическая поддержка была использована правительством Бахрейна для подавления как открытого протестного движения, так и мелких антиправительственных групп. Последние были объявлены официальной прессой агентами «иранского заговора» [1]. В дальнейшем Бахрейн стал одним из наиболее близких к Саудовской Аравии государств ССАГЗ, что проявилось, в частности, в активной поддержке правительством Бахрейна планов короля Саудовской Аравии Абдуллы относительно переформатирования ССАГЗ в сторону превращения последнего в полноценный экономический и политический союз [1, 36].

В то время как на субрегиональном уровне Саудовская Аравия успешно выступила в роли ведущей контрреволюционной силы, что позволило ей сохранить свое влияние в таких ключевых государствах Аравийского полуострова, как Йемен и Бахрейн, в пределах Ближнего Востока в целом ее политика так же опиралась на принцип противодействия или сдерживания революционных движений как либерального, так и исламистского толка. Характерной в этом плане была реакция Саудидов на революционное свержения правящих режимов Туниса, Египта и Ливии. Именно саудовское правительство предоставило политическое убежище свергнутому в январе 2011 г. президенту Туниса З. Бен Али, отказавшись удовлетворить требования переходного правительства Туниса о его экстрадиции [1, 33]. С другой стороны, в случае с Египтом Саудовская Аравия сразу же после отставки Х. Мубарака осуществила ряд шагов, направленных на установление близких связей с новым военным руководством страны. В частности, уже в феврале 2011 г. Саудиды предложили предоставить египетской армии около 4 млрд фунтов стерлингов в форме единовременной субсидии [8]. В дальнейшем фактическим инструментом саудовского вмешательства во внутреннюю политику Египта стала салафитская по своему идейному направлению партия «Аль-Нур», неоднократно подозревавшаяся в получении скрытой финансовой поддержки от правительства Саудовской Аравии и в использовании последней в качестве противника «Братьев-мусульман», основной политической силы египетского исламизма [9; 10]. Как показал в дальнейшем военный переворот в Египте (3 июля 2013 г.), которому салафиты из партии «Аль-Нур» оказали посильную поддержку [11], подобные подозрения во многом могли иметь под собой реальную почву. Наконец, в случае с Ливией традиционная модель сотрудничества-вражды сыграла против ливийского руководства, поскольку Саудовская Аравия, с ее устойчивой неприязнью относительно революционно-панарабистского и антимонархического режима М.Каддафи, никак не противодействовала внешнеполитическому активизму Катара и ОАЭ, выступивших в качестве основных источников поддержки антикаддафитской оппозиции [1, 35]. Такое развитие событий лишний раз подтвердил принципиально антиреволюционную позицию Саудовской Аравии в контексте событий «Арабской весны».

Таким образом, Саудовская Аравия подтвердила свой статус одного из основных выразителей консервативных и антиреволюционной тенденций - как на Ближнем Востоке в целом, так и в пределах субрегиона Залива. На практике основными стимулами такой позиции стали сугубо прагматические императивы недопущения прихода к власти в ключевых государствах-соседях политических режимов, которые или ориентировались бы на Иран, или стремились бы проводить радикально-исламистскую политику. В то же время, исторически обусловленные модели сотрудничества-вражды, которых саудовская правящая верхушка придерживалась еще со времен «холодной войны», во многом определили международно-политическую реакцию Эр-Рияда на события, развернувшиеся в Ливии, что может лишний раз быть интерпретировано как свидетельство необходимости учитывать сконструированные международными актерами идентичности их воображаемых соперников или союзников при анализе международной политики.

В противовес Саудовской Аравии, Катар в значительной степени видоизменил свою региональную идентичность в ходе событий «Арабской весны». В то время как Саудовская Аравия и другие «нефтяные монархии» Залива, в частности ОАЭ, выступили в роли консервативных противников революционной волны 2011 г., катарская правящая верхушка пыталась использовать собственные СМИ и экономическую поддержку некоторым течениям транснационального революционного движения на Ближнем Востоке, с тем чтобы продвигать дальше свои геополитические амбиции. Именно разносторонностью использованных Катаром инструментов «мягкой силы» и объясняется тот факт, что это достаточно небольшое по площади и демографическому потенциалу государство смогло использовать события «Арабской весны» для беспрецедентного увеличения своего регионального влияния. При этом следует заметить, что развитие катарской региональной политики было обусловлено в первую очередь желанием правящей верхушки Катара избавиться от возможных угроз со стороны как соседних с территорией эмирата государств Аравийского полуострова (в первую очередь, Саудовской Аравии), так и тогда еще преданных концептам панарабского национализма светских военных диктатур Египта, Ирака и Сирии [12]. Соответственно, историческая стратегия Катара исходила из того, что эмират должен быть готов к противодействию дестабилизирующим воздействиям со стороны идеологически мотивированных (или ваххабизмом, или панарабским национализмом) противников, а следовательно - побудила его правящую верхушку обращать особое внимание на методы «мягкой силы», которые могли потенциально стать важным инструментом сохранения суверенитета и дальнейшего продвижения влияния Катара как на Аравийском полуострове, так и на Ближнем Востоке в целом.

Именно поэтому значительный рост влияния Катара на субрегиональном и региональном уровнях вследствие «Арабской весны» стало явлением, логично обусловленным предыдущей внешнеполитической (в том числе - медийно-политической) стратегией правящих кругов эмирата и их умением адекватно использовать новые инструменты дипломатического влияния, существование которых стало возможным благодаря «революции социальных сетей» в сфере между социальной коммуникаций [13]. В частности, выдающаяся роль международного телеканала «Аль-Джазира», штаб-квартира которого с 1990-х годов находилась в столице эмирата г. Доха [14], в освещении событий «Арабской весны» может быть объяснена в первую очередь заинтересованностью правящей семьи Катара в продвижении дискурса своего рода умеренного политического ислама, сердце критике со стороны которого было бы одновременно направлено как против исламистов салафитского толка (исторически аффилированного с Эр-Риядом), так и против светских панарабистских режимов, имевших отчетливо антимонархическую направленность (Египет, Ливия, Сирия). Поэтому Катар смог воспользоваться большой популярностью «Аль-Джазиры» среди широких слоев арабского общества и использовать имидж «объективности» телеканала в качестве одного из важнейших ресурсов для продвижения своего влияния в регионе [15]. В свою очередь, «мягкая сила» Катара не ограничилось чисто негативными выступлениями против конкурентных относительно эмирата правительств арабского мира. По утверждению А. Суайяи, арабского публициста левосоциалистической ориентации, в основе катарского «проекта» для Ближнего Востока времен «Арабской весны» находились «арабский неонационализм, исламизм и частный капитализм» [16]. Именно исходя из этих «трех китов», «Аль-Джазира» и другие инструменты «мягкой силы» катарской власти и предлагали арабским обществам Ближнего Востока, охваченным волной революционных пертурбаций, свои варианты общественно-политических альтернатив.

В ходе анализа общей стратегии Катара, направленной на продвижение влияния эмирата как в пределах своего субрегиона, так и Ближнего Востока в целом, приходится констатировать, что «Арабская весна» стала восходящей точкой своеобразного «наступления» эмирата, чье влияние окончательно вышло за пределы своего непосредственного окружения. Отчасти такому развитию событий способствовало падение светских националистических режимов в Тунисе и Египте, что позволило идеологическим союзникам катарской власти в этих государствах - партии «Эн-Нахда» в Тунисе и местному ответвлению транснационального движения «Братьев-мусульман» в Египте - превратиться в ключевых участников внутренней политики соответствующих государств. Учитывая тот факт, что исторические связи правящих кругов эмирата и представленного «Братьями-мусульманами» варианта политического исламизма (так называемого «ихванизма») уходят своими корнями еще во вторую половину ХХ в. [17], активная поддержка этих движений со стороны катарского правительства не выглядит чем-то неожиданным или экстраординарным. В частности, привлекает внимание тот факт, что телеканал «Аль-Джазира» неоднократно предоставлял свой телеэфир ведущему египетскому богослову Ю. аль-Кардави, которого считают одним из основных идеологов современного ихванизма [18]. С другой стороны, то, что первый международный визит премьер-министра Туниса Р. Ганнучи, пришедшего к власти благодаря «Жасминовой революции», состоялся именно в Катар, также вряд ли можно свести к простой случайности [16]. В этом смысле можно утверждать, что катарское руководство положительно восприняло рост влияния близких к ихванизму течений транснационального исламистского движения на Ближнем Востоке, рассчитывая использовать их влияние в качестве противовеса как просаудовскому салафизму, так и светски настроенным панарабистским режимам. Так, в Ливии официальная Доха предоставила поддержку повстанческому движения, сосредоточенному в районе. Бенгази, которое находилось под значительным влиянием ливийского ответвления «братьев-мусульман» [19].

Тем не менее, несмотря на значительный медийный и финансово-экономический потенциал Катара как регионального игрока, приходится констатировать, что в настоящее время региональный проект, основанный на продвижении ихванизма как действенной политической альтернативы для постреволюционных государств Ближнего Востока, в общих чертах оказался неудачным. В Египте неспособность «братьев-мусульман» достичь долговременного компромисса с либеральным сегментом революционного движения, военным истеблишментом времен Х. Мубарака и салафитским движением вылилась в объединение этих трех групп в своего рода антиихванистский альянс, силами которого и был в июле 2013 г. свергнут президент М. Морси [20]. В Тунисе партия «Эн-Нахда» постепенно переориентировалась на «турецкий» вариант продвижения ценностей политического ислама, что вызвало разочарование части радикальных исламистов [21]. Наконец, в Ливии в условиях внутренней фрагментации государства и потери центральным правительством, возглавляемым представителями местных «братьев-мусульман», фактического управленческого контроля над большинством ее территорий [22], региональные интересы Катара оказались значительно подвинуты в пользу усиления влияния ОАЭ и Египта, который после свержения «братьев-мусульман» пытается вернуться к роли активного субъекта региональной политики.

Выводы

Таким образом, следует констатировать, что Саудовская Аравия оказалась более успешной в плане реализации своей стратегии в условиях постреволюционного Ближнего Востока, чем Катар. Возможными причинами такого развития событий могут быть как несоизмеримость силового и финансового потенциалов Катара и Саудовской Аравии при одинаковой амбициозности внешнеполитических целей, так и значительная авантюристичность основанного на поддержке ихванизма регионального курса Катара. Тем не менее, в любом случае, одним из основных последствий политики Саудовской Аравии и Катара на постреволюционном Ближнем Востоке не могло не стать дальнейшее усиление конфессионализации региональной политики, а значит - и эскалация религиозно-политической напряженности.

Литература

References

1. Al Rasheed M. Saudi Arabia: Local and Regional Challenges / M. Al Rasheed // Contemporary Arab Affairs. - 2013. - № 6(1). - Р.28-40.

2. Al Rasheed M. Sectarianism as Counter-Revolution: Saudi Responses to the Arab Spring / M. Al Rasheed // Studies in Ethnicity and Nationalism. - 2011. - № 11(3). - Р.513-525.

3. Gause III G. Saudi-Yemeni Relations: Domestic Structures and Foreign Influence / G. Gause III. - New York: Columbia University Press, 1990. - 233 p.

4. Безп'ятчук Ж. Імення хаосу [Електронний ресурс] / Ж. Безп'ятчук // Український тиждень. - 2011. - 8 липня. - Режим доступу: http://tyzhden.ua/World/26104/PrintView. - Назва з екрану.

5. Салех, Али Абдулла [Електронний ресурс] / Lenta.ru. - 2014. - 21 октября. - Режим доступу: http://lenta.ru/lib/14208941. - Назва з екрану.

6. Строкань С., Юсин М. Шииты устанавливают безвластие в Йемене [Електронний ресурс] / С. Строкань, М. Юсин // Коммерсант.ru. - 2014. - 25 сентября. - Режим доступу: http://www.kommersant.ru/doc/2574371. - Назва з екрану.

7. Ulrichsen K. C. Repositioning the GCC States in the Changing Global Order / K. C. Ulrichsen // Journal of Arabian Studies. - 2011. - № 1(2). - Р.231-247.

8. Saudi Arabia Grants Egypt 4-Billion-Dollar Aid [Електронний ресурс] / Xinhua News. - 2011. - 22 May. - Режим доступу: http://news.xinhuanet.com/english2010/world/2011-05/22/c_13887318.htm. - Назва з екрану.

9. Салафиты Египта: Братья-мусульмане продали нас Ирану [Електронний ресурс] / Newsland. - 2013. - 6 апреля. - Режим доступу: http://newsland.com/news/detail/id/1155718. - Назва з екрану.

10. Al-Anani K. The Salafi-Brotherhood Feud in Egypt [Електронний ресурс] / K. Al-Anani // Al-Monitor. - 2013. - 21 February. - Режим доступу: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2013/02/muslim-brotherhood-salafist-feud-in-egypt.html#. - Назва з екрану.

11. McTighe K. The Salafi Nour Party in Egypt [Електронний ресурс] / K. McTighe // Al-Jazeera Centre for Studies. - 2014. - 10 April. - Режим доступу: http://studies.aljazeera.net/en/reports/2014/03/20143261283362726.htm. - Назва з екрану.

12. Boyce G. Qatar's Foreign Policy / G. Boyce // Asian Affairs. - 2013. - № 44(3). - Р. 365-377.

13. Зінько С. Ю. Мусульманські країни Близького Сходу у сучасних міжнародних інформаційних відносинах : дис. … канд. політ. наук : 23.00.04 / С. Ю. Зінько. - Чернівці, 2012. - 248 с.

14. Зінько С. Ю. Публічна дипломатія Катару на сучасному етапі / С. Ю. Зінько // Гілея: науковий вісник : зб. наук. пр. - Вип. 59 (4). - К., 2012. - С. 760-765.

15. Antwi-Boateng O. The Rise of Qatar as a Soft Power and the Challenges / O. Antwi-Boateng // European Scientific Journal. - 2013. - № 2. - Р. 39-51.

16. Souaiaia A. Qatar, Al Jazeera, and the Arab Spring [Електронний ресурс] / A. Souaiaia // Monthly Review. - 2011. - 17 November. - Режим доступу: http://mrzine.monthlyreview.org/2011/souaiaia171111.html. - Назва з екрану.

17. Haykel B. Qatar and Islamism [Електронний ресурс] / B. Haykel // Norwegian Peacebuilding Resource Centre. - 2013. - February. - Режим доступу: http://www.peacebuilding.no/var/ezflow_site/storage/original/application/ac81941df1be874ccbda35e747218abf.pdf.

18. Williams L. Qatar - Muslim Brotherhood Ties Run Deep [Електронний ресурс] / L. Williams // The National. - 2014. - 19 March. - Режим доступу: http://www.thenational.ae/world/qatar/inside-doha-at-the-heart-of-a-gcc-dispute.

19. Khatib L. Qatar's Foreign Policy: the Limits of Pragmatism / L. Khatib // International Affairs. - 2013. - № 89(2). - Р. 417-431.

20. Many Stripes / Economist. - 2013. - № 409(8864). - Р. 49.

21. Petrou M. Tunisia Is Becoming the Lone Arab Spring Success Story [Електронний ресурс] / M. Petrou // Maclean's. - 2014. - 24 February. - Режим доступу: http://www.macleans.ca/authors/michael-petrou/tunisia-is-becoming-the-lone-arab-spring-success-story. - Назва з екрану.

22. Toperich S. Libya: The Muslim Brotherhood's Last Stand? [Електронний ресурс] / S. Toperich // The Huffington Post. - 2014. - 23 September. - Режим доступу: http://www.huffingtonpost.com/sasha-toperich/libya-the-muslim-brotherhoods-last-stand_b_5618001.html. - Назва з екрану.

Размещено на Allbest.ru