Специфика пути урегулирования этнополитических конфликтов

Размещено на http://allbest.ru

Государственный университет управления

Специфика пути урегулирования этнополитических конфликтов

Лопарёв Анатолий Васильевич

кандидат наук, доцент, доцент



В современных условиях представляется очевидным, что природа этнополитических конфликтов требует всестороннего рассмотрения, а, следовательно, междисциплинарного подхода. Несмотря на то, что в настоящее время в различных отраслях научного знания (философии, этнологии, психологии, политологии, экономике) сформулирован целый ряд теорий, объясняющих причины возникновения этнополитических конфликтов и их динамику, единое, универсальное их понимание пока отсутствует [16]. В числе указанных теорий можно выделить два главных подхода к анализу этнополитических столкновений.

Первый - социологический, который, как представляется, явно доминирует. В рамках указанного подхода причины конфликтов объясняются при опоре на анализ этнических параметров основных социальных слоев, групп, группировок, а также на исследование взаимосвязи и взаимовлияния социальной стратификации общества и разделения труда с этническими характеристиками региона, переживающего этнополитическую напряженность [17].

Второй - политологический. Опираясь на такой подход, ученые первоочередное внимание уделяют трактовке роли национальных элит (прежде всего интеллектуальных и политических) в мобилизации чувств в процессе межэтнической напряженности и ее эскалации до уровня открытого конфликта. В качестве ключевого исследуется вопрос о власти, доступе к ресурсам [15].

К особенностям последнего из приведенных подходов можно отнести следующие десять позиций.

Во-первых, подавляющее большинство этнических конфликтов имеют политическую составляющую, т. е. в большей или меньшей степени они являются этнополитическими. Следует различать горизонтальные этнополитические конфликты - конфликты между этническими группами (например, конфликт в Ферганской долине между узбеками и турками-месхетинцами или конфликт между крымскими татарами и остальным населением Крыма), и вертикальные - конфликты между этнической группой и государством (например, чеченский, карабахский, косовский конфликты). Эти различия достаточно условны, поскольку и в горизонтальные конфликты рано или поздно вмешивается государство либо в качестве посредника умиротворителя, либо в качестве субъекта конфликта.

Во-вторых, важно учитывать, что в одних случаях этничность может быть лишь «камуфляжем» политической борьбы, например, борьба за «национальное самоопределение» народов Севера, которую вели в 90-е гг. XX столетия политические лидеры некоторых автономий российского Севера, на деле преследуя цели увеличения «объема» своей власти. В других же случаях речь может идти об «обратном камуфляже», когда за политическими лозунгами и декларируемыми целями скрывается острый этнический конфликт. Например, декларируемая руководством Республики Молдова борьба против «прокоммунистического бастиона» в Приднестровье скрывала острую проблему статуса русского и украинского населения этой части республики, причем проходило все это на фоне активного обсуждения гипотетической возможности присоединения Молдовы к Румынии в 1-й половине 90-х гг. прошлого века.

В-третьих, этнополитические конфликты в большинстве случаев имеют статусную природу: предметом таких конфликтов чаще всего бывает политический статус этнической группы, поэтому одной из важнейших причин развертывания конфликта становится изменение взаимодействия этнических групп или среды этого взаимодействия, при котором экономический или политический статус одной из них будет восприниматься ее членами как неприемлемый. Причем причиной конфликта может служить не только борьба за повышение статуса или борьба против дискриминации, но также опасение утратить имеющийся статус.

В-четвертых, этнополитические конфликты - не только и не столько конфликты интересов, сколько конфликты идентичностей, так как участие в конфликте преимущественно на основе групповых мотивов обязательно предполагает отождествление человека с группой, участвующей в конфликте, его этническую идентификацию. Это порождает феномен «конкурирующих культурных традиций», чаще всего - противоборство национальных или этнических традиций в рамках многонационального социума; борьбу за «историческое наследие» (конструктивисты не без оснований пишут о том, что не существует объективных исторических фактов, они изменчивы и, по сути, являются продуктом интерпретации тех, кто имеет большие или меньшие права на их легитимную номинацию) или конфликты между традициями представителей различных социальных групп.

Возможно острое соперничество и религиозных, и этнических традиций в мультиконфессиональном или мультиэтническом обществе, противостояние региональных традиций и т. д.

В-пятых, политический конфликт, в процессе его развертывания, может приобрести этническое основание. Так, конфликты политических элит разного уровня, например государственной и региональной, могут возникнуть как ресурсные. Однако в случае их игнорирования или неудачных попыток разрешения они могут превратиться в конфликты идентичностей. При этом чем дольше будет продолжаться конфликт, тем большее число людей будет в него вовлекаться, связывая с его разрешением сохранение своего достоинства, престижа, статуса.

В-шестых, вследствие чрезмерной эмоциональной составляющей этнической идентичности этнополитические конфликты отличаются высокой степенью иррациональности, которая выражается в огромном потенциале агрессивности, ненависти и враждебности, далеко выходящих за рамки рационального осознания интересов сторон конфликта и выбора стратегии взаимодействия.

В-седьмых, специфической характеристикой динамики этнополитического конфликта, связанной с его иррациональностью, является большой потенциал эскалации конфликта и, как правило, быстрая его эскалация.

В-восьмых, для этнополитических конфликтов характерно полное доминирование деструктивного потенциала над его конструктивной составляющей, поскольку стороны конфликта, как правило, существуют в разных системах «ценностных координат».

В-девятых, практически во всех случаях этнополитические конфликты многофакторные, имеют несколько объектов конфликта и проблемных зон, например территориальный спор, проблемы политического или социально-экономического статуса этнической группы и этноконфессиональные противоречия. Даже такой социальный ресурс, как образование, заключает в себе и материальную, и нематериальную символическую составляющую.

С одной стороны, доступ к образованию непосредственно связан с возможностью повышения социального статуса членов группы. С другой стороны, сам факт наличия национальных школ и университетов важен для этнической общности в символическом плане.

Свой университет - предмет гордости группы, важная составляющая ее символического капитала. Неслучайно поэтому закрытие университета часто служит поводом для этнополитического конфликта или даже поворотным пунктом в его эскалации. Так случилось в начале 1990-х гг. в Сухуми (Абхазия) и в конце того же десятилетия - в Приштине (Косово). Поэтому критической рефлексии требуют как экономикоцентричные, так и культуроцентричные модели этнополитического конфликта, объясняющие возникновение конфликтов одним «решающим» фактором.

В-десятых, в силу названных и неназванных причин этнополитические конфликты трудно поддаются разрешению, поскольку возникает чрезвычайно сложная задача найти пути удовлетворения как нематериальных интересов, так и требований повышения статуса, возврата «исконных» территорий, расширения экономических возможностей, большего доступа к политической власти. Поэтому скорее можно говорить об урегулировании, «замораживании» или преобразовании в менее деструктивную форму этнополитических конфликтов, чем об их разрешении.

Все сказанное выше позволяет определить этнополитический конфликт как тип социального конфликта, субъекты которого идентифицируют себя, противоположную сторону или друг друга в этнических категориях и содержанием и/или формой которого является борьба за контроль над государственными институтами или создание собственного государства.

Более упрощенно этнополитический конфликт можно рассматривать как форму межгруппового политического действия, участники которого выступают как противоборствующие этнические общности.

Понятие «этнополитический конфликт» охватывает широкий круг ситуаций. Он может возникнуть, как в «чистом виде», когда этничность превращается в фактор, определяющий существо и динамику конфликта, так и сформироваться на экономической, социально-политической или другой внеэтнической основе и лишь в последующем приобрести этнический, национальный характер. В то же время этнонациональный фактор, обладая относительной самостоятельностью, может в свою очередь влиять на различные стороны жизни, заострять нерешенные социально-экономические и иные проблемы. В многонациональном государстве любой вопрос может приобрести этническую окраску.

Анализ процесса исторического вызревания и генезиса этнополитического конфликта во временных рамках в различных фазах развития обнаруживает мощный потенциал его «перелива» из одной конфликтной разновидности в другую. Иначе говоря, зародившись как социальный, пройдя далее стадию этнополитического созревания и вылившись в межнациональные столкновения, конфликт может разрядить свою деструктивную энергию сразу в нескольких сопредельных областях общественного развития.

Вся совокупность этнополитических конфликтов может быть сведена к следующим основным типам:

· территориальные конфликты, часто связанные с воссоединением разъединенных в прошлом этносов;

· конфликты, порожденные стремлением этнической группы реализовать право на самоопределение в форме создания независимого государства;

· конфликты, в основе которых лежат притязания того или иного государства на часть территории соседнего государства;

· конфликты, источниками которых служат последствия произвольных территориальных изменений;

· конфликты, в основе которых лежат факторы исторического характера, обусловленные традициями многолетней национально-освободительной борьбы;

· конфликты, в которых за культурно-лингвистическими проблемами (о государственном языке в многонациональном государстве, статусе языков и культур национальных меньшинств) скрываются глубокие разногласия и острые противоречия между различными национальными общинами.

Безусловно, межэтнические и межконфессиональные конфликты занимают специфическое место в числе социальных межгрупповых конфликтов. Особенно остро это проявляется в условиях такого многонационального государства, как Россия.

При этом нельзя не отметить, что в сложившихся геополитических условиях этнополитические процессы могут влиять на политическую систему как позитивно, стабилизируя ее, так и негативно, вызывая дестабилизацию. межконфессиональный политический конфликт

В качестве причин этнополитических конфликтов могут выступать самые различные факторы. По мнению исследователей ВЦИОМ, в их числе можно выделить ряд экономических, социальных, культурных факторов, имеющих свою внутреннюю динамику. Среди них доминирование национальных сообществ в отдельных сферах бизнеса, их монополизация землячествами, созданными по кровнородственному признаку.

Однако, несмотря на все многообразие указанных причин, наиболее влиятельным, генерирующим межнациональную напряженность, представляется культурный фактор: самым наглядным проявлением которого выступают резкие видимые отличия в облике и поведении представителей других этнических групп. Безусловно, представителей национального большинства может отталкивать как чужой акцент, так и внешний вид национальных меньшинств: антропологические особенности (цвет кожи, форма носа, разрез глаз и т.п.), необычная одежда, непривычное поведение. Особую роль здесь играют молодежные «стаи» со свойственным им откровенно вызывающим поведением. Примеры такого поведения, получившие известность благодаря СМИ, многократно преувеличиваются и глубоко воздействуют на людей, поскольку хорошо ложатся в традиционную матрицу восприятия: «другой - значит, чужой; а чужой - значит, опасный». Так в сознании людей закрепляются негативные установки [12].

При этом наиболее массовым ответом на вопрос, почему представители других народов вызывают раздражение и неприязнь, выступает такой: «опасаюсь их в связи с угрозой терроризма». Теракты в Москве реанимировали страхи по поводу не только террористов вообще, но и в отношении сред и территорий, их порождающих. А к таким россияне относят прежде всего Кавказ. Вероятно, именно в этом главная причина того, почему, оценивая межнациональные отношения в нашей стране, 32% посчитали, что за последний год они стали напряженнее, нетерпимее.

Противоположную оценку дали вдвое меньше опрошенных - только 16%. Впрочем, аналогичный опрос 2005 года дал результат еще хуже: 41 против 17%. То есть на самом деле можно говорить о налаживании в России позитивной динамики в межнациональных отношениях. Но такой вывод должен быть очень осторожным: подводных камней и мин в этой чрезвычайно деликатной сфере остается немало. И на острие проблем, к сожалению, находится столица - Москва: 51% москвичей назвали межнациональные отношения в городе напряженными, плохими, а то и конфликтными.

В качестве основной (пусть и не единственной) причины этнополитических конфликтов большинство исследователей - конфликтологов, политологов, социологов - называют ксенофобию. Последняя понимается как страх или ненависть к кому-либо или чему-либо чужому, восприятие чужого как опасного и враждебного. Возведенная в ранг мировоззрения, ксенофобия становится причиной межнациональной, религиозной или расовой вражды, ценностной основой идеологии шовинизма, национализма и фашизма.

Как и в любом социальном конфликте, в структуре этноконфессионального конфликта большое значение имеет такая социальная установка, как сформировавшийся образ противника.

Само понятие социальной установки было введено в 1918 г. У. Томасом и Ф. Знанецким. При исследовании явления социальной адаптации ими были выявлены две зависимости: зависимость индивида от социальной организации и зависимость социальной организации от индивида.

Указанная зависимость была описана исследователями при помощи понятий «социальная ценность» (для характеристики социальной организации) и «социальная установка», «аттитюд» (для характеристики индивида). Понятие аттитюда, которое было определено как психологическое переживание индивидом ценности, значения, смысла социального объекта, или как состояние сознания индивида, относительно некоторой социальной ценности [1].

Таким образом, под социальной установкой (аттитюдом) следует понимать неблагоприятную или благоприятную оценочную реакцию на что-либо или на кого-либо. Ее конкретное выражение состоит в чувствах, мнениях или целенаправленном поведении индивида или группы.

Формирование социальных установок показывает, как усвоенный социальный опыт преломляется личностью и конкретно проявляется в ее действиях и поступках.

Аттитюд считается гипотетическим конструктом, и потому будучи ненаблюдаемым, он выводится на основе измеряемых реакций, которые отражают позитивные или негативные оценки объекта аттитюда. Выделяются три основных группы реакций: когнитивные, аффективные и конативные (поведенческие). Н.И. Сарджвеладзе отмечает, что все эти три компонента обладают такими свойствами, как валентность и сложность [2]. Валентность означает полюса приемлемости-неприемлемости, сложность же отражает многогранность каждого компонента. Когнитивный компонент может включать в себя как минимум информации об объекте, так и богатую информацию о нем [13]. Эмоциональный может быть как нерасчлененным, так и включающим в себя множество чувств. Конативный компонент также может включать в себя как простые акты поведения, так и сложные, действия.

Важнейшим источником информации об объектах, а, следовательно, и убеждений, на основе которых формируются аттитюды, является непосредственный личный и социальный опыт человека [14]. Будучи основанными на личном опыте, убеждения характеризуются высокой степенью доверия к ним и сопротивляемостью к изменению. Но по прошествии времени различные факторы приводят к искажению памяти о событиях и тем самым снижают точность и силу убеждений, а вслед за ними и аттитюдов.

По словам Ж. Годфруа, многие свои мнения, оценки и убеждения человек приобретает через контакты в семье, школе, социальной группе и т.д. Убеждения начинают складываться еще с детства, но так как в детстве человек не абсолютно свободен и самостоятелен в большинстве своих суждений, то многие установки формируются как продукт влияний, которым люди подвергаются с самого раннего детства. В детстве в большинстве случаев установки развиваются в соответствии с родительской моделью, и в этой связи замер межэтнических установок студентов является показателем межэтнических установок всего общества [3]. Такой вывод правомерен, поскольку в современной России студенты - это выходцы из совершенно разных социальных слоев и нельзя утверждать, что их мнения представляют собой узкий пласт воззрений, не отражающий общероссийской картины.

В контексте анализа этноконфессиональных конфликтов во всем многообразии социальных установок представляется необходимым выделить тот комплекс установок, которые определяют отношение к представителям других национальностей. Эти установки имеют место тогда, когда человек осознает и действует, как личность, включенная в определенную этническую группу.

Исходя из вышеизложенного межэтнические установки можно определить как установки на взаимодействие (отрицательное или положительное) с другими этническими общностями в любой сфере жизнедеятельности и в любом виде - от личностного общения с людьми иной национальности до восприятия явлений, элементов истории, культуры, типов социально-экономического или иных цивилизационных форм.

Как и в структуре любых других социальных установок, в межэтнических установках можно выделить три структурных компонента: когнитивный, эмоциональный и конативный.

К когнитивному компоненту относят мнения, суждения оценочного характера относительно объекта. Это знания о природе национальностей, формах межэтнических взаимодействий, природе и функционировании этнических стереотипов, знания о различных культурах и особенностях их представителей.

Эмоциональный компонент охватывает чувства относительно социального объекта: это может быть симпатия или антипатия по отношению к представителям других национальностей, тревожность, любовь, ненависть и т.п.

Конативный компонент охватывает поведенческие намерения в отношении объекта (в свою очередь это могут быть установки на конфликтное взаимодействие, на уступки, на поиск конструктивных форм отношений с представителями других этнических общностей, терпимость к различиям между этническими общностями или, напротив, резкое их неприятие).

Социальные установки определяют, направляют деятельность человека. Межэтнические установки аккумулируют предшествующий жизненный опыт, причем, не только свой, но и окружающих, ведь установки формируются в процессе социализации и затем закрепляются в навыках, без которых строить отношения просто невозможно. Кроме того, межэтнические установки связывают действия в сфере межэтнического взаимодействия и поступки личности с усвоенным социальным опытом, где второе детерминирует первое.

Общеизвестно, что именно неприятие иных национальных, религиозных и т.п. групп зачастую используется представителями политических элит для достижения узкоприкладных целей, а именно завоевания либо удержания политической власти. Действительно, никакой политический режим не может в течение длительного времени опираться исключительно на насилие. Для обеспечения стабильности существующего строя власть должна получить массовое признание, а население - адаптироваться к условиям, которые задаются существованием подобной системы, т.е. выработать ответные навыки взаимодействия с управляющими органами, психологические и социально-регулятивные механизмы принятия этого режима власти или идентификации с ним.

Наиболее «удобным» способом сохранения власти в подобной ситуации становится поиск «врага», в качестве которого могут выступать как внешние, так и внутренние силы. В данном контексте восстановление в отечественном политическом сознании образа «врага» (бандитов-чеченцев, моджахедов, международных террористов, американцев, НАТО и др.), его присутствие в качестве «горизонта» происходящего, стало условием повышения всеобщего массового тонуса в 1999--2000 гг. Подобная риторика в значительной мере способствовала приходу к власти лидеров, вышедших из спецслужб и армии [11].

Как представляется, актуализация образа врага означает, что само общество начинает испытывать сильные социальные напряжения, источники которых с трудом опознаются и рационализируются. Речь в данном случае не идет о конкретных неприятностях или частных действующих лицах - противнике, оппоненте, социально опасном лице, т. е. предсказуемых и понимаемых по своим мотивам действиях. Для того чтобы этот актор стал «врагом», он должен получить ряд генерализованных характеристик: неопределенность и непредсказуемость, асоциальную силу, не знающую каких-либо нормативных или конвенциональных ограничений. При появлении «врага» не работают или отходят на задний план обычные системы позитивных вознаграждений и стимулов взаимодействия: признание общих ценностей, индивидуальных удач и групповых достижений, подчеркивание общих благ и символов. В такой тревожной и неясной ситуации общих страхов, унижения и проч. начинают оживать архаические интегративные механизмы, заставляющие людей сильнее, чем обычно, чувствовать свою близость, солидарность перед лицом реальных или мнимых коллективных опасностей.

Эффективность риторики врага означает собственно не «изобретение» факторов угрозы, а лишь актуализацию находящихся в культурном «депо», на периферии общества давних, общеизвестных и «отработанных» представлений, обычно выступающих лишь в качестве средств первичной социализации, мифологических структур массовой идентичности. Поэтому трудности концептуального или аналитического толка связаны с пониманием причин перенесения подобных представлений, играющих важную роль для сохранения низовой и относительно примитивной идентичности, на более высокие уровни организации, их влияния на более сложные социальные взаимодействия, на эволюцию институциональных структур. Иначе говоря, постановку проблемы следовало бы, пусть даже в целях интеллектуального эксперимента, перевернуть: происходит не навязывание «массе» идеологических конструкций «врага», а давление возникающей в определенных условиях «массы» на формы организации общества, подчинение «элиты» менталитету масс (образу морали, принципам солидарности, ценностным мотивациям). Использование идеологемы врага для массовой мобилизации или в целях легитимации социальной системы представляет собой специфический «сброс» институциональной «сложности», блокировку модернизационного развития, плебейское упрощение или уплощение социокультурной организации общества. Вопрос, следовательно, заключается в том, при каких условиях и под влиянием каких обоюдных интересов возникает этот процесс взаимодействия, какова логика его развертывания и затухания, каковы культурные ресурсы и социальные последствия.

Хотя феномены массовой актуализации «врага» в обществах разного типа возникали много раз на протяжении XX в. (мировые войны, этнические чистки, террористические акты и прочее), но наиболее характерны они именно для тоталитарных режимов - от советского коммунизма, итальянского фашизма, германского нацизма и вплоть до режимов типа Саддама Хусейна или иранских аятолл.

Как бы семантически ни различались те или иные виды образов или топики «врагов», их главная функция -- нести представления о том, что является угрозой самому существованию группы (обществу, организации, с которой идентифицирует себя субъект и адресат риторических обращений - автор, читатель или зритель), ее базовым ценностям. Смертельная опасность, исходящая от «врага», является важнейшим признаком подобных смысловых или риторических конструкций. Этим «враг» отличается от других, хотя и близких, персонажей символического социального театра - «чужого», «постороннего» или «маргинала».

Маргинал представляет собой самый распространенный среди эстетических и фикциональных конструкций социальный тип действующего.

Этот любопытный и часто описываемый в науке персонаж (точнее, набор различных персонажей - от плута до ми-Фанта) интересен тем, что сочетает значения (ценности и нормы) двух групп или миров - того, откуда он пришел, и другого, где он стремится стать «своим», получить признание, освоиться и адаптироваться (что ему не удается до тех пор, покуда он «маргинал», и что составляет собственно тематические коллизии изображения). Чужесть маргинала, демонстрация социальной дистанции между своими и не-своими, двумирность и прочие свойства еще не предполагают угрозы для группы «своих» -- маргинал здесь всегда заведомо слабее в социальном плане, чем «свои».

От маргинала необходимо отличать другого, главное назначение которого - служить условием артикуляции позитивных значений «своих», типичных в своих ролевых или статусных определениях. В качестве «другого» может быть и «свой», но выходящий за рамки «нормы» (ролевых определений взрослости или социальной дееспособности): ребенок, больной или умирающий, старик, робот, собака, лошадь и т.п. «другой» близок к семантике «маргинала», но отличается от него тем, что этот персонаж почти всегда полупосторонний или временный, периодически возникающий актор. Его функция -- указать изнутри, т. е. в ценностной перспективе общепринятых значений группы, на культурные границы «мы-группы», зоны «своих», пределы «наших».

Способ реализации этой функции заключается в выявлении или разметке характерной неполноты ролевых определений, ценностных конфликтов и норм действия и связанных с этим напряжений в группе. «Чужой» же отмечает внешние границы «своих», пределы понимания и идентичности группы. «Чужим» действующий может быть только по отношению к закрытым группам, куда доступ очень жестко регулируется или просто закрыт: в качестве барьеров могут служить расовые или этнические предрассудки и нормы, накладывающие известные запреты на поведение, этноконфессиональные границы, социальные барьеры между кастами или сословиями - короче, любые аскриптивные или близкие к ним по жесткости социальные определения. Поэтому, хотя при тематизации «чужого» и возникает мотив насилия, он не является здесь ведущим. В конструкциях «чужого» насилие имеет дополнительный или частный характер (что может иногда выражаться как комическое или неадекватное применение насилия), тогда как в образах врага тема насилия становится одной из главных.

Типологически враги могут различаться не только по характеру и масштабам угрозы, которую они несут (погибель души, уничтожение нации, культуры, прошлого или будущего, природы, близких, сверхценной идеи, достоинства и проч.), но и по тому виду авторитета, который отвечает за существование или благополучие группы, противостоит врагу или нейтрализует его действия. Иначе говоря, конкретизация врага предполагает различные корреляции с властью, воплощающей тот или иной институциональный аспект существования группы или сообщества. Сатане соответствует святой или священник, народу - нашествие, военная агрессия, Галилею - Савонарола, врачу - эпидемия и т.п.

Враги могут подразделяться и по уровню институциональной дифференциации: враги низшего уровня - это враги «прямого действия», их много, и они неразличимы, они эквивалентны массе сообщества. Враги «второго», «третьего» и более высоких уровней - это враги, чьи действия носят опосредованный и институциональный или символический характер. Они представляют собой угрозу либо отдельным социальным институтам, их ресурсам, либо культурным программам или даже символическим структурам группы или сообщества, затрагивающим условия ее воспроизводства в будущем.

Бесспорным представляется тезис о том, что постсоветское пространство включает большое количество конфликтогенных зон. Некоторые из этих конфликтов пока находятся в латентной фазе, другие уже в настоящее время являются очагами открытой напряженности, а значит требуют деятельного вмешательства.

Думается, что причинами такой ситуации стали:

1. замалчивание существовавших в советский период межэтнических противоречий, которое основывалось на господствующей парадигме бесконфликтного общества;

2. экономический кризис, стагнация некоторых республик бывшего СССР и отдельных регионов России, безработица, разрушение существовавших в СССР экономических связей;

3. историческая память некоторых народов - большинство межнациональных конфликтов имеет многовековую историю, опирается на религиозные, межкультурные различия, территориальные споры и т.д.;

4. обострившаяся конкуренция между различными национальными элитами по поводу распределения политического влияния и ресурсов в условиях ослабления центральной власти (как союзной в конце 80-х гг., так и российской - в 90-х гг.).

И в наши дни острота и размах межэтнических конфликтов в России, как представляется, обусловлены, прежде всего, полиэтническим составом ее населения, которое состоит из представителей более 100 больших и малых этнических общностей, а также значительной долей в федеративной структуре национально-государственных образований. Среди 85 субъектов Российской Федерации около трети приходится на национальные республики, автономные округа и автономную область.

Не случайно, что после распада Советского Союза на постсоветском пространстве образовалось множество зон межнационального напряжения. Отдельные зоны межнациональных конфликтов к настоящему времени уже приобрели характер открытых столкновений. Самыми яркими примерами здесь могут послужить конфликты в Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Абхазии, Чеченской республике, а также противостояние Севера и Юга в республиках Средней Азии (Казахстан, Таджикистан, Кыргызстан), осетино-ингушский и чечено-ингушские конфликты и т.д.

Так, за последние 20 лет на самой территории России произошло множество этнонациональных конфликтов, три из которых имели форму крупномасштабных вооруженных столкновений (осетино-ингушский конфликт, 1-я и 2-я чеченские войны).

Всего в настоящее время специалисты насчитывают свыше 200 такого рода зон, основная часть которых приходится на территорию Российской Федерации. По уровню напряженности их можно подразделить на три основных вида:

1. горячие точки», где пролилась или продолжает литься кровь, применено вооруженное насилие и имеются существенные потери человеческих и материальных ресурсов (к ним относятся, прежде всего, Чечня, Южная Осетия, Абхазия);

2. зоны, напряжение в которых находится на грани возможного перерастания в открытые межэтнические противостояния или приближается к ней (ряд республик Северного Кавказа, Южное приграничье - особенно Ставрополье и Краснодарский край, наиболее крупные республики Среднего Поволжья, ряд регионов и республик Сибири, прежде всего Туву и районы, прилегающие к Северному Казахстану);

3. зоны, в которых межнациональное напряжение уже отчетливо проявилось, но имеет еще достаточно низкий уровень, как, например, в Нижнем Поволжье, Омской области, Алтайском крае и т.п. [6, 8]

Общим для всех трех зон является то, что повсюду межнациональная напряженность, а тем более конфликты, особенно с применением вооруженного насилия, затрудняют проведение социально-экономических и политических преобразований, тормозят объединение общественности вокруг гуманистических, демократических идеалов. Вместе с тем ясно, что в каждой из зон способы социального контроля за развертыванием межнациональных конфликтов и меры по их эффективному урегулированию и предупреждению должны иметь существенные различия.

Не последнюю роль в эскалации межэтнических и межконфессиональных конфликтов играет молодое поколение. Так по результатам исследования Фонда «Общественное мнение» «Межнациональные конфликты в России» (опрос населения в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик России; интервью по месту жительства 30 июня - 1 июля 2007 г. 1500 респондентов; статистическая погрешность не превышает 3,6%.) можно сделать вывод о предрасположенности современной молодежи к участию в конфликтах.

Если большинство старшего поколения и людей среднего возраста все же положительно оценивают полиэтничность, то позиция молодежи диаметрально противоположная. Молодежь видит в ней прежде всего опасности. Отсюда логически вытекает большая вовлеченность молодежи в конфликтные процессы, отражаемая ответами на вопрос «случались ли межнациональные конфликты в вашем городе». Молодежь более о них информирована, они ее в большей степени, нежели чем старшее поколение затрагивают. В данных негативных процессах следует отметить рост. Молодежь продолжает вовлекаться в конфликтные процессы, более чутко реагирует на их динамику. По их оценкам число межнациональных конфликтов растет.

Представляется, что проведение эффективной этнонациональной политики позволит в большей мере развить в российском обществе демократические принципы, которые, в частности, могут заключать в себе возможность выражения различными этносами и этнографическими группами своего интереса, что значительно понизит этнонациональную напряженность в российском обществе

Технология управления этнополитическим конфликтом предполагает в качестве первого шага всесторонний анализ причин его возникновения и механизмов развития, происхождения стадий и фаз, состава участников и их ролевых функций, а также выявление типа генезиса самого этнополитического конфликта [подробнее см.: 4]. В зависимости от этого выбирается стратегия воздействия на конфликт и наиболее адекватная технология, определяется роль посредника, других эффективных и привлекательных сторон воздействия на конфликтную ситуацию. При этом особое значение имеют следующие условия для управления этнополитическим конфликтом: 1) существование и эффективное функционирование институциональных образований, стремящихся к консультациям и переговорам, изучению интересов, поиску взаимоприемлемых решений; 2) позитивная и объективная осведомленность граждан в отношении как результатов мирного разрешения предыдущих этнополитических конфликтов, так и о процессе развития текущего конфликта. Кроме того, важными механизмами разрешения этнополитического конфликта являются его институциализация и легитимация.

Большое значение в процессе предупреждения этнополитических конфликтов имеет этноконфликтологическая экспертиза. Основной акцент здесь, как правило, делается на выявлении конфликтогенных факторов (политических, экономических, социально-психологических, этнических, культурных, религиозных и т.п.), вызывающих и обостряющих типичные конфликтные ситуации во взаимоотношениях этносов. Первоочередное внимание, безусловно, должны привлекать те конфликты, которые потенциально ведут к вооруженному насилию. Кроме того, в задачи Этноконфликтологической экспертизы входит раскрытие дестабилизирующих и деструктивных последствий действия этих факторов, а также на поиске, а также обоснование возможных мер по их нейтрализации и по приданию социальным конфликтам характера и форм, содействующих общему улучшению социальной ситуации и демократическому развитию общества [4, 9, 10].

Думается, что именно на этом принципе должна базироваться национальная политика. В то же время нельзя не отметить недостаточную системность, последовательность и целенаправленность национальной политики в современной России. Скорее, в этом отношении со стороны власти наблюдается сугубо ситуативный подход, стремление воздействовать на развертывающиеся и обостряющиеся межнациональные конфликты с точки зрения «целесообразности», задаваемой определенной политической позицией и оценкой, зачастую не опирающиеся на предварительную конфликтологическую экспертизу и вытекающие из нее рекомендации [4, 5].

Этноконфликтологическая экспертиза и составляющий ее основу конфликтологический мониторинг и менеджмент призваны в конечном итоге показать, что при правильной и принципиальной национальной политике центральная власть может нейтрализовать разыгрывание местными политическими лидерами и национальными элитами этнической карты и сохранить необходимую стабильность Российского государства на почве усиления интегративных, объединительных, консолидирующих основах.

При этом под межэтнической интеграцией, объединением, партнерством имеется в виду вовсе не отказ от национальной культуры, самобытности, традиций, а перераспределение акцентов: примат общечеловеческого - прав человека, коллективного баланса интересов над более частным - узко-экономическими, конкретно-политическими и этнокультурными интересами, и налаживание доброжелательного взаимодействия на этой общезначимой почве.

В этой связи в рамках квалифицированного этноконфликтологического мониторинга в соответствующей экспертизе представляется необходимым:

1. определить уровень недовольства различных групп населения своим экономическим, политическим, социальным положением, культурным и бытовым состоянием как в ряде конкретных регионов (Северный Кавказ и Закавказье, Южное приграничье, Поволжье, Западная Сибирь и др.), каждый из которых соответствует тому или иному уровню межэтнической напряженности, так и по стране в целом;

2. выявить:

o конфликтогенные факторы, объективного и субъективного порядка, дестабилизирующие межэтническую ситуацию, их взаимосвязь и взаимосоотнесенность по степени важности и значимости в зависимости от способности влиять на обострение конфронтации этнических групп;

o - тенденции и условия развития, межэтнической ситуации в направлении ее стабилизации и нормализации, а также основные барьеры на этом пути, включая сложившиеся идеологические стереотипы и социально-психологические установки;

o - уровень готовности представителей различных этнических групп к конфронтационным или компромиссным и консенсусным формам поведения в конфликтных ситуациях, а также степень их образовательной и специальной подготовки к активному участию в предотвращении, урегулировании и ненасильственном разрешении конфликтов;

3. разработать и предложить для реализации соответствующим представительным органам и административным структурам в регионах способы и формы предотвращения и урегулирования конфликтных ситуаций в сфере межэтнических отношений на основе учета и нейтрализации конфликтогенных факторов, стабилизации общей экономической и социально-политической обстановки и корректировки массового сознания и поведения в направлении более широкого и основательного освоения демократических норм и правил.

При этом в разработке концептуальных оснований и организационных принципов этноконфликтологического мониторинга и менеджмента основной упор, как представляется необходимо сделать на учете и использовании внутренней мотивации поведения представителей конфликтующих этносов и других участников межэтнических коллизий, их ценностных ориентации и социально-психологических установок, идентификаций и стереотипов. Это связано с тем общим представлением, что человек или группа людей, включенные в систему общественных, в том числе и межэтнических отношений, могут определенным образом трансформировать свое поведение, лишь корректируя свои идентификации с теми или иными общностями, их установками и ориентациями и тем самым меняя регуляторный механизм своего индивидуального и группового поведения.

В числе общих ориентиров для конфликтологического мониторинга, позволяющих, как представляется, обеспечить полную сопоставимость и применимость исследовательских и консультативных усилий участвующих в нем конфликтологов, следует выделить:

1. Конкретная конфликтная ситуация. В данном случае речь идет о вскрытии противоречий, содержащих истинную причину конфликта.

2. Зона конфликта, раскрывающая социально-политическое и экономическое положение, структуру социальной группы - стороны конфликта, а также условия и уровень жизни данной социальной группы. Не менее важное значение здесь имеет степень социальной напряженности в данном конкретном обществе, регионе, локальном пространстве.

3. Локализация конфликта, предполагающая анализ: во-первых, места возникновения конфликта; во-вторых, временных рамок конфликта, т.е. времени его возникновения и длительности протекания.

4. Характеристика сторон конфликта, в т.ч. анализ противоборствующих субъектов, стереотипов и механизмов конфликтного поведения сторон, а также тех, кто может так или иначе оказывать влияние на противоборство в качестве третьей стороны.

5. Описание предпосылок конфликта, включающее характеристику реальных или мифологизированных событий, предыстории конфликта и сопутствующих ему мотивов, слухов и т.д.

6. Конфликтогены, т.е. непосредственные действия (бездействия), могущие привести или запустившие конфликт.

7. Инцидент (casus belli) - описание стечения обстоятельств, послуживших поводом для конфликта.

8. Объект и предмет конфликта: общее поле и сфера конфликта, а также конкретное содержание спорной проблемы. В контексте межнациональных конфликтов таковыми, как правило, выступают:

o различные политические и социально-экономические интересы сторон конфликта (территория, ресурсы, доступ к принятию политических решений);

o политическая воля элит (что особо актуально при наличии заранее подготовленных национальных лидеров );

o историческая память народов и т.д.

9. Контекст, те. политические, правовые, моральные характеристики сторон конфликта. В нашем случае роль контекста, как правило, играют:

o система ценностей и политическая культура конкретных этнических общностей;

o их правовой статус;

o объем политических право той или иной этнической группы;

o действие внешнеполитических факторов и др.

10. Цели конфликта, в качестве которых можно рассматривать как нацеленность на эскалацию конфликта, так и ориентацию на конструктивное сотрудничество. Всестороннему анализу здесь подлежат как видимые, так и скрытые цели, выгоды, стремление к компромиссу или превосходству.

11. Средства конфликта - уровень интеллектуальной и духовной оснащенности субъектов конфликта, их склонность к рациональным или эмоционально-стихийным, миротворческим или агрессивно-нетерпимым действиям, готовность к привлечению посреднической помощи в урегулировании конфликта.

12. Механизм возникновения конфликта.

13. Прямые результаты конфликта, т.е. конкретные точки столкновения или, напротив, компромисс и партнерство между конфликтантами.

14. Последствия конфликта, включающие в себя, помимо прочего, его опосредованные и косвенные следствия, а также их соответствие имеющимся целям.

15. Способы и формы разрешения конфликта, зависящие от стратегии, выбранной каждой их сторон. В данном случае развернутой характеристике подлежат способы действий участников конфликта на всех его фазах протекания, направленность на разрешение или эскалацию, соотношение моделей их поведения.

16. Способы профилактики конфликта, включающие действия как государственной власти, так и различных институтов гражданского общества и элитных групп, направленные на регулярный мониторинг уровня напряженности в конкретной сфере, взаимодействие разнонаправленных национальных и религиозных групп, работу с «лидерами мнений» и т.д.

17. Органы и службы, обеспечивающие урегулирование и разрешение конфликта, в т.ч. характеристика формальных и неформальных учреждений и служб, имеющих право участвовать в разрешении конфликтов в качестве арбитров, третьей стороны, консультантов и т.д.

При составлении конкретного документа для экспертного опроса и дальнейшей аналитической работы с полученными материалами эти общие ориентиры могут быть развернуты в соответствующие блоки разного рода вопросов в зависимости от выбранных исследовательских и практических задач.



Список литературы

1. Thomas W., Znaniecki F. The Polish Peasant in Europe and America. Boston, 1918--1920. Vol. 1. Primary-Group Organization. P. 1-86.

2. Сарджвеладзе Н.И. Личность и ее взаимодействие с социальной средой. Тбилиси: «Мецниереба», 1989.

3. Годфруа Ж. Что такое психология: В 2-х т. Т. 2:Пер. с франц. - М.: Мир, 1992.-376 с., ил.

4. Лопарев А.В. Особенности политического конфликта в современной России. Монография. М.: НОУ «Академия Континент», 2007.

5. Знаменский Д.Ю. Ответственность и эффективность деятельности органов и должностных лиц публичной власти в Российской федерации. Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук / Государственный университет управления. Москва, 2007.

6. Лопарев А.В. Политические компоненты стабильности социального развития: методологический аспект. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук / Москва, 1993.

7. Лопарев А.В., Ибраимов А.А. Этнополитические процессы в Крыму и их влияние на положение интересов России в регионе // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2010. № 24. С. 218-222.

8. Loparev A.V. Globalization of conflicts and transformation of the Russian political system // В сборнике: EUROPEAN SOCIETY OR EUROPEAN SOCIETIES? 9th Conference of the European Sociological Association. 2009. С. 11-12.

9. Туровский А.А., Ефремов Р.Ю. Стратегия модернизации государственного управления // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2014. № 7. С. 85-88.

10. Карелина И.М., Туровский А.А. Модернизация властных и общественных отношений в России // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2010. № 22. С. 45-51.

11. Филимонов Д.А., Ибраимов А.А. Государственная политика по предотвращению экстремизма в молодежной среде // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2011. № 20. С. 88-93.

12. Филимонов Д.А. Этнокультурные особенности социального развития молодежи (управленческий аспект). Диссертация на соискание ученой степени кандидата социологических наук / Москва, 2000.

13. Иванов В.К. Трансформация места и роли печатных средств массовой информации в современном политическом процессе Российской Федерации // автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политических наук / Московский государственный областной университет. Москва, 2012.

14. Иванов В.К., Генералова В.О. К вопросу о путях развития применения новых информационных технологий в предоставлении государственных и муниципальных услуг // В сборнике: Инновационное развитие социально-экономических систем: условия, результаты и возможности. Материалы III международной научно-практической конференции. 2015. С. 26.

15. Иванов В.К. Институализация взаимодействия СМИ и власти в России // В сборнике: Инновационное развитие социально-экономических систем: условия, результаты и возможности. Материалы III международной научно-практической конференции. 2015. С. 25.

16. Иванов В.К. Роль СМИ на политическом рынке // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2014. № 16. С. 35-38.

17. Иванов В.К. Государственная политика в сфере средств массовой информации // PolitBook. 2015. № 3. С. 152-178.



Аннотация

Специфика пути урегулирования этнополитических конфликтов. Лопарёв Анатолий Васильевич, кандидат наук, доцент, доцент. Государственный университет управления

В статье рассматривается понятие политического конфликта, раскрывается его типология, структура и особенности протекания. Приводятся наиболее знаковые примеры мировых и отечественных практик управления политическими конфликтами.

Ключевые слова: национальный менталитет, национальное самосознание, этнополитический конфликт, конфликт, политический конфликт, этноконфликтологическая экспертиза

Размещено на Allbest.ru

...